Пролог
Это сомнительное настоящее
В жизни, как под дождём – однажды
наступает момент, когда уже просто всё равно.
Стивен Кови
Ну почему в самые критические минуты жизни в голову лезет всякая чушь? Почему, спрашивается, мне бы сейчас не вспомнить что-нибудь хорошее? Так, чтобы это стало моей последней мыслью, перед тем как уйти из этого мира? Так нет же. Беспокойный ум и здесь решает всё испортить и пускается в цепь уже ненужных сейчас размышлений, не давая получить хотя бы небольшое последнее удовольствие от картины, происходящей передо мной. А она этого явно стоит.
Со сторожевой башни, где я стою, открывается величественная панорама древнего китайского города. Солнце только что село. Наступает время вечернего покоя, с которым не совпадает лишь одно обстоятельство: впереди медленно и неотвратимо чёрной спиральной воронкой разворачивается пропасть, поглощающая этот мир, как безумный пылесос. Кажется, кроме меня этим фактом здесь никто не озабочен, и жители города до последнего момента так и не поймут, что их втягивает эта чёрная дыра. Хотя не удивлюсь, если и в последний момент так же. Ну что ж, тоже своего рода защита. Вот только я в этом страусином мире лицо новое. А это значит, что мне так легко не отделаться.
До моего места пока ещё достаточно далеко, но эта неотвратимость напрочь лишает ситуацию даже намёка на позитив. Говорят, что ожидание смерти страшнее, чем смерть. Только говорят-то это живые, а к ним доверия давно уже нет, даже у них самих. Конечно, я могу бежать и на какое-то время отсрочить столкновение с неизбежным. Но делать это на бегу и в страхе будет как-то уж совсем по-бытовому, а значит, глупо и неинтересно. В связи с этим решаю устроиться поудобнее и получить от созерцания процесса хоть немного удовольствия. И вот тут, как назло, включается мыслительный процесс. Мои мысли всё ещё продолжают писаться на встроенный в мозг процессор, который мне случайно достался, когда я посещал один из миров будущего, и по непонятным причинам теперь продолжает перемещаться по мирам вместе со мной. Скоро меня уже здесь не будет. Вместе с этой моей странной биографией, которая сейчас неудержимо проносится в моём бесконтрольно скачущем уме.
Чтобы придать этому хаосу хоть какой-то смысл, начинаю вспомнить всё по порядку. Это помогает переключиться на более спокойный лад и хоть немного организовать поток мыслей. Итак, в начале череды событий, благодаря которой я сейчас нахожусь в этом сомнительном для выживания месте, я был известен как Энди Станов. Имя Энди – это американское производное от Андрей, привязавшееся ко мне ещё в школе. Потом были многочисленные более странные производные – от Эдмунда до Ооло. Но это уже позже, когда со мной случилась трансформация, благодаря которой я смог сознательно путешествовать по бесконечным мирам прошлого, настоящего и будущего. Хотя здесь будет уместнее сказать – по телам прошлого, настоящего и будущего, о чём, собственно, и пойдёт речь. Началом этого всего стала совершенно бытовая ситуация, которую я вспоминал потом множество раз, задавая себе один вопрос: «Могло ли всё случиться по-другому?»
Часть 1
КИТАЙСКИЙ ГРААЛЬ
Глава 1
Невзрачный посетитель
Осознайте то, что вы
«живёте не ради чего-либо»,
а просто «живёте».
Брюс Ли
Жизнь – это как квест: ты ищешь смысл,
а в итоге находишь только ключи от старого шкафа.
За окном стоял март, извините, но уже не помню, какого года. В то время я, помнится, жил достаточно стабильной и по обычным меркам интересной жизнью. Ещё в перестроечные девяностые годы, в хаосе, который сопровождал смену советского политического строя на какой-то до сих пор ещё непонятный, у меня хватило рассудка не идти по традиционным путям обогащения. Что-то, к счастью, отвело меня от первичного накопления капитала путём торговых спекуляций или рэкетирского криминала. Но и сложа руки я тоже не сидел. Моё внимание привлекло другое течение, которое только набирало силу. Начинался рассвет эзотерической мысли.
Естественно, и тут свой отпечаток оставила рыночная система. Те, кто не имел таланта к обогащению на материальных благах, начал заниматься спекуляциями на рынке духовном. Начитавшись свежих переводов индийских мистиков и американских пейотных идеологов, духовные предприниматели провозглашали свою монополию на открывшуюся им истину как на единственно возможную. Под эту песню они выпускали литературу со своими прозрениями, вели полемику с такими же фриками в жёлтой прессе и крахмалили уши нашим доверчивым гражданам по ТВ. Как ни странно, но многим из них люди слепо верили, тщетно пытаясь найти хоть какую-то точку опоры для своей колеблющейся психики в царившем вокруг экономическом и политическом хаосе.
Я всегда относился скептически к поиску каких-либо духовных учителей. Конечно, задачу изменения своего сознания легче всего доверить кому-нибудь постороннему, навесив на него предварительно ярлык просветлённого. Но вот только результата это, скорее всего, не принесёт, кроме претензий к несостоятельному учителю, так не научившему тебя ходить по воде.
Так что, особенно не углубляясь в этот омут сомнительных знаний, я просто открыл магазин по продаже товаров, так сказать, эзотерического назначения. Расчёт был прост – эту деятельность никто не считает серьёзным бизнесом. Не без оснований бытует мнение, что это один из современных оплотов маргинальности. Кроме того, аура магии и тёмных сил, сопутствующая этой деятельности, была дополнительным щитом, защищавшим меня от рэкетиров как частных, так и государственных. Мы можем не верить в магию на рациональном уровне, но на подсознательном всё равно её бояться, как боимся всего, чего не понимаем. Название же магазина – «Магический ритуал» – не должно было оставить последних сомнений, что это не простой коммерческий ларёк, а серьёзный центр оккультизма, от которого обычному, духовно не продвинутому человеку лучше держаться подальше. В дальнейшем я изменил название на «Точка сборки» – менее эпатажное, но создающее ауру магической двусмысленности. Мой бизнес вошёл в фазу стабильности, в которой и находился на протяжении десятка лет.
Несмотря на близость к эзотерическим кругам, у меня никогда не было желания погрузиться в омут альтернативных реальностей. Я, как профессиональный драгдилер, даже не пытался сам пробовать продаваемое зелье. С одной стороны, не было потребности менять свой уже хорошо обустроенный мир на зыбкую мистику. С другой же стороны, я часто видел, куда это ведёт. Стало быть, зачем? Чтоб закончить жизнь в психушке или компании таких же шизотериков? Спасибо, но я за скромные земные удовольствия. Ну и была ещё третья сторона – а именно перспектива зависимости от некоего «духовного лидера», что для меня было равносильно полной потере себя в угоду чужому материальному интересу. А то, что он будет исключительно материальным, я не сомневался. Тем более что видел это через прилавок своего магазина практически каждый день.
Посетителей у меня было достаточно, чтобы иметь по тем временам хоть и средний, но стабильный доход. В зависимости от конъюнктуры того или иного периода времени ассортимент магазина менялся соответственно. Все-таки цель бизнеса – это удовлетворять потребности общества, даже если они и столь специфичны. В девяностых это были, конечно, книги. Разнообразные Рерихи, Блаватские, Раджниши и Кастанеды помогли мне не только поставить бизнес на ноги и расшириться, но и завоевать авторитет в глазах, так сказать, городского эзотерического сообщества. В период постепенной стабилизации экономики я перешёл больше на индийскую и прочую восточную сувенирку, которая всегда имела у наших граждан религиозно-мистические ассоциации. Ну и не обошлось без магической атрибутики. Хрустальные шары, кристаллы, книги по чёрной, серой и прочей магии стояли в большом мрачном серванте царского времени, реставрация которого обошлась мне совсем не дёшево.
Подобное разнообразие ассортимента дало ещё одно неожиданное направление моей деятельности. Периодически в моей магической лавке стали появляться разные странные персонажи, предлагавшие те или иные вещи, как они считали, относящиеся к магии. Учитывая мой достаточно большой по тем временам опыт в данной сфере, мне удавалось отличить искусственно состаренный амулет от невзрачного на первый взгляд украшения двухсотлетней давности, да ещё и с клеймом мастера. Со временем сарафанное радио разнесло по городу весть, что я занимаюсь скупкой и продажей эзотерического антиквариата. Похоже, что кроме меня в нашем городе этим серьёзно не занимался никто, так что со временем у меня образовалось нечто похожее на специфический ломбард, но тоже, как ни странно, приносящий достаточно ощутимый доход.
Постепенно доходы позволили мне купить хороший дом дореволюционной постройки, который после соответствующего ремонта не оставлял моим конкурентам на этом рынке вообще никакого шанса переманить моего покупателя. В лучших традициях эзотерического жанра все «артефакты» я теперь держал в отдельной комнате в подвале, благо, он в этом купеческом доме был площадью практически как весь первый этаж. Всех подряд я туда, конечно, не водил. Но тут не надо быть большим психологом, чтобы вычислить нужного клиента. Как правило, это человек с немного рассеянным взглядом и в странной одежде. При этом он употребляет словечки типа «чакральная система», «изменёнка», «вибрации» и тому подобный духовный сленг. Таких посетителей я аккуратно отводил в сторону.
– Вижу, Вы ищете что-то для более глубокой духовной практики, – начинал я. При этих словах взгляд у клиента обычно становится немного удивлённым, что можно было перевести как: «Интересно, а как он это понял?» Потом же он явно думал: «Но это же тот самый Энди, о котором в городе знает каждый экстрасенс и ясновидящий. Конечно, этот человек должен обладать способностью если не читать мысли, то хотя бы видеть всё по ауре человека». После небольшой беседы о духовных практиках, вернее, монолога моего нового знакомого, я предлагал посмотреть мою, так сказать, личную коллекцию. И затем вёл его в свою «тайную комнату». Клиент к этому моменту был уже впечатлён тем, что в нём разглядели неординарную личность, а тут его ещё и приобщают к элитному эзотерическому кругу потребления.
Как правило, комната в подвале производила неизгладимое впечатление даже на достаточно искушённых людей. Приглушённый свет и многочисленные полки с правильно подсвеченными экспонатами сразу погружают в мир тайных сил. Ну и, конечно же, сами артефакты. Не могу причислить себя к серьёзным коллекционерам, так как не страдаю этой болезнью, но годы тщательного отбора каждой вещи из постоянного потока дали мне возможность превратить мою комнату в некое подобие музея. И, когда подавленный объёмом этого богатства гость оказывался там, я не без удовольствия за ним наблюдал. Многие становились похожими на ребёнка, в первый раз попавшего в магазин игрушек. Процесс осмотра я приправлял тем, что рассказывал об истории каждого экспоната и о его возможных предыдущих владельцах. В результате моя новая жертва, поблуждав некоторое время по экспозиции, останавливается около очередного предмета и впадает в благоговейный транс.
– Нравится? – спрашиваю я небрежно. В ответ ожидаемо следует мычание, так как логический анализатор, управляющий речью, в этот момент уже надёжно заблокирован переполнившими эмоциями. Обычно клиент просто тычет пальцем в один из экспонатов, перед которым стоит уже долгое время.
– Если Вам это действительно нужно, могу отдать, – изображаю я великодушие. – Не в моих правилах, чтобы полезная вещь стояла без дела. Как это работает, я вижу, вы понимаете?
Конечно, я блефую, не ожидая отрицательного ответа, ведь часто и сам не могу понять, что конкретно нужно делать, например, индийским ритуальным ножом. На вопрос о цене, не стесняясь, называю сумму на порядок больше, чем потратил на приобретение. Только не подумайте, что мной движет исключительно желание заработать. Как человек, обслуживающий сферу духовного поиска, я понимаю, что стоимость – это субъективная величина, связанная с желанием что-нибудь иметь. Цена бутылки воды в супермаркете и в пустыне не может быть одинаковой. Кроме того, удовлетворяя духовную жажду клиента, я считал, что чем ценнее для клиента будет вещь, тем эффективнее он будет её использовать. Так что, пожалуйста, прошу не путать спекуляцию и адекватную расстановку приоритетов.
***
Примерно так же всё начиналось и в тот раз. Китайские бамбуковые колокольчики на двери издали приятный звук, объявляя о новом посетителе. Продавец отлучилась, и я поднялся из-за своего чайного столика.
– Добрый день. Вы уже были у нас? – начал я традиционно приветливо.
– Здравствуйте. Пока нет, но много слышал, – ответил вошедший немного вызывающим тоном.
Я скольжу взглядом по незнакомцу. Выцветшее пальто, кепка, абсолютно к нему не подходящая. На первый взгляд, посетителю лет 45, а может, и меньше – на поприще активного увлечения эзотерическими практиками люди чаще теряют здоровье, чем находят. Старая спортивная сумка хорошо дополняет облик человека, которого мало заботит, что о нём думают окружающие. Вздёрнутые брови и горизонтальная складка на лбу посетителя создают выражение детского недоумения. Как будто с детства его мучает какой-то неразгаданный вопрос. И, по всей видимости, за его разгадкой он и пришёл теперь ко мне.
– Если что-то интересует, могу помочь, – продолжаю стараться быть вежливым. – Слева от Вас индийская философия. Следующий стеллаж – европейская эзотерика и российская духовная культура прошлого века, ну, знаете – Блаватская, Безант, Гурджиев, Рерихи и тому подобное. Обрядовые и ритуальные вещи в правой части магазина. Отдельно Европа, Китай, Индия. Немного Центральной и Южной Америки. И передо мной на витрине одиночные экспонаты.
– Литературы у меня и своей хватает, – с некоторой небрежностью бросает посетитель. – Меня больше интересует Египет, Древний, разумеется.
– К сожалению, здесь порадовать разнообразием не могу. Вот на витрине несколько папирусов и статуэтка бога Гора. Но, честно Вам скажу, она больше декоративная.
– Как жаль, – тянет он, даже не потрудившись снять кепку. – Я уже в городе везде интересовался, говорят, что только в этом магазине можно найти что-нибудь стоящее.
– Скажите, если не секрет, – перехожу на доверительный тон, – с какой целью Египтом-то интересуетесь? Может, что-нибудь и посоветую. Вас, кстати, как зовут?
– Алексей Семёнович, – представляется, как будто нехотя, хмурый посетитель.
– А я Андрей Николаевич, – говорю немного формально. Конечно, обычно для всех я Энди. Но для Семёновича придётся проявить официальность, не в моей манере ставить себя ниже незнакомого человека.
– В общем, – начинает, вдруг явно смутившись, этот Семёныч, – тут вот какое дело. Я собираюсь провести один обряд богу Анубису, в связи с чем ищу его изображение, но не на папирусе, а либо на камне, либо статуэтку.
Не могу сказать, что интерес моего нового знакомого сказал о нём много, но даже этого было вполне достаточно. Получается, наш Семёныч решил в некроманта поиграть и лично познакомиться с главным распорядителем мира мёртвых, богом Анубисом. Не скрою, мне немного интересно, кого это он собрался найти в мире теней, обращаясь, так сказать, к его начальнику. Но он наверняка этого не скажет, да и, если честно, не особо надо. Некроманты – народ угрюмый и психологически далеко не стабильный. Так что лучше в его тайну не погружаться, а то ещё, чего доброго, на свой ритуал пригласит.
– Если интересует моё мнение, – начинаю с видом эксперта, – то, насколько я понимаю, в нашем городе вы ничего подобного не найдёте. Но, учитывая, что у Вас, скорее всего, очень веская причина, раз решили обратиться именно к Анубису, могу предложить Вам одну вещь из своей личной коллекции. Пойдёмте со мной.
Оставляю магазин на попечение вернувшейся помощницы Нины, и мы спускаемся в подвал. Как ни странно, на мою «тайную комнату» гость реагирует достаточно сдержанно, типа: «Как у вас тут много всего интересного» – что для меня не больше тройки по десятибалльной шкале. Зато подойдя к полке с небольшой статуэткой Анубиса, отлитой из бронзы, с налётом достаточно серьёзной патины, мой гость просто столбенеет.
– Египет, ориентировочно XV–XVI век. Но вещь была явно ритуального назначения, – начинаю я тоном экскурсовода.
– Сколько? – как-то даже грубо прерывает меня этот некромант-любитель.
Честно говоря, меня всегда коробит, когда начинающееся с высоких материй знакомство сразу переходит в материальную плоскость. И, будь он немного помягче, я не стал бы загибать цену, но тут, опередив сознание, во мне сработал рефлекс спекулянта-продажника.
– На сегодня, насколько мне известно, эта статуэтка стоит около 2000 долларов. Если честно, не собирался её продавать, но что-то с Анубисом отношения как-то не складываются. В общем, вещь не моя, если Вы понимаете, о чём я.
– Это-то я хорошо понимаю, – его пыл заметно остывает, а в голосе звучит откровенное разочарование, – но это уж очень дорого.
– Хорошо, – я уже не слишком церемонюсь, – а сколько, по-Вашему, это может стоить?
Он на время задумывается.
– Я не знаю, это же не супермаркет, понятно, что вещь уникальная. Просто у меня нет таких денег, – признается он наконец. – А может, есть вариант взять в аренду? Мне всего на неделю нужно, – в его голосе звучит надежда, но с оттенком фанатизма, который мне совершенно не нравится.
– Сожалею, но это не в моих правилах. Я же не спрашиваю, зачем Вам нужно общаться с богом мёртвых? Но предполагаю, что после такого использования мне лучше будет держаться от этой вещи подальше.
Я, конечно, профессионально блефую: уж на кого меньше всего похож мой посетитель, так это на реального мага. Тем не менее в его глазах после моих слов читается понимание.
– Ясно, – произносит он потухшим голосом. – Я тогда лучше пойду, не буду Вас больше задерживать.
Мне становится его даже немного жалко. Но, с другой стороны, может, сейчас я спас этого странного человека от места в палате психиатрической клиники. В жизни всегда так – сегодня, кажется, проиграл, а спустя время оказывается, что это отвело от ещё большей проблемы. Да и вообще неконтролируемые желания ещё никогда не приводили нас к покою и гармонии.
***
Он появился через три дня. Всё в том же нелепом прикиде и с тем же нездоровым блеском в глазах. Даже не поздоровавшись, ставит на прилавок свою бесформенную спортивную сумку и сосредоточенно начинает в ней рыться.
– У меня есть кое-что, что Вас обязательно заинтересует, – наконец он что-то находит и протягивает мне коробку размером с упаковку от небольшого электрочайника. Я открываю и достаю содержимое. Это оказывается какой-то похожий на кувшин сосуд, по весу, кажется, из бронзы. С виду старый, но вполне обычный, с немного странноватым орнаментом снаружи. Я перевожу вопросительный взгляд на посетителя. Видя на моём лице недоумение, он явно смущается.
– Я хочу поменять это на статуэтку, – говорит он уже не так уверенно и даже немного заикаясь.
– А почему Вы решили, что я должен согласиться? – я скорее даже удивлён, чем возмущён, так как мне пока ещё не предлагали подобных бартерных сделок. Да, действительно, Анубис достался мне по довольно скромной цене, и я не слишком им дорожил. Но этот сосуд – зачем он мне? Или этому Семёнычу кажется, что я похож на любителя икебаны?
– Это очень ценная вещь. Она мне от бабушки с дедушкой досталась, – он говорит уже не так уверенно, понимая, что моя реакция явно не та, на которую он рассчитывал.
– Извините, – я чувствую нарастающее раздражение, – но то, что для Вас это является ценностью как семейная реликвия, ещё не делает этот кувшин антиквариатом.
Посетитель смущается ещё больше.
– Можно, я Вам сначала всё расскажу, – он говорит уже тихим голосом, глядя в пол. Я чувствую, что не в состоянии так просто выставить его за дверь.
– Что ж, с интересом послушаю, – я стараюсь скрыть сарказм. Мы располагаемся в углу магазина за чайным столиком, выполняющим по совместительству функцию моего рабочего места.
Немного приободрившись, Семёныч начинает:
– Это было уже после Великой Отечественной войны, в 1945 году, когда советские войска освобождали Китай от японской оккупации. Моего дедушку сразу из Германии перебросили на восточный фронт. Однажды его вместе с товарищем поставили держать оборону около какого-то древнего монастыря, построенного на самой горе. Существовала небольшая вероятность, что противник может там через горы зайти в тыл нашим войска. Деду с напарником выдали один пулемёт, два цинка патронов и приказ никого не пропускать любой ценой. Хотя в такую глушь никто в здравом уме и не должен был сунуться. Так что ожидался на редкость спокойный день. Но всё пошло не по плану. В середине дня в долине показались отряды японцев. Мой дед выбрал позицию в расщелине скалы, которая нависала над узкой дорогой к монастырю, и начался бой.
Как дед потом рассказывал, это была просто какая-то мясорубка. Японцы, несмотря на потери, пытались прорваться. Монастырь был на горе, и дорога к нему шла вдоль отвесной скалы по узкому крутому склону, на котором невозможно было укрыться. К этому времени дедушка уже четыре года отвоевал пулемётчиком и имел большой боевой опыт. Говорил, что там открытого пространства метров около ста было. Так что они с одним пулемётом и запасом патронов держали высоту до позднего вечера. Рассказывал, что сначала считал убитых, но после двухсот уже сбился. Всё никак не мог понять, зачем японцы вели этот безнадёжный для них бой. Причём видно было по форме солдат и по их манере двигаться, что это не обычные рядовые, а какие-то хорошо обученные бойцы. Но пробежать сто метров по открытому пространству никому не удалось, мой дед был опытным пулемётчиком. Вечером, когда стало ясно, что ночью им точно больше не продержаться, подошла наша подмога и с тыла окончательно разбила японцев. Деду с товарищем, кстати, даже медали не вручили. Командир сказал, что напишет представление к награде, но его в следующем же бою убили, а новому командиру было уже не до того. Да дед не особо и настаивал.
– Очень интересно, – я вежливо прерываю этот поток интересной, хотя и не самой нужной мне сейчас информации. – Извините, конечно, но у меня, как видите, в магазине уже много покупателей. Можно как-нибудь по существу вопроса?
– Да, конечно, извините, – он прерывисто вздыхает, возвращаясь в реальность, – но хотя бы ещё две минуты вашего внимания.
– Хорошо, две минуты – так две минуты, – нехотя соглашаюсь, уже жалея, что дал втянуть себя в этот разговор.
– Так вот, – продолжает Семёныч, – когда бой окончился, пришли монахи. Принесли нашим бойцам поесть, рис с чем-то непонятным. Немного, но явно из последних запасов. Кланяются, «се-се» говорят, благодарят то есть. А к деду подходит старый монах, наверно, настоятель, протягивает свёрток с этим сосудом и что-то с важным видом говорит. С помощью переводчика с грехом пополам удалось перевести, что японцы, оказывается, хотели захватить этот монастырь, чтобы забрать какие-то даосские реликвии. Одной из них и являлся этот кувшин. Настоятель сказал, что передает его деду на хранение, потому что уверен, что японцы предпримут новую попытку, когда защиты уже не будет. Дед сначала отказывался, у солдата и так вещмешок тяжёлый, и таскать с собой лишний груз смысла точно нет. Но настоятель так просил, что дед в итоге согласился. Как вернулся с войны, хранил как память о том бое, говорил, что это его двухкилограммовая медаль. Так что, я думаю, ему подарили действительно дорогую вещь, – наконец-то заканчивает посетитель, с надеждой глядя на меня.
– Думаю, Вы правы, – сухо соглашаюсь, думая про себя, как бы побыстрее избавиться от этого навязчивого некроманта, – но коллекционирование китайских сосудов не являлось пока предметом моего интереса. Да и покупатели не особо этим интересуются. Дайте мне время подумать. Если можно, оставьте пока этот кувшин под расписку. Я постараюсь не сегодня так завтра навести справки о реальной ценности этой вещи, тогда и продолжим.
На самом деле я не собирался ничего выяснять, просто понимал, что по-другому его не выпроводить. Наверное, это понял и он.
– Хорошо, оставлю, – он говорит всё в том же минорном тоне. – Расписка мне не нужна, а через два дня я зайду.
***
Честно говоря, после его ухода я почти начисто забыл об этом разговоре, потому что в этот день должен был получить из Индии контейнер с товаром, а это дело хлопотное и всё надо делать оперативно. Так что про китайскую реликвию я вспомнил только на следующее утро. И то случайно – когда искал что-то под прилавком. Покупателей в то утро не было, так что у меня появилась возможность рассмотреть этот предмет повнимательней.
И вот я держу в руках небольшой пузатый кувшин из сплава тёмно-жёлтого цвета, с плотно прилегающей крышкой и узором из выпуклых волнистых линий снаружи. По бокам болтаются кольца, за которые, видно, его можно подвесить над очагом. Работа довольно грубая, но крышка прилегает на удивление идеально. По всей видимости, его нынешний владелец, стараясь придать кувшину более товарный вид, пытался стереть патину, чем значительно снизил стоимость, убрав естественный налёт старины. К счастью, особого рвения он не проявил и в некоторых труднодоступных местах она сохранилась. Для меня это убедительнее его рассказа, потому что однозначно говорит о том, что предмет может быть действительно древним. Хотя, с другой стороны, сегодня в Китае можно без проблем и в любом количестве купить такие же искусственно состаренные кувшины. Так что, если кому надо для интерьера, он недорого купит подделку – и правильно сделает, так как это будет практически точная копия.
Стою, продолжая держать перед собой кувшин и глядя на него рассеянным взглядом. Где-то в глубине сознания понимаю, что история про деда и китайский монастырь – это правда, и отдать довольно тяжёлый кувшин советскому солдату – странный подарок. Ну, подарили бы чётки или нефрит. Так нет же, дал солдату эти два килограмма бронзы, которые носи теперь с собой безо всякой пользы. Хорошо, хоть дед не выкинул кувшин где-нибудь по дороге. Ладно, придётся, видно, заняться тобой серьёзно – обращаюсь я к кувшину, доставая телефон. За время своей деятельности я оброс большим количеством деловых связей, в том числе по оценке подлинности и стоимости моего антиквариата.
– Привет, Серёга, – запросто здороваюсь, набрав телефон завкафедрой востоковедения нашего университета. – Есть вопрос по твоей части. Попал мне в руки какой-то китайский кувшин. Посмотришь?
– Без проблем, скинь фотки, перезвоню, – Сергей, как всегда, лаконичен. Не успеваю отправить ему фото кувшина во всех ракурсах, как он тут же перезванивает.
– Фотки твои, конечно, не лучшего качества, но всё равно думаю, что это подделка. Такой настоящий кувшин должен стоить как два твоих магазина, если не больше. Похоже на эпоху Тан, а это, знаешь ли, первый век нашей эры. И кстати, обрати внимание на дне на клеймо мастера. Я такое круглое вообще первый раз вижу – всегда квадратные ставили. В общем, я бы не брал, а так смотри сам.
Разговор уже окончен, а я всё так же стою, держа кувшин на весу одной рукой. По всем понятиям брать его не стоит. «Но это же точно не подделка, – размышляю, явно пытаясь себя убедить. – Он какое-то время был в монастыре, и после войны уже сколько десятилетий лет прошло. Всё равно какая-то ценность должна быть», – и вдруг ловлю себя на мысли, что уговариваю самого себя оставить кувшин, используя совершенно нелогичную аргументацию, ведь мой Анубис стоит однозначно дороже.
В общем, на следующий день сделка состоялась, и мой Анубис отправился в компании странного покупателя совершать какой-то мрачный ритуал. Я думал, что больше никого из них уже не увижу. Но история с моим странным знакомым на этом не закончилась. Хотя и выяснилось это значительно позже.
Глава 2
О необходимости осторожного обращения с артефактами
Почему Вы так уверены, что
в зеркале видите именно себя?
Михаил Жванецкий
Кувшин я поставил на освободившееся от Анубиса место, где он благополучно находился ещё пару месяцев. Вплоть до момента, пока я не решил убрать перегородку в подвале, чтобы расширить место для своей эзотерической экспозиции. Пригласив строителей, я непростительным образом отвлекаюсь в магазине, а когда слышу шум и кидаюсь в подвал, то уже слишком поздно. Не особо думая о последствиях, эти коварные наследники масонов, вооружившись фортуной, уже вгрызаются в стену. Густое облако пыли постепенно накрывает мою коллекцию, превращая зал в подобие раскопок древнего захоронения. Видя, что случилось с моим любимым музеем, я не выдерживаю и некоторое время объясняюсь со строителями на понятном им языке. В культурном переводе моя тирада означает, что их инкарнация в человека была явной ошибкой природы, ведь они ещё не прошли свою животную стадию сознания. Но похоже, они об этом и так знают, ведь явно слышали подобное уже неоднократно. Мычат, конечно, что всё уберут, но тут я уже более или менее ясно представляю последствия их уборки для моей коллекции и категорически отказываюсь. После чего, выгнав их всех и вооружившись мини-пылесосом с тряпками, занимаюсь уборкой сам. Что, честно говоря, даже и без строителей уже давно пора было сделать. Уже под вечер очередь доходит до стеллажа с мирно стоящим на нём кувшином.
Таким образом, этот предмет второй раз попадает ко мне в руки. Аккуратно протерев его со всех сторон, я зачем-то открываю плотно прилегающую крышку, намереваясь протереть пыль внутри. Узкое горло не даёт возможности засунуть руку внутрь, и я кое-как вожу внутри тряпкой. Стремясь убедиться, что это дало хоть какой-то результат, свечу ультрафиолетовым фонариком, который всегда ношу на брелоке с ключами. Глядя внутрь на удивительно гладкие стенки кувшина, начинаю замечать на них какие-то разводы. Присматриваюсь повнимательней. Впечатление такое, будто из стенок наружу начинает проступать какой-то узор, как будто наводишь резкость фотоаппарата. Словно под действием ультрафиолета узор напитывается светом и проявляется всё чётче.
И вот тут что-то начинается. Внезапно вся внутренняя поверхность вспыхивает сложными переплетениями движущихся разноцветных орнаментов. Понимаю, что ситуация выходит из зоны моего контроля, но, как под гипнозом, продолжаю смотреть внутрь, увлекаемый этим светопреставлением и постепенно поглощаемый им. Это похоже на какой-то безумный калейдоскоп, только объёмный, не имеющий границ и состоящий как бы из самого себя. Возникающий узор состоит из не связанных на первый взгляд между собой спиралей, шаров, причудливых изгибов линий и прочей сложной геометрии, которая хаотично движется, издавая не менее сложную звуковую гамму. При этом всё переживается мной так непосредственно, будто всем этим процессом являюсь я сам. Меня будто расщепляет на линии, складывающиеся в фигуры, изменявшиеся по чьей-то, но точно не по моей, прихоти. Скорость изменений продолжает нарастать, создавая всё более причудливые переплетения цветных линий, звуков и неизвестных до этого ощущений. В их движении начинает ощущаться какой-то внутренний ритм, который воспринимается как уже более упорядоченный пульсирующий поток, переходящий в направленное движение, которым моё бедное сознание или то, что от него осталось, несёт куда-то вперёд. Пространство впереди раздвигается, фигуры постепенно вытягиваются вдоль движения, пока не приобретают подобие странных цветных линий, создающих изгибающийся коридор.