- -
- 100%
- +
© Евграф Жданко, 2023
ISBN 978-5-4490-2289-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Поэмы
Запахи
(физиологический триптих)
Картина первая
Апрельский вечер над селом смежает вежды,Закат багровый проводив за горизонт,И чудный купол в блёстках искорок надеждыНад миром дольним раскрывается, как зонт.Прохладой веет от земли, ещё хранящейВ ложбинках с талою водой последний снег,Но полон воздух уж той свежести пьянящей,Что предвещает первый тоненький побег.Белёсый дым, как скатерть, стелется повсюду,Напоминая Млечной россыпи туман,Воображения похожий на причуду, —Туманной памяти белёсый океан.Костры дымят во всех соседних огородах,Сжирает пламя с аппетитом старый хлам:Всё, что копилось в сараюшках год от года,Свой век «вещественный», чадя, кончает там.И я, мальчонка в старой латаной куртчонке(такой, каким не быть мне больше наяву),Шарашусь по двору, похожий на зайчонка,И жгу сухую прошлогоднюю траву.Мне десять лет, я чист, как белая страницаТетрадки школьной, хоть к рукам пристала грязь,И в саже рожица, и вечно нос сочится,И на болячке над губой желтеет мазь.Какое счастье для меня того, былого, —Возиться с пакли клоком, смоченным смолой,Огонь направить с одного конца, с другого,Раздуть пожар иль притоптать его ногой.Мальчишка милый может целыми часамиСмотреть с серьёзным выражением лицаЕго безоблачно-невинными глазамиНа то, что гибнет, возрождаясь без конца.Стеблей пожухлых, бледных тесные сплетеньяСгорают с треском, как заветная мечта;В огне, не знающем ни слёз, ни сожаленья,В прах превращаясь, исчезает красота.И вслед за нею по крупице исчезаютОчарование ребячьей простотыИ чистота, а на их месте проступаютСовсем иные – грубошёрстные черты.• • • • • • • • • •Исчезло всё, лишь запах дыма как-то чудомОстался в памяти, и больше ничего…Белёсый дым, который стелется повсюду,Родной до боли запах детства моего.Картина вторая
Горбатый скрепер с тупорылою кабиной,Взревев надсадно, завернул за поворот;Так Змей-Горыныч в песне сказочной, былиннойТрёхглавой тучей отправляется в полёт.И долго в воздухе стоял особый запах —Мотора дизельного едкой гари дух;Сквозь чёрный дым летел и оседал на знакахДорожных белый-белый тополиный пух.Мне этот запах вновь напомнил о чужбине,О мутном времени казённого житья,О двух годах, прошедших в пошлости, рутине,Зубовном скрежете страдающего «я».• • • • • • • • • •Субботний день, пехотный полк в версте от Чешки1,Весенним залитый моравским солнцем парк2,Тщедушной травкой прорастающие плешки,Металл, лоснящийся от масла, точно карп.Мотострелковый полк готовится к проверке3:Все что-то красят, пилят, бьют, метут, трясут,Шлифуют, штопают, стригут, снимают мерки,Куда-то что-то, увязав в тюки, несут.В углу, у бокса, что прогнившею громадойС дырявой крышей прислонился к ПМП4,Солдат-механик с непечатною руладойЗаводит час безрезультатно БМП5.Стартёр визжит, жужжит, а толку никакого:Аккумулятор сел? Забился БЦН6?А может, кабель заменить на целый, новый?…Молчит движок, хоть кровь ручьём пускай из вен!Снимает грязный шлемофон механик с матом,Из люка ловко выбирается на свет,Идёт к соседней БМП: «Алё, ребята,Шнура для «внешнего»7 у вас, случайно, нет?».Нашёлся шнур, машины им соединилиВ одну простую электрическую цепь…Минута-две, и дружно, враз замолотилиВ цилиндрах поршни, как в руках умелых цеп.Слезоточивой и удушливой завесойОкутал всё вокруг машины чёрный смог,Настолько тяжкий, что от собственного весаПодняться выше, в небо, он уже не мог.Картина третья
Слова любви уйдут, подобно каплям влаги,Сквозь лет зернистый очищающий песок,Оставив тихо на листе простой бумагиДесяток грустных, обрамлённых рифмой строк.Слова любви – минутный всплеск слепого чувства,Как и минутная иллюзия весны,Минутный слепок с грёз минутного искусства,Минутный голос среди вечной тишины.Как только сказаны, они свой смысл теряют(слова несказанные лишь хранят его);Но как же всё-таки от них сугробы таютВ душе холодной и не ждущей ничего…• • • • • • • • • •Она была совсем обычная девчонка:Лицо приятное, но без особых черт,Дырявый свитер, старомодная юбчонка —Всё заурядно, как надорванный конверт.В толпе студийной краснощёкой молодёжи8Она росла, как бледный, слабенький цветок,Не выделяясь ни здоровым цветом кожи,Ни стройной порослью прямых и тонких ног.Увы, единственным, что резко отличалоЕё от стайки артистической подруг,Был запах лошади, который источалаОдежда в сгибах плечевых девичьих рук.Перегоревший, застарелый запах пота,Намёк на деятельность скрытую желёз,Настолько сильный, что ломилась в глотку рвота,Бил то и дело в мой брезгливый, нежный нос.Кто знает, может, я бы так и не заметилЕё простого и неброского лица,Когда бы случай ненадолго не приветилИ не согрел бы наши бедные сердца…• • • • • • • • • •В тот вечер в студии мы красили поделки:Вовсю готовились к премьере. Шум и смехСопровождали наши полупосиделки.Все предвкушали неминуемый успех.Я, как и все, в тот вечер искренне смеялся,Загнав привычный сплин на дно души своей;Ко всем девчатам, как репейный цвет, цеплялсяИ, наконец, устав, уселся рядом с ней.• • • • • • • • • •Лицо, похожее на тусклый день осенний,На мозглый воздух, весь пронизанный дождём;Во взгляде капли нет тепла – ожесточенье,Неслышный стон, глухая боль застыли в нём.В стекляшках глаз её холодных отразилисьМоё безверие, мой измождённый дух…Вопрос, ответ, ещё вопрос – разговорились,И что молчало как-то высказалось вслух.Немая скорбь, в груди носимая глубоко,Вдруг поднялась со дна безудержной волной.И стало нам не так на свете одинокоУ края бездны нашей жизни сволочной.• • • • • • • • • •Я знал: ничем, увы, не кончится в двух душахМинутной нежности болезненный прилив,Ибо реальность и безверие задушатСвоей железною рукой любой порыв.Но я хотел любить, натура умоляла:Тепла, хоть капельку отрадного тепла!Всё существо от одиночества устало,И сердце стало холодней куска стекла.Вот так же самка, как её приходят сроки,Слезами давится: хоть сдохнуть, но рожать!А невозможность всё высасывает соки,И всё приходится всю жизнь чего-то ждать…• • • • • • • • • •Я ей писал в стихах о том, что дух мятежныйНаружу просится из плотского гнезда,О том, как свет свой шлёт мне иллюзорно-нежныйПорой вечерней одинокая звезда.Я ей писал, что мы две капли, обречённыхНа неслияние безжалостной судьбой, —Два существа, несчастных, бедных и никчёмных,С отяжелевшей от досады головой.Она читала их без тени восхищенья,Скупые строки тех безрадостных стихов,И обнажала на какое-то мгновеньеВ награду жёлтый ряд прокуренных зубов.И только раз её глаза огнём блеснули,Всю чистоту продемонстрировав свою, —Когда мои ей губы на ухо шепнули:«Наташенька, я… я тебя люблю».О Боже, как же детски, трогательно-милоОна уткнулась носом-кнопкой мне в плечоИ недоверчиво, чуть слышно попросила:«Ещё, пожалуйста, скажи, ещё, ещё…».• • • • • • • • • •Остыв, уходит сквозь песок по капле влага,Звучат слова, в звучанье том теряя смысл.Но сохранит в безмолвье строк скупых бумагаМинутным чувством нежно тронутую мысль.Мираж поблёк, исчез, пропал за поворотом;Он не вернётся, как ни плачь, как ни зови.И только в памяти живёт тот запах потаКак символ слёз несостоявшейся любви.***Запахи, запахи, болью живущиеГде-то на дне в подсознанье моём,Грустью о чём-то мне душу гнетущие,Грустью-тоской неизвестно о чём.Запахи, запахи ветреным вечером,В утреннем свете грядущего дняМучат меня невозможною встречею,Призрачным прошлым дурманят меня.4 – 15 апреля, 1988г. ОмскПримечания
1 Русифицированный обиходный вариант названия г. Ческа-Тршебова в Восточно-Чешской области ЧССР, находящийся в употреблении у русскоязычного контингента советского военного поселения. – Е. Ж.
2 Имеется в виду парк бронетанковой и автомобильной техники войсковой части. – Е. Ж.
3 В Вооружённых Силах СССР дважды в год (весной и осенью) проходят инспекторские проверки боевой готовности. – Е. Ж.
4 ПМП – полковой медицинский пункт. – Е. Ж.
5 БМП – боевая машина пехоты. – Е. Ж.
6 БЦН – большой центробежный насос двигателя БМП. – Е. Ж.
7 «Внешний» запуск двигателя БМП осуществляется с помощью аккумуляторных батарей другой машины, подсоединяемых специальным кабелем к «незаводящейся» БМП. – Е. Ж.
8 Речь идёт о питомцах театральной студии при Дворце культуры одного из омских заводов. – Е. Ж.
Хмельная балка
Пролог
«Давай, давай, мотоциклетка!Трещи, покуда я на взводе,Покуда ладная соседкаСидит и ждёт… И в этом роде.Пускай сорвётся мне навстречу,Повиснет жёрновом на шее;А я засосом ей отвечу…Давай, вези меня скорее!».Так зоотехник наш совхозныйСпешил с работы на свиданье,Забыв про всё: про дух навозный,И про телят, и про собранье,Куда с отчётом о прививкеБыл строго вызван накануне.Все мысли были о наливкеИ разбитной молодке Дуне.Чух-чух – и встал «конёк» ижевскийВ версте от фермы, у оврага.«Ха-ха, – подумал Василевский(наш зоотехник), – скиснет брага,Да и Дуняша…»… НедовольноДостал ремонтную котомку,Полез под картер и невольноПереключился на поломку.«Что ж, не просили мы о худе,Да, видно, худо к нам бежало…Тэк, здесь нормально… Знали б люди,Когда беда… О! Вишь, зажало…И тут нам надобны кусачки;А вот кусачек-то и нету…Ну, чёрт! Придётся на карачкиДа подтащить поближе к свету».Уж вечер поздний опустился,За дальним лесом солнце село;Наш Василевский притомился,Однако ж сделал своё дело;Стерев подтёки на ботинкеОбрывком старого обшлага,Он по извилистой тропинкеПошёл к ручью на дне оврага.Мысль в голове почти уснула,И ноги стали точно вата.«Эх, если б тягу не рвануло,Как раз успел бы до заката;Теперь нарвусь на нервотрёпку», —Подумал наш герой уныло,Не замечая, что и тропкуИ спуск нахоженный размыло.И тут случилось то, что все мыРукой судьбы зовём привычно(увы! печальной этой темыне избежать нам, как обычно):Пётр Василевский оступилсяИ, по известному закону,Всей своей массой покатилсяВниз по обрывистому склону…Глава первая
Вихрь нашей жизни – как позёмка,Что зимним вечером играет:Шуршит порывами негромкоИ в гребни памяти сметаетЛюдских судеб, пропахших бытом,Часов и дней крутую соль.И глохнут в коконе укрытомИ чей-то вздох, и чья-то боль.Иное время наступило,Иные песни зазвучали;Не всякий вспомнит, как всё было,Что было после, что вначале…Кто постарел, а кто и помер,Другие дети во дворе,И дом другой, и новый номер.Лишь лес всё тот же на горе.Всё так же сплетницы-осины,Листву по осени роняют;Всё так же тёмные низиныРучей петляющий скрывают;Всё так же эхо отдаётся,Когда аукнешь наугад,А вниз по склону тропка вьётся —Совсем как сорок лет назад.Что у кого происходилоВ те сорок лет, судить не смею;Кому-то крепко подфартило,Кому-то – нет, свернули шею;А кто-то упряжь как собакаВолок упорно день за днём…Что ж Василевский наш, однако? —Пора нам вспомнить и о нём.На дне заросшей котловины,Меж ив заплаканных стволами,Седых от клочьев паутины,В траве, объеденной козлами,Лежит Петруша, еле дышит,Как плеть безжизненна рука;Он ничего ещё не слышит:Он без сознания пока.Уж ночь прошла, роса сверкнулаВ лучах, пробившихся сквозь кроны,И небо точно развернулоЛазурный стяг, и будто стоныИз-под замшелого завалаСлышны, и что-то говоритНам, что опасность миновала…Наш Пётр очнулся и сидит.Минута, две, ещё минута…Виски пульсируют от боли…Мысль ускользает почему-то,Во рту горчит и привкус соли…Всё тело ломит, как на дыбе,Озноб – нет слов, чтоб передать…Прильнув щекой к торчащей глыбе,Пётр попытался всё же встать.Не тут-то было, ноги-рукиНе очень слушались беднягу;Превозмогая стойко муки,Кой-как, хватаясь за корягу,Он принял положенье «стоя»И так – ещё минуты две,Пока мозги от разнобояОсвобождались в голове.«Где я и сколько провалялсяВ лесу без памяти? И что же?До Дуни так и не добрался…Да и работа… Нет, негожеТак запускать дела в отключке,Пора скотину прививать.Не уложусь – начнутся взбучки,Пойдут стыдить, критиковать…».Вот так прикинув перспективу,Пётр Василевский по тропинкеЗаохал кверху, к коллективу,К любимой в общем-то скотинке,К привычным дням по разнарядке,Когда решают всё за нас…Но что-то с сердцем: точно схватки,Как будто всё в последний раз.• • • • • • • • • •В изрядной мере потрясённыйПред ним открывшейся картиной,Стоит герой наш и суконныйКартуз снимает с глупой минойИ чешет маковку, желаяПонять, что – правда, что – мираж.Но в чём же дело, и какаяКартина эта, в чём пассаж?Где налитыми колоскамиРжаное поле колыхалось —Пустырь, заросший сорняками,Хлебов в помине не осталось;Прогнивших дисков от сцепленьяСкучают груды тут и там;Цепей разрозненные звенья,Истлевший тент и прочий хлам…«Вот так петрушка, снится, что ли?» —Подумал Петя и трусцою —Туда-сюда, и в лес, и в поле;И под кустом, и под сосноюОн мотоцикл свой суетливоДавай искать, ругаясь вслух.Но тщетно всё: кругом крапива,Бурьян высокий да лопух.«До фермы надо бы хоть пёхом,Но побыстрее мне добраться,А там-то все вопросы чохомУж как-нибудь, да разрешатся», —Смекнул Петруша, огляделсяИ зашагал во весь опорТуда, где вроде бы виднелсяЗнакомый с детства скотный двор.• • • • • • • • • •Каким гнетущим запустеньемПетрушу встретили постройки,Что наполнялись оживленьемЕщё вчера во время дойки:Лишь развороченные стойла,Остатки сгнивших половицДа два корыта из-под пойла;На всём помёт мышей и птиц.В углах – обрывки паутины,Опоры с признаками тлена;Кой-где завалы из мякиныИ унавоженного сена.И запах плесени подвальнойПовис в пространстве нежилом —Как символ смены вех тотальнойИ веры, пущенной на слом.«Ну что ж, пройдёмся до усадьбы,Посмотрим, там что приключилось.Эх, что-то тошно, пожевать бы.А Дуня, видно, не ложилась…».И, поднимая клубы пыли,Пётр двинул в сторону холмов,Чьи склоны густо облепилиС полсотни стареньких домов.Пустынны улицы посёлка,Людьми кишевшие, бывало;Из рощи вырулила тёлка,Прошла степенно и пропала.И снова тихо, как в пещере,И жизнь надолго замерла…«Коровы есть по крайней мере, —Петро подумал. – Во дела!».Покрыв до центра по проулкуС полкилометра расстоянья,Пётр завершил свою прогулкуУ двери каменного зданья,Что было, помнится, конторойСовхоза «Ленинский закал»,Дорожку тайную к которойС известных пор Петруша знал.(Его Авдотья счетоводомУж с год работала в конторе,Сводила днём приход с расходом,По вечерам же пела в хоре;Не отличалась нравом строгимИ потаскушкою слыла.Слыла, но всё ж, на зависть многим,Зазнобой Петиной была.)…И снова сердцу неуютно,В груди тревога всколыхнулась;И наконец догадка смутноВ мозгу усталом шевельнулась:«А в той ли жизни я очнулся,И сам я тот ли, что в оврагВчера с тропинки навернулсяИ ночь провёл среди коряг?..».Всё говорит о перемене:И дверь какая-то другая;Иначе выглядят ступени,На что-то как бы намекая;Иная окон расстановка,И флаг какой-то не такой,И Ленин как-то так неловкоСтоит с протянутой рукой.Да и табличка, что при входе,Способна вызвать удивленье,Вопрос иль что-то в этом роде,А может, даже и сомненье:«АО» и дальше – словно кочки:«Захламскконсервмясомолпрод».Прочёл герой наш эти строчкиИ встал как пень, разинув рот.Вот так стоял бы он в печалиИ с чувством слабости в коленях,Когда б шаги не прозвучалиНа обвалившихся ступенях:Мужик седой уж было взялсяЗа ручку двери, чтоб войти,Но замер, точно растерялся,Увидев пропасть на пути.Седой мужик тот как-то странноВзглянул на нашего беднягу(так смотрят все, когда нежданно,к примеру, влезут в передрягу),За грудь схватился, будто лихоТам стало сердцу, и, в косякПлечом упёршись, молвил тихо:«Петь… Вась… Петруха… как же так…».Глава вторая
На фоне тех людских остатков,Что сохранились здесь доныне,Иван Ефимович ПридатковБыл, как цветок среди полыни(в том смысле, что в среде подобныхбыл бесподобный экземпляр,беззлобный голос в сонме злобныхили еврей в толпе татар).Столь «беспросветных» доброхотовК нам в мир нечасто посылают.Но в пору смут, переворотовИ войн (кто пережил, те знают)Всем распрощавшимся с надеждойВ пути встречается такой:Снабдит и хлебом и одеждой,А может, даст совет какой.Приехав фельдшером кудрявымС дипломом новеньким в кармане(в тот самый год, когда лукавымвторым был свергнут первый в клане),Прижился Ваня понемногуВ совхозе «Ленинский закал»,Осел, женился, слава Богу,Детишек справных нарожал.Так и прошло неспешно время,И нет уж прежнего задора,И уж блестит на солнце темя,И внуку в армию уж скоро,И «Знак Почёта» есть в шкатулке,И ставят школьникам в пример,И домик свой стоит в проулке,И сам Иван – пенсионер.Всё так, но в дни, что послужилиНачалом нашему рассказу,Иван с Петром знакомы были,Сошлись друг с другом как-то сразу:Парням – за двадцать, неженаты,И внешне оба – молодцы,За год до этого – солдаты,Теперь же – сельские спецы.Работу делали приличноИ трезво, что немаловажно,По вечерам же, как обычно,Шли в клуб на танцы, эпатажноТам не вели себя и к местнымДевчатам лазали тайком…И каждый слыл и интересным,И перспективным женихом.Всё хорошо б, и жить бы сталоС годами, может, потеплее,Судьба бы, может, подобралаРасклад получше, посветлее,Когда б близ хутора КульчевскийНе приключилась раз беда:Пропал Петруха Василевский,Пропал без всякого следа!• • • • • • • • • •Не претендуя горделивоНа некий дар необъяснимый(в наш век сенсаций, эксклюзивавсяк дар имеет, хоть бы мнимый),Я всё же не без представленьяО многомерности миров…Однако есть иные мненьяВ иных мозгах иных голов.Как передать мне, что бываетВ душе простого человека(того, что в общем-то не знаетмудрёных слов, как «ипотека»,живёт рутинным настоящим,чей век похож на каждый день)При встрече с фактом, уводящимПривычный смысл со света в тень?..• • • • • • • • • •Они стояли и молчали,Без слёз в глазах и сил для вздоха;Пётр – в удручающей печали,Ивану ж вовсе стало плохо;Другой бы дёру дал от страха,А Ване с сердцем-то его…Промокла вмиг на нём рубаха,И ноги что-то не того.«Так ты живой, Петруха, что ли?..А мы ведь было… сам подумай…Везде… с багром… на суходоле…Авдотья чуть… с тех пор угрюмой…Да ты совсем не стар… похоже…И никаких, считай, следов…».«А ты Иван? Придатков? Кто же,В конце концов, кто я таков!».• • • • • • • • • •Как только шок от потрясеньяЧуть поослаб, Иван, как баба,Захлюпал носом, и сомненьяЕго оставили, и жаба,За грудь схватившая так с маху,Дала ему вздохнуть слегка…И грусть пришла на смену страху,Растрогав сердце старика.Как будто молодость вернулась,Минуя прожитые годы,Душа как будто окунуласьВ давно унёсшиеся воды.И что с того, что необычныйДень нынче выдался такой?..Вот – Петька, кореш закадычный,Знакомый, нашенский, живой!«Ну здравствуй, Петя! Ты откуда?Глазам не верится, ей-богу!Шёл в цех, и вот – такое чудо…Я тут живу через дорогу;Давай ко мне, мы это дело —Как между близкими людьми!..Ведь лет-то сколько пролетело!Друзьями ж были, чёрт возьми!».В ответ – ни звука, ни полслова,Застыв подобно истукану,Герой наш смотрит бестолковоВ рот говорящему Ивану.Нутро незримая подпругаСвела – что впору помереть…И на глазах былого другаПётр стал стремительно стареть.Лицо одрябло, точно шарикВ конце рождественской недели;Глаза потухли, как фонарик,Чьи батарейки разом сели;Пошли траншеями морщиныПо лбу, у глаз и по щекам,И две глубокие плешиныЛегли на темя по бокам.Готов ровесник для Ивана;Придатков только что не скачет;В мозгу подобие тумана,Дыханье спёрло – радость, значит.Петра хватает как попало:«Давай ко мне! Петруха! Брат!Споём на пару, как бывало, —Теперь уж сорок лет назад!..».Тут небо мигом помутилось,Рванул ветрище что есть мочи,А пыль с обочин закрутилась,Как бесы в пляске среди ночи,И ливень с градом полновеснымУдарил землю, точно бич, —Да так, что знаменьем чуть крестнымНе осенил себя Ильич.Иван Петра сгребает цепкоИ тащит в дом через дорогу;Пока волок, слетела кепка,Промок пиджак и чем-то ногуЗашиб старик, однако ж другаДовёл до самых до ворот.А тут уж Клавдия, супруга,Им зонт из фортки подаёт.Глава третья
Стояла долго непогода,По сути шторм, лило нещадно;Давно уж в это время годаТак не бывало; то отрадно,Что водосточные канавыПрочистил загодя Иван,А то ему, по воле Клавы,Забыть пришлось бы про диван.Дул ветер, в трубах завывало,И день был сер и мир несветел.И мне кого-то не хватало,И я кого-то не приветил.Мне бы уйти туда, где скоро,Быть может, стало б мне тепло,А я обрывки разговораЛовил сквозь мокрое стекло…«…Так вот, и сделал наш БачуринТакой порядок, что и мышкаНе прошмыгнёт, а Колькин шурин(ну, помнишь, был на бойне Тишка?) —Он что придумал: створку лазаС утра вожжою подвязал,А как стемнело, взял, зараза,И подогнал свой самосвал…».«…Продать-то продал, да неловко:Мужик-то умным оказался,Приметил, что плохая ковка,И понял, с кем спроста связался…Ну там, попёрся в отделенье,То-сё, да я, да столько лет…И бах! – на Тишку заявленье.Ну, взяли парня и – привет!».«…Эх, Петя, Петя, сам не знаю,Как и сказать, уж подзабылось…Клав, ты подлей маленько чаю…Авдотья-то в тебя влюбилась.Когда пропал ты, понимаешь,Она беременной была,На третьем месяце – смекаешь?Ведь от тебя… Таки дела…».«…С полгода шибко горевала,Совсем осунулась, болела.Ну, мать, конечно, помогала,А там рожать пора приспела.Мы передачки ей носили,Швы всё гноились у неё(Клав, помнишь, Дуню ж кесарили?);Достал ей масло, мумиё…».«…Сын у неё, у вас, родился.Три восемьсот, такая детка…Я как-то даже удивился:Ведь недоношен, а конфетка…Дуняша, это, плакать было,Как показали-то его…Потом к груди так приложилаПетрушку, сына твоего…».«…Ты что ж, Иван, сказал не сразу!Так я к директору, в правленье,В местком! Я сам, не по приказу!Исправим с Дуней положенье!Я ж, Вань, за сына-то в ответе;Пускай судачат – всё равно!..».«Пять лет, как нет его на свете:Погиб в бою под Ведено…».«…Был замполитом батальона,Имел ранение, медали.В тот день отправилась колонна,Он старшим в ней. В эскорт им далиЛишь БМП, без вертолёта…В ущелье их противник ждал…Пётр в головной; у поворота —Прицельным в сердце, наповал…».«…Согнулась вся, клюка клюкою,Уж не жила – существовала;И говорить сама с собоюИ пить с тех пор ох крепко стала.В Захламске брат был – я связался;Забрал Авдотью он туда.А через год взял и скончался:Рак средостенья. Так вот… Н-да…».«…Понятно, место занимает.И начались тут заявленья:Нас бабка, дескать, объедает,А мы ей что же, фонд спасенья?Короче, выжили из дома,Бомжует где-то за рекой;То наберёт в телегу лома,То на помойке день деньской…».«…Недели с две назад за снастьюВ Захламск я ездил – внуку надо;У пустыря, что за санчастью,Случайно Дуню встретил. РадаБыла, что свиделись, и КлавеПривет просила передать…Как подло с ней… хоть и не вправеЧужих людей-то осуждать…».«…Отец не дожил, схоронилиВ семидесятом (селезёнкуна Соловках ему отбили,с тех пор болела), а сестрёнкуВзял замуж Мишка Жайворонок,Им в мае внучку Бог послал.Уж многих нет из тех девчонок,Которых ты когда-то знал…».«…Что ж коммунизм-то? КомандирыВедь рост сулили без предела,Еду бесплатную, квартиры…».«…Росло-росло, да не поспело.Наш коммунизм убит в Афгане,В Берлине сгинул под стеной,У ходорковичей в карманеХалявогонной стал трубой…».«…Да мы и сами виноваты:С семидесятых начинаяВсё, чем тогда были богаты,В дом волокли; даже такая,Бывало, присказка ходила:Тащи с завода каждый гвоздь(да всё – сгущёнку, масло, мыло):Ты здесь хозяин, а не гость…».Глава четвёртая
Прошло три дня, а на четвёртыйИван Петру сказал, в прихожейСняв плащ свой с вешалки потёртый:«Погодка нынче, глянь, – дар Божий;Да и в Захламск мне надо: сотыУ свояка пора снимать…Поедем вместе, а? Ну что тыОдин здесь будешь куковать?».Лукавил Ваня: этим летомДожди всё шли – не та погода,Чтобы пчела, душистым цветомОпьянена, давала мёда;Петра Придаткову хотелосьС Авдотьей как-нибудь свести…Соврал старик, хоть и вертелосьВ уме: «Эх, Господи прости!».Недолги сборы, подыскалиПетру одёжку, нарядили;Где мешковато – подобрали,Где тесновато – распустили;Гараж открыт, сведён с канавы,Заправлен старенький УАЗ;ЦУ последние от Клавы,Ногой на газ и – в добрый час!Урчит мотор, и проплываютПоля, пригорки, перелески;Кой-где домишки возникаютС резьбой по типу арабески;Телок мычит – отстал от стада;Вон девки курят за ларьком(в штанах каких-то на ползадаи кепках с гнутым козырьком).Но как же новы, незнакомыМеста, любимые когда-то…Как дико смотрятся хоромы,Когда вокруг так виноватоТолпятся избы да бараки;Как непривычен новый быт.И лишь бездомные собаки —Всё те же, прежние, на вид.…Захламск их встретил молчаливо:Всем недосуг, у всех работа;Облезлый кот взглянул пытливоНа них и юркнул под ворота.Зайдя по улице Заречной(«ползком», чтоб в яму не попасть),Иван проехал до «конечной»,Где и ютилась медсанчасть.В полуверсте, за котлованом,Отрытым некогда под стройку,Так и не ставшим рестораномИ превратившимся в помойку,Лежал пустырь, куда свозилсяСо всей округи разный хлам.Там люд бродяжий копошился,Паслась и Дуня часто там.Иван знакомую фигуруЗавидел издали: пыталасьАвдотья ржавую «бандуру»Свернуть, но та не поддавалась.Притормозив не доезжая,Вздохнул Иван, потупив взгляд:«Вон видишь: женщина седая?Дуняша это, так-то, брат…».Страх овладел Петром, колени,Как лист осинов, задрожали,И будто мук подспудных тениВ глазах мелькнули и пропали.«Как хочешь, Вань, а я не выйду,Здесь посижу, а ты поди,Поговори с ней – так, для виду,И дальше сам уже гляди…».Как грустно стало в поднебесье,Как детски всхлипнул мир украдкой,Как смутно дымкой редколесьеВдали укрылось, когда шаткойПоходкой к Дуне приближалсяВдруг стушевавшийся Иван…«Привет, подруга, вот, собрался,На пробу мёда Стёпкой зван…».…То-сё, как Клава, как хозяйство,Да как здоровье, как соседи…«А мы тут просто, без зазнайства,Катаем бочки – как медведи…».…И так о жизни да судьбинеПо-стариковски чуть не час…А Пётр один сидел в машине,Ловя обрывки слов и фраз.И уж в конце, когда минутаПрощаться светлая настала,Как будто радуясь чему-то,Авдотья Ване прошептала:«Я перебрала, может, малость,Но мне, пока ты говорил,Всё время сильно так казалось,Что Василевский с нами был…».…И разошлись. И в целом светеС разочарованной улыбкойЦветы качнулись, словно этиЦветы, взойдя на почве зыбкой,Надежду слабую питалиНа нечто, сказку, волшебствоИ вмиг надежду потеряли…И не осталось ничего.• • • • • • • • • •Молчит Иван, скрипя сиденьем,Следит угрюмо за дорогой;Молчит и Пётр – под впечатленьемТого, что видел; складкой строгойПрорезан лоб его глубоко,В глазах – смертельная тоска:Как бесконечно одинокоВдруг стало сердцу старика…Вот так и ехали уныло,С глухим сознанием разлада,Пока им путь не преградилоС мычаньем вышедшее стадо.Бурёнки с вислыми хвостами,Заполонили весь проезд,Толкаясь разными местами, —Ну прямо ярмарка невест.Герой наш как бы встрепенулся,В нём точно клапан приоткрылся:«Стой, Ваня! Я, кажись, проснулся!Домой скорее!». И схватилсяЗа ручку дверцы, стал ломитьсяИ биться в пыльное окно.Смешались в кучу краски, лица,Дождь, ветер, свалка, Ведено……И пулей выскочил к коровам;Прочь с головы слетела кепка;Как в западне, метнулся с рёвом,Потом замолк и, сжавши крепкоВиски дрожащими руками, —Бегом по насыпи туда,Где меж высокими хлебамиЛегла дорога в никуда.Придатков выпал из машиныИ за Петром пустился было;Но что-то, с силою пружиныЕго рванув, остановило.Иван же, совестью влекомый, —Опять за пятнышком во ржи…И некий голос незнакомыйШепнул: «Не надо, не держи».• • • • • • • • • •…Он уходил, и ветер знойныйГнал вслед ему частицы пыли;Он уходил, уже спокойный,И, как ни странно, уходилиЗа ним незримою толпоюВсе мысли, чувства и черты,Что так нечаянно с собоюПринёс он в бездну суеты.А мы с Придатковым стоялиИ провожали его взглядом;Опустим лишние детали —Придатков плакал; я же рядомМолчал, жалея в полном смыслеПетра, и – Бог весть почему! —Поймал себя на чёткой мысли,Что я завидую ему.Он уходил туда, где былоМне безбоязненно уютноИ, что ни вечер, приходила,В своих порывах абсолютна,Надежда на причастность к чудуИ мать, нестарая совсем,Мне на ночь пела… Не забудуТех грёз, не виденных никем.