Неплохая погода в четырёхстах семидесяти световых годах от дома

Пролог

Наивно было бы предположить, что человеческие амбиции не привели нас к этой затее. Пока одни решают, какую надеть сорочку или какой выбрать университет, другие упорно ищут возможности колонизировать очередную планету.

На Марсе, в условиях, мягко говоря, непригодных для жизни, сто восемьдесят шесть человек строят свою любовь. На Венере восемьсот девяносто один человек, шестнадцать собак и семнадцать кошек вплотную подошли к решению главной проблемы терраформирования. Но есть и менее позитивный опыт: на Европе шестеро отчаянных учёных тщетно пытаются вернуться живыми домой.

Между тем пригодных для жизни миров почти не осталось. Из тысяч исследованных систем лишь одна планета – та, что в четырёхстах семидесяти световых годах от Земли – оказалась по-настоящему обитаемой. Ни терраформировать, ни адаптировать – просто жить. И именно туда направляется самая безумная миссия в истории человечества.

Богатейший производитель микроэлектроники – «Микротоп Индастри» – набирает команду учёных и колонистов для перелёта, который продлится шесть миллионов лет: двести пятьдесят шесть человек в анабиозе, двадцать пять тонн груза и путь сквозь холодный, лишённый жизни и местами смертельно опасный космос.

И в этом полёте, длившемся дольше, чем существовала вся человеческая цивилизация, не было места сомнениям – только вера в то, что где-то там, в четырёхстах семидесяти световых годах от дома, погода будет не просто терпимой… а хорошей.

За билетами

– Доброе утро! – в трубке телефона прозвучал холодный женский голос. – Я могу услышать Кирилла Евгеньевича?– Это я, – заспанным голосом ответил Кирилл.– Вас беспокоят из центра по подбору персонала «Микротоп Индастри». Мы рассмотрели вашу заявку. Могли бы вы прийти на собеседование на этой неделе? Если да, то в какой день и во сколько вам будет удобно?

Кирилл задумался. Завтра у Кати день рождения – они собирались отметить его за городом. В среду и четверг мама просила помочь убрать погреб в гараже. В пятницу у него самого собеседование на другую работу.

А ещё – та ссора. Тихая, без криков, но разрывающая душу. «Может, нам просто не суждено?» – сказала она вчера ночью, глядя в потолок. Он не ответил. Не знал, что сказать. Только сжал её руку под одеялом и притворился, что спит.

– А в субботу возможно? – спросил он.– Да, конечно, – без малейшего колебания оттарабанил тот же холодный голос. – В какое время вам будет удобнее подойти?– В первой половине дня, – ответил Кирилл и провёл ладонью по щетине.– Если я запишу вас на одиннадцать двадцать пять, вам будет удобно?

На мгновение Кириллу показалось, что с ним разговаривает не человек, а современный цифровой секретарь.– Вполне устроит, – сказал он и добавил: – В одиннадцать двадцать пять – договорились.

Кирилл повесил трубку, но голос оператора ещё долго не покидал его мыслей. Какое удивительное время мы переживаем – технологии повсюду, а душа всё так же тоскует по простому теплу. Но чем ближе он подходил к ванной, чтобы привести себя в порядок, тем сильнее эта мысль уходила на второй план.

Утро вполне имело все шансы стать добрым. Эта квартира, в которую он переехал меньше недели назад, стоила каждой копейки арендной платы: спокойные соседи, вид на набережную Оби, просторные светлые комнаты – всё радовало. И всё же, если бы его сейчас выбрали для полёта, он знал: будет скучать не по стране, забравшей лучшие годы его жизни, не по угрюмым лицам, что день за днём окружали его повсюду, а по красоте русской природы и по той душевной теплоте, что осталась разве что у стариков – тех, кто с любовью держит в своих немощных руках всё, что ещё осталось от России.

Не в первый раз Кирилл ловил себя на странной мысли: почему, покидая эту грязную и угрюмую землю, мы вдруг начинаем искать в ней то, что ещё можно любить? И почти всегда это – природа. Только она.

На столе ждал завтрак – уже холодный. Катя ушла в половине шестого утра, а на часах было без четверти десять. На кухне ещё витал запах кофе – она всегда оставляла ему чашку, даже если уходила первой. Он не пил его сразу, берёг, как последнее доказательство, что они всё ещё вместе.

Пока еда грелась в микроволновке, в соседней комнате зазвонил её телефон. Это было неожиданно: Катя редко что-то забывала. Настолько редко, что в голове Кирилла мгновенно вспыхнули самые мрачные предположения.

Он не бросился – он пошёл. Медленно, сжимая грудь ладонью, будто пытаясь удержать внутри то, что вот-вот вырвется наружу. Он боялся не того, что она забыла телефон. Он боялся, что она ушла – навсегда. Что решила: раз ребёнка не будет, не будет и их. А ведь эта миссия… если они улетят – это последний шанс начать заново. Где-то там, в четырёхстах семидесяти световых годах от всего, что их разделяет.

Отперев дверь, он увидел небольшое, заставленное коробками пространство. Кати там не было. Он заглянул в одну из открытых коробок, стоявших на табурете, и увидел её телефон. На экране мигало уведомление: «Пропущенный вызов с неизвестного номера».

Кирилл отложил телефон и, проявив излишнее любопытство, стал рассматривать содержимое коробки.

Это была не просто коробка с вещами после переезда. Внутри лежали папки с файлами, а в них – документы. Он никогда раньше не видел ни этих бумаг, ни самой коробки. Названия папок выглядели обыденно: «Лётные инструкции», «Регламенты полётов», «Сертификаты». Но их количество – целая коробка весом килограммов на пять-шесть – вызывало смутное недоумение. За двадцать один год полётов через руки Кати прошли сотни таких документов. Зачем хранить их все?

Его взгляд скользнул по углу комнаты – и застыл. Там, под серым чехлом, стояла детская кроватка. Нераспакованная. Они купили её ещё в первые месяцы после диагноза – «на будущее», сказала тогда Катя. Он не знал, что она до сих пор её хранит.

А потом он заметил его – плюшевого зайца с потёртыми ушами и одним глазом, который когда-то оторвался, а Катя пришила обратно чёрной ниткой. Он выглядывал из-под стопки папок, как будто пытался напомнить: «Мы всё ещё надеемся».

Кирилл не тронул игрушку. Просто стоял, чувствуя, как в груди разрастается пустота – та самая, что появляется, когда понимаешь: ты всё ещё надеешься, хотя давно должен был смириться.

Микроволновка просигналила. Во время завтрака Кирилл не мог отделаться от мыслей: что, если она передумала? Что, если этот звонок – не о миссии, а о чём-то другом? Что, если она просто ушла – и телефон забыла случайно?

Убравшись на кухне и вытирая последнюю тарелку, он вдруг услышал звук захлопнувшейся входной двери. В прихожей стояла Катя.

Сказать, что она была бледной, – значит ничего не сказать. Её лицо было мертвецки-синим, а в глазах застыли страх и подавленность. Катя редко показывала свои чувства – если только не было веской причины.

Она подняла взгляд, посмотрела на Кирилла и, пытаясь кое-как улыбнуться, сказала:– Мою кандидатуру одобрили.

Кирилл не бросился к ней с радостью. Он замер. И стал искать в её глазах то, что боялся увидеть – тень сомнения, боль, усталость от него, от них, от этой надежды, что уже стала пыткой. Но в её взгляде было только облегчение – хрупкое, дрожащее, как пламя свечи на ветру.

Тогда он шагнул вперёд и обнял её – осторожно, как будто боялся раздавить не только её, но и ту самую надежду, что всё ещё жила между ними.

– Выпьем горячего чаю? – предложил он.

За кружками чая Катя спросила:– А чего ты не пьёшь?– Я только встал, – немного смутившись, ответил Кирилл.– Знаешь, раз меня выбрали, они обязаны рассмотреть и твою кандидатуру, – с лёгкой гордостью сказала она.– Да, да! Мне полчаса назад звонила девушка-робот и пригласила на собеседование, – торопливо проговорил Кирилл.– Только обязательно сходи! Там конкурс – больше ста тысяч человек на место! И не опаздывай! – добавила Катя, отпивая глоток чая.– И не подумаю! Тем более в субботу я как раз буду неподалёку…– В какую субботу?! – Катя вдруг вскочила, и в её голосе прозвучала сталь. – Кирюш, тысячи человек на место! Прямо сейчас! Я не шучу – прямо сейчас и прямее некуда!

Кирилл не стал спорить. Он быстро оделся, вызвал такси, поцеловал Катю – и в этом поцелуе было всё: извинение за вчерашнюю ссору, благодарность за то, что она осталась, и молчаливая мольба: «Не уходи. Пусть у нас будет этот шанс» – и отправился в центральный офис «Микротоп Индастри». По пути он жадно всматривался в каждую деталь за окном, пытаясь запомнить всё: треснувший асфальт, облупившуюся вывеску кафе, старую берёзу у перекрёстка. Где-то глубоко внутри он уже знал: скоро всё это он увидит только на фотографиях.

Мысль о скором отлёте разбудила в нём давно спрятанные переживания. Он понимал: ни маму, ни братьев, ни сестёр он больше не увидит. И если раньше его рациональность – та самая, что отличала его от других – была приглушена жаждой великих открытий, то теперь на первый план вышли простые, земные чувства: любовь, привязанность, тоска по обыденности.

Такси остановилось у парадного входа, возможно, самого эпичного здания в Новосибирске. «Микротоп Индастри» – двести двадцать один метр современной архитектуры снаружи и жемчужина наукограда внутри. Шестьсот девяносто четыре сотрудника, из которых пятьсот пятьдесят – учёные, десять – нобелевские лауреаты. За всю новейшую историю России именно здесь был зафиксирован единственный случай, когда учёный вернулся из-за границы на родину.

У входа охранник спросил, кто он и к кому. Кирилл объяснил, что его пригласили на собеседование, но записали на субботу, а обстоятельства изменились.

– Приходить нужно только в назначенное время, – тактично, но твёрдо ответил охранник.

Кирилл уже потерял надежду, но достал телефон и перезвонил на тот же номер. После трёх гудков раздался всё тот же холодный женский голос:– Вы позвонили в «Микротоп Индастри». Меня зовут Варвара. Чем могу быть полезна?

– Здравствуйте, Волков Кирилл. Мне сегодня звонили… Вы предлагали пройти собеседование. Хотел бы перенести встречу на сегодня, если возможно.– Я вас поняла, – машинально ответила Варвара. – В какой день и во сколько вас устроило бы?– Сегодня! – уточнил Кирилл.– Без проблем. Время?– Хоть сейчас!– Минуточку… – неожиданная пауза выбила его из колеи. – Ожидайте в фойе. Сейчас вас пригласят.

Кирилл сел на диван напротив охранника. Стрелки часов будто застыли. Вдруг у охранника зазвонил телефон. Он кивнул Кириллу:– Прямо и направо – лифт на семнадцатый этаж, кабинет 1718.

На этаже его уже ждал молодой человек и без лишних слов проводил до двери. В кабинете сидели трое: пожилой мужчина с усами и стеклянным глазом за столом, а также парень и девушка лет двадцати пяти. Увидев Кирилла, молодые люди тихо кивнули и поспешили выйти.

– Добрый день, – поздоровался мужчина и указал на стул. – Прошу, присаживайтесь. Волков Кирилл, я правильно понимаю?– Да, – ответил Кирилл, устраиваясь поудобнее. – Можно просто Кирилл.– Не вопрос. Меня зовут Егор Николаевич Злов. Я руковожу научным отделом и отвечаю за подбор экипажа.– Очень приятно, – поёрзав на стуле, произнёс Кирилл.– Взаимно. Суть нашего собеседования проста: мы получили вашу заявку, но рассмотрели её только после того, как выбрали вторым пилотом вашу супругу, Екатерину Олеговну. Таковы наши правила: если берём одного супруга, внимательно изучаем и другого – ради максимальной эффективности использования всех ресурсов, включая человеческие.– Я примерно так и понял, – сказал Кирилл, оглядывая кабинет.

– Поскольку вы учёный, нам не составило труда проверить вашу квалификацию и уровень физической подготовки, – с нескрываемым удовольствием добавил Егор Николаевич. – Но протокол есть протокол. Даже имея поминутный мониторинг вашей жизни и тонну характеристик, мы обязаны провести личное интервью – хотя бы ради приличия.

Он встал, подошёл к столику у окна, взял папку и вернулся.– Однако знаний и физподготовки мало. Успех миссии во многом зависит от навыков, которые на Земле получают единицы. Восполнить этот пробел поможет наш «Курс молодого колонизатора».

Егор Николаевич протянул папку, но не отпускал её из рук.– Если вы с нами – держите. И пройдите к юристам. Антон вас проводит.– Думаю, я уже давно определился, – ответил Кирилл.

У двери действительно ждал тот самый парень. Кирилл крепко взял папку двумя руками и вышел.

Экипаж уже спит

Огни на приборной панели исполняли свою световую симфонию – мерцающий хор зелёных и синих огоньков, будто дыхание спящего бога. Кирилл чувствовал вибрацию под ногами – тихую, почти неслышную, но постоянную, как пульс корабля. Он провёл ладонью по холодному подлокотнику кресла и вспомнил: ещё вчера Катя грела ему руки у чайника, шепча: «Прости меня…»

Кто-то из неосновного состава пилотов отсутствовал на своих местах. Как оказалось, потом, они были погружены в анабиоз ещё на Земле.

Катя смотрела показания систем глубокой локации космоса. Она была ответственна за окончательный расчёт траектории корабля, и хотя все расчёты были произведены при помощи самых передовых вычислительных систем на Земле, проверить всё ещё раз было делом её принципа.Но на самом деле она искала не ошибку в цифрах – она искала знак. Знак, что они не ошиблись, улетая. Что где-то там, в световых годах от дома, их ждёт не просто новая планета, а новая жизнь.

На мостике, помимо Кати и Кирилла, были ещё капитан Кальма Лэйда – суровая, на первый взгляд, женщина лет сорока, скандинавских кровей, и это было заметно даже в её взгляде, – и помощник капитана Давид Качарава, очень крупного телосложения, настолько мускулистый, что казалось, его кресло на мостике больше, чем у всех остальных, и сделано специально для него. Он был единственным из всего экипажа, кто мог выпрямиться в полный рост исключительно в центральном проходе на мостике.

Кирилл заметил, как Кальма нервно крутила на пальце обручальное кольцо – простое, без камней, но с выгравированным именем «Таави». Они молчали, но между ними висело что-то невысказанное – тяжёлое, как гравитация чужой звезды.

Сразу за шлюзом мостика располагался маленький коридор с тремя парами отсеков. Если смотреть с мостика, то справа был медотсек, каюта капитана, каюта помощника капитана; слева – кают-компания, каюта Кирилла и Кати, и последняя дверь вела в отсек, где в анабиозе спали ещё четыре вспомогательных члена экипажа. Они должны были провести во сне весь перелёт и потому не имели собственных кают.

Прямо по коридору располагался запечатанный проход к основной и самой массивной части корабля, которую уже успели окрестить Колыбелью. По словам капитана, доступа туда во время первых трёх фаз полёта не было даже у неё.

Воздух на мостике пах озоном и слегка горелым пластиком – запах нового, ещё не прижившегося мира. Где-то в глубине корабля тихо жужжал вентилятор, а за иллюминатором проплывали звёзды, холодные и безразличные. Кирилл вдруг подумал: «А если мы так и не сможем…?» – но тут же отогнал эту мысль. «Не сейчас. Не здесь.»

Катя подтвердила траекторию и расчёты всех скачков и гравитационных прыжков, и капитан дала добро на запуск программы полёта.

В последний сеанс видеосвязи с Землёй Кальма отчиталась перед руководителями полёта о проделанной предполётной подготовке, а перед всеми землянами, кто смотрел последующую версию для средств массовой информации, она произнесла короткую фразу:

– Дорогие братья и сёстры, человечество снова делает беспрецедентно огромный шаг, и чтобы не оступиться, нам понадобится вся ваша вера! Не забывайте нас! – и капитан подняла руку, выражая то немногое уважение всем тем, кто не смог попасть на борт Колыбели.

Центр управления полётами запустил программу автономной навигации, и корабль полетел в сторону Венеры для осуществления своего первого гравитационного разгона.

Впереди – миллиарды километров и тысячи гравитационных прыжков.А внутри маленького сердца корабля трое первоклассных пилотов и врач смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова.И каждый из них понимал: назад дороги уже нет.

Кирилл посмотрел на Катю. Она не улыбалась, но в её глазах горел тот самый огонь, с которым они впервые говорили о ребёнке – робко, с надеждой, будто это было возможно. Он вспомнил плюшевого зайца под чехлом, нераспакованную кроватку, их ссору в темноте… и примирение утром, когда она просто обняла его и сказала: «Давай попробуем ещё раз – там, где всё начнётся сначала».

Мы летим не к новой планете, – подумал он. – Мы летим к тому, что так и не смогли построить на Земле.

Открываются очи

Первым из анабиоза вышел помощник капитана Качарава. Программа могла его разбудить в случае ЧП. Придя в себя, он учуял запах жжёного пластика – резкий, кислый, будто кто-то поджёг старую электропроводку. Выйдя в коридор, где система удаления дыма работала заметно лучше, чем в каюте, он увидел сигнал тревоги на панели. Программа сигнализировала о выходе из строя капсулы для анабиоза.

Давид добежал до отсека с капсулами запасного состава пилотов и обнаружил заполненную дымом капсулу Таави Лэйда. Было очевидно, что Таави уже не спасти: с момента начала тревоги прошло уже три часа – именно столько требуется для пробуждения от анабиоза.

По протоколу Давид должен был разбудить капитана, но поскольку Таави и Кальма были супругами, и предсказать её реакцию было невозможно, он первым делом разбудил Кирилла, главного врача экипажа.

Кирилл, разбуженный Давидом, с трудом фокусировал взгляд. В голове ещё звенело эхо сна – он видел Катю на пляже в Крыму, где они так и не побывали. Билеты купили за месяц до отлёта, но отменили: «Потом, на новой планете», – сказала она. А теперь «потом» стало «никогда». И вот он стоит над чужим телом, а в груди – та же пустота: будущее, которое может и не состоится.

Лицо Качаравы нельзя назвать эмоциональным – напротив, этот мужчина являл собой эталон хладнокровия. Но когда Кальма, только что пробудившись от семидесяти девяти лет сна, увидела его лицо, она поняла: случилось непоправимое. Выскочив из капсулы, насколько это возможно в её состоянии, вырываясь из объятий Качаравы, она, не сказав ни слова, начала плакать – не так, как обычно плачут от горя, а совершенно бессильно. Она добралась до капсулы мужа, где уже работал Кирилл. Он вытащил тело и переложил его на каталку. Впереди предстояла обязательная процедура вскрытия. Кальма бросилась обнимать мужа, и никто даже не подумал ей помешать.

Кальма плакала шесть часов, и всё это время Качарава успокаивал её как мог. В отличие от Давида, Кирилл был мало знаком как с покойным, так и с капитаном, а ведь те двое были друзьями ещё в лётном училище.

Закончив вскрытие, Кирилл нашёл Давида на мостике, чтобы вручить ему отчёт, и увидел, что у того рассечена бровь.

– Что у вас с бровью, сэр? – поинтересовался Кирилл.

– Небольшое недоразумение, – ответил Давид и машинально дотронулся до шва. Пауза. Он отвёл взгляд, будто вспомнил что-то, что не хотел повторять вслух. Потом, с лёгкой горечью в голосе, добавил: – Скажем так… капитан решила, что я виноват.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.