Действительность яви переплетается с непостижимостью. Трагедии бытия соседствуют со счастьем жизни. О подлинной, но не судьбоносной любовной истории, начавшейся ещё со школы и продолжавшейся почти всю жизнь. Немного колхозного юмора.
Селянка
Глава 1
Любим мы поболтать о жизни. В разговорах, как правило, все сходятся в одном мнении: сейчас она, в 2004 г., скверная. Вокруг неисполняемые обещания и в результате – обман. Но функционеры подносят это по-иному. Даже президент Путин пытается убедить народ, часть которого живёт в беспросветной нищете и обмане: это не так, бытие сельчан наладилось. Видимо, обманывают его чиновники во всех сферах: страна огромная, а он один. Да и не Владимир Владимирович должен устраивать сносное существование людям, а правительство, от которого в данное время нет никакого толка.
Но, что "существование", да ещё в глубинке, превратилось в безысходную и, заметьте, давно низкооплачиваемую каторгу, об этом нигде, ни слова. В большинстве фермерских хозяйств люди продолжают работать почти за так, надеясь на милость "владельца": поможет хотя бы в подвозе сена для своей кормилицы-бурёнки. Но и в этом облом. "Новые "собственники", из жадности и для скрытия реальных доходов, запахивают бывшие луга, использовавшиеся для выгона домашних животных. Число кормилиц и других, четвероногих катастрофически сократилось. Жить на селе стало невозможно: всё приходит в упадок. А о подрастающем потомстве и говорить стыдно. От его положения хочется плакать: слов просто нет. Городским людям этого не понять – разные полюсы. Вот и я, из-за отсутствия работы, двинул, как говорят, на Севера, где "отпахал" пять лет, пока дочь училась в институте.
Несмотря на то, что практически каждый в своей жизни убедился в правильности пословицы: "Встречают по одёжке, а провожают по уму", многие продолжают принимать человека и судить о нём по его внешности, разговору…. Поучительный случай произошёл в вагоне поезда, где я оказался, следуя на работу. В связи со спецификой профессии, ездить мне приходится каждый месяц. Я по двое с лишним суток нахожусь в дороге. Из сказанного следует, что попутчиков бывает немало и всяких. В одну из поездок у меня было боковое, по проходу, нижнее место.
Напротив, в полукупе, на диванах, устроились женщины. Две, как я вскоре понял, едут вместе, третья одна. Пара, это мать с дочерью. Естественно, возраст разный: фемине около пятидесяти, её дщери под тридцать. Их спутнице лет сорок. Все одеты богато, но правильно. Не было ничего лишнего. Каждая часть платья гармонировала с другими. Чувствовалось, что женщины знают в этом меру. Но, их "боевой раскрас" оставлял желать лучшего: у всех очень яркие цвета на губах. На ланитах, подозрительно насыщенный, явно не настоящий, румянец. На веках глаз мамы и дочери сантиметровые ресницы, а орбиты… в ярко-зелёных тенях. К тому же, обеих очень не красили армянские носы: у мамы – классика, у дочери скромней. От этого у меня невольно возникла ассоциация с горбоносой антилопой Гну: старая и молодая. Им бы, с их "шнобелями", наоборот надо не броско выглядеть, чтобы не привлекать внимания, но….
У одинокой, с лицом вроде бы всё в порядке. Зато веки и глазницы сплошь вымазаны фиолетовыми тенями, переходящими в розовый цвет, что заставило вспомнить о Панде, с чёрными пятнами на глазах. О медведе напоминали и её долгие ногти. Они были окрашены в чёрный цвет, на фоне которого виднелись миниатюрные, но выразительные узоры. Все трое имели классные, наверное, ценные причёски, конечно, все разные. Возможно из-за них, головы они держали гордо и прямо. Как-то свысока и надменно смотрели по сторонам. И это тоже выглядело забавно и напоминало страусов с их длинными шеями и глупым выражением на оригинальной голове
За период дорожного общения, у женщин обнаружилась общность взглядов на разные проблемы современности и подступы к людям. И теперь, встречая и следуя взглядом за двигающимися по проходу "пиплами", они обязательно что-то говорили о них, чаще иронично, смеясь. Почему-то, всегда негативно, пытались обрисовать личности по внешним признакам, даже не услышав голос человека. Всё описанное выше характеризовало их не с лучшей стороны: возбуждало неприязнь к ним и отталкивающие эмоции. Чего только стоил надменный поворот головы, с выражением глупой гордости за саму себя, за свой мнимый имидж. Если бы только они смогли посмотреть на себя со стороны и другими глазами!
К сильному полу, они вообще не проявляли участливости. За весь путь я ничего хорошего не слышал. Возможно, что они тривиально не могли "опуститься" до того, чтобы "обсасывать косточки" презренных существ, коими в их представлении были мужчины. В общем, гордыня так и лезла из женщин. Она проявлялась во всём: в манере держать голову, в выражениях лица, в заторможенных, полупрезрительных улыбках, которыми две изредка одаривали третью и наоборот. Даже меня, как их соседа – попутчика, они до определённого срока, тоже не замечали.
Несомненно, каждая из них знала себе цену (свою, конечно). Все трое были хороши (без идиотского макияжа) красотой, тихой, уже спокойной, мимо которой, не обратив интереса, не проследовать мужчине. Они это знали. Но, как статут, жизнь, одаривая "человеков" определёнными качествами, обязательно лишает их в чём-то другом. Это почти извечно так. Подчёркиваю: но не каждого! Встречаются редкие исключения. В данном случае, наблюдая за их надменным поведением и слыша плоские комментарии, я пришёл к выводу, что попутчицы – женщины недалёкого ума.
На одной из остановок, к нашему полукупе, прихрамывая, подошла только что вошедшая в вагон пассажирка: у неё имелся проездной на свободное место. На вид ей казалось лет сорок пять. Облачена была намного проще моих попутчиц, что они оценили мгновенно. Её говор был деревенский, с придыханием. Татьяна Доронина и всё тут! А как была хороша собой! Красотой светилось не только её лицо. Она исходила от неё самой, как запах. Селянка ещё хранила молчание, но её обаяние, как цветочное благоухание, стало распространяться по вагону. Очарование влекло к себе окружающих, притягивало, взор, словно цветущая роза. Мужчины в обществе такой женщины теряют головы. В то же время, в ней чувствовалась спокойная бабья сила и уверенность, которые выработались в процессе нелёгкой деревенской жизни.
Знаете, как написал поэт Некрасов: "Есть женщины в русских селеньях…!" После этой встречи, я теперь знаю: о подобных дочерях Евы написано. И не надо ей коня на скаку усмирять: увидев её и услышав неизъяснимое звучание голоса, он сам не побежит дальше.
– Здравствуйте! – с фрикативным звуком, поздоровалась она, остановившись в проходе, – здесь имеется моё местечко? Его номер – тридцать.
Ну, кто бы ещё мог так выразиться? Женщины загалдели: начали выяснять, кому, какая позиция принадлежит и где находится? Оно оказалось на верхней полке. Вскоре, определив дорожные сумки, в чём я принял непосредственное участие, все воссели по своим местам. Новая попутчица сидела рядом с одинокой женщиной, напротив матери с дочерью и стеснённо безмолвствовала.
Неловкое молчание затягивалось. "Новенькая" явно смущалась от окружающего её женского общества и нервно теребила носовой платок. Атмосфера в купе натянулась, как и участившиеся презрительные улыбки на лицах напыщенных дурочек. Глядя на них, чувствовалось, что интуитивно, они высоко подняли свою (думаемую) цену по отношению к попутчице. При её необъяснимом обаянии, поняли, как невыгодно они выглядят рядом с ней, даже молчащей и так просто одетой. В то же время, напыщенно переглядывались друг с другом, загадочно улыбаясь, представляли собой саму неприступность. На большее их не хватало.
Деревенская, чувствуя с их стороны неприязнь к себе и не зная, как разрядить обстановку, покрылась красными пятнами и смущённо молчала, опустив глаза к полу. Видимо, нечасто ей приходилось ездить в поездах. Но как селянка была обаятельна даже в своём конфузе! Её красота являлась национальной прелестью русских женщин, причём вкупе. Мне думается, что так обязана выглядеть королева, мать народа. От настоящей царской особы и должны исходить обаяние, любовь и сострадание, тихое незаметное участие, готовность услышать и помочь, когда надо пожалеть, и т. д. Всё было в ней. Возможно, где-то она и являлась царицей семьи, дома, хутора….
И вот это очарование, исходившее от неё, словно запах, разошлось по всему вагону. Обаяние ощущалось физически. Ёё лицо, словно магнит, притягивало к себе взгляды. А "мадонна", сконфужено, покашливала и молчала, не зная, как вести себя с незнакомыми женщинами: разодетые, словно барыни! Вскоре, подозрительно часто, заходили мужчины, притормаживая у нашего полукупе, и не сводя глаз с интересной пассажирки. А её соседки насмешливо смотрели на них и отпускали неуместные замечания, чем совсем привели бедняжку в конфуз. Не поднимая глаз, она смущённо манипулировала руками: ну, куда их деть?
Троица продолжала молчать, бесцеремонно разглядывая неожиданное "явление" и уже, как бы и соперницу по части женской красоты. Их сознание подсказало, что некими качествами они хуже её. Дамы ощутили в этом "угрозу" для себя. Понятие, невольно, отображалось на лицах: стали шире ноздри, сузились глаза. Одинокая дама прямо побледнела и, сидя сбоку, не сводила с очаровательной незнакомки откровенно враждебного взгляда.
Глава 2
Чтобы разрядить обстановку, я предложил "обаянию": – Женщина, если хотите, могу уступить вам своё место (у меня было боковое, но внизу), а сам устроюсь на вашем, вверху. Вы далеко едете? – задал я наводящий вопрос.
– Ой, вы не беспокойтесь, – обрадовалась она моему обращению к ней и вздохнула с облегчением, – я и на "втором этаже" посплю. Зачем же мне забирать у вас, вы за него платили. Я попросила себе доступный по цене билет. У нас, на хуторе, трудно с деньгами: работы мало….
Чувствуя, женщину понесло в сторону и, желая остановить простодушную речь, я перебил её вопросом: – Так куда же всё-таки вы направляетесь?
– До Екатеринбурга.
– Ну, вот, ехать неблизко, а вы отказываетесь от моего места. Ваша соседка ляжет, вам и посидеть негде будет. Тут, сбоку, тоже не очень подходяще, но позволительно находиться сколько захочешь. И даже, как мужчина, я просто обязан уступить вам своё, внизу. Мне проще взобраться наверх, чем вам.
– Ой, ну хорошо, уговорили. Давайте меняться: я вам доплачу. А сколько нужно?
Прежде чем ответить на её вопрос, я задал наводящий: – Вас как зовут?
– Любовь.
– Весьма приятно! Люба, стоимость мест в вагоне одна, и независит от их расположения. Разницы в проездных тоже нет. Кто вам сказал подобное?
– Да я так думала. У меня рублей не много, вот и попросила кассиршу, – простодушно ответила она.
– До чего же наивно, Люба? Вы что, долго никуда не ездили? – попытался я её выручить, – а где вы живёте?
– Ой, да деревенская я, селянка. Куда мне кататься? Весь свой век сидела дома, мужа любила да детей растила. Вот и всё житьё моё, – рассказывала она, пытаясь поднять сумки. Мне пришлось помочь устроить их на полку. Я переложил свой саквояж и ушёл курить.
Теперь моё место было среди женщин. Я усаживался на край дивана, к проходу: у окна занимала одинокая Панда. На противоположной стороне – мать с дочерью. До сих пор они меня не воспринимали, но когда я свёл знакомство с Любой, решили "не уступать" ей мою особу. Увидев, что она "деревенщина", крашенные повеселели. Даже дышать стали по-другому: ощутили своё городское превосходство.
– Скажите, мужчина, а куда вы едете? – с кокетством, вдруг, "заметила" меня мамаша.
Немного опешив от бесцеремонного обращения, мне захотелось легонько наказать её.
– На работу, – беззаботно отозвался я.
– Хороший ответ! – со смешком и ехидством заметила мама Гну, – простите, ставлю вопрос по-другому: где и кем вы трудитесь?
Это была уже бесцеремонная разведка.
– Я корреспондент, следую в командировку, в Сургут. Меня обязали написать хвалебный панегирик о "Сургутнефтегазе", знаете такую "контору"?
– Ой, как любопытно! – игнорируя мой вопрос, "запела" женщина. – Значит, вы журналист? А где, в какой газете, трудитесь?
– Видите ли, числюсь в нескольких, поэтому нельзя сказать конкретно.
– На "писателя" вы не похожи, – съязвила молодая Гну, – никогда бы так не подумала.
Я, с деланным удивлением, поднял брови: – Интересно. Что же у корреспондента печать какая-то на лбу, что ли?
– Мне сдавалось, они по-другому должны выглядеть.
– А я знакома с одним из нашей районной газеты. Так он вообще ходит в сапогах и фуфайке, – неожиданно встряла в разговор Люба, – а мужчина какой, добрый! Попросишь написать о хорошем человеке, он и пропечатает.
– Да ты, наверное, "привязала" его, он и крутит перед тобой хвостом! – процедила сквозь зубы сидящая рядом со мной, Панда.
Люба, то ли не чувствуя неприязни, то ли от простодушия, возражает ей: – Ой, что вы говорите, я его не приручала. Одна живу с тех пор, как оставил меня любимый.
– Ушёл, говоришь: кинул что ли? – с ехидцей спросила моя соседка. – Мужики такие, чем больше им даёшь, тем эгоистичнее и наглей они становятся.
– Да нет, умер мой желанный Гена, – с дрожью в голосе объяснила Люба.
– Прости за вопрос, я не думала, что так будет, – извинилась, попавшая в неловкое обстоятельство, глупая Панда.
Наступило тягостное молчание. Выдержав паузу, она внезапно, объявила: – А у меня такой негодяй был: пьянствовал, гулял, делал, что хотел и в ту же пору страшно ревновал меня. Но я тоже не лыком шита и отвечала ему тем же.
– Такая же история случилась и в нашей фамилии, – открылась мама Гну, – но мерзавец, к тому же ещё и оставил нас, – мама кивнула на дочь. – Но мы не пропали без него, выжили и вон, какие теперь! – не смущаясь, похвасталась фемина, и с любовью посмотрела на дочь.
А молодая Гну, надменно и бесцеремонно, разглядывала простенькую одежду "деревни".
– Сердечной склонности не было! – тихо сказала Люба, – я вижу: не любили вы никого, по-настоящему.
– Оо, дорогая, – вспыхнуло в Панде торжествующее зло, – ты-то, откуда знаешь об этом чувстве, хуторянка? Неграмотная к тому же. Наверное, и книг настоящих не знаешь?
– Да, я мало читала, но здесь, думаю, учёность не так важна: обожать по ним не научишься. Любовь это от Бога, а вовсе не литературное понятие.
– Да уж, куда нам! – с сарказмом воскликнула старшая "антилопа", – страдать по-деревенски мы не умеем. Не приучены. Там выпивают, любя, бьют жён, обожая их – издеваются, и всё с маркой любви. Тёмные вы, поэтому терпите! – с неприязнью подытожила она.
Люба смотрела на них и молчала. В её взоре проглядывалась жалость к этим злым бабам, которые, унижая её, сами, не понимая того, опускались всё больше. Я видел: она чувствовала ту неприязнь, что исходила от женщин к ней, но до сих пор терпела такое к себе отношение. Лишь ещё больше залилась краской, и нервно засуетились пальцы. Хуторянка была на грани терпения.
Глава 3
И только она хотела что-то произнести, как от соседки прозвучал язвительный вопрос: – Что же ты молчишь, селянка? Сказать нечего?
– Да почему же, говорить можно много, да не поймёте, – не сдержалась Люба. – Злые вы, вот вас мужья и бросили. Но и после этого ничему не научились. А нужно было задуматься: отчего это произошло? В жизни ничто просто так не бывает. Вы должны знать: первый муж Отцом небесным даётся! Его любить, беречь надо. В случае развода, хорошего уже потом не будет.
– Ага, он, значит, пьёт, гуляет, а его терпеть надо, да? – со злостью подытожила Панда. – Значит, не было любови, – вывела заключение "красота" – и в первую очередь не обожали их вы, а из-за этого и они вас. Блаженный мужчина – существо нежное, ему необходимы хорошие условия, потому как, он слабый в душе и знает об этом. Пьют, гуляют от отсутствия амура, внимания, хороших отношений, уюта в доме. Правильно я излагаю, товарищ журналист? – поискала она у меня поддержки.
Я не ожидал к себе вопроса.
– Что вы так официально ко мне, Люба? Меня зовут Виктор, хотите – Виктор Иваныч. А объясняете вы верно. Мужчина натура тонкая и в определённом смысле слабая. Женщины обязаны это знать и чувствовать, а в ссорах не должны опускаться ниже определённых рамок, после которых они превращаются в неукротимых фурий, гидр, ведьм и т. п.
– Правильно, говорите, – поддержала меня раскрасневшаяся и ещё более похорошевшая селянка, – когда в доме во всём лад, никто из него не побежит, и пить не будет. Семью надо строить и беречь.
По проходу, в сторону тамбура, не сводя глаз с Любы, медленно прошли двое нетрезвых мужчин – курить. Один из них небритый, помятого вида.
– Вот, подобных любить, что ли? – кивнув на них, снова завелась старая Гну. – Посмотрите, на кого они похожи?
– А почему же нет? Кажется это вахтовики, на работу едут. Не от хорошей жизни, бросив домашний уют, ездят они на Север: ради обожаемых жён, детей. Если бы не было сердечного влечения к семьям, заставил бы их кто уезжать в такую даль? Возможно, что и их не любят: унижают, тиранят дома. Ну и пьют – свобода в пути. Их жалеть надо, а не осуждать.
– Да, тебя послушать, так мужчины прямо ангелы. А сама-то, почему одна? Сказала, муж умер? Что же не выходила, не исцелила? – бесцеремонно "тыкнула" старая Гну. – Говоришь гладко, а по жизни одна. Не вяжется. Поучила бы нас, как нужно любить? – с неприязнью в голосе закончила она свою речь.
Мне становилось не по себе от их колкостей. Доходило уже до неприличия: откровенной антипатии большинства. А Люба, как будто не понимала этого. Её взгляд был всё такой же добрый и ласковый и вот это, наверное, больше всего бесило попутчиц. Им никак не удавалось, не только разозлить её, но даже вывести из равновесия.
– Ах, женщины! Откуда в вас столько зла на жизнь? А ведь всё даётся по добродетелям: так в Библии написано. На судьбу нельзя обижаться: всё от Бога. И если не сложилось бытие, сами мы виновны в ошибках.
– Ну, будто поп: завела нравоучение! – это уже молодая Гну вступила в разговор.
– Да не священник я, и судьба меня, может, похлеще вас ударяла, но только не озлобилась и никого не виню. Произошло то, что и должно было случиться. Я вам уже сказала, что муж мой умер. Трагически погиб, как сейчас говорят. На самом деле, убили его подонки – тюремщики, пьяницы. Не могли простить ему, что он – приезжий, женился на мне и был особенным, не таким как они….
Люба замолчала, едва справляясь с волнением, потом продолжила: – Представляете: придрались к человеку за то, что не стал выпивать с ними! А он совсем был не пьющий. Даже папирос не курил. Из-за этого они и разъярились, плюс ещё и злоба из-за меня. Вокруг, в то время, многие вертелись, да всем отказывала. Выбор был невелик: пропойцы, наркоманы, лентяи. А он, как приехал к нам, словно солнышко засветило по-другому, – закончила она речь, в которой слышались плохо скрытые нотки безысходной меланхолии.
– В таком случае и вовсе непонятно: пьяницы жизнь поломали, а их же защищаешь! Где логика. Раскинь умом, что говоришь?
Люба не согласилась: – Ох, какие вы! Пьющие мужчины тоже разные бывают. Одни, просто хорошие люди, но выпивают от безысходности, от плохой жизни, оттого, что не могут ничего исправить, сделать, найти работу. От слабого характера и плохих семейных обстоятельств. Эти безвредные. Но другие заглядывают в стакан от лени и безделья. Оттого, что презирают людей, не в ладу со всеми. Они не желают работать, но хотят иметь все удовольствия жизни. В своих неудачах они винят других, но только не себя. От подобных негодяев многим беды и несчастья. Им не место среди людей. Я бы сама их ставила к стенке, чтобы не калечили жизни.
Панда зло возразила: – Надо же, странное разделение! Да все мужики одинаковые, какими бы пьяницами они ни были. И от нас им нужно только одно: залезть на шею супруге и, как вампир, сосать из неё соки и деньги!
– Да, вижу, обижены вы на мужской род: беседа не имеет смысла. Давайте не будем говорить на подобную тему: мы не понимаем друг друга.
– Это точно! – ухмыльнулась молодая Гну.
Поезд подходил к станции и сосед Любы, по боковому месту (бывший мой, всю дорогу не проронивший ни слова), стал собирать багаж. Я побывал у проводницы и попросил для себя освобождающееся верхнее боковое место, над Любой. Я хотел быть днём рядом с ней, за одним столиком. Получив разрешение, тут же перебрался на него и вскоре сидел против "обаяния". Троица, с презрением и свысока, смотрела, как я покидаю их "компанию".
После того, как мы тронулись от вокзала, в купе опять повисла тишина. В воздухе осязаемо витала неприязнь наших попутчиц, хотя они и молчали. Удручённая соседка не поднимала глаза. Вскоре подошло время приёма пищи. Я достал, собранную женой, снедь. Разложил на столике и обратился к "обаянию": – Люба, помогите мне съесть это великолепие.
Она засмущалась: – Нет, спасибо, я не голодна, у меня тоже имеется еда.
Но, вскоре, махнув рукой, отмела стеснение. Извлекла свои продукты: вареные яйца и сало, картошку, помидоры, огурцы, лук. Мы отлично пообедали с безалкогольным пивом, которое было у меня. Люба удивлялась этому, так как не знала, что оно бывает и без градусов.
– Вы что же, совершенно не пьёте или только сейчас, при мне? – задала она наивный вопрос.
– Совсем.
– Верю. По вашему лицу вижу: оно у вас, словно у начальника! – простодушно заключила Люба.
– Что же, они, мужики, и не употребляют?
– Почему, выпивают, но работа сдерживает: обязанности, люди вокруг, вроде и запрещается.
Селянка была сама, некогда утерянная многими, наивность.