Там, за горизонтом

Тут уж хозяин, ещё больше выпучив глаза, поднял голос:

–– Да вы что!? Ополоумели!? Не успел внук на двор заявиться, а тут уж купцы нашлись. Катитесь-ка вы, мужики, ко всем чертям с матерями! Он мне самому здеся нужон!

При упоминании имени князя Радим насторожился, а между тем воевода Фома Корень уговаривал Спиридона:

–– Ты постой чертей-то с матерями поминать! У меня лучников совсем мало, да и те с пяти шагов в лошадь попасть не могут. Я те могу с пяток пленных готов дать, конюшни чистить, навоз в поле возить, дрова пилить, колоть, да мало ли работы в большом хозяйстве.

–– Ты меня, Фома, не соблазняй! – упёрся Спиридон. – Чужеземны люди мне без надобности, я ведь из своих, городских, могу в работу нанять.

–– Своим-то платить надо, а энти за чашку похлёбки, за кусок чёрствого хлеба вкалывать будут от зари до зари, выгода немалая.

–– Нет! – отрубил хозяин. – Сказал, не дам и разговору конец! Жеребят бери, а внучок при мне останется. У нас, что стрелков в городу мало? Оне ведь охотники, по лесу шляются, тетеревов, глухарей стреляют. Чем оне тебе плохи?

–– Да погоди, Спиридон! – воевода поднял ладонь в сторону несговорчивого хозяина. – У нас армия, яко говорят ромеи, а в ней жёсткое подчинение командирам, исполнение приказа. В энтом и сила армии, а ваши городские охотники стрелки-то добрые, да в мою когорту добровольно не хотят. Мы, говорят, люди вольные, всякому подчиняться выше, якобы, наших сил.

Хозяин из-под насупленных бровей поочерёдно и сурово посмотрел на своих гостей, пригладил седую шевелюру узловатой рукой, обвинительно, словно ворон, прокаркал:

–– Худо вы ребята ратоборствуете с неприятелем! Вот у внучка Радима деревню Зареченку, готы пожгли, людей обездолили, моего брата Мала живота лишили. Намедни энти разбойники деревню Смородинку на дым пустили, опять же людей нашенских побили, а иде твоя дружина, Фома, была?

–– Тако в другом месте мы готский пожар тушили, Спиридон! – рассердился бывший центурион. – Возле города Бореево рать готов встретили, сраженье было нешуточное, но мы выдюжили, враг отступил, скрылся на заход Ярила. Не успеваем мы везде-то! Людей мало!

–– А с чего ты решил, Фома, что мой внук в твою дружину пойдёт? – упорствовал Спиридон, и, повернув голову в сторону парня, спросил:

–– Чего молчишь, Радим? Реки слово своё!

Радим, наконец, заговорил, поглядывая то на деда, то на Фому с Прокопом:

–– Бабка Веда, что встрелась мне третьего дня на дороге, напророчила: якобы видит в моих руках не чапиги сохи, но боевой топор и стезю воина, а дед Мал, помирая, повелел мне князя Северина найти. По сему считаю, что от судьбы не уйдёшь. Мыслю, из-под мирной опеки Велеса, под божественную длань Перуна переходить надо, тако что благослови дедушка…

*****

Город Смольня бревенчатым забором огородился недавно, лет семь назад. Пришлось тогда великому князю Ярополку почти всё мужское население города поднять на это строительство. Два лета дружинники князя с пленниками копали ров вокруг города, две зимы город стучал топорами, много окрестных лесов снесли мастеровитые горожане, зато стены получились внушительные, грозные. Ворота окованы полосами железа, над ними высились сторожевые башни, одним словом крепость получилась добрая. Ну, а чтобы сразу поджечь стены враг не смог, знающие мастера летом облили новострой настоем вербены.

А вот детинец в городе был возведён из морёной листвянки ещё лет сто назад, а, может, больше. В нём подворье великого князя с высоким теремом, казармой для дружины, конюшни, кузня, другие службы. А вокруг детинца избы горожан с банями, клунями, огородами. Люди селились здесь постепенно, по ремесленной принадлежности, так выросли кузнечный, гончарный, тележный и другие концы. По мере надобности появлялись новые улицы, которые и называли концами. Людям бочки, кадочки для теста, вёдра разные нужны постоянно – вырос конец бондарей. А рыбакам лодки нужны. Одеваться тоже надо – появился конец текстильщиков, а там – скорняков. Смоляне, люди ремесленные, но ходить в тот или иной конец за какой-либо необходимой в хозяйстве вещью, терять время – вот и вырос на пустыре рынок. Со временем обстроился рынок лавками, торговыми рядами, складскими помещениями. Теперь смолянин за кованым гвоздём или смолянка за нитками по ремесленным концам не таскались, а сразу шли на рынок.

Город Смольня прирастал новыми людьми и строениями. Появились профессиональные торговцы, разные товары везли по рекам и дорогам. А чтобы шило на мыло не менять, появились деньги. Они пришли к славянам с юга – это были римские медные дупондии и серебряные сестерции. Рим, словно спрут, медленно, но неотвратимо протянул щупальца своей культуры по всему миру. А ещё славяне рассчитывались меж собой кунами – это меховые деньги. Самая дешёвая – белка, по степени возрастания цены шла шкурка выхухоли, потом лисы, норки, бобра, соболя. Куница приравнивалась к серебряной деньге, ну, а уж десять шкурок соболя равнялись золотому римскому ауреусу. Конечно, существовала и меновая торговля, которая преспокойно дожила и до наших дней.

*****

Древний праздник Честной Семик, которым славянские девушки отмечали пролетье, заканчивался. Праздник этот посвящается встрече весны с летом, когда посевы жита набирают колос и выводятся птенцы зарянок. Отмечают пролетье только девушки, парни в этом странном празднике не участвуют. Девушки от двенадцати до семнадцати лет целую неделю славят наступающее лето и провожают весну с наряженной берёзкой. Ходят по избам, поют обрядовые песни, в берёзовых рощах кумятся, целуются через берёзовый венок, клянутся друг другу в любви и верности. Хороводные песни девушки начинают с самого утра, когда проводят коров в стадо, на выпас. На седьмой день пролетья наряженную берёзку топят в реке, сопровождая это священное действо грустными песнями, но вперемежку с печалью славят и Велеса, прося у него тучного урожая хлебов, а себе женихов осенью. В каждом ремесленном конце своя группа девушек, а концов этих в городе более десятка, так что девичьи песни плыли над Смольней с утра до ночи всю неделю.

По утру, когда одни торговые караваны уходили, а другие, наоборот, приходили, в том числе и к днепровским пристаням Смольни, в город, через восточные ворота, вошёл отряд конницы. То по приглашению дружинного князя радимичей Зимовея прибыл князь вятичей Северин Печка. Отряд в пятьсот всадников проследовал прямо в детинец, где вятичей радушно приняли, а князья уединились в тереме. Здесь обслуга, домовые работники, была постоянной, а князья временщиками, потому что сегодня один хозяин, а завтра дружина себе нового князя изберёт. Надо быть очень толковым, боевитым и волевым воином, чтобы быть князем много лет. Таким оказался Зимовей в дружине радимичей, таким был и князь Северин у вятичей.

После скромного завтрака, состоящего из ячменной лепёшки, куска козьего сыра, толокна и кваса, князья поднялись в самую верхнюю дозорную клеть воротной башни детинца. Так как и сам детинец и башня располагались на холме, то вид из этой дозорной клети был на все четыре стороны просто захватывающим. Внизу река, городские строения с капищем в центре, периметр забора с дозорными башенками и воротами, а дальше луга с табунами коров, лошадей, овец с козами и леса, леса, зелёно-синий океан лесов.

Мечтательно настроенный князь Северин с интересом рассматривал окрестности города, но Зимовей, выждав, когда гость налюбуется окружающим ландшафтом, заговорил о насущном:

–– Я ведь пошто позвал тебя сюды, Северин? Ратных людей у нас маловато, а готы лютуют, и все деревни радимичей защитить я не в силах. Забор вот поставили, да токмо за энтой огорожей не отсидишься, аще жито готы пожгут, голодухи хватим. Пятый год энто лихо наши земли зорит и сколь долго тако будет, не ведаю.

Северин пытливо посмотрел на союзника. Голову Зимовея с длинными волосами до плеч охватывал тонкий золотой обруч. Северин понял, что Зимовей получил этот обруч от верховного волхва, стоит во главе местной дружины, и переизбрать его дружинники, уже были не вправе, потому что он стал вождём всех радимичей, и утверждён в этом звании племенным вечем. Одет князь был в длинную рубаху из отбеленного льна, поверх которой туника из тонкой козьей кожи с тарелкой стальной брони на груди. Туника перехвачена широким воинским ремнём, на котором был закреплён короткий пехотный меч в ножнах. Синие порты и красные сапоги завершали скромное одеяние князя.

–– У нас с тобой заключён ряд о взаимопомощи, Зимовей! – заговорил после небольшого раздумья Северин. – Я ещё с прошлой осени направил тебе на подмогу отряд Фомы Корня, а энто семь сотен пехоты и две сотни всадников. Воины матёрые, огни и воды прошли, закалку и выучку ромейску за плечами имеют, тако неужто энтих готов прищучить не можете?

Пришла очередь Зимовею вперить свой изучающий взор в князя вятичей. Тот одет был почти также, что и радимич, только сапоги были у него жёлтого цвета, а голову охватывал кожаный ремешок с руническими знаками и крупным красным рубином в центре. Это означало, что он тоже вождь в своём племени, имел большие властные полномочия, и лишить его этого звания или сместить не могло даже народное вече. А всё потому, что его дружина поклялась на капище в верности ему до его гибели на поле брани или от каких-либо естественных причин. Стало быть, князь Северин обладал не только властью, но и военной силой. Объединяло князей многое: общая славянская культура, обычаи, речь, но, пожалуй, главное – это принадлежность к касте воинов: и у того, и у другого на шее висели маленькие золотые топорики. На лезвии топорика выгравирован круг с точкой в центре – это означало, что обладатель такого знака полностью подчинён воле Перуна, бога войны, грома и молний.

Помолчав, радимич заговорил, но как-то издалека и проявил неплохое знание геополитической обстановки в мире:

–– Тута ведь яко дело, Северин: наш град стоит на большой реке, иже греки прозывают Борисфеном, а мы Днепром, торговые лодьи идут вниз и вверх чрез нас. Окромя водных путей из полуночных стран, от чухонцев и отморозков тянется торговый шлях в страны полуденные, к грекам и ромеям. И опять же чрез нас, чрез Смольню. А ещё другой торговый шлях идёт от вас, вятичей и уходит на заход Ярила к дреговичам, пруссам и лютичам, а тамо и до германских земель. По воде же, по реке Двине, торговцы идут на лодьях до Полоцка, что на Полоче-реке, и дале, к ятвягам, и опять же по морю, вдоль побережья, к пруссам. Товаров чрез наш город проходит немеряно, а для готов энто уж шибко жирный кусок, понеже и терзают оне наши земли нещадно. Мирных готов: женщин, стариков, детей малых мы пропускаем, коли оне от холодов Бореевых к теплу, в полуденны страны бредут. Делимся с ними хлебом, понеже детишков жалко, да и Велес с Макошью делиться пропитанием велят с народом, иже куда-то переселяется.

–– К чему ты всё клонишь, Зимовей? – отмахнулся Северин. – Дело говори!

–– Тако и говорю! – продолжил вождь радимичей. – Мирные-то люди идут себе к югу, токмо подаяние просют, но ведь средь их и молодые парни имеются. Вот их-то предводители родов, конунги ихни, и сбивают в шайки, в отряды с оружием для грабежа местных ратаев. Открытого ратоборства те отряды избегают, налетят на яку ни то деревеньку, пограбят, да и ищи их потом. Завёлся тута у них один шибко боевитый конунг, Готлиб имя ему. Отряд большой сколотил и караваны торговые стал щупать, пограбливать, то считается преступлением у многих народов. Твой воин, Фома Корень, со своими ребятами зимой устроил Готлибу западню возле села Бореево, побил готов, но сам верховный конунг от полного разгрома ушёл, и людей своих увёл, хоша и потерял немало.

–– И что дале? – подстегнул Северин.

–– Теперь вот наши лазутчики вызнали, – сообщил Зимовей, – что у Готлиба уже пять тыщ войска и треть из них на конях. Мыслю, что сюды, под стены Смольни придёт скоро, а у меня дружины всего четыре сотни, да вот усиленная когорта Фомы Корня, энто всего будет тыща триста воинов. Теперя вот твоих пять сотен, стал быть всего-то тыща восемьсот противу пяти тыщ готов. Сможем ли удержать город, Северин? Я ведь добровольных ратаев не могу в войско взять, понеже их полгода хотя бы обучать надо ратному мастерству. Готы шибко добры воины и наши мирные ратаи для них навроде соломы; сомнут одним мановением. Надёжу имею, Северин, токмо на своих дружинников, да на твоих воев, понеже добре обучены владенью оружьем и в ратных схватках, не раз побывали.

–– Погоди, Зимовей! – задумчиво произнёс Северин. – Почему ты решил, что Готлиб со дня на день под стены Смольни явится, да ещё с большой ратью?

–– Тако лазутчиков-то я ведь не одного посылал по Двине и в сторону Полочи! – горячился радимич. – Из тех, что хорошо места те ведают. Они сказывали, что Готлиб постоянного лагеря не имеет, передвигается в нашу сторону. Одного гота мои люди словили, тако он им поведал, что конунг их имеет намерение Смольню пограбить.

–– Может, лучше упредить, встретить его до подхода к городищу твоему? – заметил вятич. – Твои люди свои леса ведь хорошо знают.

–– Не получится, Северин! – рассудил Зимовей. – Готы люди северные, в любых лесах чувствуют себя яко у себя дома. Конная и пешая разведка Готлиба быстро обнаружат скопление наших ратников, да и мало нас.

–– Я вот в толк не возьму, Зимовей, – интересовался вятич, – яко энти готы чрез пруссов, латгаллов и ятвягов прошли до наших земель?

–– А очень даже просто, Северин! – принялся объяснять вождь радимичей. – Одна часть готов прошла южнее, с пруссами и дреговичами не сталкивалась, поляне же отбили удар и спровадили их в степь, к морю, к Понту греческому. Ну, а уж другая часть готов… Ты ведь уже заметил, что зимы стали холодней. Отморозки, да и чухонцы сказывали, что в прошедшие зимы залив морской замерзал – вот по льду готы, яко посуху и шли, в полуденны страны пробираясь. Ни эсты, ни латгаллы, ни жмудь задержать их не могли, понеже мало людей в землях приморских, да и язык у них мал-мала схож. Ильменские русы, на свои земли готское население не пустили, спровадили их дальше, вдоль по Ловати-реке, по торговому шляху. Наших людей в тех местах такожде мало осталось; по прошлым годам тамо мор якой-то приключился, вымирали целыми деревнями, обезлюдел край. Энтот мор и до нас, было, докатился, да токмо волхв наш Варава, старец вельми учёный, город повелел закрыть, никого из пришлых людей не пускать, торговым людям проходить мимо. В самой Смольне повелел чистой водой, на траве-вербене настоянной, всё вымыть и самим людям в банях париться и одёжу тамо же и пропарить-прожарить. Вот тако мор тот, зело страшный, мимо нас и прошёл.

Зимовей тяжко вздохнул, вспоминая прошлые события, и продолжил:

–– Мирные-то готы мимо вымерших деревень проходили, с голодухи траву ели, почки еловые, кору с берёз грызли, грибами травились. Но то летом было, а зимой ведь совсем неможно куда-то далёко тащиться. Ну, а вот в устье Двины высадились готы мореходные, ратные, и мирных парней из своих же переселенцев в свои дружины понабрали. Для разбою в наших землях, само собой…

–– Ну, хорошо! – спокойно произнёс Северин. – Будем ждать энтих боевитых готов сюда, под стены Смольни. Токмо учти, Зимовей, что готы, может, и плохие вояки в чистом поле, но, яко я слыхивал, приучены с лёгкостию, брать-воевать любые твердыни, то бишь крепости и замки каменны, аль из древа, якой бы высоты они не были. Ну, а с полянами, соседями своими, там, ниже по Днепру, сносился? Могут ведь помочь ратной силой.

–– Куды там! – Зимовей вяло махнул рукой. – Несговорчивы оне, Северин. Посылал я к полянам зимой старшего дружинника Трифона, аще на язык скор и вельми мудр, да толку-то. Полянский старшина, твердолобый князь Бус, токмо посмеялся над моим посланником. Сказывал, что поляне тех готов не боятся, побьют любых, а вы, мол, радимичи шибко забогатели на торговых пошлинах, тако, небось, откупитесь. Якобы у нас злата, серебра, меди куры не клюют.

–– А что кривичи? – пытал Северин. – Ваши северные соседи?

–– Да у их совсем разброд! – пояснил радимич. – Старый вождь их, Белояр, перешёл в небесну дружину Перуна, а оне по сию пору главу себе выбрать не могут, в спорах утонули. Ну, а готы, тем временем, деревеньки их жгут, да разбойничают. А что касаемо дреговичей, соседей западных, тако они два-три отряда в свои болота заманили, разбойники тамо и утопли. Больше к им готы не суются, зато на нас навалились. Вот таки дела, соседушка!

–– Да-а, дела плохи! – подытожил Северин. – Ладно, Зимовей, давай готовиться к осадному сиденью. Я привёз с собой два скорпиона, те, что были в сражении с ромейским легионом Виниция пять лет тому назад. Поставим их на башнях западных и восточных ворот. Но нужны лучники, много лучников, чем больше, тем лучше. У меня десятков пять наберётся, но по всему периметру стены этого совсем мало. У тебя-то хоша есть?

–– Да откуль! – запечалился радимич. – Охотников, что в лесах дичь постреливают, десятка два наберётся, да у твоего Фомы, в дружине его, может, десятка три будет. Хоша погодь! – оживился Зимовей. – Он сказывал, что парнишку одного нашёл, зело велик стрелок. Дал он ему под начало своих стрелков, велитов, тот их обучает, тако ведь время на энто надо немало.

–– А что за парнишка-то? – поинтересовался Северин.

–– Радимом Белоусом назвался!

–– Хм, был у отца, воеводы Даниила Печки, в дружине добрый стрелок! – вспомнил вятич. – Я ещё вьюношем был и знал его хорошо. Он меня обучал стрельбе из боевого лука. Мал Белоус имя ему. Мыслю, уж не родня ли ему энтот Радим. Скорей всего тако и есть, надо бы его повидать. Ну, да ладно! Давай прикинем, Зимовей, яко нам ратну вылазку содеять при осаде готами града твоего.

–– Чрез ворота неможно, Северин! – загорелся радимич. – Сомнёт нас сразу неприятель. Вон зри в ту сторону, где вдоль реки лес дремучий раскинулся. Там у нас священная роща, капище, и лес вокруг плотный, матёрый. Готы туда, в самую гущу, не полезут, духов леса побоятся.

Северин посмотрел, куда показывал радимич. Тёмно-зелёный клин густого леса протянулся вдоль Днепра почти до самого города. В одном месте, из гущи елей понималась в небо жиденькая струйка голубоватого дыма. Вятич понял, что там капище и помощники волхва костёр жертвенный жгут.

–– Вот в том месте и надо бы накопиться пешему, а лучше конному кулаку для удара с тыла! – предположил Зимовей.

–– Хорошо бы! – вятич сверкнул глазами. – Да яко туды попасть? Готы ведь наверняка заполнят промежуток между лесом и городом до самой реки.

–– Я один ведаю тайный путь в то глухое место, – понизив голос, сообщил Зимовей, – но токмо расскажу тебе о том после, ежли готы придут.

–– А ежли не придут? – улыбнулся вятич, хитро прищурив глаз.

–– А не придут, тако и ведать тебе об том нет нужды! – твёрдо, словно припечатав кого-то кулаком, заявил радимич.

Улыбка вятича спряталась в бороде, глаза посуровели:

–– А что энто за покойник у тебя на заборе болтается, навроде стерляди для провяливанья, Зимовей? – полюбопытствовал Северин. – В чём преступленье его?

Вождь радимичей вяло и небрежно махнул рукой:

–– Ты же ведаешь, Северин, что каждый муж в городу имеет оружье, хоша бы боевой нож на поясе, но использует он его токмо в крайнем случае, ежли на его жизнь кто-то покушается. Ну, а тот противу собак нож свой применять стал, а посля вообще на человека проходящего кидаться стал. Волхв Варава приговорил его к повешенью, мол, в него дух бешенства, якобы злой бабой Марой насланного, вселился…

*****

–– Ты, Радим, теперя будешь по-ромейски в звании декана, то бишь командир стрелкового отделения! – наставлял Фома Корень парня. – Учи своих подчинённых жёстко, а кто будет отлынивать – в карцере насидится, на воде и чёрством хлебе. Токмо скажу тебе прямо – мои велиты, хоша солдаты не шибко молоденьки, начинали свою службу в римской армии, а тамо порядки были строгие, тако что твои указания исполнять будут истово, с прилежанием. Три десятка велитов под твоё начало даю, парень, из тех, что с луками боевыми знакомы, да хоша стрелять могут.

Радим наставления командира выслушал и тут же озаботился:

–– Наконечников надо железных не мене трёх сотен, а то и поболе!

Фома подал новоиспечённому декану сестерций, коротко сказал:

–– Иди к ковалю Архипу Криворучке, скажи, что от меня, он всё сделает!

Молоденький декан деньгу взял и отправился искать в железоделательном конце кузницу этого Архипа Криворучки. Встречные люди подсказали, где расположена кузня Архипа. По дороге Радим размышлял, почему у коваля такое странное прозвище. Кузня – простая изба из морёной листвянки с шатровой крышей накрытой дёрном, внутри, как обычно, без потолка. Вход широкий – это чтобы можно было загнать внутрь телегу. Когда Радим вошёл в помещение, пропахшее древесным углем и железным шлаком, то первым делом уставился на руки хозяина. Руки были почерневшие от копоти, но вовсе не кривые, а наоборот крепкие, даже могучие, да и коренастому, плотно сбитому хозяину на вид не более сорока лет.

–– Тебе чего, парень? – спросил мастер, оторвавшись от своих привычных дел и вытирая руки потемневшей от частого употребления тряпкой.

Радим степенно поклонился, сначала раскалённым докрасна углям и синим языкам огня в горне, потом отвесил такой же поклон суровому мастеру. По-хозяйски заговорил:

–– Я от Фомы Корня! В его дружине стою! Радим Белоус имя мне!

Вынув из поясного кошеля бронзовый наконечник стрелы, он показал его мастеру со словами:

–– Таких жалов нам надо пять сотен, можно и поболе, но из железа, да чтоб пробивали бронь хоша бы и в палец толщиной. Сейчас тебе принесут ромейско железо, латы ихни. Бронь у их тонка, да худенька, небось, тебе сгодится для нашего дела ежли закалить. Ну, да тебе виднее.

Кузнец наконечник повертел в прокопчённых пальцах, внимательно осмотрел со всех сторон:

–– Для охотников на дичь я кую простые наконечники, парень, без закалки, понеже зверь лесной и птица вольная бронёй не одеты. Тебе же надо наконечники ратные, убойные. Пробить бронь в палец толщиной даже штурмовое копьё не сможет, а ты хочешь, дабы стрелой, да и бронь такую толстую даже зело могутный ратник поднять от земли не в силах.

Радим достал из кошеля сестерций, подал хозяину кузни. Тот монету взял с обнадёживающими словами:

–– Сребро ромейско! Деньга немалая, стадо баранов в тридцать голов купить на такую деньгу можно, а то и коня строевого. Ладно, парень, сделаю, сколь надо! Пробьют мои жала бронь обычную с тридцати сажен (62 м.), ну аще воин без брони будет, то ухайдакаешь его и с семидесяти сажен (150 м.).

–– Всё, по рукам! – обрадовался Радим, добавив. – Нам надо, яко можно быстрей!

–– Чрез недельку подходи! – пообещал мастер.

Радим повернулся уходить и тут увидел висящий на стене большой, боевой, персидский лук.

–– Ты что, дядька Архип, – удивлённо спросил он, – стрельбой балуешься?

Кузнец улыбнулся в бороду, синие глаза его как-то сразу подобрели. Он охотно заговорил:

–– Бывает, охотой промышляю, Радим! Не всё же время тута, в кузне, жариться, иной раз и роздых рукам да плечам нужон. У Велеса разрешенья испрошу, да и в лес на крупного зверя.

–– Лук-от у тебя не охотничий! – заметил Радим. – Энто боевой лук, тяжёлый, из его свалить ратника в брони можно за пятьдесят сажен (108 м.), а ежли без брони, то и за сотню сажен. Из такого лука даже в глухаря, птицу медлительную в полёте, попасть трудно, токмо ежли в сидячую. А в рябчика попасть совсем неможно. Стрела у такого лука тяжёлая, длинная, почти с аршин будет. По птице стрелять из такого лука тяжело и неудобно.

Да я ведь не на птицу с им хожу, парень! – добродушно улыбаясь пояснил кузнец. – На сохатого, на зубра, на ведмедя с таким луком ходют. А вот на кабана даже такой лук не поможет. Тута надо копьё доброе, рогатину, аль крепкий дротик, понеже зверь энтот зело быстрый, не успеешь увернуться, яко он тебя калекой изделает. Не зря же вепря энтого, лесного, чёрной молнией прозывают, шибко шустрый зверь, нападает из зарослей бесшумно и молниеносно.

–– Вот не ведал я, что ты лучник? – протянул удивлённо Радим.

–– Да я не один такой в городу! – был ответ коваля.

–– А на человека рука поднимется, дядька Архип? – насторожённо спросил Радим, в упор, посмотрев в глаза мастеру.

Кузнец посуровел, на заказчика глянул изучающе, ответил без утайки:

–– Зрю я на тебя, парень, молодой ты ещё, да видать жизня тебя уже потрепала, другой в твоём возрасте тако и не спросил бы. Скажу прямо – аще чужой к нам придёт, да оружье на нас поднимет, то рука моя не дрогнет. Так-то, Радимушка…