Свет далекой звезды. Книга первая

Глава 5. Поединок

Любин, посланник Повелителя Узоха, истощил все свое воображение, придумывая новые и новые проклятия тому, что сотворил дебри, окружавшие земли рода Ясеня. Он выбрал кратчайший путь к деревне и наивно надеялся на звериные тропы, какие-то просеки и прогалины; может даже на лесные дороги. Звериные тропы попадались, но вели они обычно совсем не туда, куда надо было Любину. Лишь к исходу шестых суток весь исцарапанный, разбитый кружением по непроходимым буреломам и ветровалам, истощавший, он вышел к Русинке.

К охоте злодей приучен не был; питался какими-то ягодами, от которых постоянно мучился животом. Так что его путь к деревне мог бы легко проследить не самый опытный следопыт – по запаху. Измученный, плохо соображавший от голода, он направился вниз по реке, и на этот раз не ошибся. К вечеру он добрался до опустевшей деревне и рухнул, не входя в нее.

Жаркое солнце делало свое дело – смрад от гниющего теперь порубленного и исколотого стрелами скота накрывал тяжелым удушливым одеялом все окрестности. Лишь наутро, пересилив себя; может быть немного привыкнув к невыносимому запаху, а скорее подгоняемый голодным желудком, он направился к ближайшему дому. Там он спугнул стаю огромных воронов и безошибочно нашел погреб.

Отъевшись за все дни блужданий по лесу, Любин обошел, стараясь дышать покороче, все дома и, конечно же, не нашел никого живого. Впрочем, мертвых тоже не было – кроме скотины. Он опять вышел на берег Русинки, где свежий ветерок как-то отгонял смрад. Встав по центру огромного пятна пожарища, он нажал на левый глаз и привычно вздрогнул, услышав в мозгу голос незримого Повелителя.

– Не нашел никого, – произнес он вслух, словно извиняясь

– Набери немного земли под ногами, – приказал Узох.

Тот, нашарив в кармане грязный платок, встал на колени. Наклонившись, он набрал в свернутый узелок несколько горстей земли вперемежку с пеплом.

– Ощупай его, – последовал новый приказ.

Любин, начав с ближайшей стороны, невольно отдернул руку – так горяча была ткань с той стороны, куда несла свои воды река.

– Греет там, куда ушли оставшиеся в живых. Иди и убей всех, одного за другим – до тех пор, пока земля не станет холодной.

Голос Узоха замолк, и Любин, убедившись, что он снова один на берегу Русинки, пошел, пересиливая себя, набирать в найденные мешки припасы для дальнего путешествия – он больше не хотел голодать. Вскоре он, выбрав небольшую лодочку у причала, шагнувшего далеко в речку, плыл вниз по течению, помогая ему веслами. Наутро Любин был уже на Большой реке, в шести днях пути от человека, на которого указывала горячая земля.

Парсы, просыпаясь один за другим, с удивлением и восторгом смотрели на центр поляны, где Свет завершал утреннюю разминку. Он уже сделал стремительную пробежку по редколесью наперегонки с Волком, далеко обогнав четвероногого друга; закончил растяжки и силовые упражнения, и теперь примеривался к сваленному в кучу оружию, отобранному накануне у бандитов.

Выбрав две сабли – подлиннее остальных, и меньше других изогнутые – охотник начал поединок с незримым соперником. Зрители – как бы мало они не были искушены в искусстве фехтования – скоро поняли, что на поляне творится подлинное чудо. Ни один из них – пожелай он вступить в схватку – не продержался бы против охотника и нескольких мгновений. А бросившись все вместе – результат был бы не менее фатальным; для парсов, конечно.

Однако многие сумели сообразить, что Свет сейчас выбрал себе пусть незримого, но не менее опытного соперника. Его яростные выпады чередовались уходами в глухую оборону, где никак нельзя было понять – сколько же невидимых врагов окружают его сейчас. Иногда охотнику приходилось так тяжко, что он избегал ран от незримых клинков, лишь бросаясь на землю и стремительно перекатываясь по ней из плотного окружения врагов. При этом ни острые сучки и шишки, усеявшие поляну, словно никак не ощущались его разгоряченным, обнаженным по пояс телом.

Но вот врагов стало столько, что и бросок в сторону не мог помочь молодому поединщику. И тогда он на краткое мгновение замер, набирая воздух, и исчез за стеной сверкающего металла. Такого не могло быть – две сабли не могли ткать сплошной узор железной ткани долгие мгновения, когда многие зрители даже забыли, что иногда нужно дышать! Вдруг из стены, не нарушая ее целостности, вылетело тонкое лезвие сабли, и кто-то будто действительно вскрикнул рядом со Светом; следующий выпад – такой же стремительный и беспощадный – едва не достал до ближайшего зрителя, и толпа парсов испуганно отпрянула. Невидимые противники сейчас гибли один за другим.

– Шесть, – выдохнула толпа, и Свет остановился, опустив сабли к земле.

Его тело не лоснилось от пота, а дыхание, в отличие от зрителей, совершенно не сбилось. Толпа шумно перевела дух.

А охотник воткнул оба клинка в податливую почву и подмигнул зрителям. Те замерли, понимая, что чудеса еще не кончились. Свет вспомнил, как сам был поражен в первую встречу с мастером Ли и усмехнулся. Охотник огляделся; высмотрел пару подходящих деревьев. Это были две сосны – близнецы, выросшие вместе в двух саженях друг от друга. Толстые гладкие стволы заканчивались кронами высоко – так что снизу трудно было определить, на сколько рядов деревенской избы хватило бы единственного древесного хлыста.

Преодолев мягким, но стремительным бегом расстояние, отделявшее его от ближайшего дерева, Свет на глазах не верящих себе парсов начал подниматься вверх, отталкиваясь попеременно ногами от стволов. Так отскакивал бы от стен детский упругий мячик, запущенный сильной рукой в одну из стен. Но мяч бы опускался вниз, а охотник быстро поднимался к кронам! Исчезнув в одной из них, он заставил зрителей застыть с открытыми ртами.

Кто-то вдруг хлопнул несильно по плечу Нажудина:

– Что там такого интересного наверху?

Парс было отмахнулся, а потом стремительно развернулся на месте, потому что за его спиной стоял улыбающийся Свет. Он не зря выбрал такие толстые деревья. Стремительно скользнув по невидимой стороне сосны, на которую никто не смотрел, он, используя кустарник, незначительные складки местности, а больше свое мастерство маскировки, обогнул поляну и незамеченным подобрался к парсам.

Нажудин вдруг оглушительно захохотал, по достоинству оценив удивительные способности молодого охотника. Остальные присоединились к нему, обступив Света и дружески похлопывая его по могучим плечам.

Их веселье прервала Предводительница, властным голосом отдав команду готовиться к выступлению. К ней, уже выбравшей для себя могучего коня, направился Нажудин. Свет, смывавший на берегу грязь и пот, с интересом и легкой улыбкой следил, как между ними происходит бурная разборка. Халида, согласившись в конце концов с доводами пожилого парса, с ворчанием опять полезла в душную повозку – для пущего правдоподобия своего плененного положения.

Наскоро позавтракав, кавалькада всадников, сопровождаемая одной длинной цепью пленников, и наглухо закрытой повозкой, направилась по едва заметной дорожке от реки, в сторону затерянной в горах Обители Дао. Лишь Волк мог позволить себе нырять в густые заросли, начавшиеся скоро, но и он старался держаться дороги, не отставая от лошади, которую выделили Свету

Охотника же, спешащего навстречу врагам, занимал сейчас лишь один вопрос. Перед самым отъездом – прежде чем занять свое место в передвижной темнице – к нему подошла Халида. Встав напротив охотника и смотря вверх, прямо в его ясные глаза, она сказала:

– Обещай мне, Свет, если исполнятся все наши планы.., – она помялась, словно отыскивая лучшее продолжение, – ты выполнишь одно мое желание.

– Ну-у-у.., – протянул Свет, – если это не помешает мне. На мне ведь еще один долг крови.

– Не помешает, – внезапно лукаво улыбнулась Повелительница.

– Тогда, – торжественно заявил Свет, – когда (не если, а когда!) исполнится наш план, я выполню любое твое желание. И даже не одно…

Стоявшие рядом парсу оглушительно захохотали, очевидно, о чем-то догадываясь. Свет, наконец, оставил бесплодные попытки догадаться, чему так лукаво улыбается Халида, лишь увидев его. Он тронул поводья высокого черного коня, ускоряя шаг. Охотник словно чувствовал погоню, которая медленно, но неуклонно приближалась, сокращая расстояние все то время, пока кавалькаду задерживали пешие невольники.

Однако через два дня парсы, сделавшие очередной привал раньше обычного, увели пленников в попавшийся на пути городок. Возглавлявший их Нажудин, вернувшись, подошел к охотнику и пробормотал:

– Эти шакалы отправили в рудники столько людей, что… Пусть теперь на своих плечах попробуют плети надсмотрщиков.

Он вывалил перед охотником небольшую кучку золотых монет. Тот с безразличием поворошил золото. Свет много слышал от учителя о силе и могуществе денег, но пока не ощутил его. Внезапно его внимание привлекла одна монета. Он оглядел профиль неведомого владыки, отчеканенный на одной стороне золотого кружочка, и зажал монету в кулак.

– Это я возьму себе, в память о людях, именующих себя парсами.

Он сам не заметил, как речь его рядом с этими людьми стала длинней и цветистей…

Движение отряда ускорилось, увеличивая разрыв с преследователем. Свет старался ехать рядом с Бензиром, благо, расширившаяся дорога позволяла это. Последний, выудив из памяти очередное творение Фардоса, нараспев декламировал его.

Наслаждаясь одним из них, молодой охотник внезапно понял, что в поэме говорится не только о подвигах древних героев, но и о нем самом, о событиях последних дней. Он в изумлении оглянулся, найдя взглядом Нажудина; тот ухмыльнулся ему в ответ. Только теперь Свет понял, что имел в виду бородатый парс, когда сказал, что Бензир знает гораздо больше стихов, чем написал когда-то великий Фардос…

Любин едва не пропустил того мгновения, когда горячее пятно его необычного поводыря резко сместилось вправо, указывая на место, где Свет покинул Большую реку. Нежную кожу на груди убийцы, где он спрятал узелок с землей погибшего рода, обожгло так сильно, что он машинально налег на одно весло, поворачивая лодку к берегу. Громко ругаясь на весь белый свет, он пристал к берегу, где еще отчетливо были видны следы лагеря. Он шел двое суток, приближаясь к своим будущим жертвам, на что указывал теплеющий все сильнее узелок. Потом материя платка стала остывать, и Любин настолько сократил время на сон, что днем уже не замечал ничего, кроме следов лошадиных копыт. Еще его изрядно озадачили и напугали следы неведомого зверя, схожие с волчьими, но много крупнее.

Впрочем, тревога скоро ушла. Он встретил одинокого всадника. Разговорить его, заставить спешиться, а затем оказаться позади доверчивого путника было совсем нетрудно для опытного убийцы. Тонкое длинное жало стилета вошло в спину незнакомца – справа, снизу вверх; пронзив последовательно почку, печень и немного не дойдя до сердца. Оставив труп на обочине дороги, Любин вскочил на коня, развернул его в сторону, куда вели следы каравана, и погнал его вперед. Узелок снова начал разогреваться…

Поздним вечером парсы разбили лагерь у стен древней обители Дао, ворота которой с закатом солнца наглухо закрывались. В небольшом с виду замке ночью оставались только двенадцать мастеров. Свет, оценивающе оглядевший отвесные стены, примерился к испещренной временем кладке. Однако он помнил рассказы мастера Ли о том, что Обитель защищает не только камень и железо ворот. Есть в защите и незримая сила, которую вопреки воле двенадцати вряд ли кто смог бы преодолеть.

Уверенный, что завтра ему все же удастся попасть внутрь, он решил пораньше лечь спать. Он бросил последний взгляд на повозку, из которой Халида сегодня вечером не выходила, поскольку исправленная дверца не открывалась, и закрыл глаза, согреваемый с одной стороны густой шерстью Волка.

Наутро полный решимости охотник собрался войти в распахнутые ворота Обители вместе с Нажудином, но получил неожиданный отказ.

– Ты воин, Свет! Твое дело впереди – готовься к бою. А я когда-то был купцом. Пойду торговаться. За нашу Повелительницу я выжму из Обители не меньше половины ее запасов золота.

Свет поразился:

– Какое золото?! Как ты можешь сейчас думать об этом?

– Мы же пришли торговаться, – хитро прищурился Нажудин; черты лица парса тут же ожесточились, – если Халида сегодня умрет, мы погибнем рядом с ней. Все… кроме них.

Он показал на Бензира со спасенной Светом от рук насильника девочкой и продолжил:

– Они расскажут племени о нашей смерти и отвезут выкуп, – он осадил жестом вскочившего на ноги поэта и опять улыбнулся, поворачиваясь к охотнику, – но ты ведь не допустишь нашей смерти?

Свет решительно потряс головой:

– Нет! Или… я умру рядом с вами.

Нажудин снова улыбнулся ему, повернулся и исчез в Обители с двумя соплеменниками. Ждать их пришлось недолго. То ли Нажуддин действительно умел хорошо торговаться, то ли мастера Дао не жалели золота ради очередной жертвы, но вышли парсы из ворот, покачиваясь под тяжестью мешков с золотом.

Надежно закрепив их на лошадях, парс в нерешительности остановился. Он понимал, что поэт ни за что не согласится остаться здесь. Да и как он сможет рассказать племени правду, не увидев все собственными глазами? Только теперь до Нажудина дошло, что Предводительница обрекла Бензира на не менее великий, но более горький подвиг – остаться в живых, когда рядом умирают соплеменники. Но и оставить золото под охраной одной лишь маленькой девочки он не мог.

Свет правильно понял его замешательство; он посадил юную парсиянку на коня и велел Волку охранять эту пару до его возвращения. Охотник был настолько уверен в благополучном завершении миссии, что верный пес не почувствовал в его голосе ни капли тревоги. Волк распахнул в зевке громадную пасть и сел рядом с конем, который испуганно покосился на него.

Наконец Предводительница, окруженная молчаливой толпой, в которой постарался затеряться Свет, вступила в древнюю Обитель Дао. Пересекая створ ворот, молодой охотник почувствовал, как потеплел, согревая его грудь, талисман рода. Казалось две незримые силы соприкоснулись в это мгновение – и отступили, равные по своим возможностям, или не враждебные по сути.

Мастера Дао встретили их на площади, вымощенной огромными плитами горного камня. Площадь занимала весь центр Обители. На простой каменной скамье, отшлифованной до блеска задами неисчислимых поколений мастеров, сидели сейчас двенадцать человек.

– Значит, – обреченно подумал охотник, в глубине души надеявшийся встретить тут мастера Ли, – учителя нет в живых, и его место занял новый мастер.

Он обвел взглядом неподвижно сидящих адептов Дао и отметил для себя двоих, сидевших в центре полукруга. Один – седобородый старец – печально смотрел на вышедшую вперед Предводительницу. Казалось, в его сухом от старости теле живут лишь эти глаза. Второй – крепкий смуглокожий мужчина средних лет, сквозь простую одежду которого угадывались тугие узлы мышц – подался всем телом вперед, пожирая взглядом будущую жертву.

На площади установилась тишина; в ее центре, ничуть не смущаясь мужских взглядов, которые буквально раздевали ее, с гордо поднятой головой стояла Халида. Две враждебные силы – с одной стороны двенадцать невозмутимых мастеров Дао, а с другой – наполнившиеся гневом парсы, замерли, словно ожидали какого-то сигнала. Свет не торопился, отдавая инициативу мастерам, в глубине души надеясь, что постигшие учение Дао все-таки не окажутся убийцами невинных девушек; что под фразой «принести в жертву» кроется что-то совсем не гибельное для красавицы-парсиянки.

Наконец смуглокожий мастер встал, собираясь направиться к Халиде. В его хищном взгляде, в каждом нетерпеливом движении охотник читал – нет, его надежды напрасны. Мастера действительно запятнали кровью великое учение. И нет им прощения! Толпа парсов всколыхнулась, и в тот же миг, раздвигая своих новых товарищей широкими плечами, вперед вышел Свет.

Он держал в руках обнаженную саблю. Легкими шагами обогнув Предводительницу, он встал перед ней. Затем, обведя еще раз взглядом мастеров, вонзил в едва заметную щель между громадными плитами клинок и бросил вызов прямо в лицо смуглокожему, застывшему перед ним с недоуменной и снисходительной улыбкой. Причем последнего в этой ухмылке было неизмеримо больше.

– Найдется ли среди вас воин, который, прежде чем убить беззащитную девушку, сразится со мной?

Сабля, от которой Свет оторвал с последним словом ладонь, задрожала. Она гневно зазвенела, словно не это движение, а слова охотника заставили благородную сталь заполниться презрением к людям, предпочитающим убийство женщин честному поединку. Здоровяк напротив хищно усмехнулся и повернулся к седобородому:

– Стоит ли тратить время на него? Или пусть великий Дао сам накажет дерзкого!?

Тот неопределенно пожал плечами, как бы разрешая смуглокожему самому задать вопрос основателю Обители.

– Назови свое имя, дерзкий, перед тем, как умереть.

– Родичи звали меня Светом.

Седобородый мастер едва уловимо вздрогнул.

– Ну что ж, – смуглокожий, казалось, развел руками.

Однако опытные взгляды мастеров проводили полет молнии Дао, которая должна было прервать и речь незнакомца, открывшего было рот, и его жизнь. И тут же вскочили, когда стальная молния, прежде никогда и нигде не знавшая преград, вдруг отскочила от широкой груди охотника и жалобно звякнула, разлетаясь на множество осколков. Лишь старец остался на своем месте, продолжая пристально рассматривать охотника.

Свет, усмехнувшись, медленно вытянул из потайного кармана свою молнию. Заодно он погладил, мысленно прося прощение у талисмана, который подставил под сокрушительный удар. Сила Владимежа оказалась, по крайней мере, не меньшей.

– Готов ли ты тоже принять дар великого Дао?

Смуглокожий, может быть, в первый раз в жизни испугался, даже побледнел. Рядом вдруг, неожиданно и для него и для Света, неосмотрительно пристальней вглядевшегося в лицо мастера, оказался седобородый, едва достающий макушкой до плеча здоровяка. Охотник уже вспомнил, как звали старейшину Обители. Это был мастер Дамир, об искусстве которого с восхищением говорил учитель. Сам охотник, как бы ни был велик в постижении учения Дао Дамир, восхищаться этим человеком не мог. Ни тогда – в первый раз услышавший о нем; ни теперь – увидевший живую легенду собственными глазами. Как можно было восхищаться человеком, поощрявшим, или, по меньшей мере, не противившимся убийству невинных девушек?!

Мастер Дамир между тем обратился к нему:

– Я не знаю, какой силой обладаешь ты, Свет, но обещаю тебе, что все вы, – он обвел рукой толпу парсов, – уйдете отсюда живыми и невредимыми, если ты победишь одного из нас в честном поединке.

Старый мастер с особым нажимом произнес слово: «Честный!».

– А она? – Свет показал рукой на Халиду.

– Клянусь тебе, – седобородый даже немного поклонился, стукнув ладонью по собственной груди, – если сегодня ты победишь, Обитель не примет больше ни одной жертвы.

– Я верю тебе, мастер, – Свет тоже поклонился, но голос его был лишен всяких эмоций.

Он одним резким движением выдернул из камней саблю и протянул ее Предводительнице. Затем он снял с себя парсийский костюм, который одел только сегодня утром; рубаху, которая еще помнила запах родной земли. На мгновенье запнувшись, он медленно стянул с себя талисман, и тоже протянул девушке. Теперь охотник мог противопоставить не выбранному пока противнику только собственные мышцы, умение да холодную ярость, которая тоже являлась грозным оружием. Для умевших пользоваться ею, конечно. Свет умел.

Он повернулся к противникам, слыша за спиной восхищенный шепот парсов, которые – даже пожелай они того – не смогли бы отыскать хоть одного, даже самого малейшего изъяна в его могучей фигуре. Охотник едва сдержался, чтобы не поиграть мускулами – ведь позади стояла самая красивая девушка, какую он видел в своей жизни, а ему не исполнилось даже восемнадцати…

Вместо этого он сурово уставился на мастеров – сначала ну ту десятку, что сейчас опять усаживалась на каменную скамью – а потом на двух, что, в свою очередь, рассматривали его. Он не желал сейчас лишь одного соперника – мастера Дамира. Не потому, что воспылал к нему вдруг симпатией; нет – единственно в память об учителе, который старого мастера искренне уважал. К тому же Дамир сейчас предложил то решение, которого сам Свет и добивался.

Поединщик между тем отыскался сам. Смуглолицый, не советуясь ни с седобородым, ни с остальными мастерами, стянул с себя просторную рубаху. Свет услышал испуганный вскрик Халиды. Он ободряюще улыбнулся ей и повернулся к поединщику. Свет сейчас восхитился бы вслух исполинскими мышцами соперника, если бы не понял уже, с кем ему придется сразиться. Узлы тугих мускулов покрывали обнаженный торс мастера. Они перекатывались подобно сытым удавам даже в тех местах, где природа не предусматривала этого. Живой панцирь, казалось, мог противостоять не только кулакам, но и острой стали. А может, действительно мог – у каждого мастера, как и у учителя, были свои секреты.

Халида и Дамир отступили в свои лагеря, освобождая место для битвы. Седобородый мастер, тоже усаживаясь на место, махнул рукой:

– Начинайте, Иджомах.

Свет застыл. Он подозревал это, но сейчас уверился – сама судьба определила ему этого противника. Злейший враг, который, впрочем, не подозревал об этом!

Иджомах полуобернулся к старшему товарищу; казалось, он ответит сейчас ему. Вместо ответа он мягко присел на правую ногу и резко рванулся вперед и вверх, выпрямляя левую и превращая ее в острое копье, нацеленное в грудь охотника. Для любого другого противника все тут же и кончилось бы. Подобно острию копья пальцы пробили бы грудную клетку насквозь – так что смуглокожему пришлось бы потрудиться, высвобождая ногу из уже мертвой плоти. И Свет, до сих пор изумленный, не смог отклониться от этого выпада.

Однако тренированные мышцы и вбитые за годы занятий рефлексы отреагировали сами. Навстречу каменной ноге мастера Иджомаха взбух мощный панцирь, твердостью, быть может, превосходивший этот самый камень. Поэтому страшный удар мастера не нанес охотнику никакого вреда – лишь отбросил его далеко, практически к ногам парсов. Свет упал на спину, как привык на бесчисленных тренировках. И камень, которым была устлана площадь, был не самым твердым покрытием, на который ему приходилось падать.

Однако он остался лежать, глядя сквозь неплотно сомкнутые ресницы, как приближается, чуть прихрамывая, враг. Тот неспешно подошел и остановился меж широко раскинутых ног охотника, злорадно глядя на парсов. Своеобразные ножницы вдруг стремительно сомкнулись, сминая плоть и бросая Иджомаха наземь. Мастер сгруппировался, подставляя навстречу камню ладони. Однако его руки не достигли опоры, поскольку Свет уже стоял и держал Иджомаха за лодыжку, выворачивая ее и заставляя мастера приземлиться на не готовое к удару плечо. Он протащил соперника по щербатому камню и бросил его, готовый к продолжению схватки. Охотник был спокоен – он уже знал, что сильнее мастера.

Иджомах вскочил, мазнув рукой по содранному в кровь плечу. Он глянул на ладонь и вытер ее о губы, отчего его оскал стал страшным и многообещающим.