Моим друзьям Руслану Бегишеву и Александру Кукареко, без которых эта книга так и не появилась бы на свет.
1. Тихий офис в центре Ростова
Июльское солнце допекло Ростов-на-Дону не до белого даже, а до самого что ни на есть белейшего каления. По улице Чехова причудливой змейкой двигался сквозь знойное марево от дома к дому, от дерева к дереву немолодой человек в пиджачной паре, пытаясь хоть как-то укрыться от всепроникающего солнечного жара в лабиринте городских теней. При шестидесяти пяти градусах Цельсия на открытых солнцу местах и сорока двух в полной тени смысл шерстяных брюк и пиджака был совершенно непонятен дуреющим от жары прохожим, отчего взгляды ростовчан переполнялись то искренним удивлением, то снисходительным сарказмом, то простым человеческим сочувствием. Безумия добавляла шляпа на голове чудака. Украл он её, что ли, на съёмочной площадке фильма про царскую Россию? Натуральный цилиндр, из тех, что не сговариваясь носили ещё Онегин с Чацким и Чичиковым. Присутствие столь странного убора казалось здешним обитателям «несвоевременным» во всех смыслах и оттенках этого неоднозначного прилагательного.
Перескочив Большую Садовую и следующую за ней Социалистическую, незнакомец юркнул в подвальное помещение, над входом в коее значилось – «Чайная лавка».
В просторной комнате, охлаждённой исступлённо работающим кондиционером, все стены были закрыты шкафчиками из тёмного дерева с многочисленными внутри них чашечками, чайничками, кисточками, щипчиками, фигурками и прочей утварью, помогающей любителям такого рода реквизита проникаться особым таинством и вычурностью незатейливого, казалось бы, поглощения отвара чайных листьев. За прилавком, на колониальном стуле, дремал, уложив голову прямо на калькулятор, молодой беловолосый юноша лет двадцати от роду.
– Извольте вас побеспокоить, – человек в цилиндре осторожно тронул юношу и заметив, что мальчик открыл глаза, тут же цилиндр снял. – Разрешите представиться, Михаил Аверьяныч, служащий, так сказать. Мне назначили аудиенцию на…
Он вынул из кармана пиджака часы с цепочкой, отщёлкнул крышку и доложил:
– На четырнадцать ноль-ноль. А сейчас, извольте заметить, ровно два. Не будет ли дальнейшее промедление расценено как грубое пренебрежение установленным временем?
Белоголовый парень расплылся в улыбке, представив, в каком виде пришлось пробираться гостю сквозь тающий от жары город, и нажал под столом кнопку вызова.
Спустя время более чем достаточное, чтобы открыть банку «Пепси-колы», но совершенно недостаточное, чтобы из неё отхлебнуть, один из шкафчиков дрогнул и с гудением, напомнившим о работе точильного станка, частично въехал в стену, открывая проход в освещённый тусклыми зарешётченными лампочками коридор.
– Прошу, – кивнул белоголовый, и посетитель, рассеянно оглядываясь, проследовал в обозначившееся пространство.
Шкафчик тут же загудел за его спиной и установился на место.
Очутившись в замкнутом тоннеле, посетитель сначала замер, не зная, что делать дальше, но потом разглядел-таки вдалеке чёрную металлическую дверь и пошёл к ней.
Дверь никто не запирал. Она легко подалась, как только назвавшийся Михаилом Аверьяновичем потянул бронзовую, в виде готического щита, ручку.
Просторная зала ослепила гостя. Свет настолько превосходил коридорный, что посетитель зажмурился, а когда проморгался, обнаружил подле себя небольшого роста человека в китайском полувоенном френче.
– Добрый день, Михаил Аверьянович, – звонким голосом заявил человек и показал на кресло у огромного рабочего стола, – садитесь сюда, будьте как дома.
И только теперь человек в пиджачной паре заметил замершего за столом широкоплечего мужчину лет тридцати, не сводившего с него пристального взгляда огненно-карих глаз.
– Здравствуйте, сударь, – непроизвольно пробормотал Михаил Аверьянович.
– Ну уж, сударь, – усмехнулся хозяин кабинета, – ещё бы государем обозвали. Присаживайтесь. Рассказывайте, что привело вас в столь жаркую эпоху в нашу скромную обитель.
– Я по заданию Ивана Дмитриевича, – гость расположился в кресле, уступив с некоторым сомнением цилиндр мужчине во френче и пронаблюдав, как тот проследовал с убором к вешалке и повесил вещь на крюк. – Вы, как о том сказал мне Иван Дмитриевич, способны освободить из, как бы это обозначить, ну, скажем, «заключения» что ли, нашего соплеменнника Андрея Коростылёва?
Хозяин кабинета кивнул, продолжая изучать Михаила Аверьяновича холодным взглядом.
– Так вот. Я послан к вам уточнить цену и сроки. О каких деньгах идёт речь и как быстро Андрей Ефимыч будет на свободе? Мы ведь не могли обсуждать подобные вопросы дистанционно.
– Да, конечно, – согласился кареглазый. – Дистанционно никак не могли. Вот, смотрите.
Он положил перед Михаилом Аверьяновичем плотный лист бумаги с распечатанными на нём словами и цифрами. В верхней части листа чернел заголовок «Коростылёв». Ниже следовали пункты: «Снаряжение», «Группа специального назначения», «Транспортировка и прочее», – вполне понятные обоснования будущих трат. Напротив каждого пункта значилась цена. Михаил Аверьянович глянул в нижнюю часть списка и удовлетворённо кивнул – двести пятьдесят тысяч долларов за такую услугу даже как-то несерьёзно, что ли. Или они нуждаются в деньгах и выставляют смехотворные расценки или, наоборот, подобного рода операции для этих людей совершенно простое, элементарное дело, что означает для них достойную прибыль даже от столь мизерного взноса.
– Хорошо! – кивнул гость. – Указанная сумма не превышает озвученную мне руководством. Если я правильно понимаю, вот это реквизиты?
– Да.
– Замечательно.
Михаил Аверьянович быстро настучал на смартфоне нужные цифры и отправил руководству.
– Ожидаем, – пробормотал он, засовывая телефон в карман.
– Прошло! – сообщил мужчина в френче из кресла у входа.
– Спасибо вам… сударь, – то ли с усмешкой, то ли с доброй улыбкой сказал коренастый и протянул руку гостю.
Михаил Аверьянович осторожно пожал.
Когда за взгромоздившим на голову цилиндр посетителем закрылась дверь и шаги его замерли в конце коридора, коренастый поднялся из-за стола и подошел к невысокому.
– Как он тебе, Русик?
– Сударь? – уточнил невысокий.
– Ага.
– Меня смущают их имена.
– Почему?
– Не могу сообразить, но вместе они странно звучат. Помнишь Найроби?
– Да. Может быть, может быть. Думаешь, «Московский дом»?
– Ну, во всяком случае что-то очень похожее. Ты бы, Игорёк, поосторожнее.
– Я?
– Ну ты понял. Минимально необходимое должно быть ну уж очень минимальным.
– Хорошо.
2. О нафсе
На школьной доске мелом было написано «Джихад», за партами сидели пять мальчишек и три девочки лет пятнадцати-шестнадцати.
– Запишите! – двадцатилетний парень в зелёной майке и синих джинсах вёл урок. – Нафс – понятие объективное. Записали? Хорошо. Никто из нас не может сказать, что освободился от влияния нафса.
Мальчик в первом ряду, веснушчатый и зеленоглазый, поднял руку.
– Да, Миша.
– Салаутдин, а как мы тогда победим в джихаде? Ведь нафс и есть наш враг?
– Не совсем, Миша. Наш враг – Иблис, и хотя ты правильно понимаешь, что джихад должен быть обращён внутрь себя, а не вовне, но…
Зазвенели стёкла, рухнула на пол входная дверь, со всех сторон в класс посыпались люди в чёрных масках с автоматами наперевес.
Они в три секунды уложили всех лицом в пол, а Салаутдину ещё и заломили обе руки за спину.
– Не трогайте детей! – кричал тот. – Они несовершеннолетние!
Когда всех вывели из класса, у разбитого окна закурили два спецназовца.
– Каждый день новая секта! – пробормотал один.
– Эти хоть не такие буйные, как свидетели. Там бабки на нас бросались с кулаками, Коту вон голову тростью расхерачили, а тут спокойные. Никто не рыпнулся.
– Свидетели, они агрессивные, помнишь деда в Азове: самому лет под девяносто, фронтовик, а нас фашистами оскорблял.
– А как ты хотел, Лёха, в секте и не таким мозги промоют.
– Куда катится мир?!
– Известно куда, в пропасть. Ничего святого у людей не осталось. Бухали бы себе, на концерты ходили, телек смотрели, нормально же можно жить, зачем вся эта дрянь?
– Согласен. Деградация получается.
3. Комми
В пабе было прохладно, сыро и немноголюдно. За мутным стеклом моросил нудный лондонский дождь.
Кен отхлебнул пенного из большой стеклянной кружки и посмотрел на Марка:
– Получается, человеческий эгоизм не так страшен, как это пытаются преподнести либералы?
– Абсолютно, – кивнул Марк, – то, что принято называть человеческой природой, на самом деле природа животная, а человек тем и отличается от лошади, что способен над этой природой возвыситься. Вопрос в том, кому выгодно закрепить в наших умах концепт о превосходстве животного и называть утопическими коммунистические, христианские, исламские или даже буддийские идеи.
– Да, Марк, это не самая простая тема. Я как раз собрал удивительный по охвату материал для Morning Star на эту тему. Тысячи доказательств, Марк, тысячи! Из них в тексте статьи будет максимум десяток фактов, но и это будет супербомба! Уж поверь мне. Вот, на этой флешке то, что взорвёт мир.
– Добрый день! – к молодым людям приблизился средних лет мужчина в тёмных очках с бородкой эспаньолкой. – Вы комми?
– Коммунисты? – уточнил Кен. – Да. А что вы хотели?
– Собственно говоря, ничего.
Бородатый сунул руку за спину, и в ладони его оказался пистолет. Два хлопка, две вспышки. Кен с Марком повалились на пол. Во лбах обоих темнели отверстия. Незнакомец обшарил карманы Кена, нашел флешку, сунул в сумочку на поясе и не спеша пошёл к выходу.
4. Мальчик-девочка
– Это мальчик или девочка? – спросили окружившие семейство Иосифа волхвы, наряженные кто в стринги, кто в чулки на подвязках, кто в накинутый на голое тело распахнутый пиджачок.
– Это не важно! – воскликнул Иосиф в исполнении девушки с нарисованными чёрным маркером усами, и люди зааплодировали.
Жан осмотрелся. Хлопали такие же трансы, как на сцене, и несколько молодых девчонок. Остальные хмурились, им что-то не нравилось. На этот раз парад ребят невероятной ориентации в Париже сопровождали настоящие драматические спектакли на библейскую тематику. Забавное переосмысление канонических текстов.
Жан улыбнулся. Вот, в принципе, какая кому разница, есть у тебя член или нет, но смешно же, когда кому-то хочется на эту тему выразиться, донести до масс, отстоять какое-то право. Это как если он, Жан, выйдет на мост перед Нотр Дамом, снимет штаны и начнёт срать на камни мостовой, но не просто срать, а с томиком Флобера в руках, отстаивая таким образом своё право срать именно с Флобером, а не с каким-нибудь Франсом. Ну смешно же. Кому какая разница, с какой книжкой ты срёшь?
Случившееся далее выглядело уже не так весело. К сцене рванули десяток радикалов в чёрных балаклавах. В руках – банки с какой-то жидкостью. Хотели облить артистов. Хорошо если зелёнка, но у этих отморозков может быть и серная кислота. Полицейские сработали чётко. Опрокинули практически всех на траву и заломали, но всё же самый шустрый выскочил на сцену. Хотел уже плеснуть в стройного Иосифа, но проворный коп опередил – прострелил ногу. Жан подумал, что трудно в таком скоплении людей попасть именно в ногу, а не в какого-нибудь зеваку на периферии. Банка упала, расплёскивая зелёную субстанцию.
5. Спасение Коростылёва
Игорь Тарасов, тот самый коренастый мускулистый мужчина из кабинета в чайной лавке, скучал, прислонившись к деревянной красной колонне, что поддерживала жестяной навес над входом в магазин «Продукты». Тарасов ковырялся травинкой в зубах и рассеянно смотрел на забор напротив. Забор был длинный, высокий и бетонный. По верхней его кромке вилась спиралью колючая проволока, а над проволокой на деревянной вышке дремал часовой.
Стояла оглушительная утренняя тишина, та самая, когда в Воронеже уже проснулись рыночные торгаши и укладывают в багажники заведённых машин свежий товар, но остальные горожане ещё спят. На вершинах сосен краснели залитые восходящим солнцем ветки, небо теряло синеву и постепенно голубело.
Тарасов посмотрел на часы. Семь ноль-ноль. Пора! Тем более, что часовой на вышке уже проснулся, установил пулемёт и даже прильнул к прицелу.
Игорь не спеша прошагал к видавшему виды жигулёнку шестой модели, сел за руль, завёл и всмотрелся в зеркало заднего вида. Стена. Вышка. Возле забора нарисовался Руслан Батов, подошёл так, что часовой его не видит, стал, типа курит. Метрах в пяти перед Русиком забор неожиданно раздвинулся, из щели высунулся человек. Наверное, испугался, увидев Батова, но Руслан замахал руками, что-то объясняя, человек вылез весь, подошёл. Игорь прислушался к зачастившему сердцу. Спокойнее. Поехали!
Он придавил педаль газа и направил машину по прямой через пустырь, к каким-то складам. Стрелка подвинулась к десяти километрам в час и застыла. Дернуло задний бампер, где-то позади ударил пулемёт. Игорь, держа скорость, снова глянул в зеркало. От тюрьмы вслед за машиной бежал странного вида человек. Он нелепо раскачивался и дёргался, когда в него попадали пули. Игорь нажал кнопку. Человек упал в траву, подняв облако пыли. Пулемёт замолчал.
Тарасов ускорил машину и въехал в проход между складами. Сзади следовал чёрный БМВ с тонированными стёклами и замазанными грязью номерами. Стены складов сменили пятиэтажки жилых кварталов. Тут было тихо и безлюдно. Игорь выскочил из машины, схватил канистру, залил салон бензином и бросил на водительское сиденье маленькую чёрную коробочку с таймером. Минута сменилась пятьюдесятью девятью секундами.
Рядом тормознул БМВ. В окно высунулся Батов.
– Кто заказывал такси на Дубровку?
6. Непонятки и заминки
– Ты мне объясни, дураку, что это за хрень у тебя в СИЗО творится?
Седой заслуженный генерал сидел за большим красивым столом и внимательно смотрел на раскрасневшегося подполковника, вытянувшегося в рост посреди кабинета.
– Виноват, товарищ генерал-лейтенант, выполнял, так сказать, ваше, так сказать, вашу просьбу, но что-то пошло не так.
– Что ещё за просьба?
В глазах подполковника обозначилось удивление, вдруг сменившееся пониманием.
– А, ясно. Никаких просьб не было! Штатная ситуация. Побег. Пулемётчик на вышке отрабатывал по инструкции.
– Где труп?
– Виноват, товарищ генерал-лейтенант, трупа нет, вместо трупа манекен.
– Так, а кто тогда сбежал?
– Задержанный Коростылёв!
– Что?! Какой Коростылёв? Уж не Андрей ли Ефимыч?
– Так точно!
– Как интересно получается. Ты что ж, сука, Коростылёва хотел застрелить? Да ты хоть знаешь, кто он такой?!
– Так вы ж сами… простите… так что, не надо было? Коростылёва? Так мы ж и не того… Не застрелили.
– Ну ты теперь в церкви свечку поставь, что не застрелил, я б тебя самого за Коростылёва… Да… Повезло тебе, Митрофанов. Тут такие возможности раскрылись, а ты хотел пристрелить. Повезло тебе, малахольному. А кто ж тебя, собаку, надоумил?
– На пулемёт? А кто надоумил? Хоть намекните, Иван Сергеевич, ради Бога.
– Ты Бога не приплетай, дура, кто приказал?
– Я совсем что-то, Иван Сергеевич. Не могу взять в толк совсем что-то. Ну так вы же сами. Позвонили и того. По старой схеме. Или вы что имеете в виду? Я вообще не понимаю, подскажите.
– Я тебе не звонил.
– Так точно! Понял! Добро!
– Да нет, ты не понял, нас никто не пишет. Я не звонил точно.
– Да?! Но с вашего телефона. Вашим голосом.
– С моего телефона? А вот тут интересно, давай подробно, только без этих твоих закривулистей, всё чётко и прямо. Понял?!
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! Вчера вечером, в двадцать ноль-ноль…
7. Тарасов
– Две машины – тысяча долларов, – перечислял Батов, – манекен и оборудование двести долларов, бензин и прочие расходы триста долларов. Итого полторы тысячи. Чистая прибыль – двести сорок восемь тысяч пятьсот долларов. Это точно было самое минимальное необходимое воздействие?
– Надеюсь, – пожал плечами Тарасов, глядя в окно на Большую Садовую. – Звонили. Благодарили. Восхищались. Просят встречи, чтобы выразить благодарность лично.
– Странно.
– Да. Ты их имена пробил?
– Фантомы. Даже Андрей Ефимыч как бы есть и как бы нет. Похоже на тест.
– Всё-таки, думаешь, «Московский дом»?
– Высокая вероятность. Ну или Лондонский, может, Парижский. Они же как близнецы. Союз благородных домов – одно слово.
– Три слова… Думаешь, «Достоинство»? Значит, встречи не будет?
– Нежелательно. Ну, только если они не знают о нашей связи с «Паладинами Всевышнего». Тогда будут как-то нас использовать, а если знают или вычислили, то, скорее всего, ликвидация. Элементарно.
– Да уж, перспектива так себе.
– Тут, Игорь, по твоей невесте инфа всплыла.
Тарасов нахмурился.
– Что за инфа?
– Инна Степанян проживает в городе Цюрих, известный художник, читает лекции в Университете искусств.
– Степанян? – лицо Игоря почернело. – Причём тут Инна?
– Вот, – Руслан протянул фото, – Гареев высчитал. Та же личность, что и на твоих фотках Инны.
Это была она. Старше на десять лет, красивее даже, чем тогда, но совершенно чужая. Степанян? Брака был прав, Гена помог не только с творчеством. Похоже…
– Муж?
– Геннадий Степанян, Союз московских благородных домов.
– «Московский дом»?
– Он самый.
– Что-то, Русик, куда ни ткни, везде Московский дом!
Захлестнули жгучие, как лист крапивы, воспоминания. Игорь с Инной подали документы в ЗАГС, и Гена должен был стать свидетелем… Но прямо в подъезде родного дома какие-то военные схватили Игоря и увезли в ночь. Потом была Средняя Азия, война и после двух лет службы возвращение домой. Только не было уже ни Инны, ни Гены. Говорили, Инна учится в Московской академии искусств, Игорь перекопал все мало-мальски связанные с искусством заведения Москвы – никаких следов. В итоге понял только, что события связаны с Московским домом. Старший лейтенант Брака объяснил. Хотя до конца объяснить не успел, погиб, когда боевики штурмовали заставу. Запретную заставу ордена Паладинов Всевышнего.
– Что будешь с этим делать?
Игорь пожал плечами. Что с этим поделаешь? Десять лет назад бросился бы в Швейцарию спасать любимую. Бросился, не думая ни о последствиях, ни о том, чего хочет сама Инна. Но ему уже не двадцать. Это в романах Дюма герой, как сказочный гном, десятки лет методично готовит страшную месть, чтобы показательно покарать всех виновных в его тяжёлом несчастье. В книге так. Читатель же книгу читает не десять лет, и автор это понимает. В реальной жизни десять лет – серьёзный срок. Инна хотела стать художником – получается, стала. Хотела славы – похоже, слава есть. Возможно, хотела быть с Геной. Так им восхищалась. Это, в принципе, тоже её выбор. Неважно, кто подтолкнул. Если всё так, вряд ли она любила Игоря Тарасова. Если бы любила, не написала бы прощальное письмо о поездке в Москву. Или заставили?
– Я проверю эту тему, – задумчиво сказал Игорь, – хотя и кажется, что нет никакого смысла, проверю.
– Билеты в Цюрих?
– Да, давай на понедельник. До конца недели ещё пара дел.
– Хорошо. Возьму на понедельник.
8. ЦГБ
Анна Егоровна переступила порог кабинета. Молодая женщина в белом показала на стул.
– Присаживайтесь. Анна Егоровна?
– Да.
– Хорошо. На что жалуетесь?
– У меня ноги отекли, и температура держится уже две недели тридцать семь и пять. Воспаление.
– Сильно отекли?
– Ну не прямо сильно, но внушительно. Когда снимаешь обувь, прямо заметно.
– Покажите. Ага. Понятно. Хорошо. Я выпишу вам таблетки. Можете купить в нашей больничной аптеке.
– Таблетки?
– Ну да.
– Странно.
– Что ж тут странного, Анна Егоровна. Температура держится две недели – это не очень хорошо.
– Ну давайте, выписывайте.
Анна Егоровна забрала бумажку и вышла в коридор. Что с этим миром не так? Какие таблетки при воспалении, если этиология не установлена?
– Анна Егоровна?
Виктор. Тот самый молоденький врач. Сколько ему теперь? Пятьдесят?
– Здравствуй, Витя. Ты всё ещё тут?
– Застрял, Анна Егоровна. Сколько же мы не виделись?
– Да лет двадцать уже.
– Вас так не хватает, вот честное слово, вы были лучшим начальником хирургии. Что это к нам? Заболели?
– Воспаление. Хотела обследоваться, но попала на терапевта.
– Что не так?
– Таблетки мне выписала.
– Ужас! В наше время такого не было.
– Может быть, Витенька, может быть. А может, просто это мы брюзжим по-стариковски? Девочка молоденькая, не больше тридцати.
– Анна Егоровна, меня и в двадцать три вы бы за такое убили. Стетоскопом задушили бы.
– Ты прав. Что-то не то с миром, что-то не то.
9. Цюрих
Игорь и Руслан вышли из аэропорта и влезли в жёлтое, видавшее виды, такси. За рулём заворочался, пристёгиваясь, бородатый человек, судя по зелёной чалме, с Ближнего Востока.
– Zur Zahringerstraße, Hauss sechzehn! – сказал Игорь.
– Nous irons à la rue Zahringer, maison seize, – на всякий случай добавил Руслан.
Таксист кивнул, и они поехали.
Они были здесь пять лет назад. Это не Россия, тут в целом ничто не меняется. Огромный дуб, который в Батайске обязательно спилили бы по просьбам обеспокоенных пенсионеров и электриков, чтоб не завалился на зазевавшуюся голову или на линию электропередачи, всё так же украшал набережную Лиматта, а асфальт у Национального музея был побит так же слегка, как и пять лет назад, не более не менее, в отличие от асфальта батайского, непрерывно впадающего в крайности: то он новенький с иголочки, то непроходимый, как после бомбёжки.
У гостиницы не было никого. Жарко. Все спрятались в домах и офисах под кондиционерами.
Их ждали. Печальная женщина администратор вручила ключи и объяснила, что комната на втором этаже справа.
– Ну что? – спросил Русик после того как распаковали чемоданы и распределили вещи. – С чего начнёшь?
– Академия искусств. Она специалист, а нам нужна консультация специалиста.
– Мы продаём картины?
– Или покупаем. Неважно. Главное, зацепиться в разговоре. Давай, поищи какую-нибудь интересную сделку, а я пока продумаю минималку в общении.
– Окэ. Думаешь, она тебя не узнает?
– Не должна. Я весил килограмм семьдесят, а сейчас за девяносто. Придумаю ещё что-нибудь. Что ж за пограничник, если не соображает в маскировке?
– Согласен. Где ноутбук?