- -
- 100%
- +
Светлане,
без которой не было бы этой книги
© Константин Кадаш, 2015
© Jesse Reno, иллюстрации, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
[Ч аС Ть i]
[plast giraffer på fönsterbrädan raga]
Пыльные ритуалы, развешенные по бельевым веревкам,Неразрешимые проблемы взросления, Джа, на кончиках твоих капроновых нитей,Нагие, мы спешили на чердак и выше —Отмерять лунного света грамм на кончиках пальцев, баюкатьУкромные пятнышки сердец с изнанки ребер(даже чувствуя эти токи, ты никогда не успевал проснутьсяпрежде рассвета, и, застав очередную революцию, гнетущую внешний мир,заворачивался в кокон непоколебимой веры в человеческие качестваобитателей меблированных комнат и лестничных пролётов:но так и не сподобился приручить ни единой бабочки). Значит, этаИгра – не больший блеф, чем прочие игры, осязаемые кожей.И сейчас, как прежде, приманивая звездных дельфинов табачным манком, мы можемВыдумать прочную сеть свободы иОсвобождения, увязанных с системой неделимости клеток, когдаНе так уж и важны ареалы обитания, разница в расцветке пластиковых птицНа обнаженных ветвях и наличие в сетке вещанияПолживого половинчатого недомыслия, по привычке рядящегося в одеждыПатриотизма. Наши оттенки позволяют утолятьжажду поцелуем на французский манерС обязательным картавым эр и заблудившимися в окончаниях согласнымина капитуляцию…Я все еще вижу плацкартные армии, надежно укрытые укромной дрёмой,следы, которые оставляет вой,На коньке крыши флюгер, вращающийся против. ЧасовойНа вышке игрушечного маякацелится в небо из пластмассового свисткаИ от его меткого выстрела не остается ни следа, ни под утро – света.[чтение в темноте iv]
святой ребенок, напевающий колыбельную на языке травыв самом сердце леса, один, единственный, глаза закрыты,слышит, как бьется сердце чащи – чаще, когда отступаютвсе ускользающие родники, и земля дает всходы.нашей чащей часто становились парки и скверы, скверныетощие деревца вдоль автострады, когда сплавлялисьзной и рокот в сталь и пластик, автомобиля тело продолжая —движение без цели, отказ от статики и пресыщенья.случайные попутчики, успели разминуться в чехардеслоев пространства, слышим: тихокатятся гласные из глубины сквозь лабиринт корней и камня,дыханья мягкие машины.[чтение в темноте v: рагадада]
стань мне статью, безоговорочная, как пьяная птица-страусголовоногая от макушки до пяток метр восемьдесят пятьдвадцать два перышка, схороненные в зобке, пока страхомпесок просеянный выносит дворник в ведре жестяном то —деньги на ветер, то – коромыслом радуга, натянутая над пустырёмсуши бельё и хлеб, учись стрелять по банкам: вырастешь скоро,пойдешь в солдаты, дело говорю, мужайся и в пыль опадай, когдастальными листами ржавые птицы подорожник сеют.наши крохотные видения и мальчишеские дрёмы: дружбы, зарницы, фантики,траченные гильзы, вынесенные со склада, пока бронебойные землеройкиподгрызали кирпичные стены бараков // общественной банина отшибе. частые визиты подозрительного милицанера тем не менеевыпадали на будни, когда часовщики спали.карманные часы, как и прежде, спешили на 12 минут.[чтение в темноте vi: рага прекраснодушных]
и цветы милосердия к твоим межевым столбам, кроткий,у которых сам плутал, собирая листву, сгоняя паству,усмиряя похоть, убалтывая гордыню, хлеб преломляя горький.с морщинистыми личиками человечков говорливые попугаикопошились на балконах, в гнездах,баюкая тонкие запястья, пальцев длину, ушибленных о ветер,в час, когда медный снег выдуманный неумолчнопятился к океану… и молочно-белые звезды раяадакачались на хлипеньких стеблях, вплетенных в сети,над прибранной землею нависая.[hazel låten]
изменения в расписании прибытия поездов,вечное без пяти вопросаи стрелки часов,не поспевающие за временем,все так же лишенным наших скромных чаепитий на краю света,отлучений, пафоса, болезней роста.отступаясь от полотна млечного пути, я не забывал прислушатьсяк лязгу колес, пересчитывающих железнодорожного полотна рёбра,когда ладонями колючими шарился по пыльным углам и застенкам, искалзакатившиеся грошики, забытые ржавые детские страхи, пятнышкинеудовлетворенных любовий, молотило солнцепотной тушицей, и бетонные бока супермаркетовманили прохладой за которой – выпасы звездмешали квазары и кварки и черные дыры твоих риторических вопросов осмыслах и точках отсчета. так все и было:тишайшие личины, эго, непутевый дрейф вплоть до растворения в ландшафте, доисчезновенья в точке, и без того едва угадываемой на горизонте.[хаягрива_мантра]
улица войны, оккупированная леммингами, распадается на бульвар и проулоку памятника свободы, которой, как известно, не существует без потери пульса,крови, нарушений целостности кожного покрова, разрушения тканей и без тогошаткой совести – меленькое я выглядывает в слуховые окошки глазёнок,следит оттенки кожи, многообразие лиц, проплывающие линкоры профилейи вереницы поднебесных китов, раз за разом атакующих бронебойную шхуну-китобоя/богоборца, где каждый умышленный – грешник, перебежчик, еретик,атеист; китайские аисты складывают гирлянды из человеческих черепов итанцуют, на манер кали, распахнув свои клювы солнечно-алые клац-клац-довольствиемдля утонченных натур:: нарезание тонких полосок ременной кожи с предплечий,покуда ты водружаешь свой крест на парковке, в самых задних рядах – провинциясупермаркета, где только ветер перемалывает косточки бродячим собакам икатает перекати-поле экологичных пакетов с оттисками модных брендов: бредомоборачивается попытка сморгнуть с ресницы искажающие реальность каплимайянского дождя, настоянного на семени солнца, пущенного в расход/ход ходиков, ноесли отсюда все еще видна красная косоворотка кремля и циклопическая башнясити – иероглиф несостоявшегося эгоизма рефреном, значит, не все потеряно,значит, мы очень близко к центру, а это – перспективы, потенциальные инвестиции, недвижимость,растущая в цене. о, дхармапала хаягрива, так неси мое тело к колеснице восхода,пока поливочные автомобили подчищают пятна с асфальта наших промасленных душ.[so»long, Louisiana]
пятничные пятна по всему телу вымаранные рисуночкипо коже тонкой иглой выведены под корень как и всемои прошлые однокоренные словечки одутловатые песенки пошлыев песок выплеснутые, лялькой в люльку уложенные, неухоженные,но всегда остается вопрос заздравия и упокоя,когда небо принимает оттенок дороги, другой, по которойеще не ступала нога нагой и каждое продолжение взгляда,взвешивающего пространство – ряд воскрешений, флэшбеков, прошлого оглядок,задушевной надежды на возвращение в сугубо личностное нигдекто говорит? кто говорит? Луизиана – мои цветущие реки укромные моиреки руки собирают воду собирают камни хранят травыруки того кто никогда не входил в твои воды ниединожды и ни дважды ты говорящая со мною сквозь землюна все стороны света Луизиана и я продолжающийтвое течение каждой своей веной каждым словом своим каждымновым воплощением весь плоть от плоти и кровипока ты – продиралась сквозь камень и глину выискиваяв мокреди истину и межу и шептала словапрощания и слова прощения, so_long-so_long,я втаптываю твои корни в небо.[coyote negro raga]
это дорога в один конец, непогашенный билет,выданный на руки в глубоком детстве,если все еще способен закрыть глаза —зажмурься: здесь всегда остается местоточечного света, выгодно оттеняющего пространство,как то и положенов сложеннойдихотомии молчания и крико/подобиячайки, заблудившейся меж заливом и взгорьем,но не смеющей повернуть назад;у плато плутающая осеньзаботливо прибирает прошлогодний сор;выговором, говором, акцентом —заклинание тварности: точка отсчета,делящая полярности базиса и надстройки, моментнепостижения основополагающих истин, где торгне уместен ине сопоставим с реалиями рынка;я малым сим предписываю кротостьи споро частностях и неустойках.отныне – белым в молоков найм перспектива территории, когда-тодолжно быть, населяемой другими:едва ли здесь найдется строчкадля следа нашего, с избытком —для оттисков нашедших выход из пустынии заселяющих ландшафты,мгновение тому лишенных человека.ом!мой бон мой бег мой кроткий бог,я заметаю след и выхожу из дома.[речь о вселенской мудрости в капле пролитого молока…]
…бхикшу сысой говорит о шумах в сердце и неизлечимой душевной хвори,появляющихся в момент восхождения по лестнице на <тринадцатый> этаж,которого, как известно не существует, в отличие от извести,которой здесь покрывают стены и ретушируют души узоры,чтобы, нечаянно, не выпастьиз времени и из пространства.осознавая их непостоянство, конечно, эти опасеньямне видятся нелепыми отсюда: чердачное окно так ириеподобно,и ты, взобравшись вновь на крышумира и – обнаженным став —суставы жаждешь преломить на крылья, что позволятневздорную осмыслить сущность серафимови прочих яснооких, кистеперых,исчезнуть успевающих до вдоха.так допивай свое омманипадме,пока над городом восходит неделимость.[чтение в темноте vii]
совинокрылый, я вырастаю из твоей земли,ломкие ветки собираю, выданные огню,гадаю на погодузнаменосец, охранитель нищих духом,отливаю птицам пулю, загадывая число пидующим на холодную воду,и вам, выглядывающим из глины и плоти небоскребов,переписывающим себя каждое утро по стеклу наново,в души вкладываю керосиновые лампадки, чадящиекопотливым дымком справедливости и неравноправия.во имя мирового пожарища,присного славославного пожорища,оголтелого предела:полые торговцы пылью и срамом,лютующие в исподнем,таят леса своих нерукотворных тел.тем и ладны.[чтение в темноте viii: политика и начала анализа]
дни недели складываются в поколения;навязчивая глоссолалия —как способ преобразованияинформации в кинетическую энергию…быть может, именно поэтомуземля продолжает вращаться,солнце – сгорать,космос – кипетьв точке отрыва.сегрегация по признаку тела,констатации срыва.Марксу определенно стоило бы родиться женщиной,в нем столько теплоты и смирения,что хватило бы на поэмуи на то, чтобы наполнить молокомвсе-все твои кисельные берега, дружочек.все еще душно и ломко —болезнь становления голоса,отравляющего тело пубертатным ядом.ассоциацииюных социалистовосновывают тоталитарные секты,повернутые на совокуплении,искуплении,преображенный танатос,расщепляет атом единоверия,вовлеченности окись порождает приступы недовериянесвоевременной схоластикеи одержимости потребления,наводящей мосты и подводящей основыпод благоустроенность яблоневых садовна африканской равнинев годину лютых дождейи зацикленности мирана полюсах.быстрее, громче,нам необходимоспешить,восток, запад,север без признаков юга,прочие,пока не пришли все те, тонкокостные,с обратной стороныс лицами бабочек,и не пожрали друг друга.[погребальный поезд хайле селласие]
я иду по следу твоего погребального поезда, хайле селласие,выжженному ровной колеей в потрескавшейся земле Вавилона,где, как известно, пустыня, слишком большая для сорока языков сорока племен исорока поколений без памяти; я вырываю твой труп, памятный,удостовериться в подлинности твоих девяти имён.в этом мире наперечет нелжи, стократ больше обмана и падали,сами склоняем которые по сорок раз на днюна уровне сердца, хайле, люблюли, ненавижу, статика смысла и право выбораиз ста жизнесмертей единственной – благо, и я поютако самой последней.[благоволительницы]
карликовые толстосумы Европы, верные завету Фрейдаштурмуют ковчег, укрытый царицей Савскойгде-то в песках Эфиопии южнее Аксумы,если верить пересказам Кебра Нагастдля октябрят,тысячекрат-но размноженным на дармовойбумаге, вперемешку с эфиром,зефиром, мелками, мотыльками,спаленными дотла солнцем твоим любви пьюДжа безмятежность,сидя на нижних ветвяхвяза – долгой дорогой роста связан,из неусыпного детства к потешному сраму пою,дурак, зрелости песню злуюв день твоего покояипоминовения ушедших от конвоябхикшу-беглецов высмотренных до беспамятства,каменеющих между плато путорана и магнитным полемна куцей качели себяимения, цели,не выбирающей средства.[ребусы]
Аллах керим(…и тогда пески и камни ДанакильСтановятся словами, наползающими друг на друга…Поэма, записывающая себя сама от твоих запястий,Где, глубоко под кожей, снуют проказливые эльфыКайфа, томные феи горячки. Слова,Умещающиеся в тот смысл, который ты лично склеилИз лепестков и глины, забившейся в трещины мира,Никогда не принадлежавшего тебе целиком,Но оставлявшего свои алые маркеры на полях твоихМногочисленных имён и жизнейВ мгновения опасной близости к смерти иК женщине, вестнице бессилия, которой ты грезил,Опаленный солнцем, выискивая тени.В часы, когда «кровавые шприцы ночи»Яды безмолвия вводили в вену,Пустыня оставалась равнодушной…)[карманная рага дождя]
есть определенная вольность в рассчитанном режиме перемещения по карте мира,лишенной меры, объятой войной, рвотными массами, массовымиактами толерантности и футболом, сводящими воедино звенья цепи,сплетенные из незацветших одуванчиков для грезящих девальвациейостолопов и девственников. конечно, ты также можешь считать все это профанациейбессознательного, но, сцеживая алкоголем куцую мысль о всемирном потопе,я все еще мокну под непрекращающимся дождем здесь, на площадисвободы (освобожден условно), дешифруя тайный язык водыи болтая босыми ногами над отраженным в луже не то Багдадом, не тоСан-Паулу, как известно, страдающими сомнительной склонностью к скоропостижнойи разномастным бандейрантством, которому все еще нужные, если не рабы,то верные послушатели, с их постоянством в ручном труде и большой жратве.подступающее время жатвы пока что робкоотстукивает с изнанки очередного большого сердца —тук-тук так гулко, словно в полый ящик…впрочем, если верить страницам не то библии, не то Кебра-Нагаст,у нас остаются все шансы успеть на последний поезд_без_пассажиров, но,Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.