Чудодей

Глава 7

Ночью я все-таки поспал. Батаня, зная, что прекрасно выспится в своем туеске, взялся караулить, и я не был и вполовину ему так благодарен, как наконец-то расслабившийся баган. Тот, кстати, еще спал, когда я открыл глаза и осторожно выкопался из сена.

Хлев был пуст. Пригревшись и провалившись в глубокий сон, я только слышал отдаленно, как приходила хозяйка, доила коров, а после выгоняла их на пастбище. Те упирались, не хотели идти без багана, но он, измученный, уставший, наверное, впервые в жизни проспал утреннюю дойку и свою непосредственную работу.

Сейчас же уже был по-прежнему пасмурный, но все-таки яркий день. Я немного прогулялся, чтобы размять ноги. Сходил до нужника, нашел во дворе колодец. Двор, к слову, был уже пуст: деревенские вставали рано, а есéнь[32] – самая пора уборки урожая. Только самые малые дети в ней не участвовали, но те еще сидели в теплой хате.

Нужно было в чем-то размешать чудь, и, немного подумав, я все-таки постучался в избу, испросив у хозяйки немного живой хлебной закваски. Вернувшись к колодцу, я набрал ведро, зачерпнул студеную водицу ладонью и пару раз макнул в нее маленький липнущий к рукам шарик. Затем насыпал туда же щепотку чуди из карманной табакерки, размешал пальцем и подождал, пока осядет муть. Капать в глаза мне было теперь нечем, поэтому я просто протер их мокрыми пальцами. И с сожалением вылил остатки раствора на траву. Это что же, мне теперь каждое утро так ухищряться придется?.. Нужно было срочно что-то с этим делать, но я пока не представлял, что. Поэтому покамест я вернулся в хлев к нахохленному, насупленному Батане, не желая оставлять его одного надолго, даром что солнце давно уж встало. Это только в сказках порожденья чуди бродили по земле исключительно по ночам. На самом деле мир чуди жил и днем, и ночью одинаково.

Батаня меня ждал. Махнул лапой, мол, иди скорее ближе. И выразительно ткнул в сторону спящего багана, когда я приблизился. А потом указал на свой туесок.

Конечно, баган бы в такую маленькую тару не поместился, но мысль своего друга я уловил: нельзя было оставлять несчастного чудицу в столь опасном месте. И в то же время я хорошо понимал: не пойдет он с нами.

– Не оставит он стадо свое, – сказал я тихо. – И дом его тоже здесь.

Батаня нахохлился еще больше и спрятал лапки в шерсть, становясь совершенно круглым. И даже закрыл глаза, как делал в минуты самого большого неудовольствия, становясь просто сгустком темноты, посыпанным чудью. Он мог сидеть так очень долго, иногда даже часами. Но не в этот раз. И минуты не прошло, как он встрепенулся, подскочил к туеску и потянул наружу тяжелую серебряную крынку. Сил ее вытащить у него не хватило, и он принялся стучать лапкой по крышке, силясь донести до меня какую-то мысль.

– Ты хочешь отдать ему нашу чудь? – я нахмурился. В принципе мне было не слишком жаль отдавать запас, благо у нас он был возобновляемый. Но Батаня продолжал стучать, и я понял, что намекает он не на это.

Тогда на что? Отдать крынку? Но зачем она чудице? Тем более серебряная – тяжелая и неудобная. Я бы и сам с удовольствием взял бы материал полегче, если бы чудь не имела свойство утекать из любой другой тары…

Так. Чудь и серебро. Не об этом ли говорит Батаня?

– Думаешь, ему нужен серебряный сундук в качестве дома? – я невольно усмехнулся. – Вариант. Вот только где мы такой найдем? А даже если найдем – не расплатимся.

К сожалению, способ разбогатеть, прекрасно работавший для Бесчудья, совершенно не имел обратной силы в нашем мире. Единственное, что я мог бы более-менее успешно здесь продавать – это конфеты, но ходить по ярмаркам в ярком колпаке и зазывно выкрикивать приглашения отведать сластей заморских – не то, чем я мечтал заниматься всю жизнь. И я точно не собирался тратить с таким трудом собираемую чудь на открытие межмирных врат, чтобы добыть конфет. На одно такое чудодейство нужно было целых две крынки чуди, а в иных местах – и все три.

Батаня перестал стучать и весь разом как-то сник, да и мне было как-то паршиво. И страшно за багана.

– Может, сделать чудодеев схрон? – после долгого раздумья предложил я. – Все знают, что чудодеево имущество трогать нельзя.

Батаня приободрился. Как и баган, которому я рассказал наш план, терпеливо дождавшись, пока хозяин хлева выспится.

– Добре, чудодей, – сказал он. – Не стану я аки мышь от кота бегать. И коровок своих на пастухов бестолковых человечьих не оставлю. Но коли поможет знак твой от твари схорониться – поклон в пояс тебе от меня будет.

– На том и порешим, – кивнул я. – Покажи место, где знак рисовать.

Дом у багана был там, где ему должно быть: на чердачном сеновале, аккурат над стойлом любимого быка Баски. Огороженный чудскими чарами угол как бы выпадал из поля зрения людей, и те не видели ни соломенную кровать, ни самодельную довольно справную мебель, ни кухонную утварь, либо тоже сделанную самим чудицей, либо стащенную когда-то у людей.

– На-ка, – баган достал что-то из плетенной корзинки с хорошо подогнанной крышкой и сунул мне в руки. – Хлеба у хозяйки попроси, а сыр не бери у нее. Толковая она для человечки, но сыр варить уметь надобно.

Я взял тяжелый сверток и развернул грубый холст. Пищу готовили только очень сильные чудицы, кто не только мог взаимодействовать с предметами человечьего мира, но и полноценно есть человеческую еду. Батаня, например, пек просто божественный хлеб, но баловал меня им нечасто. А еще жареха грибная да на сальце получалась у него отменно. Щи недельные[33] – даже из самой старой перекисшей капусты – выходили просто волшебные…

Поняв, что снова голоден, я, не в силах противостоять искушению, отломил от неровной головки сыра небольшой кусочек и положил в рот.

Да… Я не знаю, участвовала ли чудь в приготовлении, но я мгновенно захмелел, как будто глотнул ее раствор. Это была эйфория удовольствия и блаженства: никогда раньше я не ощущал такого тонкого сочетания вкуса свежих сладковатых сливок, терпкости хорошо выдержанного сыра, едва уловимого аромата грибов, орехов, желудей и теплого коровьего бока.

Баган наблюдал за мной с доброй усмешкой, а потом без слов достал еще один сверток. Принимать столь щедрые дары мне было немного неловко, но отказаться не было никаких сил.

– А то, что с собой принес – забери, – добавил баган, и я коротко кивнул.

Прежде чем ставить знак, нам пришлось озаботиться ограждением. Объясняться мне потом еще со Старостой, что это я часть чердака у него в хлеву решил досками обнести. Как еще одно стойло. Но со Старостой в любом случае придется говорить долго. Ночью, лежа в сене, я решил, как поступить с мертвыми чудицами, и сделать это надо будет до того, как идти искать неведомую тварь.

Поскольку – а поди не вернусь я назад? Кто ж их тогда похоронит?

С этими невеселыми мыслями я достал крынку с чудью и стал готовиться к обряду.

Принесенное с собой молоко все-таки пошло в дело. Я не знал, какого цвета была корова, с которой его надоили, но для того, чтобы выступить растворителем, это было и неважно.

Прекрасное огниво в серебряной оправе из Бесчудья служило мне верой и правдой уже много лет – стоило добавить в вонючую жидкость внутри немного чуди, и огонь безропотно вспыхивал хоть в снег, хоть в ливень, хоть на дне морском. Нагрев на маленьком язычке пламени серебряную ложку с молоком, я кинул в нее кусочек застывшей сосновой смолы и тщательно перемешал соломинкой. Щедрая щепотка чуди окрасила получившуюся вязкую смесь в яркий синий цвет. Подождав, пока все немного остынет, я залез в чудовскую краску двумя пальцами и принялся рисовать, старательно выговаривая слова древнего, как сама чудь, наговора.

Когда-то я спросил у своего учителя: кто же придумал эти наговоры, ритуалы, обряды? Какой человек впервые сумел увидеть чудь, воспользоваться ей, чтобы открыть мир тайного. Когда это произошло? Как? Но ответов не получил.

Когда все было готово, я удовлетворенно кивнул и растер остатки краски по одежде. Люди этого не видели, а для остальных я все равно весь светился ровным синим светом.

– Благодарствую, чудодей, – баган и правда мне поклонился, как и обещал.

– Чем могу, – кивнул я в ответ. – Береги себя.

– Чудское в помощь, – отозвался баган и проводил меня до лестницы.

Внизу мы с Батаней быстро собрались в путь, хоть тот был пока и недолгим. Нужно было плотно перекусить – в этом я надеялся на помощь хозяйки, – а потом заняться куда менее приятным делом.

В селе было больше полусотни дворов, и в каждом из них жило хотя бы по паре чудиц. И вот теперь их всех следовало как-то похоронить.

Глава 8

– Предупредить людей надобно. Пойду по хатам, в каждой ритуал проведу.

Староста смотрел на меня хмуро.

– Что ж мне говорить-то им? – спросил он со вздохом. – Испужаются все. Но и молчать как-то не по-божьи.

– Это ты, мил человек, сам реши, – покачал я головой. – С людьми как быть, я не знаю. А чудиц надо в чудь вернуть. Негоже им аки пыль под лавками валяться.

– Твоя правда, – Староста понуро кивнул.

– Скажи, что я проведу основной ритуал, а потом их задача будет топить печь всю ночь, – добавил я, немного подумав.

На самом деле это, возможно, было и не обязательно. Я вообще не был уверен, что тут обязательно, а что нет, кроме двух составных частей – огня печи и чуди. Но решил, что от нескольких дополнительных обрядов беды не будет.

Что вырастало из чуди – в чудь и превращалось, так что тела я решил предать чудскому огню. Всех вместе, в печи родной хаты. Можно было, конечно, развести печь для домового, банную каменку для банника и костер во дворе для дворового, но тогда бы я разбирался со всем этим неделю, не меньше. Да и печь всегда была сердцем всего хозяйства, к которому относились и все другие постройки.

Начать, конечно, нужно было с дома самого Старосты. Собрав тела всех его чудиц, я, подумав немного, принес сюда и трупик вазилы-табунника. Баган сообщил, что постоянного места жительства у того не было, и табунник каждую ночь ночевал то в одной конюшне, то в другой.

Теперь, следуя моей логике, нужно было соблюсти тонкий ритуал, похожий на открытие портала. По сути это и было открытие портала, только не нараспашку, а в виде совсем узенькой щелочки. И так, чтобы чудь только лишь забрала ей предложенное, но не отправила дальше. Такое я делал всего пару раз за всю свою жизнь, поэтому немного нервничал. Может быть, надо было начать с чудодейской хаты, но вся семья Старосты уже собралась вокруг печи, скорбя о своей потере.

Батаня тоже был тут. Вылез из туеска, встал на печи, держась лапкой за стену. Глаза его в сумрачном углу горели желтым и, как мне казалось, злым огнем.

Отмеряя чудь, смешивая ее с нужными минералами да травами, я думал о том, что предпочту ночевать в лесу, а не снова в этой деревне, но для этого следовало поторопиться.

Это был тот редкий случай, когда мое чудодейство стало видно простому человеческому глазу: стоило бросить подготовленную смесь в огонь печи, как тот вспыхнул ярко-синим светом, и это увидели и Староста с женой, и их дети. Ахнули, отшатнулись. Я же бережно поднял закутанные в чистую льняную скатерку тела и вручил их Старосте.

– Повторяй за мной слова, а после положи в топку, – напутствовал его негромко.

Наговор я выбрал самый простой, как говорят в Бесчудье, универсальный. Поскольку просто не знал подходящего. Просто обращение к чуди, дабы понятно было, что действие сие чудовское, а не просто так. И на всякий случай про себя еще шепотом прочитал то, что открывало портал, пока занималась синим огнем плотная ткань.

Того, что случилось дальше, я совершенно не ожидал. Сначала это была струйка – темная, густая, даже по-своему красивая. А потом черный едкий дым повалил из топки огромными плотными клубами, забивая нос, уши и глаза. Дети помладше немедленно заплакали, закричали, старшие похватали их на руки и бросились вон из комнаты, Староста схватил было печной заслон, но я остановил его, не уверенный, не сделает ли это еще хуже.

А потом огонь вдруг погас. Вместе с ним исчезли и дым, и трупы чудиц – остались лишь обожженные обрывки ткани. А в них…

Батаня понял, почувствовал первым. Вскрикнул и спрыгнул с печи, метнувшись прямо в топку. И вылез оттуда с тремя маленькими синими комочками – бесплотными, еле видными, словно сгустки синего тумана. Прижимая их груди своими маленькими лапками, Батаня подошел ко мне, и я поспешно опустился перед ним на корточки.

– Это то, что я думаю? – спросил сдавленно.

Батаня кивнул.

– Что? Что там? – обеспокоенно спросил Староста.

– Вернула чудь хранителей ваших… – протянул я, не оборачиваясь, глядя как мерцают, переливаются синими искрами новорожденные чудицы. А потом черная лапка закрыла их, словно защищая, и я понял, что все-таки придется во всей деревне искать для них серебряный сундук.

И что хоронить остальных нельзя, покуда не найдена тварь-убийца.

Серебряный дом для воскресших чудиц искали всей деревней. В итоге нашли два: совсем небольшую сундучок-шкатулочку и большущий деревянный сундук, обитый серебряными пластинами. Немного покумекав, я поставил маленький сундучок в большой, потому что боялся, что из маленького чудицы вырастут раньше, чем я вернусь в деревню, а большой мог быть недостаточно надежной защитой из-за прорех в серебряных пластинах. Батаня бережно посадил чудиц в их новый дом, а я насыпал на дно немного чуди и плотно закрыл крышку. Конечно, перед этим я как мог объяснил, почему мы их прячем, но не был до конца уверен, что столь юные духи смогли меня понять.

– Если к следующей новой луне я не вернусь, откройте ящик, – напутствовал я Старосту.

– А остальные? – с испугом посмотрел он на меня. – Коли не воротишься ты, остальные-то хаты как без домовых-то?

Это был хороший вопрос. Как и другой: почему сжигал я четыре трупа, а возродилось только три. Немного поломав над этим голову, я пришел к выводу, что в доме появились только те чудицы, что были с ними связаны, а новый вазила-табунник зародился где-то в другом месте.

– Если я не вернусь до следующего новолуния, вызовете другого чудодея, – решил я наконец. – Я напишу ему, что нужно делать.

Времени на передачу только что полученных знаний ушло немало: писать гусиным пером было тем еще испытанием для нервов. То ли дело в Бесчудье… Подумав, что, когда закончу с этим делом, наведаюсь туда, коль скоро этот мир стал так часто мне вспоминаться, я засобирался в дорогу, укладывая в туесок собственные пожитки и добрую снедь, что собрала для меня хозяйка. И только собрался предложить Батане занять свое место, как тот резко дернул меня за штанину. Обернувшись, я увидел в дверях хаты багана, явно желавшего о чем-то поговорить.

Убедившись, что я его заметил, баган исчез, а Батаня забрался в скудельницу.

– До свиданья, бачко-чудодей, – Староста и его семья дружно поклонились мне в пояс. – Большую службу ты нам сослужил.

– Еще нет, – возразил я. – Вернусь – тогда буду благодарности принимать. Берегите себя покамест.

Я двинулся было к двери, но Староста меня остановил.

– Погоди, мил человек. Как звать-то тебя?

Свое имя я называть не любил. Имя – оно над всяким, хоть над человеком, хоть над чуди порождением власть имеет. Но все же не настолько это было опасно, чтобы обидеть сейчас хорошего человека.

– Ольх, – ответил я быстро и поспешно вышел из избы.

Багана я нашел в хлеву – что было, конечно, неудивительно. Но удивительно было то, что он сказал.

– Провожу тебя, чудодей, – молвил он с мрачной решимостью. – Так далеко в лес, как Баска до вечеру увезет.

– Баска? – переспросил я удивленно.

Баган кивнул.

– Поедешь на нем аки на лошади. Баска сильный бык. И бегает быстро.

Я слегка растерялся. Мечтая о способе передвижения, я все-таки представлял себе что угодно, но только не верховую корову. Но, с другой стороны, если обзавестись конем мне все равно не светило, почему бы не воспользоваться нежданной помощью?

Тем более от деревни и правда стоило уехать как можно дальше. Затеряться в глухом лесу на ночевку, поставить мощные защитные обереги, чтобы не видно нас было ни для каких лесных обитателей.

– Добре, – справился я наконец с удивлением. – Доедем, докуда сможем. Спасибо.

Баган кивнул и жестом поманил меня следовать за собой. Мысленно представляя себе, как буду забираться на огромного быка средь чиста поля, я поправил лямки туеска и пошел за чудицей на пастбище.

Глава 9

В непосредственной близи Баска показался мне просто неприлично огромным. Его мышцы были такими твердыми, что мне чудилось, будто я касаюсь не живого существа, а деревянного истукана, обтянутого коровьей шкурой.

К счастью, карабкаться на эту гору мне не пришлось – послушный воле багана бык лег в траву и легко поднялся на ноги уже со мной на спине. Верхом я ездил неплохо, хоть и редко практиковался – в детстве я частенько бывал на месте Мытько и пас небольшое сборное стадо в родной деревеньке. Она была совсем небольшой, и всю скотину сгоняли вместе – коров, лошадей, коз и даже свиней. Последние вечно норовили куда-нибудь запропаститься, и я скакал по полям на нашей низенькой рыжей лошаденке, разыскивая то одну беглянку, то другую.

Как ни странно, на корове мне тоже уже приходилось кататься. Тоже в детстве, когда мой отец был еще молод и полон сил. Он сажал меня на нашу буренку, пока мать ее доила, а потом нес домой одной рукой меня, а другой – полное ведро молока. Мать моя была малохольной, болезной. Но очень доброй и красивой – это я запомнил отчетливо. Хотя и видел ее в последний раз, когда мне было пять лет.

Отец горевал сильно. Исхудал, да и сам будто силу потерял, перенял часть болезни у матери, сидя у ее кровати денно и нощно. Несколько лет после вокруг словно витали пары той болезни, ее ядовитые горькие споры. А потом пришла Она.

Ее звали Милава. Как и когда она появилась в нашей деревеньке, я не знал. Просто заметил, что отец вдруг снова начал улыбаться. И будто даже светлее в доме стало от этой малости. Мне все еще было немного лет, но я с первого же знакомства с ней понял, что происходит. Но почему-то было совсем не до того: Милава оказалась ведьмой. Не какой-то там травницей или знахаркой, не балией, а самой настоящей ведьмой. Чудовищем в человеческом обличье. Вот только…

Собственно, тогда я и узнал, что бояться чудовищ вовсе не нужно. Как и остальных порождений чуди от мала до велика.

Моего отца она любила ничуть не меньше, чем могла бы любить настоящая женщина. Берегла его изо всех своих чудских сил. И меня любила. Растила в ласке, с улыбкой снося шалости, радуясь любому успеху, подробно разъясняя, что было сделано плохо, а что хорошо. Иногда я думаю, что ни одна настоящая женщина не обладала таким безграничным запасом терпения и спокойствия, каким обладала Она.

И конечно, именно она провела надо мной ритуал, заставивший чудь прилипнуть к моей коже, раз и навсегда перекинув меня за черту. Впервые увидев ее в мире чуди, я… нет, не испугался. Я пришел в восторг – так ярко светились ее синие-пресиние от чуди волосы. Она была сильной. Настолько, что даже в свете чуди сохраняла человеческий облик. Каким он был на самом деле, я так никогда и не узнал. По крайней мере, пока. Может быть, когда-нибудь мы встретимся снова, и я попрошу ее об этом. Но тогда, в детстве, а потом и в юности, я всегда видел ее одинаково, и только цвет волос указывал на то, использовал я чудь или нет.

Она была моим первым учителем. Возможно, я единственный чудодей, что учился сразу у двух учителей, один из которых и сам был чудовищем. А может быть, и нет. Ведь если смогла она, то могли и другие.

Милава провела с моим отцом в его родной деревне долгих двадцать лет. Я уже вырос и покинул отчий дом вместе с моим учителем, когда ей пришлось уйти. Слишком бросалось уже в глаза, что она не меняется с годами. Слишком косо уже смотрели люди. Отца она не бросила, нет. Он ушел вместе с ней. Я больше никогда его не видел, но абсолютно уверен, что он до самой своей смерти был абсолютно счастлив.

Бежал Баска и правда быстро. Мне потребовалось некоторое время, чтобы приноровиться к тяжелой коровьей рыси, но в итоге я устроился со всем возможным комфортом. Солнце уже пару часов как перевалило за полдень, но даже за то время, что осталось до сумерек, мы должны были отъехать на довольно большое расстояние. Дорога, что вела напрямик к нужному мне месту, была уже давно заброшена, но все еще проходима даже для человека, не то что для поистине вездеходного быка. Что коровы умеют пробираться по лесу куда лучше лошадей, я тоже знал не понаслышке.

– Может быть, в другую деревню переберешься? – спросил я багана. – Хотя бы на время.

– А коли и туда тварь придет? – резонно возразил тот. – У нас-то уже все. Нету никого. Можно и не станет за мной одним гоняться.

– Можно и не станет, – согласился я.

Больше мы не разговаривали – баган лишь иногда давал быку короткие команды, позволяя перейти на шаг, чтобы отдохнуть, и снова посылая рысью. Батаню, кажется, слегка укачало – он периодически высовывался из туеска и недовольно сопел. А иногда и фыркал – ну чисто еж лесной.

– Ничего, сейчас доедем – и грибов с тобой насобираем, – сказал я ему негромко.