Нефритовая лоза. Возрождённая

Глава 3

Хантер

Роман отступил к креслу у стены, давая мне пространство, но не уходя – и офис всё равно будто сменил дыхание. Тишина стала гуще, плотнее, как если бы стены подхватили его молчание и начали давить им со всех сторон. Такой тишине я доверял больше, чем словам. Она всегда приходила перед тем, как что-то менялось. Не мелочь – а именно что-то важное, сдвигающее ось.

На столе лежала папка. Самая обычная на вид: серая плотная обложка, никаких пометок, никаких штампов. Только тонкая линия ручки – моё имя, написанное Романом. Он делал так нечасто. Если он подписывал папку лично – значит, внутри было что-то, во что он хотел, чтобы я вонзился до дна.

Я протянул руку. Пальцы сжались на картоне чуть сильнее, чем нужно. Раскрыл.

Первое, что я увидел, – не текст.

Фотография.

Дневной свет, не вечерняя полутьма, в которой я увидел её впервые. Небольшой магазин – витрина, стеллажи, цветы в ведрах, табличка над дверью. И она. Стоит у прилавка, держит в руках букет, сплетённый из белых и розовых цветов. Волосы собраны небрежно, пара светлых прядей выбилась и падает на щёку. На губах – улыбка. Не широкая, не демонстративная, а та самая, которая идёт изнутри, прежде чем человек вообще заметит, что улыбается.

Я не заметил, как задержал дыхание.

Перелистнул.

Вторая фотография – магазин изнутри. Вдоль стен – полки с керамическими горшками, стеклянные вазы, корзины. Столы, на которых лежат зелёные стебли, ножницы, ленты. На одном – кружка кофе. На другом – раскрытый блокнот. Её рабочее место. Её мир, аккуратный, живой, настоящий.

Третье фото.

Её дом. Обычный хороший дом в приличном районе. Не роскошь, но и не бедность. Чистый фасад, ухоженный вход, аккуратные ступени. Дом, из которого выходят люди, у которых жизнь должна быть прямой и понятной. Без таких, как я.

Четвёртое.

Отец.

Том Холл. Окружной судья. Жёсткий, прямой, из тех, кто привык рубить, как топором. На фото он стоял у здания суда – костюм сидит безупречно, подбородок чуть вскинут, взгляд прямой, тяжёлый. Человек, для которого мир делится на «правильно» и «неправильно». Я уже не раз видел такой взгляд у людей, которые через пару лет всё равно приходили ко мне за помощью.

Но здесь важнее было другое: под фото шла строчка.

Дочь – Алиса Холл.

Я перевёл взгляд обратно на первый снимок.

Её имя уже звучало во мне отдельно от бумаги. Жило внутри. Потому что прежде я услышал его из её уст.

Алиса.

Я продолжил листать.

Только теперь – медленнее.

Строки, даты, краткие справки. Где училась. Где раньше работала. Как давно открыла магазин. Мелкие детали: любит работать допоздна, часто остаётся одна, закрывает сама, иногда тётя помогает с поставками, иногда отец забирает её вечером, если задерживается. Телефон, маршрут, привычки.

Ничего сверхъестественного. И всё равно… с каждой строчкой мир становился чётче.

Не «девушка с благотворительного вечера».

Не «чья-то дочь».

Живая. Настоящая.

Та, на чьё спокойствие я уже покусился одним только интересом.

– Ну что? – Роман не выдержал тишины. – Досье тебя устроило? Или мне ещё нанять людей, которые узнают, какой цвет зубной пасты она предпочитает?

Я закрыл последнюю страницу.

Положил папку на стол, ладонь – сверху.

Не потому, что боялся, что её унесут.

Потому что не хотел, чтобы она вообще лежала здесь.

Среди контрактов, поставок, расчётов и имён тех, кого я за последние годы заставил либо стать на колени, либо исчезнуть.

– Обычная, – сказал я.

Роман вскинул бровь.

– Обычная? – переспросил. – Это ты так пытаешься убедить себя или меня? Потому что я пару раз видел твой взгляд, когда ты на неё смотришь – там, поверь, ничего обычного не было.

– Обычная жизнь, – уточнил я. – Магазин. Дом. Отец-судья. Тётя. Никаких связей с нашими людьми. Ни косвенных, ни прямых. Чисто.

– Ага, – Роман откинулся в кресле, сложил руки на груди. – Чисто. И ты туда полезешь. Конечно.

Я перевёл на него взгляд. Он выдержал, не отвёл. Редко кто мог. Но Роман был не «кто». Он был Райт. Такой же, как я, только с другим темпераментом.

– Скажи честно, – продолжил он. – Что это? Просто интерес? Просто она понравилась? Или ты почувствовал то самое, от чего у людей рушатся города?

Я помолчал.

Слова всегда даются сложнее, когда внутри уже всё сказано.

– Я увидел её среди сотни людей и впервые за долгое время не почувствовал… – я поискал слово. – Отвращения.

Роман замер. Лёгкая усмешка сошла с лица.

– Ну, – медленно произнёс он. – Это уже диагноз.

Я откинулся в кресле, провёл пальцами по подбородку, по губам, по виску. Было странное чувство – как перед дракой, к которой ты готовился, но вдруг понимаешь, что противник будет не тем, кого ты привык бить.

– Понимаешь, в чём проблема? – продолжил Роман. – Ты – Хантер Райт. Ты не приходишь в жизнь людей «просто так». Ты не умеешь «слегка вовлечься», «немножко увлечься», «чуть-чуть поприсутствовать». Если ты заходишь – всё. Там уже никогда не будет по-старому.

– Я не собираюсь ломать её жизнь, – сказал я.

Пауза.

Мы оба услышали, как это прозвучало.

Роман выдохнул, хмыкнул.

– Ага. Ты не собираешься. Ты просто… понаблюдаешь, поинтересуешься, чуть-чуть вмешаешься, а потом обнаружишь, что она уже не может дышать без тебя. Так всегда бывает. Не потому, что ты стараешься. А потому что ты такой, Хантер.

Я смотрел на него, не моргая.

Это – то, что я всегда знал о себе. Но редко слышал вслух.

– Ты ведь понимаешь… – Роман резко посерьёзнел, подался вперёд, опёрся локтями на колени. – Если ты выбрал её – всё. Она уже твоя. Она не выйдет из этого мира. Никогда. Даже если будет пытаться. Даже если ты сам однажды решишь, что так правильно. Она всё равно останется внутри всей этой тьмы, потому что твоё имя – это тьма. И ты это знаешь.

Тишина между нами стала плотной.

Я опустил взгляд на папку. На строчку с её именем. На фотографию, чуть выглядывающую из-под листа.

Алиса.

Это имя звучало так, будто вообще не должно быть написано рядом с моим.

И всё равно – уже было.

Я произнёс это спокойно. Без театра, без демонстрации, без привычной хищной жёсткости:

– Она войдёт в мой мир.

Роман приподнял бровь.

– То есть ты уже решил.

– Я решаю не по паспорту, – сказал я. – Не по фамилии, не по статусу, не по тому, кто чей отец или судья. Я решаю по ощущению. И оно уже есть. Остальное – вопрос времени.

Роман откинулся, провёл рукой по лицу, посмотрел на потолок, вздохнул так, будто ему только что сказали, что впереди длинная, сложная, но интересная война.

– Ну всё, – тихо подвёл итог. – Девушку можно заранее жалеть.

– Почему? – спросил я.

Он усмехнулся одним уголком губ.

– Потому что, если мой брат кем-то заинтересовался на таком уровне… – он кивнул на папку, – этой женщине конец. В том смысле, что её прежняя жизнь всё равно умрёт. Даже если ты будешь стоять в стороне и делать вид, что не вмешиваешься.

Никакого веселья в его голосе не было. Только констатация факта.

Я поднялся.

Папку не убрал – просто отбросил чуть в сторону, как отбрасывают предмет, который уже не нужен, потому что главное – ты запомнил.

– У нас вечером поставка, – сказал я. – Собирайся.

– Куда? – автоматически уточнил Роман, хотя и так знал.

– На склады. Начнём с привычного мира, а потом… – я бросил на него короткий взгляд. – Потом я поеду туда, где слишком тихо.

Он усмехнулся.

– То есть сперва оружие, кровь, грязные деньги… а потом цветы.

– Нормальная последовательность.

– Для тебя – да, – согласился он. – Ладно, босс. Пошли кормить твой город железом.

Склады находились в той части города, где Нью-Йорк терял свою глянцевую улыбку и становился тем, чем и был: мясорубкой. Старые кирпичные здания, серые ангары, железные ворота с потёртыми цепями, камеры, фонари, которые светили холодным желтоватым светом, как в тюремных блоках. Здесь никто не делал вид, что живёт красиво. Здесь просто выживали.

Наши машины въехали внутрь колонной. Фары прорезали тёмный воздух, на секунду высвечивая силуэты охранников. Те выпрямились ещё до того, как мы остановились. Плечи – напряжённые, глаза – вниз. Они знали, что сегодня опоздали.

Я вышел первым.

Воздух пах металлом, маслом, мокрым бетоном и адреналином.

– Босс, – один из старших сразу шагнул ко мне. – Мы… тут… небольшая…

– Задержка в три дня, – спокойно произнёс я. – Я умею считать.

Он побледнел. Сжался. Казалось, что сейчас просто растворится в темноте.

– Там были проблемы на границе, – заикнулся он. – Машину задержали, потом перенаправили, потом…

– Мне не интересны сказки, – перебил я. – Меня интересует только одно: это повторится?

Он сглотнул.

– Н-нет. Мы уже решили…

– Если повторится, – я поднял глаза, встретился с ним взглядом, – ты поедешь в следующем контейнере. Без воздуха. Понял?

Глаза его расширились.

Ответ прозвучал моментально:

– Да, босс.

Роман стоял чуть сбоку, рядом с другим старшим. Он не вмешивался. Только наблюдал. Иногда – хмыкал себе под нос. В моменты, когда особенно любил мою прямоту.

Контейнеры открывали один за другим. Металл скрежетал, воздух наполнялся холодным запахом оружия, масла, дерева. Автоматы, винтовки, ящики с патронами. Всё аккуратно, как в хорошем каталоге, только этот каталог никогда не попадёт в магазин.

Я проходил вдоль рядов, не торопясь. Иногда касался ладонью древесины, иногда чуть трогал металлический корпус, как будто мог по вибрации понять, не пытались ли меня обмануть. Люди вокруг замолкали, когда я приближался. Всегда. Даже если я ничего не говорил.

– Количество совпадает, – тихо сказал один из наших, идущий с планшетом. – Маркировка та же. Качество… всё как обычно. Только время…

– Время – тоже часть товара, – произнёс я. – И вы за него уже заплатили.

Я не повышал голос. Не нужно было. В нём и так хватало стали.

Я видел, как на некоторых лицах проступает пот. Как кто-то невольно переступает с ноги на ногу. Как двое переглянулись – те, кто, скорее всего, пытались провернуть что-то своё и теперь понимают, что их попытка провалилась.

Роман подался ко мне ближе. Наклонился к уху.

– Хочешь – я разберусь с теми двоими, – тихо сказал он. – Сразу. Сегодня ночь длинная.

– Не сейчас, – так же тихо ответил я. – Сначала пусть поработают пару недель идеально. Потом мы посмотрим, кто будет особенно стараться. И тогда я решу.

– Ты становишься сентиментальным, брат, – хмыкнул он. – Раньше ты бы уже вычеркнул их.

– Я не сентиментален, – отрезал я. – Я просто не хочу отвлекаться на мелкую кровь, когда в голове… другое.

Он усмехнулся.

– Цветы. Девушка. Магазин. Всё ясно.

Проверка заняла чуть больше часа. Я подписал бумаги, дал распоряжения, кто куда пойдёт дальше, какие партии куда уйдут, кто за что отвечает. Люди разбежались быстро, как мыши, которым оставили немного сыра, но напомнили, где стоит капкан.

Мы вышли на улицу.

Ночь стала плотнее, холоднее. Лёгкий ветер тянул от реки. Где-то вдалеке слышался гул трассы. Город никогда не спал. Он только иногда делал вид.

Я остановился у машины, достал сигарету, повернул её в пальцах, но не прикурил.

Роман посмотрел на меня пристально.

– Домой? – спросил он.

Я помолчал. Сигарета так и осталась сухой.

– Нет, – сказал я. – Не домой.

Он кивнул. Ему не нужно было объяснять.

– К ней.

Не вопрос. Утверждение.

– Посмотреть, – уточнил я. – Не больше.

Он усмехнулся, откинул голову назад, посмотрел в тёмное небо.

– Угу. Ты всегда так говоришь. «Просто посмотреть». А потом полгорода лежит в земле, а одна женщина живёт где-то в твоём сердце вместо клапана.

– Иди к чёрту, – без злости бросил я.

– Уже был, – легко ответил он. – Там неинтересно. Там меньше драмы, чем в твоей жизни, брат.

Он хлопнул меня по плечу – уверенно, по-свойски.

– Ладно. Если вдруг решишь не просто смотреть – хоть предупреди. Я заранее куплю валерьянку для всего Нью Йорка.

Я сел в машину, не отвечая.

Роман сел в другую.

Мы тронулись в разные стороны.

Её магазин находился на тихой улице, которая вечером становилась почти домашней. Не центр. Не трущобы. Тот самый район, где люди всё ещё верили, что если закрыть дверь и задернуть шторы, мир снаружи их не касается.

Я заглушил двигатель на противоположной стороне. Фары выключил.

Машина растворилась в темноте так же, как растворяюсь я, когда мне это нужно.

Свет в её магазине всё ещё горел.

Тёплый. Жёлтый.

Совершенно не похожий на тот, под которым я только что считал автоматы и проверял маркировку.

Там внутри было другое.

Я подался вперёд, локти на руле, пальцы переплёл.

Просто смотрел.

Алиса стояла у центрального стола. На нём были разбросаны стебли, ножницы, катушки с лентами. Она собирала букет. Движения – точные, привычные. Пальцы – быстрые, но мягкие. Сначала зелень, потом крупные бутоны, потом акцентные цветы. Всё складывалось в какую-то свою, понятную только ей гармонию.

Иногда она отступала, смотрела на результат со стороны, наклоняла голову, чуть прищуривалась. Потом снова подходила, меняла местами два стебля, подрезала кончик, подтягивала ленту. Увлечённая. Сосредоточенная. Счастливая в этом маленьком, наивном мире, где всё можно исправить парой движений рук.

Клиентов уже не было. На двери висела табличка «закрыто». Но она всё равно работала. Для себя. Для завтра. Для того, чтобы утром, когда кто-то войдёт с холодной улицы, его встретил не просто запах холодного воздуха, а то самое – тепло.

Она положила готовый букет в ведро, взяла следующий набор цветов. Остановилась. Потянулась за телефоном, который лежал рядом. Быстро что-то набрала. На секунду задержала взгляд на экране. Её лицо стала серьёзнее. Чуть грустнее.

Я увидел, как у неё дрогнули губы.

Секунда.

Две.

Она положила телефон.

Сделала вдох.

Улыбка вернулась.

Не такая яркая, как раньше, но вернулась.

И снова взяла ножницы.

Я сидел в темноте.

И чувствовал, как внутри меня поднимается странная волна.

Не злость.

Не ярость.

Даже не то привычное «это моё» – оно было, но тихим фоном.

Это было… узнавание.

Когда смотришь на человека и понимаешь: он живёт так, как никогда не жил ты. И именно этим притягивает. Потому что твой мир умеет только ломать… а в нём есть что-то такое, что умеет чинить.

Алиса прошла к витрине. Раздвинула пару горшков, поправила ценники, повернула один цветок так, чтобы он ловил свет лучше. Наклонилась, подняла упавший лист. Просто мелочи. Но в них было всё.

Мягкость.

Внимание.

Забота.

И тишина. Не угрожающая – укрывающая.

Я представил, как она будет смотреть, если я зайду сейчас.

Как напрягутся плечи.

Как дрогнет подбородок.

Как глаза расширятся от страха – нетого животного, бессмысленного, а того, который появляется у разумного человека, когда он понимает, кто стоит перед ним.

Она, скорее всего, знает, кто я. Даже если не сразу сообразит – отец объяснит. Люди вроде Тома Холла слишком много знают о таких, как я, чтобы молчать.

Я мог зайти сейчас.

Без стука.

Просто открыть дверь.

Посмотреть, как она выпрямится, как сожмёт пальцы в кулак, как попытается держаться. Сказать что-нибудь простое. Например:

«Ты не ответила на вопрос, какая ты, если не хрупкая и не таинственная».

Она бы растерялась. Её дыхание бы сбилось. И с этого всё началось бы.

Я сжал руль.

Совсем немного.

Но руль хрустнул.

Нет.

Не так.

Не вломиться в её жизнь, как я вхожу в чужие офисы, склады, районы и головы. Не расколотить её мир с порога, как я привык делать, когда хотел чего-то.

С ней – нельзя так.

В отличие от всех остальных, её надо не ломать, а… впустить.

И это было самое сложное.

Я сидел и смотрел, как она закрывает кассу, складывает деньги, протирает стойку, собирает мусор, выносит его к задней двери. Как возвращается, моет руки в маленькой раковине, вытирает их полотенцем, которое висит на крючке. Простая жизнь. Без глянца. Без крови. Без оружия. Без моего имени.

Я был к этому не приучен.

И именно поэтому это притягивало, как пропасть.

Она подошла к большому горшку в углу – там, где росло вьющееся растение, с длинными гибкими стеблями. Провела по ним пальцами, как по волосам. Я не слышал, но почти был уверен, что она что-то ему сказала.

Она выключила часть света.

Оставила только одну лампу – над рабочим столом.

Свет стал мягким, как поздний вечер в саду.

Тень легла на её лицо по-другому. Скулы стали чётче, глаза – глубже.

Она взяла сумку, накинула лёгкое пальто, поправила волосы.

Подошла к двери.

Остановилась.

Огляделась.

Проверила, всё ли на месте. Всё ли закрыто. Всё ли живо.

Потом повернула ключ в замке.

Вышла.

Я увидел её через стекло – уже снаружи.

Хрупкая.

Но не слабая.

Она шагнула на тротуар, вдохнула холодный воздух – так, будто от этого вдоха зависело, уснёт ли она сегодня. Посмотрела в одну сторону улицы. В другую. Не заметила меня – машина стояла в тени, с выключенным светом. Да и зачем ей искать кого-то в темноте, если она верит, что её мир – безопасен?