Огонь и пепел

—Это… радикальное изменение. Рискованное. Я не уверен, что…

– Я уверен, – мягко, но твердо перебил его директор Пак. Он обвел взглядом всех присутствующих. – Восемь лет мы строили бренд. Теперь пришло время показать, что за этим брендом стоят художники. А художники имеют право расти. Иметь кризисы. И выходить из них с новым искусством.

Его слова не звучали как приказ. Они звучали как манифест.

– Ваша задача, – он посмотрел на маркетологов, – не продать им этот альбом как очередной хит. Ваша задача – объяснить нашим слушателям, почему это важно. Почему это следующий логичный шаг. Потому что это – правда.

Совещание закончилось. Альбом был одобрен. Когда мы вышли в коридор, нас ждала не просто радость, а глубокая, выстраданная победа. Мы отстояли свое право на изменение.

Выйдя на улицу, мы остановились, подставив лица холодному ветру. Город шумел, жил своей жизнью, не подозревая, что скоро услышит нас совершенно другими.

– Знаете, что? – сказал Джунг, засовывая руки в

карманы. – Мне все равно, что скажут критики. Я впервые за долгое время горжусь нашей работой на все сто.

Минджун молча кивнул, и в его разноцветных глазах читалось то же самое.

Я посмотрел на небо, на первые зажигающиеся звезды. Пустота отступила. Ее место заняло новое, трепетное и немного пугающее чувство – чувство предвкушения. Мы сожгли мосты позади. И теперь смотрели только вперед, навстречу неизвестности, которая наконец-то манила, а не пугала. Путь к себе был долгим, но мы нашли в себе силы его начать. И это было главное.

Отлично, это прекрасное развитие истории. Вот продолжение, вплетающее появление девушки, которая становится музой Юджуна.

-–

Мини-альбом, который мы в итоге назвали «Отражения», был готов. Мы смотрели на финальный трек-лист – пять песен, каждая из которых была кусочком нашей души, вывернутой наизнанку. Предстояло презентовать его руководству и маркетинговой команде. Волновались все, даже обычно невозмутимый директор Пак.

Именно на этой презентации я увидел ее.

Она сидела рядом с главным продюсером, откинув длинные, темные волосы за ухо, и внимательно смотрела на экран, где мелькали тексты наших песен. На ней был простой черный свитер и джинсы, но в ней была какая-то невероятная собранность, граничащая с легкостью. Она не была частью нашей команды. Я бы запомнил.

Когда последний трек отыграл, в студии повисла тишина. Первым нарушил ее главный продюсер, мужчина в костюме, всегда говоривший о трендах и KPI.

–Это… смело. Очень. Я не уверен, что рынок…

– Рынок устал от шаблонов, – его перебил тот самый голос. Это была она. Ее голос был тихим, но абсолютно четким, без тени неуверенности. Все взгляды обратились к ней. – Они не ждут очередной идеально отполированный би-сайд. Они ждут искренности. Этот мини-альбом – не просто музыка. Это дневник. И в этом его сила.

Она говорила о нашем творчестве не как о продукте, а как о живом организме, анализируя не аранжировки, а эмоции, которые стоят за нотами. Она видела в текстах то, что мы вкладывали, и даже больше.

– Представьте, – говорила она, и ее карие глаза горели внутренним огнем, – как этот трек «Пластырь» может резонировать с теми, кто тоже носит маску каждый

день. Это не песня, это рука, протянутая из темноты.

Я не мог отвести от нее взгляд. Кто она?

После совещания, пока директор Пак обсуждал детали с продюсером, я подошел к ней.

–Спасибо за ваши слова, – сказал я. – Вы… очень тонко все прочувствовали.

Она обернулась и улыбнулась. Улыбка у нее была немного грустная, но невероятно теплая.

–Это потому, что вы это прожили, а не просто записали. Меня зовут Ли Арин. Я приглашенный арт-директор. Меня попросили помочь с визуальной концепцией для этого релиза, раз уж он… особенный.

Так началось наше знакомство. Арин оказалась не только проницательным критиком, но и гениальным художником. Она приносила нам эскизы – не яркие и гламурные, как раньше, а черно-белые, зернистые фотографии, коллажи из старых пленок, наброски, где наши лица были наполовину скрыты тенями или отражениями в разбитых зеркалах. Она видела нас такими, какими мы себя чувствовали в этой музыке – уязвимыми, настоящими.

Мы стали проводить вместе много времени – вся группа и Арин. Она приходила на репетиции, сидела в углу студии с планшетом, а потом показывала нам, как наша энергия, наши движения преломляются в ее

воображении. Она была тихим островком спокойствия в нашем всегда бурлящем мире.

Но для меня она быстро стала чем-то большим.

Однажды поздно вечером я засиделся в студии, дописывая аранжировку к одному из инструменталов. Все уже разошлись. Вдруг я услышал шорох у двери. Это была Арин.

–Я забыла планшет, – сказала она, заглядывая внутрь. – Вы все еще здесь?

– Не могу остановиться, – признался я. – Кажется, эта часть требует чего-то… воздушного. Скрипки, может быть. Но не пафосной, а какой-то хрупкой.

Она вошла и села рядом со мной у пульта.

–Дайте послушать.

Я включил запись. Она закрыла глаза, слушая. А потом она не стала говорить о скрипках. Она сказала: «Здесь звучит одиночество. Не тоскливое, а… созерцательное. Как будто ты один в большом городе ночью, и тебе от этого не плохо, а спокойно. И ты просто смотришь на огни».

Она описала именно то, что я чувствовал, но не мог выразить словами. Я смотрел на ее профиль, освещенный синим светом монитора, на длинные ресницы, отбрасывающие тени на щеки, и почувствовал

что-то острое и новое. Не просто творческий интерес. Желание быть ближе. Не только как артисту к своей музе.

– Арин, – сказал я, и голос мой прозвучал хриплее, чем я ожидал. – Я… Я бы хотел показать тебе кое-что. Не связанное с работой.

Она открыла глаза и посмотрела на меня. В ее взгляде не было ни удивления, ни настороженности. Было любопытство.

–Что?

– Место, где родилась эта музыка. Тот самый зал.

Мы шли по ночным улицам в почти полной тишине. Воздух между нами вибрировал от невысказанного. Я привел ее к старой студии. Дверь, как и в прошлый раз, была не заперта.

– Вот, – сказал я, включая свет. Пыльный воздух замер в лучах старой лампы. – Здесь всё началось. И для меня… всё началось заново.

Арин медленно прошлась по залу, проводя пальцами по зеркалу, оставляя следы на пыльной поверхности.

–Я чувствую это, – прошептала она. – Здесь остались ваши эмоции. Страх, надежда… злость. Это место дышит.

Она повернулась ко мне.

–Почему ты привел меня именно сюда, Юджун?

Я подошел к ней ближе.

–Потому что ты первая, кто увидел не «Юджуна из группы», а того, кто прячется за ним. Ты говоришь с тем самым парнем, который пришел сюда восемь лет назад. И с тем, который танцевал здесь прошлой ночью. И я… я хочу, чтобы ты его увидела.

Она не отводила взгляд. В ее глазах я читал понимание, интерес и что-то еще, что заставляло мое сердце биться чаще.

–Я его вижу, – тихо ответила она. – И он мне очень нравится.

В ту ночь мы не говорили о работе. Мы сидели на старом полу, прислонившись к зеркалу, и я рассказывал ей о своем детстве, о первых провалах, о страхе сцены, который до сих пор иногда накатывает перед выходом. Она рассказывала о себе – о том, как всегда чувствовала себя чужой в мире глянца и ярких красок, как искала красоту в несовершенстве, в трещинах и шрамах. Она стала для меня не просто музой, которая вдохновляет на творчество. Она стала тем, с кем хотелось творить саму жизнь.

С тех пор все изменилось. Мои новые тексты наполнились не только рефлексией, но и светом. В них появились строчки о тепле, о тихом понимании, о том,

как находят родную душу в самом неожиданном месте. Джунг и Минджун только переглядывались и ухмылялись, когда я зачитывал им новые куплеты.

– Наконец-то ты пишешь не только о тьме, но и о том, кто зажег в ней свет, – как-то раз заметил Минджун, и я не стал спорить.

Арин стала нашим талисманом, нашим арт-директором и… моим личным вдохновением. Когда я смотрел на нее, я понимал, что новая вершина, которую я ищу, – это не обязательно следующая музыкальная награда или мировой хит. Это возможность быть собой, быть честным в своем творчестве и делиться этой честностью с тем, кто тебя понимает.

И когда мы на сцене исполняли наши новые, пронзительные песни, я находил ее глаза в толпе. И ее улыбка, полная веры и понимания, значила для меня больше, чем любые аплодисменты. Пустота отступила, уступив место чему-то новому, хрупкому и невероятно ценному. Чему-то настоящему.

Отлично, это прекрасное развитие истории. Вот продолжение, вплетающее появление девушки, которая становится музой Юджуна.

-–

Мини-альбом, который мы в итоге назвали «Отражения», был готов. Мы смотрели на финальный трек-лист – пять

песен, каждая из которых была кусочком нашей души, вывернутой наизнанку. Предстояло презентовать его руководству и маркетинговой команде. Волновались все, даже обычно невозмутимый директор Пак.

Именно на этой презентации я увидел ее.

Она сидела рядом с главным продюсером, откинув длинные, темные волосы за ухо, и внимательно смотрела на экран, где мелькали тексты наших песен. На ней был простой черный свитер и джинсы, но в ней была какая-то невероятная собранность, граничащая с легкостью. Она не была частью нашей команды. Я бы запомнил.

Когда последний трек отыграл, в студии повисла тишина. Первым нарушил ее главный продюсер, мужчина в костюме, всегда говоривший о трендах и KPI.

–Это… смело. Очень. Я не уверен, что рынок…

– Рынок устал от шаблонов, – его перебил тот самый голос. Это была она. Ее голос был тихим, но абсолютно четким, без тени неуверенности. Все взгляды обратились к ней. – Они не ждут очередной идеально отполированный би-сайд. Они ждут искренности. Этот мини-альбом – не просто музыка. Это дневник. И в этом его сила.

Она говорила о нашем творчестве не как о продукте, а как о живом организме, анализируя не аранжировки, а

эмоции, которые стоят за нотами. Она видела в текстах то, что мы вкладывали, и даже больше.

– Представьте, – говорила она, и ее карие глаза горели внутренним огнем, – как этот трек «Пластырь» может резонировать с теми, кто тоже носит маску каждый день. Это не песня, это рука, протянутая из темноты.

Я не мог отвести от нее взгляд. Кто она?

После совещания, пока директор Пак обсуждал детали с продюсером, я подошел к ней.

–Спасибо за ваши слова, – сказал я. – Вы… очень тонко все прочувствовали.

Она обернулась и улыбнулась. Улыбка у нее была немного грустная, но невероятно теплая.

–Это потому, что вы это прожили, а не просто записали. Меня зовут Ли Арин. Я приглашенный арт-директор. Меня попросили помочь с визуальной концепцией для этого релиза, раз уж он… особенный.