«Дай, Джим, на счастье лапу мне…»
(С. Есенин)
I
Однажды, получилось так, что внутри чёрного вывернутого свитера, на маленькой голубой мухе, летающей вокруг его тёплой, бело-желтой дырки, на тундровом, лесо-мохнатом крокодиле северной Евразии в промышленном, дымно-глухом городке, на полуголом рыже-осеннем дереве в волосато-зелёной обочинке у тротуара было зашифровано следующее собачье сообщение:
«Здроуствойте, увоужаемое общество собак. Меня зовоут… точнее полаивают и ещё иногда погавкивают Собакой Качалова или проусто Качаловым. То есть – так меня зовут – Качалов. Наупоуваю, вы поняли, и на этом не боуду осоубенно нажимать. Держу лапу, вы будете не по-собачьи удивлены, увидаф меня в вашем лысом, серо-линяющем деревянными хвостами к реке и немноуго пустынном районе. Не обижайтесь, но он мне навевает поучемуто какоую-то оудинокую пустырную пустоуту. В это время я согласно Неписаному Нигде Закону сразу же начинаю выть, и уже готовлюсь встретить кого-то из ваших.
….Из ваших? Да – из ваших…. Вот поэтому-то и решил оставить ва-вам это быстренькое короткое послание, под этой тоненькой лесной корячкой, чтобы вы не дюже лаяли на меня, не рычали и не бросались сразу в доугонку, когда заметите.
Чую, вы наверно, захотите проунюхать, отчевоу меня так зовоут. Штука в том, что я и сам до конца не знаю со мной ли это было или нет, а иногда и вообще не могу понять, забыл я этот случай или до сих пор ещё помню, или его помнит ещё кто-то другой. Так вот, собака зарыта в том, что в районе, где я раньше жил, был один старый барбос, – Джим, и он умел понимать буквы. Как-то раз один из прямоходящих (полицейский) принёс мне еду, а она была в свертке. Мясо я съел, а когда Джим взял в зубы свёрток, оказалось, что там стихи… Одного поэта-пса. Про вот эту вот собаку. И тогда Джим показал мне носом, что так меня и будут звать, Собакой Качалова, потому что мне носили обеды в вырванных страницах из книги собачьих поэтов. Воубще, Джим был очень заковыристым и даже рассматривал те листки через битые намордники для глаз, и обнаружил, что они были смяты и содержали капли соленой воды. Что же до самого Джима, то насколько он был со мной откровенен, из его гормонов я смог заключить, что судьба его сложилась довольно трагично. Всю жизнь по сути он прождал кого-то, кто так и не пришел. Он так и умер, никого не дождавшись… Но в последние его годы я ухаживал за ним, облегчая его страдания.
Вам, наверно, будет интересно вдохнуть, как же я попал в ваш район. Т.е. на вашу территорию. Откуда я взялся и на что хорошее при этом надеюсь. Тут могу сразу обрадовать всех бездомных, бродячих и потерявшихся – я тоже бездомный. Как говорил Джим, я таким и родился.
–Если вы домашние и вышли погулять, извините, это не к вам. Просто пройдите мимо.
Моя мать, дворняжка, была из бездомных, а отец считался вольноотпущенником. [Никого из диких Джим не упоминал, так что я не из диких.] Насколько я знаю от самого Джима, отец ещё щенком отличался очень свободолюбивым, мохнатым духом, из-за чего вскоуре после моего рождения оставил нас с матерью и ушёл с шайкой бродячих, вечно-воющих донских псов. Хотя мать и любила, и ласкала меня по мере сил, как могла, одной ей все-таки было очень тяжело. И вскоре после этого, взвесив все за и против, ей пришлось подчиниться зову эпохи – и меня оставить.
Она убежала за автомобилем, когда мне не было ещё и 18-ти дней, и должен сообщить фам, что автомобиль этот был автомобилем революции. Открою вам секрет, уважаемые собаки, но когда ваши друзья-хозяева берут в руки какую-нибудь палочку или шарик, вертят перед вами, а потом бросают так, что вы не можете ее нигде найти. А затем видите у них в руках очень похожую новую палочку или шарик и думаете, откуда же у них взялось столько похожих шариков?.. Так вот, уважаемые собаки, очень часто бывает так, что ваш хозяин-прямоходящий вообще никуда эту палочку не бросал, а вы все равно будете бегать за ней и ничего не сможете с этим сделать.
Тоже случилось и в нашем тихом районе во время революции. О ней из газет мне читал Джим, но вскоре я и сам заметил. В один момент на туманных улицах города то и дело стали появляться собаки с бирками на ушах. Одни из них – были синие. Другие – жёлтые. Это я о бирках. Возможно, был ещё какой-то цвет.
Если вы откроете собачий словарь и найдёте там слово: «революция» – вряд ли это вам как-нибудь сможет помочь.. я цитирую, насколько помню, слова Джима из газеты, – революцию можно только почувствовать.
Должен признаться, я тоже сначала удивился появлению этих бирочных псов. Они появлялись как правило ранним утром на тротуарах людных дорог, небольшими кучками по 2-3 собаки, свернутыми в комок. Сначала, поскольку утра эти были не виляя хвостом морозные, насквозь леденящие душу до самых костей, я думал они улеглись здесь специально, на какое-то тёплое место. Может, трубу прорвало или «прямые» придумали какой-то новый источник тепла, или ещё что-то, чего я не знаю. Короче. Я даже пытался пару раз туда к ним влезть. Троеточие…..
А пока сообщу ещё немножечко о себе. Все-таки, при встрече со мной, вам в первую воучередь будет важно, что я сам по себе за пёс. Хотя уверяю вас, события о которых я начал писать ниже, вскоре могут затронуть буквально каждого, каждого из вас. Кроме Джима, с моим районом у меня ассоциируются ещё две собаки. К сожалению, не могу похвастататься тем, что я их помню. Но я точно знаю, что они просто были – где-то в моей генетической летописи. Должен признаться, что бездомная жизнь – это полный помой т.е. в прямом смысле – приходится и кушать всякий мусор, и все время чешется и хочется помыться. Такую жизнь с щенячества мы вели с моими друзьями – самыми близкими для меня. Пунделем и Челкой, хотя последняя стала для меня больше, чем друг. Несмотря на мое в целом щисливое щенячье детство у меня уже тогда было очень много болезней бродячих и бездомных животных (БББЖ). У меня были блохи, вши, клещи, клопы, гниды, плешь, сухая лапа… зубной камень, всякие, надеюсь, доброкачественные шишки, набушки, бородавки и папилломы. Моя шерсть была похожа на старую, потрепанную меховую куртку или порватый застывший ковёр.
На фоне всего этого особенно ужасно выглядели собачьи сообщения тех лет о том, что весь наш счастливый город захлестнула вспышка лошадиного бешенства. Сначала болезнь затрагивала в основном пожилых зверей, но потом переключилась и на молодняк. Старая часть крупного рогатого скота (КРС) попыталась обезопасить себя голубыми намордниками т.к. прошёл такой феромон, что из-за высокой заразности эпидемии «прямые» (братья ваших друзей-хозяев) будут усыплять всех больных животных без суда и анализов прямо на месте.
В таком суматошном сплетении ароматов все твари нашего города пытались запастись бумажными грамотами, подтверждающими отрицательный анализ на бешенство, который единственный мог спасти жизнь. Мы с Пунделем тогда еще были щенятами, но все же события затронули нас до такой глубины костей, что уже подростками мы были вынуждены начать искать себе такие свидетельства, и поскольку, как у бездомных, средств на такие анализы у нас не было, нам приходилось по сути подделывать старые грамоты разных чужих собак, выброшенные на помойку. И поскольку, как вы знаете, за этим тогда строго следилось, мы все время рисковали попасть в руки санитаров-«прямых».
Каждый вечер, особенно если легко удавалось уйти, Пундель наливал чашку пенной дождевой воды из лужи и начинал во все тяжкие бранить «прямых». Иногда к беседе присоединялся и Джим; я обычно в это время следил за Челкой. Пундель в это время часто вспоминал свою мать-щениху: «боись “прямых” – говорила она – они отравили тётю Белочку и оставили дядю Мурзика лежать кверху пузом на перекрёстке (его семья была дружна с котами)».
Он не любил «прямых» (ещё иногда «длинных») и считал их врагами, которые хотят захватить мир собак и сделать из нас рабов.
«Все “длинные” преступники – рычал Пундель – начиная от Хамелеона до Бульдога Киллера, и особенно Соединённые Ушаты и Веники – они там вообще парятся в банях все время, а теперь ещё и хотят сделать из нас колонию строговоу режима, чтобы мы жили как в тюрьме».
«Ты и так живешь как в тюрьме» – бурчал Джим.
«Они хотят захватить наших женщин и щенков!»
«Зачем?»
«Потому что мы лучше».
«О, Пёс! я не могу это слушать, съешь свою пасть!»
Джим обычно замечал Пунделю, что тот стал жертвой собакализации. И из-за этого делит мир на запад и восток. Что он, как и все низкорейтинговые животные (самцы) перекладывает свои амбиции на вождей. А те используют его в своих корыстных целях.
Пундель в это время обычно брал небольшую паузу, добавлял пены в стакан и говорил, что пусть даже и так, но это все равно лучше, чем хозяин-вражина-прямоходящий.
«Неужели ты не чуешь, баран? Что это звери – гнильё, ни в одной конуре мира нету такого, чтобы пса, создающего блага тебе и другим, даже никто ни разу не пожалел, чтобы плевали ему прямо в харю! дурачили… Да, было много собак-вождей, много… и рано или поздно они показывали своё истинное рыло. Но у нас в стране даже не самых лучших из них считали выдающимися… тогда как я знаю, а я знаю точно, большинство среди них были те ещё черти. Это были единицы, понимаешь, чувствуешь, чем пахнет?, которые действительно о ком-то думали. Но даже и из того большинства чертовых собак… Даже одна из них была лучше тысячи таких как ты, гав… гав, гав… балоболов, которые сидят вот так вот и трындят: тра-та-та-та-та-та-та!… Мы бы не котировались даже за ухо, понимаешь?, за коготь одной такой псины – 50 из нас! сотни…
«Хорошо! если эти твои вожаки самые лучшие, почему я сижу тут на улице и пью пену? а они греются в особняках этих длинных гадов!?»
И так далее. Беседы продолжались обычно довольно долго. Меня удивляло чаще всего то, как Джим, дожив уже до своих преклонных лет, умудрялся говорить Пунделю такие грубые слова, как «баран», ну и дальше вы ещё сами слышали, как он, будучи уже даже глубоким стариком, не научился считывать эмоции других собак.
Но что для меня было самое странное в этом споре, так это то, что я просто понять не мог, как Пундель и Джим, говоря о собачих вождях и «прямоходящих», даже ноточки аромата и не имели о существовании в этой жизни ещё каких-либо других сфер. Тогда как сферы эти на протяжении многих и долгих лет буквально росли и вызревали, струились своими дарами прямо у них под носом. Я веду речь о глазных сферах Челки. Со временем, я стал замечать, что они обладают для меня каким-то особенным притягательным воздействием.
