- -
- 100%
- +
Памяти Сергея Анатольевича Фомина
© Людмила Ивановна Кайсарова, 2020
ISBN 978-5-0051-1433-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Секреты ремесла
Зимой 2004/2005 появилось в Москве новое издательство «Амадеус» с германскими корнями. Первым делом стало оно готовить большой редакторский портфель с тем, чтобы в один прекрасный день начать выдавать по пять изделий в неделю.
Стала я там работать переводчиком. Условия для переводчика-фрилансера даже по сегодняшним меркам оказались весьма привлекательны. «Белый» договор с оплатой из расчета по 7,5 у.е. за страницу минус налоги. Единственное требование: готовый перевод должен быть в пределах четырех авторских листов. Авторский лист – это примерно 22,5 страницы. Правда, сами эти договоры с кучей приложений – бюрократия тут была поставлена мощно, – я видела впервые вместе с актами сдачи-приемки работ, когда приходила ставить автограф в платежной ведомости: получала гонорар и одновременно все подписывала, не вникая и не обращая внимания на даты. Платили вовремя, без обмана, отчисления в пенсионный фонд тоже были по-честному, а чем ближе соответствующий возраст, тем это важнее, особенно на вольных фрилансерских хлебах.
Еще нужно было согласиться на то, что переводчик не указывается в выходных данных. Кого-то это могло и не устроить, но у меня уже имелся достаточный опыт, когда редакторы, не ведая иностранных языков, зачастую не владея ни тематикой, ни соответствующей лексикой, правили мои переводы с таким рвением, что белое оказывалось черным и наоборот. А доказать ничего не возможно, исправить – тем более, особенно, когда обнаруживаешь редакторские фантазии уже в отпечатанной книге. Но в выходных-то данных стоит моя фамилия, и читатель, обнаружив в тексте явную бредятину, судит книгу по переводчику, до редактора-фантазера ему и дела нет. И друзьям я не могу подарить такую порченую книгу, а среди них были шикарные, подарочные, по моде, по дизайну. Не вносить же мне на каждой странице правки от руки. Так что, я даже обрадовалась предложенному «инкогнито».
Часть оригиналов для перевода уже изначально соответствовала требуемому формату и выглядела, как будущий продукт «Амадеуса»: журнальчики-тетрадки, скрепленные скобами, которые не разваливаются при чтении в отличие от традиционных пакет-буков. Такими были, например, истории про детектива-экстрасенса. Отлично выстроенный сюжет, легкий читабельный текст. Переводить – одно удовольствие. Усилий не больше, чем, скажем, набирать на клавиатуре чужую рукопись. С одной штукой я управлялась недели за две, хотя договориться могла и на два, и на три месяца.
Другие же книжки, в основном любовные романы, эти самые разваливающиеся пакет-буки, были раза в полтора-два длиннее, чем требовалось. С ними работы предстояло побольше, потому что нужно сначала прочитать и сориентироваться, какие куски выкинуть, чтобы не тратить время на их перевод. Правами на все оригиналы обладало издательство, как, кстати, и на мои переводы, поэтому я могла сокращать с чувственным удовольствием. В текстах случалось столько «воды и ваты», что сокращение только шло им на пользу.
К тому времени в издательстве «Панорама» у меня уже было опубликовано с десяток романов Натали де Рамон, один из которых даже вошел в какой-то «Топ лучших романов на ночь». В издательстве «Астрель», подразделение АСТ, под моей родной фамилией вышел сборник рассказов «Ландыши в ноябре», который потом mail.ru включит в список лучшего чтения для подростков. Множество книг побывало уже в моих руках и как переводчика, и как литературного редактора. Так что, во всех этих качествах я чувствовала себя тогда уже вполне уверенно, хотя общий стаж моего фрилансерства был еще невелик.
С работавшей со мной редактором «Амадеуса» как-то сразу сложились хорошие отношения. Когда в «Панораме» вышла очередная книжка Натали де Рамон, я подарила ее редакторше. Она хитро посмотрела на меня и спросила:
– Значит, не только рассказы для журналов? Рерайт тоже вам не чужд? То-то вы так ловко сокращаете.
– Нет. Я автор. Это мой собственный псевдоним.
– Да ладно! Что, я не знаю, как устроена «Панорама»? В жизни там не было никаких авторов. Кто станет авторское за такие копейки писать? Только не обижайтесь.
– Просто нам с подругой нравится сочинять истории. Она – моя соседка, по вечерам приходит ко мне пить чай. Чтобы не перетирать проблемы, голову освободить от них, мы и стали придумывать романы.
– Лучшее средство от депрессии?
– Конечно! Я и записываю их с той же целью, когда нет переводов. Пусть гроши, но хоть что-то. Не печататься же за свой счет, это непрофессионально.
– Согласна. Так пишите нам. Нам тоже нужны авторы. Конечно, по 1 у.е. за страницу не самый супер-пупер гонорар. Но все равно, не панорамовская же тышша за лист.
– Что ж вы раньше-то не сказали?
– Вы тоже ничего не говорили про романы. Короче, присылайте пару-тройку синопсисов, посмотрим, подрихтуем, подпишем договорчики, и вперед!
– Лав-стори с мистикой пойдет?
– Самое то! Я же курирую серию «Готика».
Рождение сюжета
У любого пишущего человека всегда есть какие-то наброски, заготовки, что-то нереализованное, неопубликованное. Так и у меня был готовый синопсис с вампирами-вегетарианцами, отвергнутый «Панорамой» по причине неприязни хозяев к мистике. Еще имелся сценарий серии для телесериала про колдунов, который не прошел конкурс, поскольку был откровенно комедийным, а требовался хоррор. Разыскивая его в компьютере, я наткнулась на недоработанный рассказ о приключениях золотого «Ролекса». Дорогие часы там теряли, крали, меняли, забывали, но в итоге они возвращались к хозяину. Вроде и много экшена, но скучно, чего-то этому рассказу не хватало, оттого он и залежался. Я перечитала рассказ, и сразу поняла: мистики не хватало, вот чего! Да и любовная линия избитая.
Вечером рассказываю подруге-соседке, которая уже со вчерашнего дня в курсе насчет оферты «три синопсиса», что именно три у меня и есть: готовый – с вампирами, и два надо сделать – по сценарию с колдовством и по рассказу о золотом «Ролексе», но туда надо добавить мистики и любви.
– Не люблю я эту мистику, – говорит подруга. – Но деньги неплохие. А тебе давно пора и потолок освежить, и обои. Открой-ка мне в компе про «Ролекс», я почитаю, а ты пока, пожалуйста, сама чайник поставь.
Поставила я чайник, подготовила чашки и заварку. Подруга из комнаты кричит:
– Прочитала! Открой про колдовство!
Открываю ей про колдовство, она читать начала и говорит сразу:
– Это я помню, про собаку, вернее, про кобеля. Как у богатой невесты жених загулял, и она пошла к колдуну, чтобы отвадить любовницу.
– Ну да, и жених превратился в мастифа к радости собственной мамочки. Теперь его не уведут у нее никакие девки.
Соседка машет рукой, перебивает:
– Я помню, помню! Богатой невесте не хватит силы любви, чтобы вернуть его в человека, а бедная любовница легко справится. И будут они с ней жить долго и…
Слышим, чайник на кухне засвистел. Я говорю:
– Ты все-таки просмотри хоть по диагонали, пожалуйста, а я пойду чай заварю.
Стали мы пить чай. Она молчит. Я не вытерпела и спрашиваю:
– Ну чего? Чего делать-то будем? Совсем не годится?
– Ты как хочешь, но и то, и то – уныло. Про кобеля еще ничего, только почему хорошей обязательно должна быть бедная девушка? Почему богатая – обязательно плохая? Давай, пусть у нас богатая будет хорошая.
– А бедная?
– Бедная… Пусть она уж не совсем бедная! И не совсем плохая. Нормальная. Учительница.
– Учительница? А что она преподает? Математику? Литературу?
– Биологию. А математику пусть преподает…
– Ее парень?
– Может быть. Но обязательно хороший. Вот! Он сначала ее парень, а потом в него влюбится богатая, и он тоже в нее влюбится. И все у них хорошо.
– А бедная? Она останется с богатым? Чтобы, как в «Женитьбе Бальзаминова»? Богатый тоже хороший?
– Не очень, раз превращается в кобеля. Нет, у учительницы просто будет другой хороший парень. Очень, очень хороший!
– Тоже учитель?
– Нет, ну куда столько учителей. Пусть он будет…
Подруга задумалась. Я сходу предложила:
– Агент по недвижимости? Риэлтор?
– Почему бы нет?
– Потому, что я забыла, что героиня в вампирах – риэлтор.
– Ну и что? Может, и хорошо, может, в вампирах они будут коллегами по работе.
– А учитель математики откуда свалится?
– Колдунья превратила его в собаку еще раньше, и никто не видит в нем человека, а богатая, которая пришла к колдунье, увидит и расколдует.
– Слушай, подруга, а у тебя уже получаются мистические сюжеты! Не люблю мистику, не люблю мистику…
– Подожди, а богатый-то кобель у нас с кем будет, когда расколдуется?
– Ни с кем.
– Так и останется собакой навсегда? Нет. Не хорошо. Нельзя.
– Станет человеком, не волнуйся. Девушку мы ему подберем, если захочешь. Лучше, давай, какой масти будет математик? Овчарка?
– Нет. Там уже есть овчарка из секретарши. Но собака все равно должна быть большая. Не люблю мелкоту.
– Я тоже не люблю. Сеттер? Борзая? Пудель? Лабрадор?
– Ой, только не пудель. Лабрадор… Ну, ничего, но не то. Какие еще есть породы?
– Спаниель?
– Нет, маловат. Надо побольше. Парень же хороший.
И тут я чувствую, что меня осеняет, но сомневаюсь, поэтому осторожно спрашиваю:
– А почему обязательно собака? Есть же другие животные.
– Какие? Лошади? Коровы? Как ты себе представляешь быка в квартире в Париже?
– Ладно. Давай, подумаем, какой наш математик внешне и по характеру. Что любит, чем увлекается?
– Женщинами! Он бард.
– Играет на гитаре?
– Это в Испании на гитаре. А в Париже на аккордеоне играют. Ты же сама давала мне слушать парижскую мюзет.
– Он высокий, тощий, но жилистый. Широкие плечи.
– Борода и усы.
– Терпеть не могу бороду!
– Ну и что? Это ж не для тебя парень, а для богатой. Может, ей нравится.
– Нет! Пусть он ее сбреет, чтобы ей понравиться.
– Сначала просто подстрижет и бороду, и волосы. Они у него за пять лет ниже колен отросли.
– Он пять лет зверем пробыл?
– Да! А его мамаша – вороной. Она к колдунье пошла, чтобы от него девок отвадить…
– Чтоб не котовал? – влезаю я.
– Ну, конечно, чтоб он только при ней был… Стоп! Я поняла, ты хочешь сделать его котом!
– По-твоему, слишком маленький зверек для хорошего парня?
Подруга развеселилась.
– Как же я сразу не сообразила, ты ведь жить не можешь без котов!
– Смотри, все складывается. Пять лет назад у математика и учительницы биологии дело шло к свадьбе, но мамаша пошла к колдунье…
– А, давай, пусть будет колдун! Надоели колдуньи. Он заколдует и парня, и мамашу, и поселится в их доме.
– В доме? Не в квартире?
– Конечно, пусть мамаша живет за городом в частном доме, ну, как наши друзья в Подпарижье. И колдун завладеет этим домом.
– Хорошо! – радуюсь я. – Пять лет математик-кот и мамаша-ворона проведут у колдуна, а невеста-биологиня будет считать, что он ее бросил. А богатый жених богатой героини тем временем сделает учительницу своей любовницей…
– Но он не собирается на ней жениться!
– Конечно, нет. Учительница это понимает, у нее заводится хороший парень, и когда в очередной раз к ней приходит богатый, она его выгоняет…
– А он забывает у нее свой «Ролекс»! – перебила подруга. – Поняла? Пока богатая героиня у колдуна, ее богатый жених – у учительницы. Две истории сливаются в одну.
– Хотелось бы сразу три, а не две…
Подруга замахала руками.
– Ну, придумаем потом. Какие сложности? А сейчас эти две друг в друга укладываются, как родные. – Она даже наглядно показала, как это происходит, сложив одну руку ковшиком и вставив щепотью туда другую. – Видишь? А отдельно к истории с часами мистику трудно привязать.
– Чего трудного? Часы волшебные или с каким-нибудь проклятьем. Не заведешь вовремя – помрешь, например.
– Лучше уж в них волшебство, чтобы мотаться туда-сюда во времени.
– Супер! То, что нужно! И никто ничего не помнит, что прежде было.
– Нет, пусть все-таки немножко помнят. Как сон или дежавю. Чтобы глупостей не наделали.
– А когда делать-то? Объем четыре листа, это страниц сто, не больше.
Затем по учебнику французского языка мы подобрали персонажам французские имена, поскольку мои исходники – рассказ и сценарий – были из русской жизни. А через пару дней я отправила редакторше два синопсиса.
Вскоре она позвонила:
– Приезжайте подписывать договор.
– Когда?
– Да хоть прямо сейчас. Хотя, знаете, зачем вам мотаться лишний раз? Послезавтра будет выплата. Просто телефонируйте мне завтра, когда определитесь с кассиром по времени.
Еще одной положительной особенностью «Амадеуса», явно продиктованной его немецкими корнями, было то, что выплату гонораров никогда не задерживали. Причем, кассир звонила накануне, сообщала сумму и обговаривала точное время. Я приезжала к этому времени, без каких либо ожиданий и очередей получала деньги и подписывала бумаги. Так и в этот раз кассир позвонила, мы договорились на завтра, на половину четвертого. Я позвонила редакторше и ей об этом сообщила.
Пятнадцать лет назад
На следующий день у меня самой было уже запланировано много беготни по городу. Когда занимаешься фрилансом, а это значит, что в любой момент может позвонить потенциальный заказчик и предложить работу, то все дела, требующие выхода из дому, стараешься объединить в один день. Это сейчас у всех есть мобильники, да не по одному, а пятнадцать лет назад они были роскошью или дорогим рабочим инструментом тех, кто в силу профессии постоянно в дороге. Первый мобильник появится у меня только в 2008-ом, а тогда в нем не было даже необходимости, потому что я работала, что называется, на дому. На удаленке, как теперь называется. Городской телефон и электронная почта – вполне достаточно.
Зимы пятнадцать лет назад отличались от нынешних градусов тоже минимум на пятнадцать с минусом. А в тот день была не только жуткая холодина, но еще и ветер, и снег с дождем. Как ни странно, но со своим набором деловых встреч и разъездов я управилась почти на час раньше, чем предполагала. Смотаться домой и перекусить я уже не успевала, а для прогулок не подходила погода, так что, я отправилась прямиком в «Амадеус». Даже если моя редакторша будет загружена и не сможет заняться со мной досрочно, все равно лучше провести время под крышей и в тепле.
Приезжаю, начинаю подниматься по лестнице. Здание старое, этажи высокие, лестничные пролеты просто гигантские. И мне уже дико жарко. Снимаю шляпу, разматываю шарф, но все от снега сырое, не сунешь в сумку. Еще и мокрый зонт. Несу все в руках.
Бухгалтерия была ниже этажом, чем сидела редакция. Может, зайти, думаю, по дороге? Но вдруг ждать придется под дверью, я ведь не к назначенному времени приехала. Стульев здесь в коридорах для посетителей нету, не госучреждение. Пойду-ка я лучше к редакторам, там разденусь, потому что, если сейчас пропотею, то потом выходить на улицу с мокрой спиной слишком рискованно.
Комната моей редакторши помещалась в другом конце коридора от основного входа на этаж, ближе к черной лестнице. В той же комнате вместе с ней сидел еще один коллега. Он был немец, но русским владел очень хорошо, даже писал по-русски очень милые детские сказки, он вообще знал много языков. Молодой, лет тридцать с небольшим, а по виду – просто долговязый студент-очкарик. Его стол, подоконник и стулья за спиной были завалены немецкими книжками, которые он постоянно читал и листал, подбирая стоящие для запуска в производство.
Пятнадцать лет, конечно, не пятьдесят, но все равно, большая часть всего стерлась в памяти. Остались лишь какие-то образы, ощущения, редко – яркое словечко, еще реже – фраза. Любой мемуар – это не стенограмма. Всего лишь некая реставрация, даже моделирование чего-то внятного и последовательного из кусочков, обрывков, выловленных из памяти. Воспоминание всегда очень субъективная вещь, очень личная. Один человек увидел, запомнил и рассказал так, другой – всегда иначе. Ведь недаром говаривал Антуан де Сент-Экзюпери: «В действительности все не так, как на самом деле».
Один и тот же человек в жизни и в описании даже самого тщательного биографа – все равно разные существа. Один – реальное лицо, другой – все равно как бы литературный персонаж. Поэтому не хочу употреблять настоящие имена живых людей, стану называть условно свою редакторшу – Дина, ее коллегу-немца – Генрих, а где возможно, постараюсь обойтись вообще без имени, тем более, если я его никогда не знала.
Итак, подхожу я к двери редакторов, а она заперта, хотя ключ снаружи торчит. В принципе, можно и войти, избавиться от пальто и шляпы, зонт устроить сушиться на пол и ждать внутри, но как-то неловко. Я бы лично не ощутила восторга, когда б кто-то без меня сушил зонт в моем кабинете. В бухгалтерию, что ли, спуститься? Нет уж, надо передохнуть. Лучше всего – перекурить на черной лестнице. Там можно и на подоконнике посидеть.
О чем болтают фрилансеры
Выхожу на черный ход, а у окна уже курят две какие-то тетки моего возраста, и одна оконная створка настежь распахнута. Снег так красиво по темному небу клубами, но внутрь ничего не залетает, сторона подветренная. Тем не менее, снимать пальто мне совсем расхотелось. По сравнению с коридорами, тут царила прямо-таки горная свежесть.
Киваю теткам из вежливости, пристраиваю на подоконник свои вещи, закуриваю и невольно слышу их разговор:
– … да ну, самое нудное – отсканировать каждую страницу. А уж сканы в текст перекинуть и через переводчик прогнать – фигня по времени.
– Ничего себе, до чего дошла техника! Я, конечно, чувствую, что перевод машинный, но вот откуда берется текст исходника в электронном виде…
– Из сканера! – перебивает собеседницу продвинутая новаторша. – Оплата, конечно, как в любом бюро переводов, зато «в белую», и объем-то какой! Мы с мужем, он у меня айтишник, наловчились – до пяти книжек за неделю!
– Ой, слушай… Прям не верится. Вот бы раньше знать.
– Ну так. Ноу-хау!
– И ты, что, после переводчика ничего не правишь?
– Даже не читаю. Мне не платят за рерайт.
– Я бы делала и то, и другое. Тут рерайт очень легкий, не то, что в «Панораме». Там и место действия измени, и имена, и треть текста – на новый из головы, а тут – только тупо сократить и более ли менее отредактировать. 3,5 у.е. за перевод плюс 2,5 у.е. за рерайт, это же… Больше 500 у.е. за книжку!
Новаторша отмахивается рукой, под монолог рерайтицы закурив новую сигарету:
– Не грузи! Математик… У тебя рерайт одной книжки тут сколько по времени?
– Когда как.
– Но не меньше недели?
– Ты что! Недели две-три, когда по формату совпадает, а то и месяц, если много сокращения. Иногда ведь даже персонажей надо убирать, значит, сцены с ними – переписывать. А я вообще-то работаю по трудовой, рерайтом только подхалтуриваю.
– Видишь, даже если ты будешь подхалтуривать 3,5 плюс 2,5, у тебя на книжку в среднем три недели по-любому уйдет. Пятьсот за три недели тоже не фигово. А у меня в неделю за пять книжек – около четырехсот, соответственно, за три недели…
– Тысяча двести! – вскрикивает рерайтица и тоже закуривает по новой.
– Ну, поменьше, примерно тысяча «грязными», в смысле, без налогов. По-любому, вдвое больше.
– Был бы английский, я бы точно 3,5 плюс 2,5 работала безо всякого подстрочника.
– У, английский! Мы бы с мужем таких книжек и по семь, да что там, и по десять бы шуровали в неделю. А с немецким голову сломаешь, пока разберешься, не пропустили ли чего на сканере, не перескочили ли потом страницы.
– Да ну, хуже китайского, – хмыкает рерайтица и поглядывает на меня, как бы приглашая к беседе. – Там иероглифы, и сразу ясно, что не понять, а тут – буквы английские, кажется, прочтешь легко, но как бы ни так!
– Да жуть, – соглашается новаторша и говорит, обращаясь именно ко мне: – Кто его вообще знает, этот немецкий?
– Я знаю, – говорю я и не могу удержаться, чтобы не хмыкнуть, потому что они обе замерли и смотрят на меня, как на привидение.
Выкидываю окурок в урну, достаю сигареты и зажигалку, снова закуриваю, а они на меня всё так же молча смотрят. Мне ужасно смешно, но я только улыбаюсь и держу паузу, потому что занятно, что будет дальше.
– Ну и сколько тебе платят? – первой выныривает из тишины новаторша.
– Семь с половиной за перевод. За авторский текст пообещали десять. – Мне ведь тоже охота повыпендриваться.
– Семь с половиной? – округляет глаза новаторша. – Ну ни фига себе! Это ж на полтора у.е. больше, чем за подстрочник с рерайтом!
– 800 за четыре авторских листа! – одновременно с новаторшей взвизгивает рерайтица, делает затяжку и вдруг громко кашляет, видимо, от волнения дым попал не туда.
Новаторша заботливо гладит ее по спине, забирает недокуренную сигарету и выкидывает в урну.
– Кончай курить. Дым уже из ушей.
Она оборачивается ко мне, явно намереваясь что-то сказать, но тут двери из коридора распахиваются и на лестничной площадке со словами:
– Можно с вами? – появляется еще одна особа женского полу в мокрой с улицы одежде, но значительно моложе нас всех.
– Заходи, – говорит новаторша. – А ты кто?
– В смысле? – Новенькая явно сбита с толку.
– Ну, я – переводчик, – представляется новаторша. – Это вот – рерайтер, а это…
– А! Я поняла! – радуется новенькая, перебивая новаторшу. – Я корректор. Вы, что, все тоже за деньгами? Кассира ждете, которая с главбухом в пробке? Я тоже в автобусе по пробкам полтора часа! Какие-то четыре голимые остановки! Полтора часа! Ну и погодка! Жесть! Как бабуля скажет, собаку на улицу не…
– Да остановись ты! Тараторка. Не части, – оборвала ее новаторша. – Лучше скажи, сколько тебе платят за страницу?
– А что? – Тараторка гордо выпрямилась и посмотрела на новаторшу сверху вниз. – Какое вам дело? Это конфиденциальная информация.
От ее позы и тона не рассмеяться было просто не возможно, что мы, все три тетки, и сделали. Девчонка расширила глаза, забегала ими по нашим лицам, сутулясь и пятясь к двери.
– Что я вам такого сказала? Почему вы надо мной смеетесь? – В ее голоске явно слышались слезы, да и глаза мокро заблестели. – Корректор – крутая профессия!
– Крутая, крутая, никто и не спорит. – Новаторша стала гладить ее по рукавам влажного пуховика, заглядывая в глаза. – Успокойся. Ты чего?
Рерайтица протянула ей сигареты.
– Ты курить хотела. Вот, возьми.
– Не надо. У меня есть свои.
– Никто над тобой не смеется, – продолжила новаторша. – Это мы анекдоты травили перед твоим приходом. Ведь, правда? – И посмотрела на меня.
– Ну да, – как можно искренне подтвердила я. – Анекдоты.
– А тогда, – девушка резко отстранилась от новаторши и показала на нее: – Почему она… В смысле, почему вы спрашиваете, сколько мне платят? Какое вы имеете право?
Мы, три тетки, переглянулись, но приступ смеха сдержали. Девушка шагнула в сторону, достала сигареты и закурила, отвернувшись от нас к окну.
– Ну вот чего ты к девочке пристала? – сказала новаторше рерайтица. – И так ясно. – Она кивнула в мою сторону. – Из ее семи с половиной вычитаем твои три с половиной и мои две с половиной. Полторы на корректуру и остается.
Новаторша замотала головой.
– Не. Мало. Не может корректор меньше рерайтера получать. Нужно вычитать семь с половиной из десятки.
– Две с половиной? – уточнила рерайтица. – Столько же, как и я?
– Да полторы мне платят. Полторы! – громко, но через плечо произнесла девушка, и, обернувшись, добавила: – Спасибо, буду знать, что рерайт здесь по два пятьдесят, а я-то им за полторашку… Я ж не знала! Жесть… Я-то думала, что, как в «Панораме». По полтора – ведь та же самая тысяча за лист. Только там рерайтера называют переводчиком, а здесь – корректором. Жесть…
Мне захотелось ее утешить, и я сообщила:
– Авторов в «Панораме» тоже называют переводчиком в выходных данных. Платят сначала столько же, но после третьего романа начинают каждый раз понемножку прибавлять, по сотенке.
– А в договоре пишут как?
Она заинтересовалась, остальные – тоже. Я уже жалела, что сболтнула лишнее. Но куда теперь денешься?
– В договоре пишут автором, указывают авторский псевдоним.
– И вы пишете за гроши?
– Ага.
– Ха! Я б не стала, – заявила новаторша. – Время тратить на «Пилораму».
– А я бы стала, – со вздохом проговорила рерайтица. – Хоть в «Пилораме» бы напечататься. Хоть раз в жизни. Хоть одну книжку.