000
ОтложитьЧитал
Редактор Салават Данилович Юсупов
Верстка и оформление Алла Николаевна Письменная
Публикация книги ТЦ Со-Творение
© Анна Ивановна Иванова, 2025
ISBN 978-5-0065-7186-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вместо предисловия
Как когда-то великий поэт,
Я задумалась, вдруг, о времени и о себе…
Иванова Анна Ивановна…
Незатейливо и банально…
Родилась, ходила в садик, училась, замуж вышла, работала
От начала до сейчас в одном посёлке-городе.
Муж, одноклассник, – тутошний.
Знакомые с нежного детства подруги.
Любую улицу, хоть переназванную- перепланированную,
Помню все до единой, и как было.
В фотографиях – коллектив танцевальный,
Ушедшие папа с мамой,
Дружеские встречи-вечеринки,
Близлежащих парков картинки…
Одиозная история развода.
Поиски себя на долгие годы…
Да, трудилась честно, выживала честно.
До глупости бываю доверчивой.
Отпустила детей. Вышла на пенсию.
Махнула рукой на то, что женщина.
Радуюсь внуку и огородику.
Кропаю в стол стишонки убогонькие.
Не тороплюсь подводит итоги,
Падать духом, кривить душой.
Решаю задачи по мере поступления.
Не очень дружу с денежками.
Хочется чего-то большего,
А чего? Знает кто ж его!
Попутешествовала заграницу и по России,
Да теперь уж не тянет куда-то сильно.
Мир сужается до внутреннего.
Нет! Я совсем не ухожу в себя,
Не боюсь обретать попутчиков,
Чтоб прийти куда нужно.
Намечаю перспективы и дали.
По-прежнему умею мечтать,
Но только желания мало,
Не сдвинется дело, если лень поощрять.
Оправданий находится миллионы.
Всё какие-то дела, препоны.
Обещания, себе данные,
Выполнять необязательно надо.
Между пальцев время течёт.
Множится грусть о несбыточным.
Мне опять подставляет Бог плечо,
Чтоб смогла воплотить мечты свои.
На Ивановых Россия держится
(Особенно, если в девичестве была Сидоровой.
Это – забавный анекдот моей жизни).
Поэтому укрепиться на корнях Рода
Имеет приоритетный смысл.
Мускулистые руки дубов
Подпирают веками небо.
Будоражат памяти кровь.
Превращают в быль небыль.
Я – не я босая бегу
Под откос к мосту на Славянке.
Туфли трепетно берегу.
В них я буду в клубе отплясывать.
А на завтра, также бережно,
Босиком пройдёт по бережку
Сестрёнка моя в платке цвЕтистом,
Чтобы туфли обуть перед церковью.
Только пара туфлей одна на двоих.
Оттого сберегаем их.
Не осталось папки с мамкою,
Запрягайся в работы лямку.
Сёстры разные, но похожие,
На любую работу пригожие.
Ну и что, что плечи девичьи,
Сами счастье себе обеспечим мы.
И на дальних лесных покосах
Коровёнке сена накосим,
А потом мужичкам приплатим,
Чтоб стога, что успели сметать,
Помогли довезти до дома.
Нет коровки – совсем бедово…
Без труда не бывает будней,
Как и праздников нет без драки.
Вот опять идут друг на друга
Деревенские забияки.
Край Колесников на Кольцов край.
Эй, ребята! а ну, наподдай!
Поволтузили, вздули, подбили… Отдохнули.
Опять наступили трудодни
На пашне, на грядке.
Всё проходит своим порядком.
Вот малина катИт именитая,
На Россию всю знаменитая.
Кто стрижёт её, кто-то"дОит».
На продажу в Питер готовит.
Здесь раздолье рукам загорелым.
Есть «рыжьё», есть золото белое.
А в Антропшино, диво-дивное!
Летом золото малиновое.
Как пойдёт малиновый вал,
Так при деле и стар, и мал.
Уж и есть её не хочется.
Уж и руки все исколоты…
Но ссыпается"злато"в набирочки,
А с набирочек – на рыночек.
Постепенно на-нет сошла страда огородняя.
Привалила зима холодная…
…Я иду по парку,
Снегом запорошенному,
Вижу по порядку
Воспоминанья прошлые…
…Скрип полозьев, дым в небо от каждого дома.
В Павловск едут сметана и творог.
И старушка-дворяночка запросто
Завела разговор с мужиком простым.
– Эй, Семён, нынче снегу весь двор.
Что с ним делать, как быть?!
– Да, барыня, печку топить!
– Забери его весь! Могу приплатить.
Вот под этот задорный прикол-разговор
Мужичок успевает всё разгрузить,
В рукавицу копейку припрятать,
И обратно, до дома, до хаты…
Так и бабёнкам не с руки витать в облаках:
Вон, вояки в гусарских полках
Все завшивели, не обстираны.
На Славянке у проруби вальками отбить,
Раскрасневшими пальцами чуть отжать, прокалить
На морозе трескучем,
Утюгом с угольками перегладить всю кучу.
Да на санках до Царского довезти восемь вёрст.
Там ещё прихватить работушки воз.
Для хозяйства любая копейка «в строку»,
Вот и некогда бабам лежать на боку…
Растянулась вдоль речки деревенька большая.
Кто-то кум, кто-то сват, и сосед не один…
Здесь в ходу прибаутка такая:
«Мы портянки сушили под солнцем одним.
Потому и родня!»
Вот такая она, история…
…Вижу, словно вживую,
Картинки были, поросшей быльём.
Я о ней не тоскую. Смотрю, как кино.
Здесь и корни, и ветви.
Здесь предки мои.
Взбудоражили памяти кровь
Дубы-колдуны.
Камертон чистой любви. Сказ о любви первой пары в моем Роду
Во времена старые-стародавние,
Во времена, за забвеньем спрятанные, как за горами,
Когда, рассказывают, воевали меж собой древляне и поляне,
Жили красна девица Дуня и молодец-богатырь Горан.
Дуня, нравом ласковая и лёгкая,
Как дыхание, как дуновение осторожное,
Что удерживает в воздухе пёрышко,
Заставляет его не падать, но летать, куда хочется.
Род её земледелием занимался
И был в искусстве этом весьма продвинут.
Трудолюбием да умениями разными славился.
Стержнем – воля и дух свободы были у них внутри. Не мякина!
И пахали они, и торговлею занимались,
Бересту расписывали знаками разными,
Но жизнь мирную набеги древлянские портили,
Татей бессовестных, тащивших всё, что ни попадя.
В стычках тех погибали мужчины-защитники,
Перекладывая хозяйственные тяготы на женские плечи.
Так и в Дуниной семье не осталось мужчин.
Сами женщины и ткали, и жали. Всё в единые руки: и с оралом, и у печи…
А Горан из древлян был, как раз, родом-племенем.
На медведя ходить с ножом не боялся.
И так ему, порою, хотелось хлебушка,
А не только всё мяса да мяса.
Где же хлебушек взять? У соседей!
Сговорились ватагой, да к полянам собрались.
Да поход свой задумали совсем не по времени:
Весна посевная, у полян и самим зерна не осталось
Подобрались разведчики, наблюдают явление:
Две девчонки впрягаются в лямки,
За соху сзади держится третья.
Не назвать бороздою ту ямку,
Что от их поту́г сзади тянется…
Тут услышали девчонки: будто что-то звякнуло,
То ли ветка хрустнула…
Похватали в руки защитные палки.
И спина к спине стали кру́гом.
А разведчики (и Горан среди них),
Аки дикие кони заржали:
«Мы сейчас этих горе-воительниц
В лоб щелчком убьём без ножа!»
Но девчонки, оказывается, не пальцем деланы:
Неизвестным боевым искусством владеют.
Мужики здоровые и не заметили,
Огребли по полной и попали в плен.
Поднялась тревога и сумятица.
От супостатов поляне отбиваются.
Во́ время девчонки спохватились.
Всю деревню спасли своею бдительностью.
А на древлян пленённых вся деревня поглазеть собралась. Смотрят, смеются,
Улюлюкают, поддевают: «Словам не поверили бы,
Кабы сами не у́зрели,
Как девчонки богатырей палками охаживали,
От воровства непотребного, как последних дурней отваживали!»
Стыдно Горану и его ватажникам.
Лица к земле опрокинули, глаз не кажут.
Рассудили тогда старейшины деревенские:
«Не пускать же на барабан шкуры немытые.
Вот пускай эти тати за свои непотребства ответствуют,
В услужение рабское идут к тем, кто их спеленал-пленил».
Так достался Дуне Горан в ошейнике рабском.
В землянке холодной ночь переспал, и – на пашню.
Теперь Горан сивкой сделался.
Изредка погоняла его Дуня, чтоб шустрее бегал,
Чтоб ро́вненько ложились борозда к бороздке на пашне.
Так устал Горан, глаза закроет, а перед ними земля всё мелькает, мелькает…
За день и притормозили-то
Всего пару раз:
Краюху хлеба пополам разделили, да выпили квас.
Пока едою обменивались,
Нет-нет один другого рукою заденет.
Дуня, ру́ку быстрей отнимает
Да, как маков цвет, вспыхивает.
А Горан глаза опускает,
На девку глупую бесится.
Уж вечерняя зо́рька растаяла,
Когда о́труб они допахали свой.
Поглядели на небо,
Там голубая звезда разгорается.
Отстегнула Дуня с Горана рабский ошейник:
«Ступай восвояси».
А он от голода да усталости
Шага два вперёд сделал, да на землю брякнулся.
Дуня и сама умоталась за́ день.
Кое-как до родника добрела, набрала водицы в жбан,
Поплескала в лицо немного,
Ополоснула усталые ноги,
Плат с головы намочила-отжала
И обратно побрела до Горана.
Отёрла его тряпицею влажною,
Напоила водою прохладною…
На съедение зверям диким в ночи не бросишь живую душу.
Решила, что наберёт веточек, костерком обогреет-обсушит…
После подумает, куда его..
Дуня сама свободу любила
И другим поло́на не желала…
А ещё… Она, будто в яви, ощутила
На своей ладошки сильные пальцы мужские.
Вот в прохладный час предутренний
Очнулся Горан, смотрит вкруг себя:
Зябко съёжилась Дуня,
У костерка, пеплом запорошенного, прикорнула.
Бери, что хочешь с нею делай…
Да, ладно. Оставил нетронутой и целой.
Он за ёлку метнулся ла́пчатую.
Был Горан – и нет его, словно растаял…
…На о́трубе том Дуня овёс посеяла,
Чтоб урожайней он был,
С душою чистой обнажённая дева
Земле молилась-кланялась и песни обрядные пела.
Хоро́ш овёс взошёл, зацвёл, колоситься начал…
А что Горан? Он-то где пропадает?
К своим древлянам вернулся, было.
Все, кто поминал его позорный плен,
Получили в рыло.
Отделился Горан от своих на выселки.
Часто бродит возле Дуниного овса поблизости.
Запала молодцу в ду́шу бойкая девица.
Вроде как ненароком,
Хочет он время улучшить и с нею встретиться.
Вот вошёл овёс в спелость молочную,
Стал приманкой мишке бурому, до сладкого охочему.
Дуня, как назло, пришла поле наведать,
А там посерёд сидит огромный медведь обедает.
Вокруг, что не съел, то вырвал, примял, притоптал.
Если сейчас же выгнать злодея, то можно ещё спасти урожай.
Подобралась девчонка к нему со спины,
Да неожиданно крикнула.
Должен был бы со страха сгинуть-удрать косолапый мишка,
А он пятачком своим поводит-принюхивается,
На задние лапы встаёт, чтоб сверху обрушиться.
ЧтО́ рогатина в руках у деви́цы супротив того супостата?!!!
Тут, откуда ни возьмись, на помощь к ней – Горан.
Ушатали вместе великана лесного.
Мо́лодец к девице подбегает, сверху донизу ощупывает глазами,
Беспокоится за неё: цела ли?
А она разревелась от обиды и страха.
На грудь ему бросилась, намочила слезами рубаху.
Он приобнял её, лицо поднимает,
Губами и пальцами нежно слёзы её горючие утирает.
Так в деревню вошли, обнимаючись.
К старейшинам в ноги бросились, благословенья испрашивая.
А как с полей урожай сняли,
Тут и свадьбу честны́м пи́ром сыграли…
Так вот начался Род наш великий
От влюблённых Дуни с Гораном.
Через годы любовь пронесли они
И потомкам своим наказали:
Жить в любви, помогать другу дружка,
Не ссориться в труде, и в беде, и в веселье поддерживать.
Не доказывать, кто главнее, кто лучше,
А решать обоюдно, полюбовно и взвешенно.
Сказ о самой красивой любви в Роду
Когда-то (подумать страшно!)
Не было ни мобильников, ни телевизоров,
А страна наша большая
Работала, и денно, и нощно, строила коммунизм.
Рабочие, кто посменно, кто вахтовым методом,
Осваивали заводские мощности,
Разворачивали первые пятилетки,
Раскочегаривали индустриализации паровоз.
Дома, когда отдых, наконец, выдавался,
Соседи целой общиной у радиоприемников собирались,
Были здесь и стар, и млад.
Новости слушали и к культуре приобщались.
Слушали подряд все классические оперы.
Слово боялись из партии пропустить.
Хоть глаза не видели, но воображение дорисовывало
Всё, что в спектакле происходило
А потом, под впечатлением,
Распевали, даже дети,
Из «Онегина» арию Ленского,
Или об изменчивых красавицах Риголетто
Так любил подтрунивать Минька
Над соседской девчонкой Олюшкой.
(Она хоть старше немного была,
Но такая красивая! Просто что-то!)
«Я люблю вас Ольга! Я люблю вас, Ольга!»
Девчонка только развернётся, чтоб приставалу отходить
Холщовой сумкой с учебниками, а он – в бега.
Догони, попробуй! Уже и след простыл его!
Уже позднее по воскресеньям в клубе кино
Стали показывать.
Чаплин,«Багдадский вор»,
«Большой вальс»…
«Тарам_тарам_тарам-пам-пам,
Тарам_тарам_тарам-пам-пам»…
А в сорок первом нагрянула война.
Настала для страны година грозная.
Пошел мальчишка в райвоенкомат.
Он сразу повзрослел и стал серьёзным.
Вдруг, в лихолетье отступлений,
В землянке низенькой сырой
Знакомое услышал пенье:
Вальс Штрауса тихонько напевала Оля.
Ошеломительная встреча,
Рывок сердец. Биенье в унисон.
Стал для девчонки с парнем этот вечер
Иного измерения основой,
Когда нет «я», а только «мы».
И никого вокруг, а только «мы».
Глаза-в-глаза… есть только «мы».
В одном дыханье и порыве, только «мы»…
Над полем промелькнула тень от Мессершмитта,
И очередью пули резанули,
А Ольга, телом Мишиным укрытая,
Сначала не поверила, очнувшись,
Что всё ещё жива,
И что кругом – затишье,
А после поняла,
Что Миша тоже дышит.
К землянке санитарной
Дотащить бы надо.
Там обработать раны,
Спасти любимого солдата.
И Оля, упираясь в землю,
Сцепила зубы (и откуда силы взялись!)
Доставила парнишку к медикам,
А после операции тихонько пела, над бойцом склонясь…
И Михаил, когда открыл глаза,
Сказал: «Любимая, не плачь!
Теперь, когда мы вместе, знаю,
Ни смерти нет, ни горя, ни печали!»…
А я, для Рода излагая эту сказку,
Слова великие желаю повторить
Вслед за Евгением Львовичем Шварцем:
«Слава храбрецам, которые осмеливаются любить,
зная, что всему этому придёт конец.
Слава безумцам, которые живут себе,
как будто бы они бессмертны!»
(«Обыкновенное чудо»).
И снова о любви
По-над речкою, над Славянкою,
Растянулось поместье графское.
Там в большой красивой усадьбе
Проживал мальчуган Николашечка.
Занимались воспитанием мальчика
Учителя различные иностранные.
И латынь тут, и математика,
Музицирование, рисование.
А ещё, литература, риторика,
Да, по мелочи, физика-астрономия…
В общем, родичи из Николаши готовили
Для себя продолжение достойное.
Вот в какую-то по́ру, слякотную, серую,
Когда свечи и днём жечь приходится,
Отыскал Николаша в библиотеке
«Похождения дон Кихота».
Он влюбился в произведение.
Потянуло его на подвиги.
И назначил своей Дульсинеей
Кухарку графскую, девку дородную.
Называл не иначе как Дульсинеей Антропшинской,
И, будучи мальчиком в еде разборчивым и привередливым,
Доедать стал всё, до последней крошечки.
(А впрочем, может, организм растущий этого требовал).
В заграницах отрок учёбу продолжил.
В саму́ Италию на долгие годы уехал,
Но образ румяной Дульсинеи Антропшинской
О России напоминал и согревал ему сердце.
А потом повзрослевший Николашечка
Получил в Дворянской Думе должность какую-то,
И когда законы придумывал,
В голове держал Дульсинею свою.
Вот такую любовь, платонически-чистую,
Зародившуюся из мечтаний-фантазий,
Пронести Николаша сумел через жизнь.
Осветляла и облагораживали она его память
О корнях, о России-матушке,
Об имении по-над Славянской,
Где когда-то ценности-принципы складывались
У мальчугана в большой красивой усадьбе…
Ну, а Дуне, девушке из Антропшино,
От любви той ни жарко и ни холодно.
Стала музой и идеалом? Так что ж!
Сама она того не знала и не загадывала.
Прожила по-честному жизнь
В заботах и труде.
Жена для мужа верная.
Нарожала деточек,
Вынянчила внуков.
Сказки им о былом рассказывала,
Словно и как-будто
Жизнь переживала заново.
Так пускай же в веках сохраняются
Сказки, истории и былины,
В которых мудро отображается
Неприметная и тихая любовь к России!