Бухта Магнолия. Магия, чистая и злая

11. Не нам решать, кого казнить, кого миловать. Наэль

Кари Немеа. Клан Скарабеев. Волосы цвета магнолии. Давай встретимся сегодня на продуктовом рынке в Альмацене. Остальное я расскажу тебе за миской карри.

Сколько бы Наэль ни таращился на дисплей своего мобильника, смысл сообщения сестры продолжал ускользать от него. Немеа. Вот уже три недели он собирал сведения о клане Скарабеев и пытался найти доступ к ближнему кругу дона. Но Зоре он ни словом не обмолвился про свои розыски. То, что она теперь написала ему такое сообщение, не могло быть случайностью. Но все-таки кто эта Кари?

Санитар откашлялся и бросил на Наэля вопросительный взгляд. Наэль указал ему на дверь, за которой нашел повешенную женщину. Только вчера он наткнулся на след еще одного исчезнувшего. Последней жертвой безликого демона стал сотрудник магазина антиквариата в квартале Скарабеев. Единственной родственницей мужчины была его мать – и вот теперь она висела перед Наэлем. Не было никаких сомнений, что туман поработал и здесь. Туман окутывал заклятием забвения, которым, будто неприятным запахом, сопровождалось исчезновение людей. Удобно, если нужно затереть следы. Но прискорбно, когда магия действовала так сильно, что доводила людей до безумия. Туман полностью стирал воспоминания о человеке и блокировал их восстановление. Если, например, знавшие человека люди видели фото «забытого», начинало действовать заклятие забвения, изменяя их восприятие так, что они больше не узнавали человека на фото. Если ты жил в одном доме с «забытым» и был окружен его вещами, туман удерживал тебя от раздумий, кому же эти вещи принадлежали. Чем ближе тебе был забытый, тем больше был разлом между истинным прошлым и настоящим, истинной реальностью и тем, что заклятие забвения позволяло тебе замечать. В некоторых случаях это расхождение было слишком значительным.

Когда это случалось, люди теряли рассудок. Были возможности воспрепятствовать этому, удержать здравость суждений. Например, если привести оставшихся близких туда, где им ничто не напоминало об исчезнувшем, и тем самым как бы спрятать их от тумана. Или если убрать с глаз долой все памятные вещи. К тому же существовали чары, которые защищали человека от действия тумана; они, правда, не возвращали ему утраченные воспоминания, но хотя бы создавали видимость баланса – мир вокруг человека соответствовал тому, каким был в действительности. Благодаря этим чарам Наэль собрал сведения о безликом демоне.

Когда он обнаружил внезапно осиротевший антикварный магазин и почуял семейное заклятие, которое пыталось отвлечь его внимание, он тотчас установил контакт с магами «Горящей лилии», чтобы они оградили его от тумана защитными чарами. Однако если кто-то не был членом «Горящей лилии» – или не имел младшей сестры с выдающимися магическими способностями, – то обеспечить себе защиту от тумана было трудно.

Мать торговца антиквариатом не обладала такими возможностями. Причем вернее было бы сказать: никто не дал ей этой возможности. Безликого демона не волновали последствия, что мог бы учинить с сознанием женщины туман после того, как ее сын будет устранен. Когда Наэль пришел в квартиру семьи торговца антиквариатом, в нос ему ударил сладковатый запах тления. И в спальне он нашел пожилую женщину с исцарапанными руками, с синим лицом, с петлей на шее.

При этом как раз сегодня Наэль так нуждался в поддержке. Его настроение и без дополнительных происшествий было на нижней отметке линейки измерения настроения – после того, как он послал отчет своему шефу, номеру 13. Как всегда, номер 13 говорил с ним через одностороннее черное зеркало: магия зеркала показывала номеру 13 изображение Наэля, однако лицо шефа на экране было изменено до неузнаваемости. Строго говоря, его лица Наэль еще ни разу не видел. В отличие от обыкновенных звонков разговоры по магическому зеркалу никто не мог подслушать или отследить, поэтому его начальник настаивал на этом виде связи.

Номер 13 совсем не обрадовался, услышав, как мало информации удалось собрать Наэлю. Рассказывать, что он потерял свое служебное оружие при разборке с боевиками-скарабеями, было неприятно, к тому же Наэль не мог объяснить, как именно это произошло. Он еще помнил, что боевики-скарабеи привели его в подсобку, полную «оболочек», и там избили. Потом он последовал за ягуаром внутрь виллы. А остальное было… неопределенно.

Как в тумане.

– Я ожидал от тебя большего.

Кроме пяти слов, номер 13 не сказал ничего. Да и не должен был ничего говорить. Посыл был ясный: Если ты меня в ближайшее время не убедишь, что у тебя есть способность к сыску, то не успеешь и глазом моргнуть, как снова вернешься к чистке.

Санитарная машина только успела отъехать, как мобильник Наэля снова зазвонил. Дисплей высветил номер 146 – одного из двух новых сотрудников.

– Все в порядке? – спросил Наэль вместо приветствия.

– Да… эмм, ну да. Ты можешь приехать? Мы тут задержали двоих человек, хорошо бы ты на них взглянул.

Наэль подавил ругательство.

– Пришли мне координаты.

Он ненавидел эту работу. Но добросовестно ее выполнял. Не то что номера 146 и 147 – те названивали регулярно и просили его помочь в делах, которые обязаны были улаживать самостоятельно.

Координаты привели Наэля в подземный гараж в Серебряном районе. Раньше этот район был процветающим торговым кварталом, теперь же его склады стояли пустыми, а в магазинах вместо ювелирных украшений и благородных тканей продавалась реплики известных брендов и сухие целебные травы.

Номер 146, черноволосый мужчина под тридцать, стоял, скрестив руки, перед серым фургоном. Он явно нервничал.

– Привет, шеф.

Наэль сразу перешел к делу:

– Значит, вы задержали двоих человек. За что?

Номер 146 непроизвольно втянул голову в плечи, уловив назидательные нотки в голосе Наэля. Похищение людей определенно не входило в задачу чистильщиков, так что пусть видит, что Наэль в ярости. 146-й постучал по наружной стенке фургона, и задняя дверца открылась изнутри. Наэль услышал чей-то вздох, и из фургона выбрался пожилой мужчина, одетый в лохмотья. От него исходил резкий запах алкоголя, смешанный с вонью сточной канавы. Двигался он с судорожными подергиваниями, как деревянная марионетка. С левого виска на лицо свешивалась серая короста, загибалась на шее и исчезала под рваной рубашкой. «Цементная кожа», – понял Наэль. Болезнь, которую его сестра могла исцелить на ранней стадии, у этого человека зашла так далеко, что оказать помощь уже было невозможно. Когда сердце, легкие и желудок начинали превращаться в камень, даже кровавая магия Зоры была не в силах что-либо изменить.

– Зачем вы его задержали? – прорычал Наэль.

– Босс, у него… – начал номер 147.

– Я вижу, что у него. Не слепой, – перебил его Наэль. – Надеюсь, вы подобрали бездомного с улицы не потому, что он болен.

– Но он… – 146-й сглотнул. – Разве его не надо отвезти в больницу?

Бездомный услышал, умоляюще сложил ладони:

– Нет, нет… Не надо… Мне не надо в больницу…

Наэль с трудом сдержался, чтобы не наорать на двух чистильщиков. Он понимал, как они рассуждали: бездомный скоро умрет. На улице он протянет самое большее две или три недели. Но его тело по-прежнему содержит бесценную энергию жизни, которую можно использовать для помощи кому-нибудь другому. Кому-нибудь, у кого есть шанс на будущее.

Это было известно и населению, которое молча соглашалось с принятым порядком: люди, чья естественная смерть уже близка и неотвратима, должны жертвовать свою жизненную энергию системе. Это казалось почти таким же нормальным процессом, как сбор энергии жизни животных на скотобойнях и рыбзаводах. Или как работа учреждений, гигантских соляриев, созданных канализаторами энергии на побережье. На крышах и в океане вокруг Бухты Магнолия их накопители собирают световую, воздушную и водяную магию, чтобы напитать ею системы жизнеобеспечения государства.

А почему должна пропадать на улице жизненная энергия этого бездомного? Ход мысли обоих чистильщиков был логичным – но неправильным.

– Вы оба чистильщики. Не маги, не канализаторы! Понимаете вы это? – рычал Наэль. Он повысил голос, не хватало совсем чуть-чуть, чтобы накричать на них. Парни не смели посмотреть ему в глаза. – Мы здесь для того, чтобы устранять следы чужих преступлений, только и всего. Не наша задача – казнить или миловать! – Тут он окончательно вышел из себя и заорал, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль помогла вернуть самообладание.

– А кого еще вы прихватили? – спросил он, с трудом успокаиваясь. – Тоже кого-то с цементной кожей?

– Нет, она, эмм… она свихнулась, – ответил 146-й.

– Что это значит?

Наэль заглянул внутрь фургона. Там сидела скорчившись женщина, ее седые волосы тонкими безжизненными прядями падали на лицо. Еще одна бездомная? Она обвила колени руками и постоянно покачивалась взад и вперед. Голова ее дергалась то в одну сторону, то в другую, зрачки были в постоянном движении, ни на чем не задерживаясь дольше чем на секунду. Она бормотала что-то нечленораздельное.

– Что она сказала? – спросил Наэль.

Номер 147 пожал плечами, а 146-й ответил:

– Она так же бормотала что-то, когда мы ее подобрали.

Наэль ступил внутрь фургона и присел перед женщиной. Осторожно положил ей на плечо ладонь. Сперва она, казалось, не заметила этого прикосновения, но потом повернула к нему голову:

– Я… я хочу…

– Чего ты хочешь?

– Я хочу летать. – Она смотрела на него с такой мольбой, как будто понимала, что это, может быть, последний день ее жизни. В ее путаных словах, казалось, крылось нечто большее. Я хочу летать. Я хочу жить. Я хочу снова быть самой собой.

Их контакт продлился лишь в течение трех ударов сердца, а потом взгляд ее снова уплыл прочь от Наэля сперва к точке над его головой, потом к двери фургона, затем к собственным ногам и наконец в никуда. Наэль поднялся и вышел из фургона.

– Это туман так действует, – объяснил ему 147-й.

Как будто Наэль сам этого не понял! Сперва удавленница, теперь эта бродяжка – две жертвы одного и того же заклятия в один день. На это было очень тяжело смотреть! Одно дело бездомный – цементная болезнь могла настигнуть каждого, кто жил в антисанитарных условиях. Ни Наэль, ни «Горящая лилия» не были за это в ответе. Но эта женщина… Кто-то схалтурил и не только затуманил ее разум магическим заклинанием, но и полностью раздавил. Растерзал на клочки, да так основательно, что никто уже не сможет вернуть бедолаге способность мыслить. И этот кто-то был не безликий демон…

– Кто знает, может, у нее еще есть шанс, – с сомнением добавил 146-й.

Наэль отрицательно помотал головой. Она была навсегда потеряна в тумане – не больна, но и не здорова. Ей уже никогда не оправиться.

– Что, отвезти этих двух обратно? – спросил 146-й. – Я имею в виду, туда, где мы их нашли?

И при этом допустить, что отпущенные кому-нибудь расскажут, что или кого они сегодня видели? Хотя бездомные выглядели такими потерянными, что Наэль сомневался, понимают ли они вообще, что происходит. А даже если и вспомнят, кого видели, кто им поверит? И все-таки… Правила синдиката непреклонны. Кто ставит на кон безопасность – то есть в первую очередь сохранение тайны существования «Горящей лилии», – тому в синдикате делать нечего. Наэль держался за рабочее место в синдикате мертвой хваткой. Он не рискнет. Не теперь, когда он был так близок к тому, чтобы подняться в иерархии синдиката и приблизиться к своей высшей цели.

Именно ее он должен был преследовать постоянно. Он поклялся себе сделать все, чтобы отомстить. Даже если бы это означало иногда принимать решения, делающие его чудовищем. У него не было выбора.

– Мы не можем их выпустить. Это рискованно. Отвезите их в больницу Бухты. – Там работало несколько магов-целителей и администраторов, которые сотрудничали с «Горящей лилией», так что Наэль мог не беспокоиться о сохранении тайны. – Пусть маги решают, что с ними будет.

Впрочем, какая участь им уготована магами, понятно без лишних слов.

12. Вон оно как, когда ты в отчаянии. Люсьен

Вблизи город Крепостная Стена показался Люсьену еще страшнее. Массивная стена высотой в шестьдесят этажей упиралась в небо и поглощала солнечный свет. Большинство окон было заколочено досками, между другими натянуты бельевые веревки. И хотя комплекс зданий города казался со стороны заброшенным и пришедшим в полный упадок, Люсьену все же почудилось, что он ощущает в зданиях присутствие тысяч бьющихся сердец.

Вход туда был лишь один – узкое отверстие между двумя высотками – и под охраной двух коренастых сторожей казался защищенным надежно.

– Как ты думаешь, свинка? – пробормотал Люсьен, обращаясь к животному, которое нес, зажав правой рукой под мышкой. Свинка в ответ хрюкнула. – Ты права, это какая-то дурацкая идея.

Если не повезет, экскурсия в город Крепостная Стена завершится приблизительно так же, как его вчерашний поход в квартал клана: разбитым носом, множеством синяков и осознанием, что его отец был прав, когда бросал на него грозный взгляд с немым вопросом: «Как это возможно, что мой сын соображает не лучше огурца?»

Но так оно бывает, когда успеваешь окончательно отчаяться. Принимаешь дурацкие решения. И Люсьен зашагал ко входу в город Крепостная Стена, удерживая свинку. Там ему преградил путь один из охранников. Ощущения были такие же, как и с самим городом: издали он выглядит угрожающе, а вблизи чуть ли не смертельно опасным. С расстояния в несколько метров охранник казался Люсьену высоким и могучим, а теперь он был прямо-таки гигантом – или это сам Люсьен уменьшился от страха?

Правая половина лица охранника была обезображена шрамом от ожога, и у него не было правого глаза. Однако взгляд левого был острым как бритва.

– Чего тебе?

– Я… эмм… – Последняя капля уверенности в своих силах испарилась, когда Люсьен увидел теневую кошку, выступающую из темноты. Животное было такое же сумрачное, как тень, породившая его, размером с теленка, а зубы длиной с указательный палец Люсьена, который это исчадие ада могло с легкостью откусить. Свинья хрюкнула. Люсьен понял: Держи себя в руках!

Он распрямился, расправил плечи, вскинул подбородок и сказал с уверенностью, которой вообще не чувствовал:

– Я ищу…

Внезапно щеку обдало волной теплого воздуха, оставившей после себя легкое покалывание.

– Мама Лакуар тебя уже ждет. Следуй за ветром, – рявкнул охранник и отступил в сторону.

Как странно! Но Люсьен не хотел испытывать судьбу и протиснулся мимо охранника под тесную арку между двумя высотками, ступая по нечистотам. Следуй за ветром. Это звучало как-то безумно, но не безумнее того факта, что он последовал совету чокнутого бандита и пустился к самому опасному заведению Бухты Магнолия, чтобы найти там женщину, про которую ничего не слыхивал и даже не догадывался, как она может ему помочь. Итак, он последовал за ветром в один из подъездов и поднялся вверх по лестнице на одиннадцатый этаж, тяжело дыша.

Десятки запахов сливались в попурри, от которого свинка радостно завертела хвостиком. Люсьен различил аромат благовоний, запах какой-то еды, фекалий, угля и… крови? Волна запахов вместе с шумами приглушила чувства тихим шепотом и отдаленным смехом, звоном колокольчиков и шарканьем ножа о точильный камень, стуком, хлопаньем и шорохами, окружавшими со всех сторон.

Сразу за лестничной площадкой на полу сидели две девочки и играли в кости. Одна из них подняла голову, молча посмотрела на Люсьена и указала в том же направлении, куда его подгонял и теплый ветер.

Он прошел за ветром мимо нескольких дверей. Лишь немногие из них были закрыты, и Люсьен мог составить некоторое представление о жизни обитателей Стены. Все помещения были одного размера, их можно было измерить семью шагами что вдоль, что поперек. В первой комнате на полу сидела старуха, что-то помешивая в латунном котелке, из которого поднимались языки пламени и острые запахи. В следующей комнате громыхали четыре большие стиральные машины, в комнате за ней весь пол был завален полдюжиной матрацев, а над ними покачивались красные лампионы. В четвертой двое мужчин обрабатывали железные детали, в следующей с потолка свисали на крюках освежеванные трупы животных, и парень в окровавленном фартуке мясника разделывал половину коровьей туши на порционные куски.

И дальше в том же духе, от одной двери к другой, от одной жизни к следующей. Люсьен заметил столярную мастерскую, студию татуировки, помещение, полное аквариумов, в которых в неоновом свете и мутной воде соседствовали рыбы, осьминоги и медузы. Было несколько жилых комнат: спальные, кухонные и складские помещения практически без перегородок перетекали одно в другое. Люсьен был настолько поражен многообразием запахов и шумов жизни, бурлящих в тусклом освещении города Крепостная Стена, что едва не пропустил момент, когда ветерок вдруг затих. Теперь он стоял перед незаметной дверью из блестящего черного дерева. Струйки дыма пробивались из-под двери и вились вокруг ног Люсьена. И что дальше?

Входи, шепнул бестелесный голос. Люсьен вздрогнул так, что едва не упал.

– Ты это тоже слышала? – спросил он у свинки, но не получил ответа, она даже не хрюкнула.

Зайди и посмотри, что тебя ждет, или же уходи и не возвращайся, – прошептал бестелесный голос. Струйки дыма танцевали уже выше, дотронулись до дверной ручки, и дверь вдруг сама собой открылась внутрь. Свинка так сильно задрожала, что Люсьен выпустил ее из рук.

– Погоди! – крикнул он, но животинка уже бегала по комнате, так густо наполненной клубами дыма, что дальше вытянутой руки ничего не было видно. Вот ведь незадача!

Он осторожно вошел.

– Добрый день, я, эмм… я ищу маму Лакуар, – замялся он.

В ответ послышался смех, звонкий, как колокольчик. Раздался стук, дверь за спиной у Люсьена захлопнулась. Это все не к добру, ох не к добру… Не заманил ли его вчерашний бандит в ловушку? Не надо было ему доверять!

Сильный порыв ветра пролетел по комнате и разогнал дым, и теперь Люсьен увидел, кому принадлежал тот бестелесный голос. За тяжелым письменным столом в центре комнаты сидела, скрестив ноги, женщина, которая…

Люсьен лишился дара речи. Она была все и ничто. Прекрасная и устрашающая, милая и внушающая страх, древняя и юная – и все это сразу. Она была рослая, уж на голову выше Люсьена точно, хотя он и сам был парень не низкий, метр девяносто. Ее стройное тело было укутано в кроваво-красную полосу ткани, что создавало сильный контраст с ее жемчужно-белой кожей. Длинные, подвижные пальцы заканчивались острыми длинными коготками. Смоляные волосы высились на голове башней, а ее лицо… Оно ничем не выдавало ее возраста. Ей могло быть и двадцать, и двести лет. У нее были тонкие и вместе с тем четкие черты лица, как будто кто-то вырезал из камня ее подбородок и линию щек. Ее миндалевидные глаза были серебристыми, и, хотя она твердо направила их на Люсьена, они как будто находились в непрерывном движении, будто какие-то магические искорки танцевали вокруг ее радужек. Полные красные губы раскрылись в улыбке, и за ними обнажились острые отшлифованные зубы. Свинка улеглась у ее ног и завороженно смотрела на нее водянистыми глазами.

– Подойди, – прошептала колдунья – а Люсьен теперь не сомневался, что она колдунья, – не шевельнув губами. Ее голос словно звучал в голове Люсьена, скользил по помещению, был одновременно повсюду и нигде, как и эта женщина была все и ничто. Его конечности как будто окаменели, но ветерок подтолкнул вперед. Чуть не споткнулся, но очутился прямо перед колдуньей.

Женщина положила длинный палец ему на щеку, скользнула вниз по скуле и по шее. Ее прикосновения оставляли после себя горячий болезненный след на его коже.

– Огонь и тень. Я чувствую магию в твоих жилах, юноша, – сказала она, и с ее губ слетели маленькие черепа, сформированные из дыма. Они плыли к Люсьену и лопались на его губах, оставляя дымные поцелуи.

– Ты мама Лакуар? – спросил Люсьен. Горло у него внезапно пересохло.

Она бесновато хихикнула:

– А то кто же? Главное, я знаю, кто ты, Люсьен из семьи де Лакур, дитя, рожденное из магии. Давно уже я не встречала никого из твоего рода. Много лет. Больше, чем большинство людей успевают пожить на этом свете. – Она улыбнулась. – Но ты здесь не для того, чтобы поговорить о своем происхождении, а из-за серебра, которое тянется по твоей коже.

– Я… я…

Мама Лакуар закатала ему рукав, обнажив левое предплечье, на котором серебристые линии были едва заметны.

– Интересно, – пробормотала мама Лакуар, прищелкнув языком. – Серебро едва сочится, хотя сидит глубоко. Скажи мне, мальчик, та, что взяла это на себя, она сделала это из любви, из чувства долга или по принуждению?

Люсьен понятия не имел, о чем она бормочет. Но ведь колдуньи и должны говорить загадками?

– Я не могу тебя вылечить, – продолжала мама Лакуар. Сердце Люсьена забилось как сумасшедшее. – Но я могу смягчить течение болезни. Я вижу, ты уже привел с собой жертвенное животное.

– Жертвенное?.. – Голос Люсьена вдруг поднялся на октаву выше. Так вот для чего он должен был принести свинку? Ну конечно! Черная целебная магия всегда требовала кровавой платы. Он мог бы и сам догадаться! Животинка посмотрела на него большими глазами. Ведь он же не мог… или…

– Однако за мою работу надо будет заплатить. Две тысячи пятьсот малов, – продолжала мама Лакуар.

– Сколько-сколько? – вырвалось у Люсьена.

Больше, чем Люсьен зарабатывал за три месяца. Или за два, если брать в «Талантливых решениях» еще сверхурочных часов. Для его родителей это были гроши, но он не мог у них просить денег, не объяснив, на что ему столько. А они были последними, кто узнает о его зильфуровых венах.

– Или же ты можешь расплатиться жизненной энергией.

Люсьен моргал, отказываясь верить. Жизненной энергией? Должно быть, это шутка! Он хотел вылечиться, чтобы его жизнь не кончилась так рано. Разбазаривать жизненную энергию и тем самым бесценные годы было для него совершенно неприемлемо.

Целительница явно читала его мысли.

– Я предпочитаю, чтобы мои клиенты знали, что их ждет, и сами решали, заплатят ли они соответствующую цену, вместо того чтобы разбазаривать мое время. Будь ты обычный человек, я бы тебя давно выпроводила. Ну хорошо. Смотри сам и решай.

По мановению ее руки по гладкой стене справа от Люсьена прошла волна, и поверхность превратилась в стекло, через которое он мог заглянуть в смежное помещение. Кто-то стоял на коленях перед алтарем, спиной к окну, а на алтаре, в окружении душистых палочек, камешков и мисочек, сидел крокодильчик. Позади него стояла фигура – девушки? Колдуньи?

Белые локоны парика обрамляли лицо, белоснежная кожа девушки была еще светлее, чем у мамы Лакуар; такой не бывает ни у одного живого существа. Вместо глаз на ее лице чернели две прорези, а на губах алела капля цвета вишни. Действительно ли то было ее лицо, или девушка носила маску? Ростом она была ниже мамы Лакуар и худенькая, однако, несмотря на хрупкость, казалось, своим присутствием заполняла все помещение. Когда она воздела руки, ткань ее одеяния раскрылась, как крылышки мотылька. В одной руке она держала нож с длинным лезвием. А когда опустила его, свинка взвизгнула, как будто догадываясь, что совсем рядом была погашена чья-то жизнь. Как будто понимала, что ее собственная жизнь может стать следующей.

Контуры соседнего помещения расплылись в глазах Люсьена. Теперь он слышал лишь испуганный визг свинки и учащенное биение собственного сердца. Кровь на алтаре в соседней каморке… ему еще никогда не приходилось видеть столько крови.

Он подхватил лилового четвероногого друга и зажал себе рот ладонью. Надо бежать отсюда со свинкой куда подальше. Иначе его сейчас стошнит под ноги колдунье, и он предпочел бы не выяснять, сколько она потребует в уплату за такую наглость.

13. Пусть утечет то, что было отдано в качестве жертвы. Зора

Стоило острию ритуального ножа проткнуть кожу крокодила и коснуться первой капли крови, магия забрала его жизнь. Горячая кровь заструилась по спине животного, когда Зора вонзила лезвие глубже в тело.

Внезапно она услышала едва различимое хихиканье мамы Лакуар. Вскинув голову, последовала за звуком в закуток позади своего клиента, стоявшего на коленях, опустив голову. Туда, где еще несколько секунд назад была прочная стена. Теперь же Зора видела через стекло маму Лакуар, сидящую, скрестив ноги, за письменным столом. Рядом с ней стоял молодой мужчина с длинными, до подбородка, светлыми волосами и загорелой кожей, которая сейчас приобретала зеленоватый оттенок. Он судорожно хватал ртом воздух, устремив полные ужаса глаза на Зору, или, вернее, на лезвие ножа у нее в руке. Оно светилось, напитавшись магической энергией. Парень был похож на жертвенное животное, пытающееся схватить последний глоток воздуха перед смертью.