Гардарика

– Матушка! – обратился Юрий к стоящей возле него пожилой женщине. – Нет ничего величественнее, чем ночное небо, и духи богини Ночи открывают нам, земным червям, нечто загадочное, что обычно скрыто днём за светлым плащом бога Одина.

Женщина откинула с головы капюшон чёрного плаща, седые космы раскинулись по плечам. Слегка пристукнув клюкой по грязным, заплёванным брёвнам пола, скрипуче заговорила:

– Величие в душе человеческой, осиянной словом Спасителя, сынок.

Воин, пропустив слова старухи мимо ушей, продолжил:

– Как мыслишь: озёрные, лесные и болотные духи наверно оплакивают поверженного мною барона? Но проклятый Оксхольм не удостоится чести попасть в Валгаллу, потому что он колдун и враг рода человеческого!

– А может, зря ты убил барона и его людей? – заскрипела старуха, сурово глянув на парня. – Богу виднее, кому и как воздать за грехи его!

– Что ты матушка! – возразил Юрий, продолжая смотреть в окно. – Оксхольм нанёс нашему роду бесчестье тем, что намеренно разрушил погребальный драккар наших предков на Готланде, тебя в полон увёз из Ладоги. Такое простить нельзя! Я своей честью дорожу, да и вся дружина, братья на меня стали косо поглядывать.

– Эх вы, язычники! – с укоризною в голосе произнесла старуха, при этом пристукнув ещё раз своей клюкой. – Запутались вы, толстолобые, во множестве богов своих и не внемлете гласу Спасителя мира. Я христианка и должна терпеливо сносить удары судьбы. А Бог един во всём мире, сынок, токмо веры разные. Помысли об энтом. Тебе вот всё одно энти земли без надобности, тако, зачем же лишнюю кровь проливать?

Продолжая глядеть в окно, Юрий ответил:

– Я бился с бароном Оксхольмом честно, без забрала! И хоть он, говорят, колдун, но узелки на том поясе, что ты мне давно ещё связала, расплести не сумел! Хитрости колдовские ему не помогли противу пояса, а воин он опытный и сильный! Я, матушка, отдам эти земли, и леса, и рыбные ловли на озере, и в море Варяжском, этот замок нашему родственнику Адельгейму! Он, думаю, наведёт в здешних краях порядок. Ещё отец мой, достославный конунг Рус, сказывал мне, мальчонке, что древнегерманское племя русов, родственное норманнам, много веков назад обосновалось по берегам Варяжского моря вплоть до озер Ладо и Онеги. Называли они себя варяго-русами. Ты же ведаешь, что отец завещал мне чтить и беречь могилы предков, не отдавать землю на поругание, таким разбойникам как этот Оксхольм. Как мог я допустить и простить такое святотатство барону?

– Хоша помнишь, сынок, что ты наполовину славянин? – старуха пытливо посмотрела на взирающего в окно воспитанника. – Всё же матерь твоя, славная красавица Умила, дочь великого князя Гостомысла!

– Как можно запамятовать, матушка! Многие варяго-русы кровно смешались со славянами, с теми же готами за прошедшие века! Язык предков своих забывать уж стали! Уж некоторые роды наши ингерманландцами, эстами стали себя прозывать!

Старая женщина нетерпеливо пристукнула клюкой, чтобы обратить внимание Юрия на свои слова. Заговорила, как ей показалось проникновенно:

– Дед твой, великий князь Гостомысл, внук князя Буривого, который привел славян к Ильмень-озеру в незапамятные времена, призывает тебя на княжение в земли Великого Новгорода! А ты ведь и ухом не ведёшь, ужель ослушаешься?

Юрий, не поворачивая головы в сторону старухи, равнодушно ответил:

– Что мне эта Гардарика? Я вольный человек, викинг, да и есть у них там наследник, Вадим Храбрый. Он старше – всё-таки сын моей тётки, которая, как ты знаешь, есть старшая сестра моей матери Умилы.

– Причём тут Вадим Хоробрый! – упрямо скрипела старуха. – Гостомысл повелел тебя кликати!

– А тебе-то это откуда ведомо, матушка, коли ты, в полоне обреталась? – поинтересовался Юрий.

– Так вот Оксхольм-от и поведал мне о воле великого князя новугородского! – отчеканила старуха, и голос её тут же перешёл на просительный. – Да ить и меня, сынок милый, заодно отвезешь в Ладогу. Устала я тут, в полону, хоша барон мне зла не творил, работой принудительной не обременял, словами богохульными не ругивал!

Юрий бабку постарался успокоить, хотя голос его выдавал какую-то неуверенность.

– Такие дела, матушка, просто и быстро не ладятся! Надо в Упсалу ехать, пусть альтинг решает, да посольство от двора новгородского должно на нём быть! А в Ладогу я тебя всё одно доставлю, будь в покое!

Помолчав, добавил:

– Меня уж навещали в Упсале послы из Изборска и Пскова, даже из Полоцка и далекого Белозерья приходили! Звали к себе на княжение! Видать замыслили что-то недоброе противу деда Гостомысла!

Юрий опять устремил свой зачарованный взор на великолепие звёздного неба. Одна из звёзд, вдруг, начала расти и приближаться. Послышались далёкие раскаты грома.

– Вот и бог Тор подаёт какой-то знак! – произнёс Юрий, не отрывая взгляда от приближающейся звезды.

Женщина тоже косо взглянула на увеличивающуюся звезду, машинально перекрестилась и взволнованно произнесла:

– То не ваш Тор, а Спаситель мира знак подаёт нам грешным и вам твердокаменным олухам!

Грохот с каждой секундой усиливался, и вот уже загулял ветер, подняв во дворе мелкий мусор, посуда и оружие на столе мелко забренчали, горящий факел на стене выпал из своего гнезда и погас. Теперь уже видно было, что это огромная скала медленно опускалась им на голову. Из четырёх концов скалы били гигантские струи невообразимо ярчайшего радужного пламени, сопровождающиеся громовыми раскатами такой силы, что, казалось, сам воздух стал плотным, как дерево и ритмично бил по щекам, так же ритмично вдавливал глазные яблоки внутрь черепной коробки, а волосы на голове шевелились, словно черви. В зале башни стало так светло, как никогда не бывало даже в летний солнечный полдень. Но вот скала сдвинулась вправо, в сторону болота, а ужасающий грохот и вой стали невыносимыми, будто все черти ада враз проснулись, и, гонимые волею дьявола, выкатили свои жернова, чтобы перемолоть в мелкое крошево всё, что есть на этой бренной земле. А может, вельвы, вурдалаки, упыри и ведьмы слетелись на это болото со всей Скании, да и устроили там свой всемирный шабаш, свадьбы бесовские, и разное там непотребство, а боги возмутились?

– Апокалипсис, сынок! – только и смогла проскрипеть старуха, падая на колени и роняя клюку. Она размашисто наложила на себя крестное знаменье и стукнулась лбом о грязноватый пол, приговаривая:

– На колени, сынок! Закрой очи свои, не то ослепнешь до времени! Это нам за грехи, за грехи! Прости и помилуй нас, Господи, тварей неразумных, рабов твоея!

Юрий, оцепенев, продолжал стоять, не замечая плотного потока воздуха, несущего пыль, сорванные с деревьев листья, лапки и хвойные иголки. Он стоял, не чуя под собой ног, скованный какой-то неземной силой, устремив безумный взгляд в окно на страшное явление чего-то неведомого, но почему-то подспудно всегда ожидаемого там, глубоко в подсознании.

Грохот неожиданно смолк и туман, а лучше сказать тёплый, плотный пар окутал всё вокруг, мгновенно пропитав сыростью всю одежду и волосы. Долго так стоял Юрий, сознание медленно возвращалось к нему. Туман начал рассеиваться, растекаться по окрестностям. Луна хоть и плохонько, но всё ж осветила зал башни через окна-бойницы. Наступила полная, до звона в ушах, тишина. Юрий с некоторым удивлением, будто только что народился, огляделся. Вот старуха, напевая молитвенные псалмы, машинально ощупывает себя, не веря, что жива ещё. Вон его братья спят, так и не проснувшись. Внизу, на первом этаже, тоже молчание.

Наконец старуха окончательно опомнилась, подняла свою клюку, и, оперевшись, поднялась, растерянно поглядывая на своего воспитанника. С опаской, глянув в окно, и, убедившись, что никакого огня больше нет, она посмотрела на так и не проснувшихся Уго и Оле, привычно заворчала, продолжая креститься:

– Господи! Энти-то нехристи, яко с вечера опились греческим вином, тако ведь нияка нечиста сила таковых-то не подымет! Прости их души заблудшие, Господи! Ну, чего молчишь-то, сынок? – обратилась она к Юрию. – Небось внял силе Спасителя?

– А! Я! – очнулся Юрий. – Матушка, да я, было, подумал, уж не призвал ли меня бог Тор в свою небесную дружину? Так я готов!

– Не спеши, дурень! – сурово одёрнула молодого конунга старуха. – Послужишь ещё Господину Великому Новгороду! Это и есть знак тебе, нехристь! Запомни на всю оставшуюся жизнь, младень – это Божья десница покарала всю нечисть, что до се обреталась тут, на болоте, и устраивала сходки и шабаши, чем смущала людей и развращала их смятенные души. Слава Господу нашему, Иисусу Христу во веки веков! Иди, поспи, сынок, хоть чуточку, а я помолюсь за вас, тварей неразумных!

Небо постепенно очистилось, опять торжественно засверкали далёкие звёзды, и показалось Юрию, что стали они ещё ярче, словно боги умыли их своим ужасным смерчем. Небесная, млечная дорога, по которой бог Тор катал свою боевую колесницу, протянулась над головой от края до края по сияющему звёздному миру. Пространство этого чарующего мира поражало своей глубиной, где глазу не за что было уцепиться, взгляд уходил в бесконечность. Юрий с детства знал, что вездесущие боги неожиданно могли появиться из этого бесконечного пространства и показать людям всю мощь своего гнева, что и произошло совсем недавно. Луна, как ни в чем не бывало, продолжала лить свой молочный свет на знакомые глазу окрестности. Со стороны болота не доносилось ни звука, будто гигантский камень одним мановением пришиб всю нечисть, что всегда обитала на нём. Сколько Юрий не прислушивался, но даже филин из ближнего леса, убоявшись небесного гнева, не подавал больше привычного гуканья. Мёртвая тишина объяла всё вокруг….

Только под утро Юрий забылся в тревожном сне, прикорнув на медвежьей шкуре. Приснились ему китоврасы, на одном из которых он, без седла, скакал по звёздной дороге, а вдали его ждала небесная дружина бога Тора. И Юрий уже различал знакомые лица. Вот отец Рус с рыжей бородой до синих глаз, вот старший брат Гаральд, что погиб в прошлом году в битве с галлами, вот дядька Свенельд и знакомые братья-викинги, погибшие в разное время в боях с бриттами и германцами. Но, почему-то, сколько не приближался к ним Юрий, они всё отдалялись. Китоврас, на котором он скакал, вдруг, повернул к нему своё смеющееся лицо, и поднял мохнатые руки, в которых он держал голову Оксхольма, а та злорадно усмехалась. «Я же победил тебя в честном поединке! – кричал Юрий. – Я не напал на твой замок ночью, как вурдалак или ночной разбойник! Я дождался, когда мать бога Одина прекрасная богиня Заря встанет со своего небесного ложа и раскинет свой розово-жемчужный платок, а звёзды растают в её пышных, красномедных волосах!» Голова Оксхольма захохотала, и хохот её перешел в грохот и вой, сквозь который слышались язвительные слова: «Ты победил не меня, а лишь мою тень! Не помог тебе пояс, связанный твоей нянькой Миленой! Дух мой перешёл в брата твоего двоюродного, Вадима Храброго! Ха-ха-ха…

Юрий проснулся, приподнял свой торс на локтях и потряс головой, стряхивая чумовой сон. Розовые перлы богини восхода Зари протянулись через узкие окна башни, предвещая ясный летний день. Юрий понял только одно: мать Заря советует ему принять какое-то очень важное решение. Как быть, что делать? Возле стены, на коленях, молилась его нянька, и неизвестно было, спала ли она хоть чуточку в эту жуткую ночь. Совет её, молодой конунг уже знал.

Возле одного из окон-бойниц, как раз выходящего в сторону проклятого болота, стояли брат Оле и его друг Уго. Могучий дружинник показывал рукой куда-то, а Оле тёр кулаками глаза и тряс головой, вроде бы не соглашался.

– Клянусь богиней Зарей Уго, но вчера этой горы на том болоте не было! А может, я чего напутал? Духи здешних проклятых мест на всё способны! Не надо было мне пить то вино, но ты же настоял на том. Якобы – за победу над ворогом, который к тому ж ещё оказался оборотнем.

– Оле! – Уго виновато посмотрел на друга. – Ты не ошибся – этой горы вчера точно не было, можем спросить у братьев! Но ночью вроде бы гремела колесница бога Тора, я слышал сквозь сон. Может быть, гору за ночь родила мать Земля? Это ведь часто бывает?! – неуверенно закончил Уго.

Юрий, услышав последнюю фразу дружинника, подошёл к окну. То, что он увидел, уже не удивило его. Действительно, вместо болота в обрамлении чернеющих вековых елей высилась красновато-тёмная скала, формой очень уж напоминающая громадного волка, прилёгшего в траву-лес перед броском на свою добычу.

– В пылу боя, други мои, – устало произнёс Юрий, – вы могли и не заметить этой горы, а потом все вы накинулись на дармовое, баронское вино, обмывать победу!

– Не заметить такую махину, брат? – недоверчиво возразил Оле, хотя подспудно, в глубине своего сознания, уже знал, откуда появилась скала.

– Так ведь вчера, когда мать Заря раскинула по небу свои красные волосы, был низовой туман! – с сомнением в голосе заговорил Оле. – Я ещё отметил про себя перед штурмом, что придут духи ветра! Да и учти, брат, что многие наши воины впервые в этих краях!

Внизу, во дворе, замковые рабы ремонтировали ворота, а дружинники вытаскивали поверженные тела защитников замка за стены цитадели. Трупы складывали на огромную кучу дров и хвороста погребального костра, предварительно сняв с них кольчуги и лишнее вооружение. Оставляли только личное оружие – скрамасаксы. Воин должен явиться в дружину Тора вооружённым. В углу двора громоздилась куча мечей, копий, боевых секир, палиц и моргенштернов, шлемов и норманнских кольчуг – всё это была законная добыча победителей. Потом конунг распределит кому что нужно, а остальное погрузят на корабли.

Двое дружинников готовили своеобразный завтрак для всех. Насадив на вертел уже освежёванного, здоровенного быка из баронского стада, они подкладывали в костёр куски торфа и медленно вращали тушу. Один из дружинников черпал из дворового колодца деревянной бадьей холодную воду и выливал её в стоящую рядом дубовую колоду, где уже, шумно плеская друг в друга, отмывали засохшую кровь и грязь с десяток полуголых парней. Трагизм положения удивил бы многих: залитый кровавыми лужами двор, резко контрастировал с весёлыми возгласами, фырканьем и хохотом воинов. Молодые – что уж там! Привыкли к виду и запаху крови с детства.

Юрий медленно спустился во двор. Потому как все, кто в этот момент находился во дворе, склонились в поклоне, можно было судить о непререкаемом авторитете молодого конунга. Он же приветственно махнул рукой, и, плеснув в лицо колодезной водой, направился за ворота к погребальному костру, который уже вовсю разгорелся, и сильно пахло печёно-горелой человеческой плотью.

Костёр окружили дружинники, одевшиеся в походное железо с полным вооружением. Веселье схлынуло с их лиц, а торжественность момента надвинула на них маску суровости. В руках у каждого появилась глиняная кружка с вином. Конунгу подали это же вино в серебряном кубке. Юрий начал обычную в таких случаях речь:

– Други мои, боевые соратники! Здесь, на погребальном костре, лежат не враги – это наши братья, которые не виноваты за сумасбродство своего барона, к тому же колдуна! Пусть же души их попадут в Валгаллу и не держат на нас зла! Честь их перешла на нас, и мы не уроним её на поле брани! Бог Тор видит с небес, а мать Заря засвидетельствует, что бились мы честно, лицо в лицо, и никто из вас не поразил противника в спину, что было бы для него великим и несмываемым позором! Братья наши уже в дружине бога Тора, а это величайшая честь для настоящего воина, удостоиться которой я вам всем желаю, и себе тоже. Я всё сказал!

Юрий выплеснул вино в костёр, дружина, по примеру конунга, проделала то же, совершив тем самым священный для викинга обряд тризны. После чего, пробежав вокруг костра несколько кругов и выкрикивая при этом: «Один, Тор! Один, Тор!», низко поклонились страшному костру и направились во двор замка довершать обряд уже возле печёного быка.

Усевшись в многорядовый круг, передние дружинники отрезали своими скрамасаксами по куску мяса от туши и передали товарищам, сидящим сзади. Конунгу по древнему обычаю поднесли бычьи глаза, сердце и язык на кожаном подносе. Каждый дружинник кинул в затухающие угли костра по маленькому кусочку, а Юрий бросил туда же бычий глаз. Обычай предписывал делиться с богами, по-возможности задабривать их. Запахи во дворе стояли ужасающие, но привычные для окружающих. Горелыми костями несло от погребального костра, от нечищеных стаек, где ревел непоеный скот, и оттуда же доносился густой запах свежего навоза. Непросохшие за ночь кровавые лужи, из плоти сражённых при осаде замка воинов, мать-земля видимо не хотела принимать в себя и некоторые дружинники, искоса поглядывая на эти лужи, уже начали проявлять признаки беспокойства. Но вот зашумели вершины близкого леса, и ветер быстро стал подсушивать жутковатые лужи. Воины успокоились – духи ветра заберут жертву.

– Решил я, братья, – заговорил, наконец, Юрий, – идти в Гардарику! Дошли до меня слухи, что дед мой, славный Гостомысл, якобы зовёт меня на княжение в новгородской земле. Кто пойдёт со мной, решайте сами, посоветуйтесь с богами и меж собой. Неволить никого не хочу. Но прежде идем в Упсалу, и, что там скажет альтинг.

Дир, звероподобного вида воин, вскочил со своего места и поспешно выкрикнул:

– Я иду с тобой, конунг!

Трувор, Синеус и Аскольд, опытные, бывалые воины, тоже объявили о своём непременном желание сопровождать Юрия, куда бы он не двинулся.

– Подождите, братья! – остановил их Юрий. – Своё слово скажете там, на альтинге, чтобы все слышали о вашем доброволии.

Конунг обвёл внимательным взглядом своих людей и остановился на одном:

– Адельгейм! – обратился он к немолодому уже дружиннику, лицо которого украшали боевые шрамы, а один глаз был перехвачен кожаной повязкой. – Замок оставляю на тебя! Подберёшь себе пятерых помощников из числа наших братьев! Раненых защитников замка подлечишь, и кто пожелает остаться с тобой, и быть твоим вассалом, дай землю. Я скажу в альтинге, чтобы закрепили моё решение своим словом. Однорукие и увечные пусть сдают свои наделы местным пахарям в аренду. Наберёшь себе в дружину тутошних парней, обучишь ратному делу. Боги помогут тебе сколотить добрую дружину. Ты мне ещё понадобишься. Оружие: копья, палицы, кольчуги, шлемы возьми вон из той кучи, сколько посчитаешь нужным. Особо вон моргенштерны – ими удобно противника со стен сшибать. Доходы осенью подсчитаешь и десятую часть урожая отправишь заливом в Упсалу, в общинный котёл. А сейчас собирайтесь и идём к проливу!

– Так может нам по суше? – предложил дружинник Нильс.

– По суше долго будет, Нильс! Трое суток через непролазные дебри, а проливом мы к вечеру будем на месте, если ещё и попутный ветер.

Дружинники поспешно засобирались. Недоеденная туша быка так и осталась на вертеле, и возле неё уже начали делать круги дворовые псы с явным намерением полакомиться. Допрежь видно где-то прятались, пока двор был полон вооруженных людей.

Милена подошла к задумчиво стоявшему Юрию, перекрестила его, сурово заговорила:

– Мне шибко жаль, сынок, что тебя рано забрали от меня и матери твоей, княжны Умилы, дядья твои и отец Рус!

– А то бы что? – недовольно буркнул Юрий, оторвавшись от своих мыслей.

– А то, сынок! – назидательно заговорила бабка. – Не успела я приобщить тебя к истинной вере Спасителя нашего, Иисуса Христа. Дядья твои и родня со стороны отца опутали ум твой незрелый вервием языческим.

– Зря ты на них! – кинулся защищать Юрий. – Они обучили меня владению оружием, воинскому искусству, мореходному делу, закалили моё тело и дух, матушка!

– Эх ты! – с укоризной произнесла старуха. – Они обучили тебя, несмышлёныша, грабежам и насилию! Для вас всех кровь пролить – раз плюнуть! Господь учит нас, неразумных, миру и любви! В этом главный промысел яво!

– Что же я, по-твоему, целоваться должен был с тем же Оксхольмом? Он-то разве не грабитель? А кто надругался над могилами моих предков? Кто от жадности заграбастал чужие земли? Справедливости ради наказал я барона! А ты разве не из-за его злонамеренных деяний страдаешь?

– Да что я! Что мои страдания? – негодовала старая нянька. – Господь испытывает крепость духа нашего на пути этой жизни, а справедливости никогда не будет в этом мире! Каждый считает, что он поступает справедливо, а диавол уже изначально заложил в деяния его корысть!

– Не понимаю я бога твоего, матушка! И хватит о сём! Скажи лучше, как ты вообще попала в полон? Кому ты понадобилась, старая?

Старуха, пожевав сухими губами, ответила:

– После того, как мать твоя, достославная Умила, отдала Богу свою душу, сродники твои отвезли меня в Ладогу, где, до сей поры, проживает моя родня. Ты с дядьями и братьями был где-то в походе. Небось, грабили кого-нибудь по обычаю своему языческому. Листопадник уже наступил, когда черти принесли к нам этого Оксхольма. На то время мужиков в городу мало случилось. Кто путину правил, кто с товаром в Великом Новограде обретался, а многие за лесом уехали. Зима-то, Марена, не мать родна! Люди барона пограбил амбары с зерном, да поспешно девок нахватали для продажи. Я, было, вступилась за них, так они и меня прихватили заодно. Барон сказывал, что выкуп потребует за меня от боярина Мякиша. Я ведь ему тёткой прихожусь! Ну, вот зиму-то и мыкались тутова.

Ладно, матушка, веди полонянок сюда, пусть подкрепятся перед дальней дорогой! Вон мяса-то сколь ещё осталось! Поешьте, соберите свои манатки и идите к заливу, там наши драккары!

– Какое мясо в Великий-то пост, сынок? – вознегодовала чересчур набожная старуха.

– Больше мне всё одно дать вам нечего, а путь дальний!

Юрий отошёл от няньки, а та, перекрестив его вслед, поспешила к скотному пристрою из дикого камня, где в страхе перед насилием, сидело с десяток славянских девушек и молодых женщин….

*****

Вожди и разного рода деспоты, как правило, принимали решения и исполняли их самостоятельно, сообразуясь с личными настроениями, а то и сиюминутной выгодой. Но с мнением общества, представленного в зачаточных парламентах и советах, им часто приходилось считаться. Намотав, на строптивый ус пожелания старейшин, вожди подчас поступали как раз наоборот. Понятно, что у кого сила, тот и прав, но иногда мнения парламентов и желания вождей совпадали….

Альтинг собрался в этот раз как обычно на большой поляне между заливом и городом. Обычно на этой поляне происходили разные торги, а город представлял собой десятка три-четыре хижин из дикого камня, крытых жердями и дёрном. Ещё торчала среди этих построек сторожевая башня, но стены вокруг поселения отсутствовали за ненадобностью, потому что никто ещё из далеких и ближних народов не осмеливался напасть на воинственных и беспощадных викингов. А может, ещё потому не нападали, что стенами для поселений и земель этих местных язычников служили морские пучины, которые не очень-то жаловали, а то и вообще побаивались грозных водных стихий соседние народы, жившие за морем.

После того, как Юрий сделал короткий доклад сородичам о своем очередном походе, дядька его Торнхольм, который по-старшинству был на альтинге вроде председателя, заявил следующее:

– Прибыли к нам послы из далекой Гардарики, всё тебя ждали конунг! Давай послушаем, что скажут важного!

С почётного места для гостей поднялись два крепких мужика, средних лет. Поклонились степенно на три стороны, конунгу особо. Тяжёлые, дорогие одежды не могли скрыть мощную стать матёрых воинов. Один из них заговорил, мешая славянские и варяжские слова:

– Я боярин Мякиш, а это боярин Добролюб! Яко вы ведаете, земли наши, новгородские, вельми обильны лесами, пушным и иным зверем, рыбными ловлями, льнами и хлебами, скотом, ремёслами разными, торговлишкой прибыльной, а вот порядка в землях энтих давно нетути! Великий князь Гостомысл, родной дед твой по матери, конунг Рюрик, вельми стар, стал, за порядком уследить ему уж невмочь было, да и помёр он у прошлом годе. Учались в землях славянских раздоры, вражда и гонения друг на друга. Раззор эдакой и убытки терпеть неможно стало. Тебя, конунг Рюрик, призываем мы ныне на великое княжение! Послужи ужо Господину Великому Новгороду! Такова воля деда твово, князя Гостомысла!

– Так у вас же там, в Гардарике, как мне известно, есть брат мой двоюродный, сын старшей дочери деда моего, Вадим, по прозванию Храбрый! – возразил Юрий. – Он должен по старшинству взять земли ваши в управление и под свой надзор! Разве не так?

– Есть, – энто верно! – пояснил Мякиш. – Да токмо мы ведь донесли до тебя желанье и волю Гостомыслову, да и от лица Веча, и от нас, бояр новгородских нижайше просим исполнить волю дедову! Ты уж не обессудь нас, конунг Рюрик, коли он, указал на тебя! Видно шибко люб ты ему, да и волхвы наши одобрили выбор великого князя.

Юрий молчал, размышляя. Молчали и люди, почуяв необычность момента, только неугомонные чайки надрывно стонали у недалёкого побережья, словно настойчиво призывая куда-то. Наступил тот миг, тот отрезок времени, когда душу человека, да ещё и ответственного за судьбы других, раздирают противоречивые чувства, а решение, которое должно созреть быстро, качается на весах сомнений. Люди ждут. Если бы у него была любимая женщина, дети, семья? Если бы была жива мать Умила, отец, но никого из самых близких у него не осталось, кроме брата Оле. Далёкая страна славян манила, где тоже были могилы его предков со стороны матери, и, может быть, там он найдёт свою судьбу. Постепенно сердце молодого конунга заполнил авантюрный дух, а тут ещё раздался звонкий клёкот двух орлов высоко в чистом, будто умытом небе. И показался он Юрию знаком богов, а потому он, мгновенно приняв решение, крикнул, будто звал сородичей своих и соратников на штурм очередной цитадели: