Связывающие вены

Он говорил с таким восторгом, что на мгновение казалось – Василий вот-вот полезет на гору голыми руками.

– Кецкулятор… – негромко обмолвилась Ока, но в её тоне прозвучал ледяной укол возмущения.

– А? – Василий моргнул и повернулся к ней. – Ты там что-то сказала? Или опять тебя что-то не устроило?

– КОНЕЧНО НЕ УСТРОИЛО!  – вспыхнула Ока так резко, что даже воздух в комнате словно дрогнул. – Как ты можешь сокращать имя одного из колоссов?! Имя существа, которое единственное в своём роде! Его зовут Кетцалькоатль! Что, трудно выговорить? Сокращать такое – это позор невиданных масштабов!

Она уже не говорила – тараторила с тем бешеным пылом, с каким проповедники на улицах вещают о конце света:

– Кетцалькоатль – это змея, покрытая отростками в виде жгутиков, которые выглядят как перья! И это не просто видимость – это перья ! От головы до хвоста – радужная мозаика! Раз в несколько лет он уходит в спячку в глубине водопада. И именно из-за него море, куда падает водопад, иногда сияет всеми цветами радуги! И ты… ты называешь его Кецкулятором?! Если уж язык не поворачивается сказать имя правильно, хотя бы зови его Кукульканом!

Василий закатил глаза так демонстративно, что это могло бы быть отдельным спектаклем.

– Аааа… вот опять ты за своё! – протянул он с раздражением. – Думаешь, я не заметил, как ты ловко ушла с темы разговора на то, что интересно тебе ?! Ну… ладно, может, мне это тоже интересно, но у нас вообще-то тут сэр Иероним сидит! Ему явно неохота слушать твои радужные проповеди!

Иероним, наблюдая за тем, как эти двое пикируются, невольно улыбнулся. В их перебранке было что-то… живое. Постепенно он начал понимать их динамику – как будто это была привычная игра, где каждый из них знал свою роль.

– Да ладно вам, – спокойно сказал он, чуть откинувшись назад. – Мне спешить некуда. А услышать что-то о колоссах? Никогда не скучно. Может, когда не найду себе достойных противников среди людей, кину вызов одному из них.

– О? Тогда я лучше расскажу вам об одном из колоссов. Он обитает не здесь, не на Пятом острове людей, а на Шестом, – с загадочной улыбкой произнёс Василий.

– Неужели ты бывал на Шестом острове? – Иероним приподнял бровь, в голосе проскользнуло любопытство.

– Не просто бывал, – гордо отозвался Василий. – В отличие от вас, я родился не здесь, а на промежуточном острове, между Пятым и Шестым. Так что мне довелось побывать и там, и там. И я знаю не понаслышке, какую силу таит в себе колосс, которого называют «Человеком с фонарём».

– Подожди… – Иероним нахмурился. – Человеком? Каким образом человек стал колоссом? Или это просто название?

Василий слегка усмехнулся.

– Вот в этом и загадка. Никто не знает, кто он на самом деле. С виду он похож на человека… только ростом шесть метров. Его конечности – жутко тонкие, словно в них нет ни капли плоти, одни кости, обтянутые кожей. А сама кожа – тёмная, мёртвенная, как у человека, замёрзшего насмерть в ледяной пустыне. Но самое странное – его голова. Точнее, то, что её заменяет. На шее у него висит красный бумажный фонарь. Ночью и на рассвете он светится мягким, тёплым светом, а узоры на нём образуют что-то вроде глаз. В руках же он несёт два других фонаря – синих, на длинных палочках. Это всё, что о нём известно. Но слухи говорят: он невероятно силён. А теперь… я пойду. Не терпится встретиться с ним лицом к лицу.

С каждой фразой Иероним всё шире улыбался. Наконец, не выдержав, он расхохотался, но тут же закашлялся от резкой боли в груди – холодный воздух обжёг лёгкие.

– Хах… хахаха… – он выпрямился, с трудом сдерживая смех. – Вот как… А я уже думал, что больше не найду себе достойных противников. Но ведь есть и другие острова! Спасибо вам двоим за такую ценную информацию. А теперь… я пойду.

Он развернулся, собираясь уйти. Ока и Василий переглянулись, а потом одновременно вскрикнули:

– Эй, подожди нас! – и бросились следом за Иеронимом.

– Ну и зачем вы побежали за мной? – раздражённо бросил Иероним, оборачиваясь на двоих, которые едва держались на ногах после изнурительной погони.

– Эм… ну… НУ как это – зачем?! – Ока тяжело переводила дыхание, но взгляд у неё был упрямый. – Мы вообще-то волнуемся за тебя! “Не терпится встретиться с ним”, говоришь… Так только смертники заявляют перед тем, как… ну, сам понимаешь!

Она попыталась придать голосу уверенности, но получилось скорее неловко.

Иероним хмыкнул, прищурив глаза.

– Если это была попытка обмана, то она… провалилась. Тебя даже ребёнок раскусит. У тебя нет таланта лгать.

– Чёрт… – процедила Ока, сжав кулаки.

– Ока… – раздался голос Василия, который, наконец, догнал их и согнулся, упираясь руками в колени. – Стоит оставить тебя на минуту, и ты опять несёшь чушь! – Он шумно выдохнул и выпрямился, посмотрев прямо на Иеронима. – Ладно, будь по-честному. Мы побежали за тобой, чтобы… использовать тебя. Да, использовать. Вот так.

Иероним замер, нахмурившись.

– Что?.. – слово сорвалось само, будто он не поверил своим ушам.

– Только не пойми нас неправильно, – поспешил продолжить Василий, подняв руки. – Мы не лезем в эти горы ради адреналина или ради денег. Нам плевать на это. Мы хотим… познать то, чего никто ещё не видел. Увидеть мир за пределами привычного. Это наша цель! А с твоей силой мы сможем… увидеть ещё больше. Открыть неизведанное!

Он замолчал, собираясь с духом, а потом добавил, уже твёрже:

– Да, мы хотим использовать тебя, но… не как оружие. Как ключ.

– Эй! Его шерсть твердеет не просто по его желанию! – выкрикнул Иероним, уворачиваясь от мощной лапы зверя. Его голос звучал в пылу не ярости, а исследовательского азарта.

– Ха-ха! Мы были правы, Ока! – перекрыл шум боя голос Василия. – Он не управляет процессом! Когда что-то касается его шерсти, в ту же секунду участок твердеет, как сталь!

Василий держался на расстоянии, достаточном, чтобы в случае чего прикрыть Оку… или броситься на помощь Иерониму.

– Поняла! – отозвалась девушка, лихорадочно выводя заметки в блокноте, даже не поднимая глаз. – Значит, у него есть нервные окончания, реагирующие на прикосновения. Стоит чему-то коснуться кожи – ближайшая шерсть мгновенно твердеет, блокируя атаку. Отлично! – она быстро зачертила пару линий. – Теперь проверим, сколько усилий нужно, чтобы сработала защита!

– Принял! – Василий выдернул из сумки несколько предметов – мягких и твердых. – Эй, Иероним! Лови! Не бей напрямую – просто кидай это в него! Проверим реакцию! – крикнул он, запуская вещи в сторону напарника.

Иероним хотел ответить «Понял», но слова застряли в горле. Он не имел на это времени. Да и… зачем?

Сейчас его захлестывало чувство, которое он прежде не знал. Цвет, доселе не запечатлённый в его сознании. Синий.

Это не было привычное удовольствие от битвы: противника он уже изучил. Не было это и радостью победы.

Это было… чистое наслаждение от самого факта действия. От движения. От того, что он делает хоть что-то. Пусть даже против слабого врага. Он улыбнулся. И шагнул навстречу.

В правой руке – холодный, шершавый каменный шар. В левой – мягкий, будто облако, шерстяной мяч.

Иероним выждал момент. Сердце билось ровно, почти спокойно, а вокруг всё будто растянулось. Он бросил – без замаха, без усилий, просто отпустил их в воздух. Камень полетел первым, затем шерстяной.

И… ничего. Вомбат даже не дрогнул. Ни одна волосинка не затвердела.

– Василий! – крикнул Иероним, отступая на шаг. – Он не реагирует! Ни на камень, ни на шерсть!

– Ока! – рявкнул Василий, обернувшись к девушке. – Похоже, дело не только в силе удара. Есть идеи?

Ока нахмурилась, лихорадочно пролистывая заметки в голове.

– Хм… возможно, влияет намерение? Нет, стоп… – она щёлкнула пальцами. – Василий! Передай Иерониму: пусть бросит мяч с вращением! Чтобы при касании он изменил траекторию!

– Иероним! – перекрыл шум боя Василий. – Крученый бросок! Смена угла в момент касания!

Иероним сжал шерстяной мяч, чувствуя, как в ладони проступает пот. Вдох. Выдох.

Резкий замах – и мяч закрутился, словно живая спираль. Он коснулся шерсти зверя и резко изменил траекторию, упав на землю.

В ту же секунду шерсть на боку Вомбата вспыхнула металлическим блеском, превратившись в стальные иглы.

– Сработало! – взревел Иероним. – Василий! Он активировал защиту!

– Понял… – начал было Василий, но Ока уже шагнула вперёд, глаза её горели азартом.

– Я всё вычислила. Иероним… убей его.

Время словно застыло. Это прозвучало легко, обыденно, но в ушах Иеронима звенело, как удар колокола.

«Убей его».

Слова, от которых мир вдруг стал прозрачным, словно стекло. Внутри не было ярости, не было жалости. Только холодная, чистая линия действия.

– Принял… – прошептал он.

Он рванул вперёд. Шерсть зверя мигнула сталью, но слишком поздно: Иероним уже знал, где его слабость. Там, где кожа была голой, без защиты.

Удар. Один.

Хруст костей под пальцами. Тёплая кровь брызнула на запястье, и зверь издал глухой, почти человеческий стон, прежде чем обмякнуть.

Тишина.

Иероним стоял над поверженным телом, глядя на красные пятна на своих руках. Почему-то ему показалось… они были не красные. Они были синие.

Цвет той странной, холодной радости, что наполняла его грудь.

– Ну и? – Иероним вынырнул из тумана напряжения, тяжело дыша. Руки были забрызганы тёплой кровью, которая уже успела потемнеть на коже. Он шёл к Василию и Оке медленно, с ленивой усмешкой, но в глазах всё ещё плясали искры боя. – Что вы там выяснили?

Ока, не скрывая гордой улыбки, подбоченилась и взмахнула пальцем, будто дирижировала этой победой:

– Ха-ха! Слушай и удивляйся, герой дня! – её голос дрогнул от возбуждения. – Я в начале думала: ну почему, чёрт возьми, его шерсть твердеет только при касании? Силы мало? Скорость удара? Нет! Всё оказалось гениально просто. Если объект в момент соприкосновения хоть на миллиметр меняет угол – значит, он живой. Для Вомбата это сигнал: «опасность!». Вот почему снег его не превращает в кусок железа, он же мёртвый! Понял? – она гордо вскинула подбородок. – Это же гениально!

Иероним замер, выслушав. Его лицо на миг стало каменным, скучающим, как у человека, которому подают вчерашний хлеб вместо пиршества.

– Серьёзно? – протянул он, растягивая слова, будто они были тяжелее воздуха. – Это… всё? Я ожидал чего-то… большего. – Он даже зевнул демонстративно, и только через секунду уголки его губ дрогнули, выдав хищную улыбку. – Но… признаю, было весело.

– Вот именно! – Василий хлопнул его по плечу, и в глазах его зажглись смешинки. – Я же говорил, что будет не зря. Видишь? Без тебя это было бы невозможно!

Иероним слегка склонил голову набок, и его улыбка стала шире – теперь в ней было что-то хищное, почти звериное.

– Ах вот как… Используете меня? – голос потемнел, обрёл стальной оттенок. – Ну что ж… – он сделал шаг ближе, и Василий на мгновение почувствовал себя под прицелом. – Теперь моя очередь вас использовать.

– Эээ?.. – выдохнули оба в унисон, растерянно переглянувшись.

Иероним с ленивой, почти кошачьей грацией развернулся к ним спиной и бросил через плечо:

– Вы поможете мне собрать сервиз… и заварить чай. Да-да, хватит стоять. Вперёд – на поиски «Белого облака» и… хм… части кожи кец… чего-то там.

– Кетцалькоатль!!! – взорвалась Ока, её глаза метнули молнии.

– Ага-ага… именно он, – Иероним отмахнулся, будто речь шла о пустяке. На его лице сияла довольная ухмылка.

Иероним уже почти не реагировал на их бесконечные препирательства. Спор между Окой и Василием напоминал вечный цикл – как ветер, что срывает листья, или ручей, что никогда не иссякает. Ока горячо доказывала, что искать «Белое Облако» нужно с запада, а Василий, нахмурив брови, упрямо твердил, что восток надёжнее и логичнее. Их голоса резали воздух, будто два лезвия, что скрежещут друг о друга.

Иероним же шёл молча, не меняя шага. На его лице читалась смесь усталости и скучающего презрения: он уже знал, что их спор не имеет конца. Всё это для него было не более чем шумным фоном.

– Ладно, хватит, – резко бросил он, останавливаясь так внезапно, что те чуть не врезались в него. Голос его прозвучал, как удар камня о металл. – Если вы такие умные – давайте сделаем проще. Разделимся. Вы идёте на запад, я – на восток. Через несколько часов встретимся здесь. Тот, кто найдёт траву, и окажется прав. Всё ясно?

Ока и Василий переглянулись, их спор оборвался, как обрезанная нить. Василий, однако, быстро взял себя в руки и протянул Иерониму странный, чуть шершавый на ощупь предмет.

– Хорошо. Но если ты вдруг найдёшь её раньше – используй вот это.

Иероним прищурился, беря вещицу двумя пальцами, словно боялся испачкаться.

– И что это за безделушка?

– Не безделушка, – серьёзно ответил Василий. – Это то, что мы, альпинисты, всегда берём в вылазки. Открой.

Внутри оказалось несколько стрелочек, тонких и почти невесомых. Одна мигала красным.

– Красная всегда показывает на нас, – пояснил Василий. – Если мы найдём траву первыми – она станет синей. А если найдёшь ты… просто нажми вот эту кнопку. Тогда мы всё поймём.

Иероним ухмыльнулся, захлопывая крышку с нарочитой небрежностью.

– Понял. Но сомневаюсь, что у вас вообще есть хоть малейший шанс обогнать меня.

И, не дожидаясь ответа, рванул вперёд, растворяясь в восточном направлении, будто его гнал сам ветер.

– Ха! Мы ещё посмотрим, кто проиграет! – выкрикнула ему вслед Ока, вскипая азартом. И тут же, не теряя ни секунды, она сорвалась с места, увлекая за собой Василия в сторону запада.

Их крики ещё какое-то время эхом отражались от скал, перемешиваясь с сухим шорохом ветра.

Холодный ветер хлестал в лицо Иеронима, с каждым рывком будто вырывая из него дыхание. Он бежал, не замечая, как снег и острые порывы воздуха обволакивают его, тянут к себе, запирают в ледяные объятия зимы. Вначале всё его тело пылало – надеждой, упрямством, внутренним жаром, который гнал его вперёд. Но тепло быстро ускользало, словно его высасывали невидимые пальцы. Секунда за секундой холод одерживал победу, сжимая Иеронима в своих цепях, пока он окончательно не почувствовал: он один. Совсем один.

– Вот так, – прошептал он, даже не замечая, что говорит вслух. – Опять остался один… Глупец. Зачем я вообще пытался с ними заговорить? Зачем думал, что смогу с ними подружиться? Всё равно через несколько дней я уйду, попрощаюсь, и их лица сотрутся из памяти, как следы на снегу. Забыть – это легко. А вот то чувство… тот цвет… синий… Я не смогу его повторить. И не смогу забыть.

Он замедлил шаг, позволяя дыханию вырываться клубами пара. Слова звучали как исповедь самому себе, как будто он разговаривал не голосом, а тенью внутри.

– С самого детства, с того момента, как я впервые понял, что я – это я… я видел таланты. Видел их во всём. Мне достаточно было взглянуть на человека – и я уже знал, кем он станет, что в нём спрятано. Достаточно было увидеть, как он машет мечом, или как водит кистью по холсту, чтобы почувствовать – да, вот он, дар. Даже тепло, оставшееся на предмете, могло сказать мне о том, кто его коснулся и что в нём скрыто.

Он сжал кулак, но тут же разжал его, бессильно опустив руки.

– Но за это я расплатился… пустотой. Я не вижу ничего большего. Весь мой мир – чёрное и белое. Предметы, люди, небо – всё мёртвое, лишённое цвета. Только талант вносит каплю яркости. Лишь он окрашивает картину мира.

Он посмотрел на свои ладони – и словно увидел их впервые.

– А в себе… я ничего не вижу. Ни капли дара. Даже не знаю, смотрю ли я на себя самого, или на какую-то пустую оболочку. И ведь смешно… я даже говорю о себе в третьем лице, будто я чужой для самого себя.

Его голос дрогнул.

– Весь мир – это полотно. Огромная выставка чёрно-белых картин, где лишь иногда вспыхивает мазок краски. Но я… я не мазок, не штрих, не даже капля воды, которой размывают контур. Я – холст. Тот, на чём всё это написано. Тот, от чьего лица зритель видит картину мира. Даже бог.

Он зажмурился и остановился.

– Но как и положено холсту… цвета у меня нет. Совсем нет.

Используя меч, каждый раз занося его над собой или противником, я словно пытался нащупать собственный край. Найти ту грань, где я, лишённый цвета и таланта, наконец-то увижу предел самого себя. Именно ради этого я и выбрал меч. Именно ради этого искал сильных людей – тех, чьё пламя могло бы разгореться рядом со мной. Я верил: если однажды встречу равного, то его талант, его яркий мазок станет и моей краской. А если окажется кто-то сильнее, и я смогу победить его в бою, то его цвет станет моей начальной точкой, первым оттенком, который наполнит пустой холст моей жизни.

Но годы шли, и я не встречал никого, кто сиял бы так, чтобы ослепить. Никого, чья сила могла бы заставить меня дрогнуть. Все казались блеклыми, тусклыми, лишёнными того самого света. Я начал верить, что мир и вправду мёртв, и лишь я сам вынужден быть его холстом.

И всё же теперь… всё изменилось. Истина, в которую я вцепился, наконец треснула. Я встретил человека, сильнее меня. И эта встреча – не конец, но начало. Начало моего пути.

Я уже почти шептал эти слова самому себе, когда вдруг услышал тихий звонкий треск в кармане. Словно сердце чужое бьётся рядом с моим. Я достал вещь, оставленную мне Василием. Раньше она была тёмно-серой, почти чёрной, а теперь стала серой, светлее, словно в неё проник отблеск надежды.

– Похоже, я слишком увлёкся разговорами, – выдохнул я с кривой улыбкой. – Надо спешить назад.

Собрав остатки сил, я рванул вперёд, обратно – туда, где меня ждали Ока и Василий. И холодный ветер, что прежде казался тюремными цепями, теперь хлестал лицо уже как вызов.

– Ну и кто теперь победитель, а кто проигравший? – с самодовольной ухмылкой протянула Ока, скрестив руки на груди.

– Да-да, ты победила, Ока, поздравляю, – с ленивой усмешкой ответил Иероним. – Можешь хоть медаль себе повесить.

– А вот и повешу! – фыркнула она, приподняв подбородок так, будто уже чувствовала на груди воображаемую награду.

– Эй, эй! – вмешался Василий, явно не желая мириться с её наглостью. – Почему это только Ока победила? Мы же вместе были в одной команде!

– Ты что, совсем глупый, Василий? – вскинула бровь Ока, её глаза сверкнули. – Забыл, что я с самого начала играла за восток, а ты за запад? А “белое облако” мы нашли именно на западе. Значит, выиграла я!

– Это вообще нечестно! – вспыхнул Василий, топнув ногой. – Мы с тобой были в одной команде, и именно я первый его заметил!

– Ничего не знаю! – резко отрезала Ока, картинно отвернувшись. – Сам виноват, что решил искать за мою команду.

– Но… но ведь это же Иероним распределил нас… – почти жалобно пробормотал Василий, ссутулившись, будто признавая поражение.

– Ладно, – наконец вмешался Иероним, подняв руку, чтобы оборвать спор. Его голос был ровным, но твёрдым. – Хватит бесполезных пререканий. Нам нужно думать о деле. Я решил, что больше нет смысла тратить время на поиски чешуек кец… колосса. Вместо этого я собрал обычную глину. Вы знаете, как её правильно обжигать?

При упоминании имени колосса Ока замолчала, её взгляд мгновенно изменился: дерзость и лёгкость вмиг уступили место сосредоточенности. Она внимательно, почти пронзительно посмотрела на Иеронима, словно пыталась прочесть его мысли.

– Да вроде всё просто, – первой нарушила паузу она, уже более серьёзным тоном. – Сначала сырой глине придаёшь форму – хоть чашки, хоть тарелки. Потом обжигаешь огнём, и в конце лучше раскрасить краской. Это займёт немного времени.

– Давайте тогда начнём с формирования, – сказал Иероним, положив на стол кусок глины. – Но в каком стиле делать сервиз? В западном или восточном?

– Думаю, стоит выбрать восточный, – после короткой паузы произнесла Ока. – Всё-таки чай из Белого облака – зелёный, а не чёрный.

– Значит восточный, – спокойно кивнул Иероним. Его пальцы уверенно утонули в мягкой глине, и почти сразу движения стали чёткими и размеренными, будто он и правда делал это не в первый раз.

Ока нахмурилась, глядя, как грубый ком в его руках постепенно обретает форму чаши.

– А что, если он развалится? – неуверенно спросила она. – Мы ведь даже не знаем толком, как работать с глиной.

– Глина не развалится, если руки понимают, что делают, – пробормотал Иероним, сосредоточенно прищурившись. – А если даже чего-то не хватит, руны огня удержат форму.

Его голос звучал спокойно, но в словах чувствовалась скрытая уверенность, словно он точно знал результат. Через несколько минут перед ними уже стояли аккуратные чашки и маленький чайник, их поверхности были гладкими и симметричными.

– Это… – Ока прижала ладонь к губам, не веря своим глазам. – Они идеальные…

– Просто невероятно, – добавил Василий, разинув рот. – Как будто ты всю жизнь этим занимался!

Иероним ничего не ответил сразу. Он лишь достал кинжал, и холодное лезвие блеснуло в свете солнца. Быстро, почти буднично, он полоснул себе ладонь. Красные капли упали на руны, и в тот же миг они вспыхнули ярким светом, пробежав по линиям узора, выгравированного на полу.

Ока вздрогнула, но не отводила глаз. Василий же, наоборот, чуть попятился, наблюдая, как глина под пальцами Иеронима засияла мягким светом и начала стремительно каменеть. В комнате запахло раскалённым камнем и чем-то горько-железным.

Прошло несколько минут, и сияние утихло. Сервиз стоял перед ними в почти завершённом виде: ещё тёплый, но уже прочный, словно его обжигали в настоящей печи.

– Ну что? – наконец произнёс Иероним, взглянув на них с лёгкой, почти хищной усмешкой. – Неплохо для "человека, который не разбирается в глине", верно?

– Это… как чудо, – едва слышно выдохнула Ока.

Иероним пожал плечами, будто всё это не стоило усилий.

– Всё, что создано руками, – искусство. А мы только закончили с обжигом. Теперь впереди самое интересное, – он положил на стол кисти и маленькие флаконы с красками. – Будем раскрашивать.

– Эм… Иероним, – протянул Василий, наклонившись к столу и недоверчиво глядя на разложенные баночки, – а почему у тебя с собой краски? И ещё… почему половина из них одного и того же цвета?

– Никогда не знаешь, что пригодится в будущем, – спокойно отозвался Иероним, даже не поднимая глаз. – Вот и ношу с собой. Но признаюсь честно, сам не заметил, что половина оказалась одинаковой.

– Ладно… – пробурчал Василий, недовольный тем, что ответа толком так и не получил.

Несколько десятков минут прошли в тягучей, почти убаюкивающей монотонности: кисти шуршали по глине, тихо постукивали чашки, изредка кто-то вздыхал или ругался сквозь зубы.

– Ааааа!.. – вдруг простонала Ока, прижимая одну руку к виску, а в другой сжимая кисточку и ещё недокрашенную чашку. – Я никак не могу передать этим… этим куском дерева всё изящество Кетцалькоатля! Почему, когда я пытаюсь нарисовать его радужное перо, выходит какая-то унылая чешуйка, как у самой обычной змеи?!

– Может, попробуешь нарисовать что-то другое? Или придумай свой узор, – раздражённо отозвался Иероним, которого её крики уже изрядно утомили. – Только, ради всего святого, перестань орать. Работать невозможно.

– Нет! – вспыхнула Ока. – Я хочу именно его! Это должен быть дорогой сервиз, понимаешь? А рисунок одного из колоссов – вот то, что сделает его по-настоящему ценным! Да и вообще… что ты там сам нарисовал? – Она, не дожидаясь ответа, сунулась носом к чашкам Иеронима.

– О? – глаза её округлились. – Откуда у тебя такой красный цвет? Тут ведь точно нет такой краски! Специально для себя припрятал, да? Ах, какой же эгоист! Ты только посмотри на него, Василий, решил скрыть краску от нас!

– Вообще-то это не краска, Ока. – Голос Иеронима прозвучал сухо, как будто он заранее знал, что последует дальше.

– Даже не пытайся оправдываться! – с торжествующей интонацией выпалила она, будто только что разгадала древнюю тайну. – Если это не краска, то что тогда?

– Это моя кровь. – Иероним сказал это так буднично, словно речь шла о воде из кувшина.

– Фу-у-у! – передёрнулась Ока. – Ты мерзкий, Иероним! Зачем пачкать чашки своей кровью?! Ты же сам потом из них пить будешь!

– Я просто хотел увидеть её цвет. – Он наконец поднял взгляд, и в глазах его мелькнуло что-то странное: усталость или тоска. – Я ведь не вижу ни цвета своего тела, ни цвета своей крови. Подумал… если использовать её в рисунке, если в нём будет хоть крупица таланта… то, может быть, я наконец увижу свой собственный цвет. Хоть частицу себя.

– Оправдания не принимаются! – резко перебила его Ока, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Ты всё ещё мерзкий, как был. Только теперь ещё и безумный! У тебя явно проблемы с головой!