Связывающие вены

Он шагнул вперёд и ткнул мечом в ближайшее копьё, заставив его задрожать.

– Значит, ваше оружие – копьё ротатио.

Его голос был ровным, но каждое слово билось о стены, будто удар клинка.

– Трубка, насаженная на древко… вращение… зона смерти. Ваше копьё должно крутиться так, чтобы даже воробей не пролетел между вами и вашим противником. Хотите держать дистанцию? – он резко ткнул клинок в грудь другому ученику, оттолкнув его назад. – Держите. Хотите ударить? – Иероним сделал выпад, скользнув мечом вдоль древка, словно молния. – А когда вас атакуют – рычаг, мгновенная блокировка.

Он медленно выпрямился и почти с ленивым презрением закончил:

– Это и есть суть вашего стиля.

А потом резко вскинул меч, и его голос взорвал тишину, как гром:

– НО ЧТО Я ВИЖУ СЕЙЧАС?!

Учеников будто ударило холодом. Иероним шагнул в центр, рубанул по ближайшему копью так, что оно переломилось надвое.

– У половины из вас даже нет трубок! – он ткнул ногой обломок к их ногам. – У другой половины – ни одной руны ветра внутри!

Его смех был сухим и резким.

– Как вы вообще собирались сражаться? Или надеялись, что воздух сам станет вашим союзником?

Он склонил голову, почти шепча:

– Жалкие…

В зале повисла тишина. Никто не решался ответить. Сотни глаз следили за ним, но ни один ученик не сделал шага вперёд. Некоторые сжимали копья так сильно, что костяшки побелели. Другие просто опустили взгляд, избегая его взгляда, словно боясь, что один лишний вздох может стоить им жизни.

– Ладно, проехали, – сказал Иероним, разрывая молчание. Его голос был твёрдым, но в нём слышалась усталость.  – Говорите, что знаете про старика. И перестаньте дрожать, как будто вас выбросили на мороз.

Но никто не двинулся. Никто даже не выдохнул громко. Страх был сильнее слов. Казалось, что если заговорить – рухнет потолок.

И тогда из середины зала вышел один ученик. Худощавый, но с прямой спиной, он сделал шаг вперёд, словно пересекая пропасть между жизнью и смертью. Его голос дрожал, но в нём была сталь:

– Прошу вас… – он глубоко вдохнул, – я не знаю вашего имени. Но знаю одно: вы сильнее всех, кого я видел.

Он поднял взгляд, не скрывая ни страха, ни решимости. – Я пришёл в эту школу, чтобы стать сильным… но вижу, что эта школа ничему меня не научит. Я не могу стоять в стороне и смотреть, как сильный человек даже не взглянет в мою сторону.

Он склонил голову, сжимая копьё в дрожащих руках.  —Я не боюсь опозориться. Я боюсь остаться таким, как они.  – Пожалуйста… возьмите меня в ученики!

В этот момент зал будто замер. Одни ученики смотрели на него с ужасом, другие – с завистью, третьи – с ненавистью. А Иероним просто смотрел на смельчака – молча, холодно, как на ещё один чистый холст, на котором он решит сам, какие мазки поставить.

– Скажи, как тебя зовут? – спросил Иероним, сделав глубокий, медленный вдох. Его голос был ровным, почти усталым, но в нём скрывалась опасность.

– М-меня зовут… Талант, – дрожащим голосом ответил парень, стараясь не встречаться с ним взглядом.

В зале повисла тишина. Иероним посмотрел на него так, словно взвешивал каждое слово… а затем тихо усмехнулся.

– Талант…  – протянул он, будто пробуя имя на вкус. А затем раздался резкий, холодный смех. – Ха! ХА-ХА-ХА-ХА! Разве это не смешно?! Человек с именем  “Талант” , который полностью лишён  таланта!

Смех Иеронима был заразителен. Сначала несколько учеников робко хихикнули, потом весь зал взорвался.

– АХАХАХА, вот он, наш «великий Талантище»! – выкрикнул кто-то из угла.

– Хахах! Талант, кажется, твой «талант»… не прошёл проверку!

Смех усиливался, накрывая комнату, как буря. Парень сник, опустил голову и сжал кулаки, его плечи дрожали, но он молчал. И тут вдруг смех оборвался. Просто исчез.

– МОЛЧАТЬ.

Одно слово, произнесённое холодно, как сталь, разрезало воздух. Иероним сделал шаг вперёд, его взгляд стал острым и ледяным.

– Ничтожные капли… – произнёс он тихо, но так, что каждое слово прожигало зал. – Вы думаете, раз кто-то из вас слаб, это даёт вам право считать себя сильнее?

Ученики притихли, никто не смел пошевелиться. Иероним медленно поднял руку и направил палец прямо в грудь Таланта:

– Да, возможно, у тебя нет таланта, – его голос был холоден, но твёрд, – но это не делает тебя таким же, как они.

Он обвёл взглядом остальных.

– Даже человек, лишённый дара, может добиться большего, чем те, кто прячется за чужими спинами. Но только если он решит, что достоин.

В зале повисла гробовая тишина. Никто не смел ни дышать, ни моргнуть. Иероним задержал взгляд на Таланте ещё на мгновение, словно оценивая его, а затем резко развернулся и пошёл к выходу.

Его шаги гулко отдавались в зале, а ученики расступались, словно тени. На пороге он бросил взгляд через плечо и пробормотал вполголоса, почти себе:

– Бесполезно искать ответы среди этих идиотов… Лучше спрошу местных.

Иероним исчез за дверью, оставив за собой ощущение шторма, который смёл всё на своём пути.

– Ну, похоже, придётся несколько часов заняться рутиной… но это того стоит! – Иероним размял плечи, глядя на улицы деревни. – Тогда я смогу снова встретиться с этим мужи… хм… с этим дедом? Да, дед – звучит куда уместнее. Держись, старик, скоро я тебя одолею!

Он шёл по узким улочкам, выуживая из разговоров хоть крупицу информации о том, кого теперь считал своим главным соперником.

– Вы, наверное, говорите о Йовае? – отозвался один из местных, когда Иероним заговорил о «деде». – Он пришёл к нам несколько лет назад. Мы мало что знаем о его прошлом, но… многое изменилось с его приходом. Возможно, не для всей деревни, но для нашей школы – точно.

Иероним вскинул бровь.

– Понятно. Помог школе… А поточнее? Что именно он сделал?

Мужчина задумался, словно перебирая в памяти десятки деталей.

– Перечислить всё  сложно… Но главное – он привнёс сюда бесценный военный опыт. Видишь ли, ученики нашей школы редко доживают до славы. Многие погибают, не покидая этих стен. А те, кто уходил в мир, почти никогда не возвращались. Их стиль становился замкнутым, без развития. Они видели только свою школу – и больше ничего. Йовай изменил это. Он показал, как сражаются другие. Научил думать шире.

– Очень интересно… – Иероним прищурился. – Ладно, я, пожалуй, пойду.

– Если хочешь увидеть Йовая, – крикнул ему вслед собеседник, – ищи его у школы. Он часто сидит там, возле статуи. Сам же он её и воздвиг.

Иероним уже было собрался двинуться дальше, но обернулся:

– Думаешь, он примет вызов?

Мужчина замялся.

– Сомневаюсь. Скорее всего, нет.

– Почему? Лень? Или он просто не хочет марать руки?

– Если честно, мы не знаем. Он сильный… очень сильный. Но ходят слухи, что сюда он пришёл не просто так, а после… чего-то. Чтобы загладить вину. Может, поэтому он избегает боёв. Хотя… есть ещё одна причина.

– И что же за причина? – Иероним склонил голову, в голосе зазвучала ирония. – Не верю, что найдётся что-то весомое, способное заставить человека, посвятившего жизнь войне, просто бросить её.

– Это может быть связано с его вероисповеданием… хотя, правильнее сказать, образом жизни, – собеседник понизил голос, словно боясь, что кто-то подслушает. – Я не знаю, как это назвать. Но точно не западная и не восточная доктрина.

Иероним резко остановился.

– ПОДОЖДИ… ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ЧТО ОН ОТВЕРГАЕ—

– Нет-нет-нет! – мужчина вскинул руки, будто отбиваясь от невидимой опасности. – Я не это имел в виду. Слушай… Представь, что есть святые писания, целые религии – западная, восточная, неважно. Всё это про то, во что верить. А у него… другое. Это не вера в божественное. Это… – он замялся, подбирая слова, – это способ жить. Набор принципов. Законы, по которым ты выстраиваешь каждый шаг, полностью отрезавшись от мысли о богах. Он не один из “них”. Совсем.

Иероним хмыкнул, склонил голову набок.

– Фух… – он усмехнулся, но в голосе звучала сталь. – Поосторожнее с выражениями. Будь на моём  месте кто-то менее терпеливый – и ты, и Йовай уже были бы мертвы.

Мужчина нервно сглотнул.

– Да уж… – пробормотал он. – Слушай, если хочешь бросить ему вызов… сначала попробуй его понять. Я бы… я бы начал с чая. Не с клинка. Понял?

– Чай, значит… – Иероним развернулся, бросив взгляд через плечо. – Ладно. В следующий раз думай, прежде чем открывать рот.

– Да-да… – только и выдохнул собеседник, наблюдая, как Иероним неспешно уходит в сторону школы.

Пройдясь по узким улочкам деревни, Иероним прокручивал в голове всё, что только что узнал об этом старике по имени Йовай .

– Стоп… – он резко остановился и нахмурился. – Зачем я иду к школе, если мне сказали начать с чая?

Мысль зацепилась, разрастаясь, как чернильное пятно на бумаге.

– Это метафора? Аллегория? – пробормотал он, сжав пальцы на рукояти меча. – Да плевать. Даже если это аллегория, я начну буквально. Чай – значит чай. Если с первого раза не выйдет, буду пробовать снова. Пока не получится.

Он поднял взгляд на заснеженные вершины вдали.

– Но где, чёрт возьми, найти чай, достойный меня… и его?

Ответ пришёл сам собой – вместе с лёгкой усмешкой.

– Конечно, не здесь. В этой деревне вряд ли найдётся хоть один приличный травник. Значит… соберу всё сам.

В глазах Иеронима блеснула сталь, но не от клинка – от решимости.

– Даже если у меня нет таланта в этом ремесле… хотя я не знаю. – Он коснулся рукояти меча. – Йовай точно заметит моё мастерство, когда я буду срывать чай не руками… а клинком.

Он шагнул на развилку и выбрал путь к горизонту.

– Решено. Юго-восток. Подножье Олимпа. Там растёт “Белое Облако” – трава, которой нет равных в мире. И там же я найду глину… для сервиза, достойного подношения.

И, собрав все мысли в одно стремительное решение, Иероним отправился в новое путешествие – приключение длиною в несколько месяцев, ради чашки чая… и встречи с человеком, который может стать его врагом.

– Чёрт…  – выдохнул Иероним, проводя ладонью по мокрому лбу.

День тянулся вязко, как холодная смола. С самого утра – унылая рутина: раздобыть еду, проверить снаряжение, снова идти, не позволяя ногам замедлиться. Каждый хруст ветки под ногами звучал одинаково глухо, как повторяющийся аккорд в бесконечной, монотонной мелодии. Капли дождя, что стекали по лицу, казались не водой, а скучным штрихом на сером фоне дня. Всё было одинаковым. Бесцветным.

Усталость давила на плечи тяжелее, чем доспех. И мысль, что всё это – ради старого чудака, нелюдимого и странного, разъедала терпение, как ржавчина металл. Но он продолжал идти, не глядя по сторонам, вцепившись в одну-единственную цель, словно в спасительный штрих на чистом листе.

Голод, сбитое дыхание, боль в мышцах – это были просто грязные пятна на картине, которую он рисовал своим движением. Он ненавидел эти пятна, но знал: достаточно дойти до конца – и они исчезнут.

И тогда лес разверзся перед ним.

Шаг – и мир изменился.

Лес встретил его тишиной, густой и тягучей, как тушь, пролитая на рисовую бумагу. Солнечные лучи пробивались сквозь полог вековых елей, но не дарили тепла и цвета – лишь ложились на землю призрачными серыми мазками, тонкими, как след кисти каллиграфа.

Мох на камнях, казалось бы, должен был быть живым изумрудом, но в его взгляде он был лишь тусклой тенью, сплетённой в сложный узор. Всё здесь было чёрно-белым. Каждая сосновая игла, каждая сучковатая ветка выглядели не как часть леса, а как идеальная линия, выведенная на холодном холсте.

Его глаза, привыкшие разбирать мир на штрихи и формы, скользили по коре деревьев. Она казалась ему не древесиной, а шероховатой штриховкой углём. В полумраке у подножия гигантов лежал белый снег – резкий, чистый, почти режущий глаз контраст. Сквозь этот белый проступали силуэты тёмных, изогнутых ветвей, словно на старинной гравюре.

Для других это был лес. Для него – безупречная графика. Камни, ручьи, паутина на ветках – всё сливалось в единый замысел, в котором не было места живым краскам. Цвета для него существовали только в памяти. Алый – цвет удара. Золотой – сияние победы. Пока их не было.

Он шёл дальше, как художник, держащий  кисть над чистым холстом, зная, что первая капля краски будет решающей.

Но красота, что предстала перед его глазами, была обречена пасть. Рано или поздно. Иероним хотел верить, что ещё несколько мгновений сможет любоваться этим величественным, хоть и лишённым красок миром. Хотел задержать дыхание, замереть, будто пытаясь обмануть время. Но мир не слушал его. Мир никогда не слушал. И вместо “поздно” выбрал “рано”.

– Я же говорил тебе, не трогай его! – разнёсся грубый мужской голос из глубины леса, ломая хрупкое спокойствие тишины.

– Но он такой милый! Как я могла просто пройти мимо?! – отозвался женский голос, в котором звучало раздражение, смешанное с паникой.

– А-а-а… вот сейчас этот милый зверёк нас и сожрёт! Зачем я вообще согласился взять тебя с собой?! Лучше бы жил себе спокойно на промежуточном острове!

Их голоса летели по лесу, как камни, брошенные в гладь воды, вздымая круги эха. И за ними – рык. Глухой, пронзительный, разрывающий воздух. Он не был похож на звук, издаваемый зверем. Он был как раскат грома, несущий в себе древнюю ярость леса.

Иероним почувствовал, как сердце ударило быстрее. Он уже знал, что через секунду на поляну вырвется нечто – не одно, а трое: зверь и два глупца, которые посмели потревожить его.

Он не тратил время на удивление. Рука сама легла на рукоять меча .Камень, холодный и гладкий, был для него как линия на холсте, первая черта будущей картины.

И вот – трое силуэтов прорезали полумрак.

– Помогите нам! Мы не справимся с ним! – крикнул мужчина, захлёбываясь от ужаса, пока ноги несли его в сторону Иеронима.

Как только Иероним увидел их, взгляд автоматически начал разбирать каждое движение: стойка, дыхание, ритм шагов. Он оценивал их, как мастер оценивает учеников, – быстро, безжалостно. Но мысль оборвалась так же быстро, как появилась. Он закрыл её, как закрывают ненужную страницу.

– Неважно, кто они. Неважно, есть ли у них будущее. Даже если это два человека, совершенно лишённые смысла… моё решение останется тем же.

Иероним поднял меч.

Деревянный меч с каменным лезвием сверкнул в его сознании красным, словно само небо мигнуло предупреждающим светом. Красный пигмент – знак. Это значит лишь одно: сейчас – момент удара .

С глухим свистом клинок обрушился на зверя. Каменное лезвие, тяжелое, как целая гора, рвануло вниз, врезаясь в пушистую, казалось бы, мягкую морду существа. Вомбат был чудовищно огромен, шерсть делала его похожим на живой клубок снега, катящийся с горы.

Удар пришёлся в шею. И на мгновение Иероним ощутил, как лезвие рвёт плоть, почти достигает позвонков… Но тут что-то изменилось. Шерсть, мягкая секунду назад, застыла, словно превратилась в сплав стали и камня. Клинок застрял, как нож в мерзлой земле. Попробуй дёрни – и потеряешь руку.

– Чёрт… – прошептал он, чувствуя, как зверь напряг мышцы.

Времени не было. Иероним отпустил меч и оттолкнулся назад, скользя по снегу, будто на лезвии льда. И вовремя: белая лапа размером с мельничный жернов рухнула туда, где секунду назад стоял он. Снег взорвался, как пена волны, осыпая Иеронима ледяными иглами.

– Эй! Может, перестанете любоваться и поможете?! – крикнул он, не оборачиваясь, чтобы не видеть лиц этих двоих. Он не хотел читать их, не хотел оценивать талант. Сейчас это не имело значения.

– Ой, прости! Я так засмотрелась, что… – женский голос дрогнул, но быстро собрался. – У меня в рюкзаке сок огнецвета! Шерсть вомбата кажется мягкой, но если поджечь её, он точно сгорит! Выиграй нам время, мы нарисуем руну огня!

Она говорила быстро, захлёбываясь от спешки, пока Иероним уклонялся от очередного удара. Белая тварь рвала лес, как ветхий холст: каждая лапа – штрих, разрушающий пейзаж.

Он не ответил. Не было смысла. Слова не убивают зверей. Только сталь – или огонь. Иероним бросился в сторону, отвлекая чудовище, уворачиваясь от ударов, которые ломали стволы деревьев, будто сухие ветки.

Меч всё  ещё торчал в шее вомбата. Застрявший, бессильный. Иероним скользнул взглядом на рукоять. Если её коснется пламя – клинку конец. Но если не рискнуть, всё закончится хуже.

Нужно тянуть время. Нужно вернуть меч. Нужно выжить.

Несмотря на то что клинок остался в шее зверя, Иероним не испытывал злости. Наоборот – внутри пылал странный восторг. Как же редко выпадает шанс столкнуться с тем, что кажется невозможным. Эта тварь разрушала привычный порядок мира. И ему нравилось.

– А-а-а-ха-ха-ха! Думаешь, лишив меня клинка, ты уже убил меня?! – он почти выкрикнул это в белое чудовище, словно разговаривал с равным, пока пальцы уже искали другое оружие.

Левая рука выхватила из ножен изувеченный меч: лезвие было сломано, и теперь это походило скорее на обломок железа, тупой и уродливый. Правая сомкнулась на каменном ритуальном кинжале.

Он действовал быстро, будто время стало вязким. Клинок звякнул о металл: Иероним выковыривал крошечные камни из рукояти меча. Безобразные на вид, они были куда ценнее золота – руны огня. Каждая сияла слабым жаром, будто затаённым дыханием пламени.

Через миг остриё  кинжала полоснуло по коже его левой руки вскрыв вену. Боль пронзила его, но он даже не моргнул. Кровь хлынула потоком, как тёплый дождь на холодный снег, капая на руны. И тут же они зажглись – вспыхнули красным, будто загорелись глаза спящего зверя.

– У меня огненные руны! Кидай сок огнецвета!  – рявкнул он, швыряя пылающие камни левой рукой, с которой всё ещё стекала кровь.

Девушка замерла, ошарашенная ритуалом, но голос Иеронима отрезвил её. Она сорвала глиняный сосуд с рюкзака и с силой метнула. Сосуд разлетелся о белоснежный бок зверя, сок огнецвета потёк по шерсти, впитываясь в неё. Вомбат дернулся, почуяв чуждый запах… и через миг вспыхнул, как свеча на ветру. Пламя охватило его тело, поднявся алыми языками, словно пыталось дотянуться до неба.

Зверь взревел. Это был не просто крик – это была агония целой горы. Земля задрожала от его рывка. Он понял: конец близок. Но уйти просто так? Нет. Белая громада рванулась вперёд, превращаясь в живой пожар, стремясь раздавить Иеронима вместе с собой.

Именно этого он и ждал.

Кровь с его руки всё ещё капала на гарду меча. Камни на ней загорелись новым светом – руны воздуха, до этого молчаливые, ожили, откликаясь на жертву. Ветер поднялся, свистящий, режущий, будто само небо раскрылось над ним.

Иероним сжал обломок меча, чувствуя, как через него течёт сила. Он шагнул навстречу чудовищу, чьё тело горело, как раскалённая печь. Мир сузился до одного движения.

Взмах.

Ветер взревел вместе с клинком, превращая его в бурю из стали и воздуха. Рывок – и тупое лезвие стало смертоносным. Удар был настолько силён, что снег за спиной взвился белой стеной, будто само пространство содрогнулось.

Голова вомбата взлетела в воздух, оставляя за собой кровавый след, который мгновенно окрасился в огненный оттенок. Тело чудовища, охваченное пламенем, рухнуло на снег, издавая глухой треск горящей шерсти.

Иероним стоял посреди белоснежного поляны, тяжело дыша. В руке он всё ещё сжимал искалеченный клинок – теперь лишь жалкую тень некогда грозного оружия. С пальцев медленно капала кровь, падая на снег и распуская на нём алые цветы. Белый мир вокруг окрашивался оттенками смерти.

Холодный воздух леса хлестал лёгкие, каждое дыхание отдавалось болью. Казалось, сам мороз пытался вырвать остатки тепла из его тела, но Иероним не дрогнул. Он опустил взгляд на свою левую руку, всё ещё сочившуюся кровью, и, перехватив ритуальный кинжал за лезвие так, чтобы не пораниться, аккуратно начал разматывать окровавленный бинт, намотанный на рукоять.

Пальцы дрожали, но он довёл дело до конца, перевязав рану. Кровь перестала литься так щедро, но жгучая боль не утихла. Зато пришло странное чувство облегчения – словно с каждой каплей он отпускал часть тяжести, что давила на душу.

Тело горело от усталости, холод снега уже не был врагом, а скорее манящей постелью. Иероним позволил себе упасть на спину, расправив руки и ноги. Морозный покров принял его с пугающей нежностью. Он смотрел в небо, где сквозь серые облака проглядывали хрупкие лучи света. В этот миг мир казался прекрасным, несмотря на кровь и пепел вокруг.

Но тишину нарушил мужской голос, звучавший сзади:

– Спасибо, что спасли нас… Если бы не вы… я даже не знаю, что бы с нами стало, – в голосе слышалась смесь благодарности и стыда.

Иероним уже открыл рот, чтобы ответить, но прежде заговорила девушка:

– Да ладно тебе! Мы бы и сами справились, не будь ты таким бесполезным! Если бы рисовал руны хотя бы на несколько минут быстрее – этот вомбат уже давно горел бы, как пугало!

– Ну… возможно, ты и права, – проворчал мужчина, – но это не отменяет того, что нам помогли. Хоть поблагодари нормально!

– Что вы тут вообще делали? И каким образом на вас напал вомбат?.. – наконец вмешался Иероним, поднимаясь на ноги и окидывая обоих холодным взглядом.

– А-а-а?.. – мужчина протянул с недоумением, услышав внезапный голос Иеронима. – Кхм… простите, вы так неожиданно заговорили, что я на секунду потерял нить разговора. Вообще, мы с ней… э-э… альпинисты. Работаем на свой страх и риск: добываем редкие металлы. Хотели подняться на Олимп – говорят, там можно сорвать хороший куш. Но эта дура… – он ткнул пальцем в спутницу, – решила, что трогать дикого зверя – гениальная идея!

– Эээ? – девушка фыркнула и возмущённо уперла руки в бока. – Ты кому тут врёшь?! Я не «просто так решила»! Я читала, что шерсть вомбата настолько мягкая, что её используют в одежде высшего качества! А если убить его в момент, когда шерсть каменеет – она становится прочнее стали! Я лишь хотела проверить, правда ли это! Да и вообще… – она театрально вскинула руку, – мы так и не представились. Меня зовут Ока!

– Это не меняет того факта, что ты чуть нас обоих не угробила! – рявкнул мужчина, но тут же повернулся к Иерониму, приглушив голос. – Меня зовут Василий. И нет, моё имя нельзя сокращать! …Ой, это я о своём. В общем, как зовут вас? И… чем мы можем отплатить? Не люблю, когда мне помогают за просто так.

Иероним молча смотрел на них, не понимая, как они вообще дожили до этого дня. В голове вертелась лишь одна мысль: «Что эти двое вообще несут?..»

– Иероним, – наконец произнёс он. – Если честно, не знаю, откуда это имя, но мне говорили, что так называли в честь великого художника. Хотя это не важно. Если хотите помочь… найдите траву «Белое облако». Я пришёл сюда ради неё – хочу сделать первоклассный чай. Ну и глину найти не помешает. Всё-таки… – он устало посмотрел на них, – пить-то из чего-то надо.

В тот момент, когда Иероним закончил фразу, глаза Оки загорелись, будто в них вспыхнули искры.

– Вы говорите о той траве, что растёт у подножия Олимпа и маскируется под обычный снег? – в её голосе звучал азарт охотника, нашедшего след.

Иероним уже открыл рот, чтобы ответить «да», но его резко перебил Василий:

– Хватит ходить кругами! Если знаешь что-то – говори прямо! – он раздражённо махнул рукой. – Ненавижу, когда ты пытаешься подвести разговор к тому, что тебе интересно. Никто тут не хочет слушать сто страниц рассуждений о том, почему растение «любило луну в третьей фазе и солнечный угол ровно в сорок пять градусов», а потом выяснится, что оно растёт при девяносто!

– Бе-е-е… – протянула Ока, высунув язык, и скрестила руки на груди. – А когда ты начинаешь нудеть про климат островов – я тебя ведь слушаю! Ну ладно… – она вздохнула и резко сменило тон, – так уж и быть, сразу к делу. «Белое облако» не растёт у подножия! Это заблуждение из-за его названия и мягкого вкуса. На самом деле – это обычная на вид зелёная трава. И растёт она прямо здесь, в тайге возле Олимпа!

Иероним мысленно хотел сказать: «Разве есть разница, если этот лес всё равно у подножия?» – но сдержался.

– Вы похоже, разбираетесь в растениях и живности, – сказал он уже вслух. – Теперь, посмотрев на вас, могу сказать: у обоих есть талант.

– Хах! – Ока вскинула подбородок с довольной улыбкой. – Естественно! – будто услышала подтверждение очевидного факта.

– С травой всё ясно, – продолжил Иероним. – Но не знаете ли, где здесь найти глину? Желательно высшего качества. Не хочу, чтобы меня приняли за человека без таланта.

– О! Вот это уже по моей теме! – глаза Василия загорелись, и он чуть подался вперёд, будто готовился раскрыть тайну. – Считается, что на одной из высот Олимпа есть нечто, очень похожее на глину. Но это не просто глина – это вещество, которое образуется, когда Кецкулятор сбрасывает кожу. Представляешь? Десятилетиями она лежит под снегом, пропитывается холодом и временем, пока не превращается в смесь невероятного качества!