Криптосомния. Книга первая

Глава 1: Глаз в бездне.

Полигон «Обь— 1» под Новосибирском.

Волков машинально взглянул на массивные армейские часы— подарок от первого состава. Стрелки показывали 12:32. Он не знал, что через два часа – ровно в 14:32 – рухнет всё. И у него, и у всего мира.

Воздух был густым и влажным, пах дымом от далеких торфяных пожаров. Майор Артём Волков, радиопозывной «Ворон» смахнул с лица капли пота, смешанные с пылью, и прижал приклад АК— 12 к плечу. Три прицельных выстрела. На ветке сосны, в пятидесяти метрах, условная мишень была поражена. Ветер, горячий и удушливый, гудел в унисон с назойливым комарьем.

Третий день учений. «Операция „Зной“». Про себя Волков мысленно усмехнулся. Каждый год одно и то же. Собрать лучшие группы со всего округа, выбросить в глухомань и заставить играть в кошки— мышки. Проверить связь, координацию, выносливость. Старая, как мир, песня. Но командованию виднее – рутина, отточенная до автоматизма, порой важнее геройства. Скучно? Да. Но именно эта скучная, отлаженная работа делала их живой машиной, где каждый винтик знал свое место.

– Контроль, «Ворон». Учебная цель на участке «Берёза» уничтожена. Продолжаем движение к точке сбора, – Его низкий голос резал влажный, неподвижный воздух.

В наушниках затрещало.

– «Ворон», принял. «Дед» на связи, – послышался спокойный, чуть уставший голос старшего лейтенанта Морозова. – С борта «Ласточки» всё чисто. «Вектор» дроном периметр прошел – ни души. Можно выдыхать, командир.

– Выдыхать тут – значит наглотаться этой пыли, «Дед», – парировал Волков, делая отточенный жест «двигаемся».

Цепь из пяти теней пришла в движение. Лейтенант Петров, «Барс», щёлкнул пальцами по коллиматорному прицелу «Печенега» – своего «сына», как он его в шутку называл.

– Жарко, блин. Мечтаю приложиться к выхлопной трубе "Урала" – хоть какой— то ветерок

Старший лейтенант Морозов, не поворачивая головы, проворчал, смахивая пот с усов:

– А в баню после учений не хочешь? Сейчас – вглядывайся. Здесь за каждым кустом стрелять могут.

– Можно и в баньку, но только в ту, что возле озера— хмыкнул «Барс»

Старший прапорщик Семёнов, радиопозывной «Тень», бесшумно появился с фланга. Волков лишь краем глаза заметил едва уловимое движение между деревьями – и вот он уже здесь, возле него будто возник из воздуха.

– Прав «Барс». После учений собраться бы всем в баньке с шашлычком и компотом на берегу озера.

Лейтенант Орлов, «Вектор», поправил планшет на сгибе локтя:

– У меня тут термос ещё с утра полный. Держи, командир. – Он протянул Волкову алюминиевый сосуд. В этом жесте была вся суть их братства.

–Отдых две минуты. Пьем и выдвигаемся на финишную. «Вектор», тебе замом по тылу быть. – Волков сделал глоток прохладной жидкости, передал термос дальше.

Еще пару часов, и они на точке сбора. Отчет, сдача снаряжения, и – долгожданные пару дней увольнительной. Возможно, даже удалось бы выбраться в Новосибирск, заскочить в тот самый книжный на Ленина, где он в юности покупал фантастику, и увидеться со старыми друзьями. Он мысленно представлял тяжесть новой книги в руке. Эти мысли грели изнутри.

Они вышли на опушку, и мир изменился.

Сначала Волков почувствовал не тяжесть, а странное давление, как будто его погрузили в густой, невидимый сироп.  Кровь внезапно стала гуще и тяжелее, как ртуть. Тот самый инстинкт, что не раз спасал ему жизнь, забил тревогу. Что— то было не так. Катастрофически.

– Командир, – голос Орлова дрогнул с непривычной для него слабостью. – Полный сбой. – Он тыкал в мертвый экран планшета, словно пытаясь разбудить любимое существо. «Вектор» никогда не называл технику «любимым существом», но сейчас это был единственный подходящий эпитет – планшет был продолжением его самого, а теперь молчал. На экране поплыла радужная каша. – И компас… с ума сошел.

Рация в его руке издала короткий, предсмертный хрип и замолчала. Звук был настолько неестественным, что вызвал нечеловеческий страх. Связь умерла.

– Магнитная буря? – предположил Морозов, но в его голосе впервые зазвучала неуверенность. – Хотя какие бури могут так… выключить всё разом? Это скорее на наших заокеанских друзей смахивает, на их новые разработки.

Волков, не отвечая, сделал отточенный жест рукой – «двигаемся бесшумно» и показал на уши, а потом на свои губы. Отныне – только зрительный контакт и язык жестов. Рации больше нет. Магнитная буря, которая глушит всё разом, от тактического планшета до спутников? Мысль Волкова заработала с предельной скоростью. Где— то в глубине души зашевелился леденящий душу, животный ужас. Это был страх не перед пулей или взрывом, а перед тишиной. Перед небытием. Но годы тренировок взяли свое – тело само выполняло команды, которые мозг еще не успел отдать.

Волков непроизвольно сглотнул, и звук глотания показался ему неприлично громким, в наступившей абсолютной тишине. После того, как умолкли рации, Волков осознал, что не слышит ничего. Ни привычного скрипа веток, ни отдаленного карканья вороны, ни даже собственного сердца. Эта абсолютная, неестественная тишина давила на барабанные перепонки больнее, чем самый громкий взрыв.

И в этот момент стих ветер. Резко, как по команде. Именно из этой тишины и родился Глаз.

Небо взорвалось.

Не вспыхнуло – именно взорвалось. Багрово— фиолетовые спирали поползли по горизонту, закручиваясь вокруг эпицентра – абсолютной, бездонной черноты, поглощающей свет. Цвет был неправильным, ядовитым, таким, которого не должно быть в природе. И в этой черноте, медленно, как раскрывающийся бутон, открылся Глаз. Огромный, безразмерный, сотканный из сияющих, холодных звезд и испепеляющей пустоты между ними. Он смотрел. Смотрел на каждого. Смотрел сквозь каждого.

Мозг словно взорвался тысячью раскаленных иголок. В ушах зазвенело, а давление, идущее изнутри черепа, пыталось взорвать его изнутри. И тогда его не стало. Его сознание рванули на миллиард клочьев.

Плавящийся асфальт Парижа. Жар опалял лицо. Он чувствовал запах гари, настоящий, физический.

Крик из горящего Токио. Пронзительный, женский. Он услышал его не ушами, а прямо в мозгу.

Запах гари и горящей плоти. Лондон.

Рушащиеся небоскребы. Нью— Йорк.

Отчаянные молитвы. Московское метро. Лицо семилетней девочки в толпе бегущих людей. Он увидел в ее глазах тот же вопрос, что был в нем, и на миг ему показалось, что это лицо его племянницы, Кати.

Вопль ужаса. Один на всех. Везде. И Нигде.

Резкий, ледяной укол в легкие вернул его обратно – он снова стоял на земле, судорожно хватая ртом воздух, как будто только что всплыл с огромной глубины. Сердце колотилось, выпрыгивая из груди. На губах был вкус соли – слез или пота, он не понял.

Перед ним стояли его люди – но это были уже не те бесстрашные бойцы. «Барс», сжав кулак, с силой ударил по стволу сосны. "Твою мать… Как же так… Что это… " – его голос срывался на шепот, больше похожий на заклинание.

«Тень» застыл в абсолютной неподвижности, вглядываясь в окружающий лес. Его дыхание было настолько ровным и бесшумным, что казалось – он вообще перестал дышать.

– А может, это учения? – вдруг громко и неестественно рассмеялся "Вектор". – Новый сценарий, да, командир? Проверить на психику…– Его смех оборвался, перейдя в сухой, горловой кашель.

Даже "Дед" был белее снега. Он с трудом сглотнул, и Волков заметил, как дрожит его кадык.

– Связи нет… – его голос был пуст и хрипл, будто эти слова выскребли его изнутри.

– У всех… одно и то же? – с трудом выдавил Волков. – Париж… Токио…

Молчаливые кивки. Им не нужно было описывать детали. Достаточно было встретиться взглядами, чтобы понять: все они видели один и тот же коллективный кошмар. Тот ад что там творился.

Сухой треск послышался впереди. Бойцы разом припали на колени, чтобы минимизировать силуэт для потенциального врага. Из чащи, ломая под собой молодняк, на опушку вывалилось нечто, напоминающее лося.

Исполинский самец. Его шкура просвечивала изнутри мерцающим синеватым светом, словно под ней пульсировали чужеродные органы. От животного тянуло смрадом гниющей плоти, смешанным с запахом озона, как после мощного электрического разряда. Но самое чудовищное было на голове. На мощном лбу плоть была разорвана в кровавую звезду. Из раны, словно бледный, студенистый побег, прорастало щупальце, беспомощно дёргавшееся в воздухе.

Зверь попытался издать звук, но из его глотки вырвался не рев, а звук, похожий на лопнувшие легкие, выталкивающие через жидкость последний пузырь воздуха. В его глазах, помимо боли, читалась нечеловеческая тоска. Затем он рухнул. Свет под шкурой не погас, а схлопнулся, и почти мгновенно тушу начало охватывать быстрое, видимое невооруженным глазом тление.

– Учения. Скучная, отлаженная рутина. –  Слова эхом отдались в голове Волкова, горькой иронией. Никаких учений больше не было. Был конец всего, что он знал. Он заставил себя выпрямиться. Где— то внутри кричала паника, требовала бежать, спрятаться, но годы тренировок взяли верх. Его разум, отточенный в горниле реальных боёв, уже анализировал, лихорадочно перебирая версии по степени безумия. Массовые галлюцинации? Слишком синхронно и одинаково для пяти разных людей. Новое пси— оружие? Теоретически, возможно, но масштаб… это уровень страны, а не полевых учений. Атака извне? Самая безумная и самая вероятная версия, учитывая аномалии. Но КТО? И, что важнее, КАК? Ладно сейчас неважно. Анализировать будем потом. Сейчас – выживать.

Капитан Ирина Лазарева, радиопозывной «Медуза» медленно подошла к телу, её лицо было напряжённым.

– Костная структура продолжает меняться… некрологическое прорастание… Это… это не похоже ни на одну патологию… И.… запах… не биологический. Как статический разряд после грозы, смешанный с чем— то металлическим. – Господи, пронеси… – это был уже не шепот, а сдавленный стон.

Они смотрели на него – пятеро человек, превратившихся из элитного спецназа в группу растерянных людей в гибнущем мире. И в этот момент Волков понял: его первый приказ должен вернуть им не просто боеготовность, а саму суть того, кем они были.

Волков машинально потянулся к кобуре с сигнальной ракетницей – стандартный алгоритм при потере связи на учениях. Его пальцы наткнулись на холодный металл, и он с горьким пониманием убрал руку. Никакой штаб уже не пришлет за ними вертолет. Правила изменились. Все правила.

Волков снял с предохранителя автомат. Звук щелчка прозвучал оглушительно громко.

– Отряд, круговая оборона. «Барс», правый сектор. «Тень», левый сектор. «Вектор», пытайся оживить связь. «Дед», замыкающий. «Медуза» … – он бросил взгляд на тушу, – …дистанционно, оцени угрозу.

Он посмотрел на багровеющее небо, на тот самый Глаз, что холодно взирал на гибнущий мир.

– Игры кончились. Это – война. Пока неясно, с кем, – прозвучало вслух. – Но ясно одно – по правилам этой войны нас еще не учили воевать, – промелькнуло у него в голове.

Отряд, как один организм, пришёл в движение. Они шли вперёд, в грохочущую тишину апокалипсиса, оставляя за собой призрачный след человечности— хрупкую цепочку отпечатков военных полуботинок, ведущую от трупа того, во что этот мир превращался, к тому, во что ему предстояло превратиться.

Сергей Петрович, 58 лет, дежурный на теплоцентрали в спальном районе.

Сергей Петрович с наслаждением прихлёбывал горячий чай из потрёпанной кружки с надписью «Лучшему папе». Пальцы сами нашли выщербленную надпись на кружке. Заветная, единственная вещь, что осталась от дочки. Он всегда мыл ее сам, бережно, боясь стереть и без того потускневшие буквы. Смена подходила к концу, и через полчаса он уже мчался бы на своей старенькой «Ладе» домой, к жене и спящей внучке. Тридцать лет у этих задвижек и гудящих трубопроводов сделали его частью этого царства. Он знал каждый звук, каждый скрип, каждый ритмичный стук насосов, как собственное сердцебиение.

Внезапно лампочка под потолком качнулась, хотя сквозняка здесь быть не могло. Сергей нахмурился. Странность. Потом лампа моргнула. Один раз. Второй. И не выключилась, а застыла на полпути, испуская неестественный, затухающий свет.

Он потянулся к рации, чтобы связаться с диспетчерской. Из динамика послышалось не привычное «Приём», а оглушительный, белый шум, в котором на секунду проступил чей— то дикий, животный вопль. Потом тишина.

Тревога, холодная и цепкая, сжала ему горло. Он бросился к щиту управления. Стрелки манометров бешено вращались, зашкаливая. Температура в магистрали, которую он знал до градуса, прыгнула до невозможных значений. Это было физически немыслимо.

И тут его накрыло.

Это не было видением. Это было ощущением. Он вдруг почувствовал, как по его старым костям пробежала волна чужой, молодой энергии. На секунду ему показалось, что он бежит по раскалённому песку под палящим солнцем, которого в его жизни никогда не было. Во рту возник вкус морской соли и страха. Потом – леденящий холод и чувство падения с огромной высоты.

Он упал на колени, судорожно хватая ртом воздух. Его верный, предсказуемый мир рухнул. Из труб послышался нарастающий гул, похожий на стоны. Сталь, которой он доверял всю жизнь, застонала, заскрипела и пошла волнами. По бетонным стенам поползли трещины, светящиеся тем же ядовито— фиолетовым светом, что и лампочка.

Сергей Петрович поднял голову. Перед ним стояла его дочь, погибшая пять лет назад в автокатастрофе. Она улыбалась своей застенчивой улыбкой.

– Пап, – сказала она. – Пора идти.

Он знал, что это не она. Это была насмешка, выдернутая из самых тёмных уголков его памяти. Но сердце сжалось от невыносимой боли.

С ревом, похожим на предсмертный крик гиганта, лопнула главная магистраль. Кипяток под чудовищным давлением хлынул в помещение. Последнее, что увидел Сергей Петрович, – как струя пара и воды обрызгала его заветную кружку, смывая буквы «Лучшему папе».

Теплоцентраль, державшая на себе целый район, умерла вместе со своим дежурным. А где— то на поверхности в тысячах домов разом погас свет и пропала горячая вода. Первый признак конца.

Глава 2: Серая шифровка.

Анна Седова ненавидела хаос. Её мир был стерилен и предсказуем, как и её внешность – ухоженная женщина тридцати с небольшим лет, чья естественная красота лишь подчеркивалась строгой собранностью. Светлые волосы, убранные в практичный, но элегантный пучок, открывали высокий лоб и четкие линии скул. Большие, выразительные глаза цвета голубого неба обычно светились холодным интеллектом, а сейчас в них читалась напряженная сосредоточенность. Даже в лабораторном халате угадывалась стройная, подтянутая фигура – наследие занятий академической греблей.

На фоне её безупречной собранности Игорь выглядел типичным "вечным аспирантом" – худощавый молодой человек лет двадцати пяти, в вылинявшем лабораторном халате, с вечно встревоженным взглядом за толстыми линзами очков. Его непослушные русые волосы постоянно падали на лоб, а длинные пальцы, идеально приспособленные для работы с клавиатурой, всегда казались чуть нервными. Но за этой внешней неказистостью скрывался редкий аналитический ум и почти фотографическая память, за что сокурсники звали его «сканером». Именно за это она, преодолевая внутреннее сопротивление беспорядку, который он нёс с собой, и взяла его в проект.

Лаборатория была её крепостью. Пятьдесят семь квадратных метров, отгороженных от всего мира слоем бетона, свинца и строгой научной методологии. Здесь не было места суевериям – только факты, цифры, повторяемые эксперименты. И сейчас эти факты складывались в картину, от которой стыла кровь в жилах.

Она вглядывалась в экран, где мерцала трёхмерная модель спирали ДНК. Её область исследований – так называемая «мусорная ДНК», не кодирующие участки, считавшиеся генетическим балластом в человеческом организме. Но Седова была уверена: это не балласт. Это библиотека, и она наконец— то начала понимать её язык.

– Смотри! – Голос Седовой дрожал от возбуждения, смешанного с ужасом. Она провела пальцем по экрану, выделяя сложную петлю ДНК, которая переплеталась сама с собой. – Не просто паттерн, Игорь. Фрактальная сложность. Это… синтаксис.

– Анна Константиновна, это похоже на телегонию уровня псевдонауки. Мы с вами три месяца бились над статистической значимостью… а это… Мой анализ показывает случайный шум с вероятностью 97,3%.

– Мусор не складывается в криптографический шифр! – Седова ударила ладонью по столу. – Это похоже на голографический принцип в физике, понимаешь? Вся информация о трёхмерном объекте может храниться на его двумерной границе. Наша ДНК – эта граница. А «мусор» – это и есть закодированная голограмма нас самих, нашего потенциала! Ты же читал работы о квантовом сознании.

Она откинулась на спинку кресла, чувствуя знакомое разочарование. Сколько раз они с Макаровым спорили об этом на семинарах, пока академическое сообщество не отвернулось от них? Она вдруг ясно вспомнила, как десять лет назад Леонид Иванович, тогда ещё полный сил, водил её, молодую аспирантку, по этой же лаборатории. Он ткнул мясистым пальцем в распечатку генома. "Смотри, Анечка, – говорил он, и в его глазах плясали озорные чертики, – мы как археологи, раскапывающие библиотеку. Только книги написаны на языке, который мы ещё не научились читать. А некоторые…" Он понизил голос до драматического шёпота, "…некоторые книги лучше не открывать. А то, как в том мифе – ящик Пандоры откроем.»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.