Никто не знает Сашу

17. Ксения Сафронова. Режиссёр, город Москва. Серьёзные причины быть вместе – последний список.

Когда он выходит на сцену, видно, как он волнуется и нервничает, и хочет со сцены сбежать. Как маленький ребёнок на первом утреннике. Хочется его обнять и сказать – всё будет хорошо, пой.

Это как на свадьбах, когда я их ещё снимала, в Поволжске. Когда просишь пару поцеловаться на камеру – поцелуй всегда постановочный, неловкий. И после этой неловкости, стоит убрать камеру – пара смеётся по-настоящему. И если удаётся заснять этот смех – он такой живой. Но когда я показывала паре два варианта, они всегда выбирали постановочный поцелуй.

Все делают эти свадьбы для кого-то. Маленькое провинциальное шоу для родственников. Все хотели пастеризованных роликов, как реклама хлопьев. Трейлер к несуществующему ромкому. А жизнь всегда обворожительнее.

Вот мать невесты аккуратно вынимает косточки из курицы и складывает на салфетку на столе, пытается остаться незамеченной. Вот жених нервно поправляет галстук весь вечер, подглядывая в камеру телефона. Вот отец невесты опускает её подружке руку чуть ниже талии – на границе отеческой заботы и откровенного домогательства. Мне так нравились эти нелепые и трогательные тайны. Я сохраняла исходники и монтировала из них своё кино. Вот один ролик – для молодожёнов – яркий, динамичный, мёртвый – под одну и ту же песню ненавистного Никель Бэка. Вот второй – живой, дышащий, с неожиданными склейками, внутрикадровым монтажом. С настоящими эмоциями. Где невеста наклеивает пластырь на свежую мозоль от босоножек, опираясь на локоть жениха. А тот задумчиво смотрит на свою тёщу вдалеке. Словно разглядывает неотвратимое будущее.

Именно тогда мне и пришла эта идея. Людей можно снимать настоящих. Получая в итоге драму, комедию, что угодно.

Но проблема, что Саша не хотел себя настоящего. Он хотел из себя трейлер.

Я помню, когда я показывала Горизонтовой отрывки из фильма о Саше, она спросила – а вам самой-то, Ксюш, нравятся его песни? Что я могла ответить. Я ответила честно. Нет. Время Саши прошло. Саша не умещался в свои песни. Я разлюбила Сашин талант. Я любила самого Сашу.

Я словно наблюдала за человеком, что бежит с чемоданом за поездом. И по скорости бегущего, я понимала, что человек не впрыгнет. Ни в свой вагон, ни даже в последний. Я наблюдала со стороны нелепую трагедию. Вот только один нюанс – главным героем был мой муж.

Почему-то вспоминается папа.

Мой папа писал детские стишки и странные сказки. А его никто не печатал. Несколько публикаций в журналах звучали скорее насмешкой. Но он чем-то очаровал мою маму, строгую корректора в местном журнале. Любовь – великое таинство. Папа был сказочником во всех смыслах. Моя мама отказала настырному коллеге-журналисту. Скромному инженеру-однокласснику. Соседу-партработнику. А алкоголику-сказочнику – нет. Сработал механизм выбора наихудшего. Уж если не принц на белом коне, то леший из соседней рощи. Любовь – великое таинство.

Я папиных сказок почти не помнила. Какие-то Драконья королевства, бобровые царства, страна голопузых чудиков. Помню ещё слово смешное «Кверхупип». Кто этот кверхупип, что за персонаж – убей, не помню. Но помню, каждый раз хохотала. Кверхупип, кверхупип, был весьма занятный тип.

Мама долго терпеть пьянство отца не смогла. Решила меня уберечь. Виделись с ним по выходным. Умер, когда мне было 14. А в 20 – я разбирала на его квартире пыльные ящики и папки, и наткнулась. Много-много разных. Написанных от руки. Карандашом, бледной ручкой. Самозабвенным синим почерком. Даже с трогательными иллюстрациями. Драконы, королевства, бобровые царства, голопузые чудики. Сказание о кверхупипе. Кверхупип, кверхупип, был весьма занятный тип.

И всё это оказалось таким посредственным. Банальным. Элементарно плохо написанным. Папа никогда не был хорошим писателем. Папа просто был чудиком. Кверхупипом. Он начал пить ещё при Союзе, потом его литература оказалась вообще никому не нужна. Тут-то он, наверное, понял, что дело было не в цензуре, а в нём. Этого его добило.

Так и с Сашей.

Но я готова никогда не говорить ему этого. Любовь – великое таинство.

Саша – любящий и добрый. Несмотря ни на что. В нём очень много света и этой любви. И я его люблю. И за этот свет. И просто так. Люблю. Мой личный кверхупип. Мой голопузый чудик. Эта главная причина. И не нужны никакие другие.

СМС. Вот я о нём думала, и он написал. Я отвечу ему. Отвечу.

18. Саша и Ксюша

– Привет.

– Привет. – ответил я.

Сели, как и тогда, только местами поменялись – она перечёркнута светом, у окна. Он у дверей. На холодильнике – несколько новых магнитов. Тот же след от кулака. Посуда новая, чайник. На столе – тест с одной полоской. Сама – в лёгком халатике, сонная, тёплая, чуть опухшая. Села, смотрит прямо.

– Ну?

Я сглотнул.

– Ты получила моё…? – спросил я.

– Да. Да я уже. – кивнула на тест, я кивнул в ответ.

Она покрутила чашку:

– Чай-кофе?

– Не, не надо. Я хочу тебе сказать.

Она посмотрела на меня. Я отвёл взгляд в окно.

– Ну?

– Ксюш. Если хочешь ещё, ну, вдруг….

Она смотрела на меня.

– …опубликовать фильм про меня – публикуй.

Она смотрела на меня.

– Ладно. – она рассматривала ногти на руке, бирюзовый лак, новый.

– Вот.

– Это всё?

Я сглотнул.

– Нет.

Она рассматривала ногти.

– Я хочу попросить прощения.

– М-м.

– Прости меня, пожалуйста.

Она смотрела на ногти.

– Прости, что уехал так. И что тогда… с Ритой. И что запретил тебе публиковать фильм. И вообще. Я много сделал. Прости.

– Ладно.

Она смотрела на ногти.

– Ладно? – спросил я. Она посмотрела на меня. Круглые зелёные глаза.

– Да, Саш. Я тебя прощаю.

– Вот… Спасибо.

– Да не за что.

Она снова крутила чашку. Можно попросить кофе или чая.

– Как концерт?

Я вздрогнул.

– Да… нормально.

– Много народу было?

– Да… Не очень.

– Ясно. – Она посмотрела на меня. – Я не хотела снимать. Поэтому попросила перенести в другой отдел. Не подумай ничего.

– Да… пофигу, честно говоря.

– Вот. – она смотрела на ногти.

– Слушай, я видел у тебя сториз. С парнем. У вас?..

– Мы расстались вчера.

Я обмер:

– Из-за… меня?

Она усмехнулась, выпрямилась:

– Нет, Саша! – встала, пошла наливать себе воды из чайника, – мир не вокруг тебя одного вертится. Просто – расстались. По другим причинам.

Я выдохнул. Вдохнул. И начал:

– Ксюш. Я сделал тебе много говна. Последний год был тяжёлым. И мы не всегда могли найти, ну, компромисс. Я сожалею. За то, как себя вёл. За то, что сбежал. За то, что изменил и чуть не заразил, и сам чуть не заразился. За то, что… всё время всё умалчивал.

Но просто этот тур. И то, что я могу быть болен. Мне всё сознание перевернуло. Я понял, что я всё время гнался за чем-то, и так переживал. А мне теперь всё равно. Я даже гитару свою на мосту… оставил. Мне лучше без неё. Эта музыка, она всё рушила и наши отношения. Я понял, что можно жить, ну, счастливым человеком. Музыку там преподавать, не знаю. На работу устроиться. Я хочу такой жизни. Я понял, что хочу быть счастливым с тобой. Я хочу быть с тобой. Я даже, дурак, обрадовался в глубине души. Что может мы заразились, и это такой довод, чтобы быть вместе… Прости! Я просто хочу быть с тобой. И весь этот тур, все эти дебильные города, концерты, поездки, ничего этого не надо было, надо было сразу к тебе приехать и вот так попросить прощения. Ты, ты просто главный человек в моей жизни. Меня никто не знал так, как ты. Я хочу быть с тобой. Если тебе это ещё надо, конечно. – Я вытер слёзы, и посмотрел на неё. Она поставила чашку, посмотрела в пол, села опять на своё место – перечёркнутая наполовину. Свет чуть-чуть сместился, теперь она была больше в тени, и я заметил, как она изменилась, постарела что ль.

– Саш, – он отвёл глаза, она продолжила. – Блин, ты меня уничтожил тогда, ты хоть понимаешь? Ты меня убил. Уехал с какой-то дурой в Индию, бросил меня. Бросил всех, бросил меня, как псих какой-то. Всё обрубил. Всё! Ты меня убил тогда, Саша. – она вытерла слёзы, отпила из чашки – Я думала, это я дура какая-то? Всю себя съела – получается, я тебя тогда на фильм променяла. Своего-то мужа на какой-то фильм. Сама тебе хотела написать, позвонить. Я так была на тебя зла! Добавила в чёрный список, а сама следила с других аккаунтов. Я хотела, чтоб ты умер. Я даже списки писала – почему мне быть с Сашей, почему не быть. Ну конечно же быть, думала я. Ждала, что ты так ко мне придёшь, и мы поговорим, и вообще. Что ты там всё понял. А ты исчез на полгода почти! И когда приехал вместо того, чтобы прийти вот так, написал какую-то идиотскую смс-ку. Саша, блин! Я помню, я сижу, думаю про тебя, думаю, что любовь всё равно больше всего этого, что люблю тебя несмотря… ни на что. И тут твоя смс! Я так обрадовалась, блядь. И что ты написал? Что едешь в тур, что я там стала какой-то не такой, какую-то чушь. Как ребёнок. Я думала, мы как-то обнулимся, и начнём сначала, но ты просто в одной смс тогда показал, что всё так же. Так же! Я вот только сегодня поняла – ты на меня всегда скидывал всё. Ты всё в себе держал, потому что так проще – я должна решать. Ты не хочешь ничем рисковать.

Она посмотрела прямо на него.

– Я думала, ты сильный, пусть не очень удачливый, но сильный и любящий. А у тебя столько всего. Я не хочу тебя вытягивать. Я не готова. Мне это всё не надо. Прости, но… Ты меня разочаровал. Я пожила одной и поняла, что мне вообще кайфово одной. Мне хорошо одной. Не хочу я никого. Ни тебя, никого. Ну расстались и расстались. Не вышел один фильм – выйдет другой. Ты говоришь, ты другой теперь, ну я рада за тебя. Но я только сегодня утром поняла – я тебя больше не люблю. Не люблю, Саш. Вот. Ну чего ты, перестань. Перестань. Прости. Прости. Это просто жизнь. Ты здоров, я здорова, никто не заразился. И не бросай ты свою музыку! Вернись к своей гитаре. Где ты её там. Саш. Давай это всё закончим.

– Хорошо. – сказал он, поднялся и пошёл в прихожую. Она встала и пошла за ним. Он нацепил старое пальто, обулся в концертные кеды, открыл знакомый наощупь замок. Обернулся:

– Пока.

Она посмотрела на него. Круглые зелёные глаза.

– Пока.

19. Саша Даль. Переход

А ведь Москва-река соединяется через канал с Волгой. А Волга течёт до излучины к Поволжску. Ограда примерно по грудь. Грязная, конечно, вся в саже. Пальто извозил. Полоска осталась… А это любимый Алинин мост. Испоганю ей воспоминание. Надо в другом месте. Корабли Radisson. Красивые и безвкусные, с обрубленном задом, списанные космолёты. Старый «Омик» вот коптит. Вода чёрная, мутная, мятая бумага. Одной рукой так, ноги – в узкий выступ. Грязный чугун похож на кружевную полоску ткани, где он, в заднем? Вот – пахнет «Ультрафиолетом», можно разжать руку, проследить как упадёт в реку. И сразу как упадёт – вслед за…

– Мужчина! – я вздрогнул, обернулся, украдкой спрятал чокер обратно. Ко мне спешил дедок в оранжевом жилете. В руках, конечно, она. – Это ищете? Вы утром уронили? Вы головой-то думайте? Ёп вашу мать! Хорошо, на тент. А могла и по башке, на палубу. Вы сюда-то перелезьте, куда, за ограду-то. Ваша? Эх! Таких говноедов штрафовать надо. Ничего с моста нельзя! Там же судоходство, люди. Люди! Живые. Ебать их в дышло, пидарасов.

Я покорно кивнул, взял гитару в измазанном чехле, приоткрыл – корпус чуть треснул вдоль – извинился под нос и поспешил обратно, к метро. Солнце припекало, был счастливый апрель, по небу неслись обрывки облаков. В пальто было жарко, я снял его и перебросил через руку.

– Алло, пап?

– Саш, ты?

– Да. Пап. Я хочу сказать это. Спасибо.

– Что?

– Спасибо.

– Я не слышу, связь плохая, Саш! Я на даче…

– Спа-си-бо!

– За что?!

Пауза.

– Что дал денег. Ну, когда меня задержали

– А!.. Да не за что.

– Пап.

– Что?

– Спасибо тебе за всё.

– Что? Повтори, не слышу.

– Спасибо за всё. Что на гитаре научил играть!

– Гитару купил?

– Научил играть! И вообще, помогал. Спасибо!

– А… Да… Пожалуйста.

– Прости, что я не приехал тогда на защиту.

– Химзащиту?

– Что не приехал на за-щи-ту! Диплома! Прости, что подвёл тебя.

Тяжёлый вздох. Помехи.

– Что-то случилось у тебя?

– Нет. Всё нормально. Как ты?

– Если ты из-за завещания, мать тебе сказала?…

– Нет, пап, какое завещание, я не…

– … ничего менять не буду! Аня за мной ухаживала. (помехи) …лагается больше! И старший ребё… (помехи)

– Да я не против! Не начинай опять. Ты нас всех ещё…

– У меня опять опухо… (помехи)

– Что?! Не слышу, пап!

– (помехи) …чала расти! Опять.

Тяжёлый вздох.

– Я приеду к вам, пап.

Пауза

– Я люблю тебя, пап.

Пауза.

– Пап?

Пауза.

– Пап.

– Люцифер? Какой люцифер?

– Я люблю тебя!

Пауза.

– Когда приедешь-то?

– Не знаю. Через неделю.

– Хорошо.

Пауза.

– Я тебя тоже люблю, сынок. Приезжай.

Уселся в переходе. Прямо на пальто – сложил в несколько раз. Тронул струны. Звук надтреснутый. Глухой. Чтобы сыграть? Батарейку? Цоя? Последнего героя, ха.

Надтреснутый звук разлетался в переходе, эхом натыкался на себя.

И он запел это.

Что-то между скрипом и воем. Словно десяток стальных голосов. Словно какой-то потусторонний хор. Он впервые слышал эту мелодию, что пели рельсы и поезда между Челябинском и Пермью, между Волгоградом и Астраханью, он пел её и становился частью хора – всех, кто был до него, всех, кто трясся в вагонах, с юга на север, с запада на восток, в обледенелых теплушках, погибая в дороге, тысячи и тысячи, безумная русская судьба, одна мелодия, он слышал её.

И она была. Словно впервые – была. Словно кто-то дал голос этим безликим полям, и промороженным туалетам, и фудкортам, и вагонам, и перегонам, и путейщикам с фонарями – словно кто-то пропел это, и теперь она, эта мелодия – была, впервые – была, словно кто-то дал голос тысячам и тысячам, и только для этого Саша и жил, чтобы дать им голос, и спеть за них, впервые, вот здесь, в переходе, ни для кого, чтобы это не погибло, словно в этом был смысл, словно этой песней он сохранит всё это, и вагоны, и поля, и ночные фонари, и рельсы, и эта мелодия наконец-то случилась, сложилась, вот она, Саша, слышишь, вот она, ты слышишь, как расцветает в тебе твоя лучшая мелодия, даже не твоя, а чья-то, ничья, а вообще – мелодия, музыка, вот в эту секунду – музыка.

У него была мечта просто раствориться в ней, не быть ничем, кроме как гитарной струной, голосом, нотой.

Подростки, штук 5, шумные, с колонкой, откуда гудел и бил рэп, шли мимо, но внезапно выключили, окружили его. Саша пел, закрыв глаза. Они стояли и слушали. Стояли молча. Просто слушали, секунд десять. А потом стали танцевать, какой-то смешной танец, очередной интернет-челлендж. А Саша пел. Саше ничего не видел, он пел.

Саша пел и был счастлив.

2018-2020

2018-2020

Послесловие

Послесловие

Хэ-хэй! Вот вы и прочитали мой роман. Спасибо, что добрались до сюда. Прошли этот долгий путь через плацкарты и города вместе с моим Сашей Далем. Честно говоря, он мне за время работы стал как родной. Надеюсь, вам понравилось это путешествие.

Моему роману отказали издательства. Поэтому вы прочли его бесплатно. Но вы можете прислать мне донат. Я специально оставил ссылки на донат в послесловии. Чтобы донат присылали только дочитавшие. Видите, всё честно. Если вам понравился мой роман, и вы хотите отблагодарить меня за него – вы можете послать любую сумму либо вот сюда:

https://pay.cloudtips.ru/p/920f2bf4

Также я буду рад вашим отзывам. Если вам понравилась книга, пожалуйста, расскажите о ней друзьям, в соцсетях, запостите цитату, ссылку на роман, напишите рецензию

Для меня это было абсолютно бескорыстное творчество, и единственное, чего мне теперь хочется – чтобы текст прочитали другие люди, чтобы он жил в других. Спасибо.

Кто-то, кто знаком с творчеством Алексея Вдовина, мог увидеть некоторые строчки из его песен в песнях Саши Даля. Некоторые черты сценического образа Саши, манера игры, а также несколько песен были списаны мной с реального человека – музыканта Алексея Вдовина.

Мне нравятся песни Вдовина, и я хотел дать своему герою хорошие песни. Я бы мог написать песни сам. Но я не умею писать песни. Мой герой читал бы рэп. Кто бы захотел прочесть такой роман?

Саша Даль – вымышленная личность. Его внутренняя жизнь, отношения с другими людьми (и сами эти люди) – выдумка. А все события в гастролях героя вымышлены.

Также у Саши Даля есть группа «Зёрна», которая схожа с группой «Недра» Алексея Вдовина.

Я нашёл в открытых источниках несколько деталей из жизни группы «Недра». И отдал их музыкантам вымышленных «Зёрен».

Но любые совпадения характеров и отношений с реальными группами – случайны.