Игорь Кадочников
Кровь и Сталь Эона: Хроники Разлома Миров
Оглавление
Кровь и Сталь Эона: Хроники Разлома Миров
Эхо Камня
Эхо Безмолвия
Кровь и Сталь Эона: Хроники Разлома Миров
ХРОНОС: Дневники Михаила Богданова
Зеркало Предательства
Эхо Камня
Долина Узоров на Камчатке никогда не знала тишины. Даже зимой, когда снега глушили все звуки, сама земля здесь дышала. Фумаролы, как гигантские черви, извивались на склонах сопок, испуская клубы сернистого пара с шипением, похожим на злобный шепот. Кипящие грязевые котлы булькали и плюхались, выплевывая комья глины цвета запекшейся крови. Воздух был густым, пропитанным запахом тухлых яиц и минеральной пыли, режущим глаза. Именно сюда, в этот адский сад геологических чудес, приземлился НЛО.
Не грохот, не вспышка, а лишь тихое шипение разрезанного воздуха и глухой удар, встряхнувший землю под ногами, возвестили о прибытии. Объект, названный позже «Каплей», лежал на краю самого большого грязевого котла, едва не соскользнув в кипящую пучину. Он был не металлическим, а скорее… стекловидным. Огромная, слеза размером с двухэтажный дом, переливающаяся всеми оттенками глубокого моря – от аквамарина до чернильной синевы. Его поверхность была абсолютно гладкой, без швов, иллюминаторов или опознавательных знаков. Она лишь слегка мерцала внутренним светом, как затонувший кусок арктического льда.
Первыми у «Капли» появились медведица с двумя любопытными медвежатами. Они обнюхали странный предмет издалека, фыркнули от запаха горячего камня и пара, которого он, казалось, не издавал, и ушли прочь, уводя детенышей подальше от возможной опасности. Люди пришли позже.
Люди:
Марина Сомова, 42 года: Начальник смены геологоразведочной партии «Вулкан». Сухая, поджарая, с лицом, обветренным камчатскими ветрами и вечной настороженностью в глазах цвета вулканического базальта. Ее руки, покрытые мелкими шрамами от осколков породы, привычно сжимали рацию. Она носила практичный термокостюм серого цвета, испачканный глиной.
Семен Петров, 28 лет: Молодой биофизик, прикомандированный к партии для изучения экстремофильных бактерий в гейзерах. Худощавый, с всклокоченными темными волосами и очками в роговой оправе, которые он постоянно поправлял. Его энтузиазм граничил с одержимостью. Он был в более новом, но уже запачканном оранжевом термокостюме, нагруженный приборами.
Игорь «Батя» Борисов, 55 лет: Водитель вездехода и по совместительству охранник партии. Бывший военный, коренастый, с лицом, напоминающим потрескавшуюся вулканическую корку, и вечной самокруткой в уголке рта. Спокойный, наблюдательный, с грубоватым юмором. Одет в поношенный армейский бушлат поверх термобелья.
«Боже правый…» – прошептал Семен, замирая на краю скалистого выступа, с которого открывался вид на «Каплю». Его приборы – спектрометр, счетчик Гейгера, тепловизор – забегали дикими скачками, а потом вовсе заглохли. – «Марина Викторовна, вы видите это? Это же… это не похоже ни на что земное! Никаких известных материалов! Температура поверхности… она отрицательная! В этом кипящем аду!»
Марина молча поднесла к глазам бинокль. Ее пальцы, обычно такие твердые, слегка дрожали. «Вижу, Петров. Вижу. Батя, доложи в базу. Код „Черный Лебедь“. Полный протокол. Никому не приближаться, пока не получим инструкции. И.… приготовь табельное.» Ее голос был жестким, но в нем слышалось напряжение.
Игорь кивнул, уже достав спутниковый телефон и тяжелый пистолет Стечкина из кобуры под бушлатом. «Доложил. Ждем ответа. А стрелять-то в кого? В большую синюю сосульку?» – он хрипло усмехнулся, но глаза его внимательно сканировали «Каплю» и окружающую местность.
Прошло три часа томительного ожидания. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая сернистые паруса фумарол в кроваво-красные и оранжевые тона. Тени удлинялись, делая долину еще более зловещей. Приказ из базы был лаконичен: «Наблюдать. Не контактировать. Группа НИЦ „Космос“ вылетела. Будут через 12 часов».
«12 часов сидеть и смотреть?» – Семен нервно ходил взад-вперед по небольшой площадке. – «Марина Викторовна, давайте хотя бы попробуем приблизиться? Аккуратно! Может, есть какие-то знаки, порталы…»
«Сидеть и смотреть – наша работа сейчас, Семен, – отрезала Марина. Она сидела на камне, не сводя глаз с объекта. – Ты видел показания приборов? Это не просто объект. Это… аномалия. Физическая. Подойдешь – и тебя размажет по молекулам, или превратит в кристалл. Или просто исчезнешь. Мы не знаем ничего».
Внезапно гладкая поверхность «Капли» заволновалась. Не раскрылась, не треснула – она словно стала жидкой на мгновение. И из нее, медленно, плавно, словно вытекающая капля ртути, появилась фигура.
Инопланетянин:
Первое впечатление – хрупкость. Невероятная, почти болезненная. Существо было ростом чуть выше человека, около двух метров, но казалось невесомым. Его тело было лишено привычных пропорций: длинные, тонкие, многосуставные конечности, напоминающие ветви ивы или щупальца медузы, но лишенные гибкости. Они были прозрачными. Сквозь стекловидную, слегка переливающуюся перламутром плоть просвечивало что-то вроде внутреннего скелета или системы трубок – сложное переплетение светящихся золотистым светом нитей и шарообразных узлов, пульсирующих с медленным, неровным ритмом. Голова была вытянутой, яйцевидной, без видимых глаз, рта или носа. Лишь на месте лица мерцало скопление тех же золотистых светящихся точек, постоянно меняющих конфигурацию – подобие звездного неба в миниатюре. Тело не имело выраженного пола и казалось бесполым. Оно не шло по земле – оно парило в нескольких сантиметрах над раскаленным камнем и грязью, не оставляя следов. Его движение было плавным, скользящим, беззвучным. Вокруг него воздух слегка мерцал, как над раскаленным асфальтом, но ощущался холодок.
«Оно… оно прекрасно…» – выдохнул Семен, забыв обо всем. Его лицо светилось восторгом ученого и ребенка одновременно. – «Биолюминесценция? Нет, что-то глубже… Энергетическая матрица? Посмотрите на сложность внутренней структуры! Это же живое произведение искусства!»
«Прекрасная стеклянная смерть, – проворчал Игорь, не опуская пистолета, но и не целясь. – Ходит, как призрак. И смотрит без глаз. Мне это не нравится.»
«Оно не смотрит, Батя, – тихо сказала Марина, вставая. Ее геологический молоток висел на поясе бесполезным грузом. – Оно… воспринимает. Чем? Не знаю.» Она сделала осторожный шаг вперед. Существо остановилось, повернув к ней свою «голову». Созвездие точек на его лице замерло, а потом начало перестраиваться быстрее. Казалось, оно изучало ее с безмерным любопытством.
«Здравствуйте, – сказала Марина громко и четко, чувствуя себя идиоткой, но не зная, как еще начать. – Мы – люди. Жители этой планеты. Земля. Вы пришли с миром?»
Золотистые точки снова замерли. Потом одна из них на «лбу» существа вспыхнула ярче других, излучая короткий импульс мягкого теплого света в сторону Марины. Она инстинктивно отшатнулась, но ощутила лишь легкое покалывание на коже, как от статического электричества. Никаких слов в голове, никаких образов – лишь смутное чувство… вопрошания. Как будто ее спросили: «А ты кто?» на языке чистого намерения.
«Оно пытается коммуницировать! Невербально! Энергетически!» – зашептал Семен, лихорадочно пытаясь включить мертвый диктофон. – «Марина Викторовна, попробуйте передать образ! Мысленно! Добро, мир…»
Марина сжала кулаки, сосредоточившись. Мы не хотим вреда. Мы хотим понять. Откуда вы? Зачем?
Существо слегка наклонило голову. Внутренние золотистые нити в его груди заструились быстрее. Оно подняло одну из своих стеклянных конечностей – не руку, а скорее изящный отросток – и направило ее не на людей, а на кипящий грязевой котел рядом. Из кончика конечности вырвался тонкий луч холодного голубого света. Бурлящая грязь мгновенно замерзла, превратившись в гладкую, темную, зеркальную поверхность. На ней, словно проекция, возникли образы: стремительные полосы света (звезды?), огромный, расколотый пополам мир, окутанный дымом и пламенем, фигуры существ, похожих на этого, но безжизненно лежащие на обугленной земле. Боль. Горечь. Конец.
«Они… беженцы?» – ахнул Семен. – «Их мир погиб?»
Существо медленно кивнуло своей яйцевидной головой, движение было странно человеческим. Созвездие на его лице погасло, оставив лишь тусклое мерцание. Оно снова обратило «взгляд» на Марину. На этот раз ощущение было яснее: Помогите? Приют? Понимание?
«Боже… – прошептала Марина. – Они ищут… дом. Или просто место, где их не уничтожат с порога.»
«А кто их уничтожил?» – хмуро спросил Игорь. – «Показало?»
Существо снова направило конечность на замерзший котел. Образы сменились: силуэты, напоминающие людей, но искаженные, агрессивные, стреляющие лучами энергии в беззащитные стеклянные фигуры. И снова – разрушение, смерть.
«Люди?» – Семен побледнел. – «Но… но это же невозможно! Мы никогда…»
«Или не мы, – холодно сказала Марина. – Или не сейчас. Или не здесь. Параллельные миры? Будущее? Предупреждение?» Она посмотрела на существо. «Это не мы. Мы другие. Мы можем попробовать помочь. Но мы боимся. Вы сильны.»
Существо парило неподвижно несколько секунд. Потом оно сделало нечто неожиданное. Оно подняло обе передние конечности к своему «лицу», к скоплению мерцающих точек. Золотистые нити внутри его тела вспыхнули ослепительно ярко, а затем начали… гаснуть. Одна за другой. Словно лампочки, перегорающие в цепи. Его прозрачное тело начало мутнеть, терять сияние, становиться хрупким, как старое стекло. Оно излучало волну такой глубокой, бездонной скорби и усталости, что у Марины навернулись слезы.
«Что с ним?» – вскрикнул Семен. – «Оно умирает?»
Существо опустило конечности. Оно снова посмотрело на Марину. И на этот раз она не просто почувствовала, а почти услышала, как тихий шелест ветра в камнях, слова, обращенные не в уши, а прямо в душу:
«Мы не пришли издалека… Мы пришли издавна… Мы – эхо вашей боли… Вашей планеты… Мы – слезы Земли, кристаллизованные временем… Ваши войны, ваша жадность, ваш страх… отравили небо над нашим домом… давным-давно… Мы пришли напомнить…»
Голос (если это можно было назвать голосом) стих. Существо медленно повернулось к «Капле». Оно сделало последний шаг (парения) к своему кораблю и.… рассыпалось. Как разбитая ваза. Миллионы мелких, сверкающих на закатном солнце кристалликов, похожих на слезинки, упали на раскаленный камень у подножия «Капли». Они шипели и таяли, не оставляя и следа.
«Капля» мерцала последний раз и начала медленно таять сама, как лед под солнцем, превращаясь в чистую, прозрачную воду, которая стекала в грязевой котел, смешиваясь с кипящей грязью. Через минуту от объекта не осталось ничего, кроме лужицы пара на камне.
Тишина повисла в долине, нарушаемая лишь привычным шипением фумарол и бульканьем грязи. Далекий гул вертолета группы НИЦ «Космос» начал нарастать где-то со стороны океана.
Семен опустился на колени, уставившись на место, где рассыпалось существо. «Они… они были нашими? Плодом… нашей же разрухи? И пришли… чтобы сказать… что мы снова идем по тому же пути?»
Игорь медленно убрал пистолет. Он достал самокрутку, дрожащими руками прикурил. «Слезы Земли… – прохрипел он, глядя на булькающую грязь. – Вот тебе и инопланетяне. Прилетели, наплакались и сгинули. Как предупреждение.»
Марина стояла неподвижно. Она смотрела не на место приземления, а на запад, где последние лучи солнца догорали на снежных вершинах вулканов. В ее руке был кусок камня, который она машинально подняла с земли. На нем, проступив сквозь копоть и глину, был четкий отпечаток. Не след животного. Не знак. Это был отпечаток человеческой руки. Маленькой, детской. Но с невероятно длинными, тонкими пальцами. Словно кто-то прижал ладонь к камню.
Гул вертолетов превратился в оглушительный рев, разрезавший вечернюю тишину долины. Два тяжелых Ми-8, раскрашенные в серо-белую камуфляжную схему с логотипом НИЦ «Космос» – стилизованной спиралью галактики, зависли над плато, поднимая вихри сернистой пыли и мелких камней. Ветер швырял в лицо Марине, Семену и Бате едкий песок, но они не отводили глаз от пустого места, где еще минуту назад стояла «Капля».
«Держись, Сомова!» – крикнул Игорь, прижимая рукав бушлата ко рту и носу. – «Крысы ученые пожаловали!»
Первыми высадились четверо в черных тактических костюмах с бесшумно висящим на ремнях оружием – группа быстрого реагирования. Они мгновенно оцепили зону, сканируя местность приборами ночного видения и тепловизорами. Их движения были отточенными, безличными. За ними спустились по трапу трое в белых защитных костюмах с автономными системами дыхания и забралами. Один нес тяжелый ящик с аппаратурой, двое других – более компактные чемоданчики.
«Сомова! Петров! Борисов!» – раздался резкий женский голос через динамик в шлеме одного из «белых». Женщина среднего роста, подтянутая, с острым, как скальпель, взглядом, пробивавшимся сквозь забрало. Это была доктор Елена Крымова, начальник отдела экзобиологии НИЦ «Космос», легендарная и бескомпромиссная. – «Где объект? Докладывайте!»
Марина, все еще сжимая камень с отпечатком, сделала шаг вперед, преодолевая порыв ветра. «Объект… самоуничтожился, доктор Крымова. И… существо тоже.»
«Самоуничтожился?» – Крымова резко повернулась к месту, где была «Капля». Ее помощники уже метались с приборами, сканируя камни, воздух, лужу пара. – «Как? Детали! Все детали! И что за „существо“?»
Семен, оправившись от шока, затараторил, жестикулируя: «Оно было потрясающим! Стеклянное, прозрачное, с внутренним золотистым свечением! Парило над землей! Оно показало нам образы – гибель их мира, похожего на наш! И… и людей, которые их уничтожали! Но это были не совсем люди! И оно сказало… вернее, мы почувствовали… что они – эхо нашей боли! Слезы Земли! Они пришли напомнить! И потом…» – голос Семена дрогнул, – «…оно просто рассыпалось. Как хрусталь. Растворилось.»
Крымова замерла. Через забрало было видно, как сдвинулись ее тонкие брови. «Эхо боли? Слезы Земли? Петров, вы в своем уме? Это что, поэтический вечер?» – ее голос был ледяным. Она повернулась к Марине. «Сомова? Подтверждаете этот… бред?»
Марина молча протянула камень. «Вот все, что осталось. Кроме этого ощущения. Оно было…» – она искала слова, – «…невероятно древним. И бесконечно печальным. И оно оставило этот след.»
Крымова взяла камень в закованную в перчатку руку. Ее помощник тут же направил на него мощную ультрафиолетовую лампу. В холодном свете отпечаток детской руки с удлиненными пальцами проступил еще четче. Он выглядел не как выгравированный символ, а как неотъемлемая часть самого камня, словно минерал кристаллизовался вокруг этой формы миллионы лет назад.
«Интересно, – пробормотал один из „белых“, склонившись над сканером. – Структура камня… изменена. На молекулярном уровне. Похоже на мгновенное воздействие экстремально низких температур в сочетании с неизвестным видом энергии. Никаких биологических следов. Ни ДНК, ни белков, ничего органического.»
«Существо было не органическим, доктор!» – настаивал Семен. – «Оно было… энергетическим! Кристаллическим!»
«Тише, Петров, – отрезала Крымова, не отрывая глаз от отпечатка. Ее пальцы в перчатке осторожно провели по контуру длинных пальцев. – «Эхо… Слезы…» – она произнесла слова с явным скепсисом, но в ее глазах мелькнуло что-то неуловимое – не научный интерес, а скорее… тревога? – «Ваша партия фиксировала аномалии в долине до этого? Сейсмику? Геомагнитные бури?»
«Только обычный фон, доктор, – ответила Марина. – Долина Узоров всегда неспокойна. Но сегодня… до прилета объекта, ничего необычного.»
Внезапно земля под ногами глухо дрогнула. Не сильный толчок, но ощутимый. Из ближайшей фумаролы с шипением вырвался особенно густой столб пара, окрашенный закатом в зловещий багрянец. Кипящий котел, в который стекала вода от «Капли», булькнул громче, выплевывая комок глины.
«Геологическая активность?» – спросил один из военных, настороженно озираясь.
«Или отголосок?» – тихо сказал Игорь, докуривая самокрутку и пристально глядя на булькающую грязь. «Земля-то… она ведь все слышала. Что это стеклянное привидение нам наговорило.»
Крымова игнорировала толчок. Она передала камень помощнику. «Контейнер А-7. Максимальная изоляция. Никаких внешних воздействий.» Потом повернулась к группе. «Сомова, Петров, Борисов – вы задержаны. Полный карантин. Брифинг каждые два часа. Ни слова о „слезах Земли“ или „эхо“ кому бы то ни было, особенно прессе. Это приказ уровня „Совершенно Секретно“. Понятно?»
«Но доктор…» – начал было Семен.
«Понятно?» – ее голос стал стальным.
«Понятно, – тихо ответила Марина. Ее взгляд встретился с взглядом Игоря. В глазах бывшего военного читалось то же, что и у нее: гнетущее предчувствие. Они стали свидетелями чего-то невероятного и страшного, а теперь их упрятали в карантин, как неудобных носителей тайны.
Их погрузили в один из вертолетов. Через иллюминатор Марина видела, как фигуры в белых костюмах копошатся на месте приземления, собирая мельчайшие фрагменты, сканируя каждый сантиметр. Крымова стояла чуть в стороне, глядя на затухающие краски заката над вулканами. Ее поза была напряженной. Марина поймала себя на мысли, что жесткий начальник НИЦ «Космос» выглядела не как триумфатор, нашедший инопланетный артефакт, а как человек, стоящий на краю пропасти.
Карантинная зона НИЦ «Космос» на Камчатке располагалась в заброшенном подземном бункере времен Холодной войны, врезанном в скальный массив далеко от побережья. Стертые временем гермодвери, тусклое освещение, гул вентиляции и вездесущий запах стерилизаторов и старого бетона. Их поместили в отдельные, похожие на монашеские кельи, комнаты с койкой, столом и камерой наблюдения в углу. Связь с внешним миром – нулевая.
Первый допрос… нет, брифинг, провела сама Крымова. Она была одна, без протоколиста. На столе перед ней лежал планшет, но она смотрела прямо на Марину.
«Расскажите все с самого начала. Без эмоций. Только факты, ощущения, последовательность событий. И… о камне. Что вы почувствовали, когда держали его?»
Марина рассказала. Сухо, четко, как докладывала о геологических аномалиях сотни раз. Но когда она дошла до момента, как существо «говорило» с ней, до ощущения древней скорби и послания-предупреждения, голос ее дрогнул. Она упомянула камень, его странную теплоту и… чувство вины, которое возникло у нее, когда ее пальцы коснулись отпечатка. Вины, принадлежащей не ей лично, а всем.
Крымова слушала молча, не перебивая. Ее лицо оставалось каменным, но глаза, эти острые скальпели, казалось, впивались в самую душу Марины.
«„Напомнить“… – повторила Крымова, когда Марина закончила. – Напомнить, о чем, Сомова? О том, что мы разрушаем свою планету? Это банальность, которую твердят экологи каждый день. Зачем для такого послания нужен межзвездный корабль и… кристаллический эмиссар?»
«Я не знаю, – честно ответила Марина. – Но это было не про экологию в привычном смысле. Это было про… суть. Про ядро. Про то, что наша агрессия, наше стремление к разрушению – это не просто социальная проблема. Это… фундаментальный изъян. Который может иметь последствия, выходящие за рамки одной планеты. Как будто боль, которую мы причиняем здесь и сейчас, эхом отражается где-то еще. И кристаллизуется. И возвращается.»
Крымова долго смотрела на нее. Потом встала. «Благодарю. Вас попросят оставаться здесь до дальнейших указаний.» Ни тени сомнения, ни попытки высмеять. Только тяжелая, непробиваемая стена секретности.
Анализы, психологические тесты, бесконечные повторения одного и того же рассказа разным людям в белых халатах – все сливалось в одно монотонное кошмарное существование. Единственным островком были редкие встречи в общей столовой (под присмотром) с Семеном и Батей.
Семен метался между восторгом открытия и ужасом от его последствий. «Марина Викторовна, вы понимаете, что это переворачивает все? Биологию, физику, философию! Они не инопланетяне! Они – наше будущее? Или наше прошлое? Или… параллельное настоящее? Кристаллизованное последствие наших действий по принципу нелокальности?»
Игорь был мрачен. «Будущее, прошлое… Какая разница, Семка? Суть одна: мы гадим там, где живем. И эта гадость материализуется и прилетает дать нам по рогам. Как в той сказке про Мойдодыра – «Одеяло убежало, улетела простыня…». Только тут убежала и улетела наша же собственная мерзость, да вернулась с предупреждением.»
«Но почему сейчас? Почему здесь?» – мучился Семен. «И почему они выбрали такую форму? Хрупкую, прекрасную, неагрессивную?»
«Может, потому что боль – она хрупкая штука, – неожиданно глубокомысленно заметил Игорь, ковыряя вилкой безвкусную тушенку. – И кричать о ней громко – последнее дело. Просто показать и… рассыпаться. Чтобы запомнилось.»
Однажды ночью Марину разбудил тихий звук – будто кто-то ронял мелкие камешки. Она подошла к двери – звук доносился из коридора. Осторожно заглянув в глазок, она увидела Крымову. Доктор стояла в пижаме и халате, без обычной брони компетентности. Она держала в руках тот самый камень с отпечатком, который теперь был помещен в прозрачный контейнер из сверхпрочного стекла. Крымова смотрела на отпечаток не как ученый на артефакт, а с какой-то невероятной, почти болезненной тоской. Ее пальцы в нервном движении постукивали по гладкой поверхности контейнера. Марина увидела, как по щеке строгой женщины скатилась слеза. Быстро, украдкой, Крымова смахнула ее и резко повернулась, унося камень прочь, в глубины бункера.
Что она знает? – пронеслось в голове у Марины. Что скрывают в НИЦ «Космос»?
Прошла неделя. Напряжение в бункере росло. Прибыли новые люди – военные с погонами высокого ранга, замкнутые ученые с чемоданами, полными схем и отчетов. По коридорам носились шепотки: «Артефакт проявляет активность…», «Нулевой результат по всем анализам…», «Попытка лазерного сканирования вызвала… аномалию в соседнем блоке…».
Как-то утром их вызвали не в кабинет, а в большой зал с экранами и пультами управления – центр управления бункером. В центре зала, под яркими лампами, на столе стоял контейнер с камнем. Рядом – Крымова, бледная, с тени под глазами, но собранная. Рядом с ней – генерал с лицом, высеченным из гранита.
«Ситуация изменилась, – без предисловий начала Крымова. Ее голос звучал хрипло. – Артефакт… камень… не пассивен. Он взаимодействует с окружающей средой на квантовом уровне, который мы не можем полностью отследить. И он… резонирует.»
На огромном экране позади нее возникла карта мира. На ней, как язвы, вспыхивали и гасли красные точки. Камчатка. Потом – зона отчуждения ЧАЭС. Потом – Фукусима. Семипалатинский полигон. Площадь ядерных испытаний в Неваде. Сухие долины Антарктиды, где когда-то бурили сверхглубокие скважины. Три-Майл-Айленд. Каждая точка вспыхивала в такт едва заметному пульсирующему свечению, которое теперь исходило из отпечатка на камне внутри контейнера.
«Что это?» – спросил Семен, завороженный.
«Очаги, – ответила Крымова. – Очаги глубокой, залеченной, но не забытой планетой травмы. Антропогенной травмы. Ядерные испытания, радиационные катастрофы, места варварской добычи ресурсов, нарушившей тектонические пласты… Места, где Земля была ранена наиболее жестоко и безвозвратно.»
«Он… притягивается к этим местам?» – спросила Марина, чувствуя, как холодеет внутри.
Тишину в Центре Управления разорвал пронзительный вой сирены. Экран мигал кроваво-красным. Точки на карте – Чернобыль, Фукусима, Семипалатинск, Невада, Антарктида – не просто пульсировали. Они разрастались, сливаясь в багровые пятна, охватывающие континенты. Одновременно на всех мониторах, показывающих внешние камеры бункера и спутниковые данные, вспыхнули искаженные помехами изображения.
Над Зоной Отчуждения ЧАЭС, над вымершим лесом, пропитанным столетиями радиации, зависло нечто. Не одна «Капля». Три. Такие же стеклянные слезы, переливающиеся в лунном свете мертвой зоны холодным, болезненным сиянием. Над Фукусимой – еще две, парящие над черными волнами, несущими отраву. Над высохшим Аральским морем – одна, огромная, как айсберг. Над выжженными лесами Амазонии – еще…
«Они… они везде!» – прошептал Семен, прилипший к экрану спутниковой карты. Его лицо было белым как мел. «На всех точках резонанса! На всех ранах!»
Генерал рявкнул в рацию: «Космополк! Готовность Альфа! Цели идентифицированы! Огонь на поражение!» Его голос дрожал от ярости и страха.
«Нет!» – крикнула Крымова, перекрывая сирену. Она вцепилась в край стола, ее костяшки побелели. «Выстрел – это то, что они показали! Разрушение! Это спровоцирует…»
«Молчать, доктор!» – рявкнул генерал. «Объекты над стратегическими объектами! Это акт агрессии!»
На экране с камеры над Чернобылем одна из «Капель» раскрылась. Не как цветок, а как… рана. Из нее вытекло не одно существо. Десятки. Хрупкие, прозрачные, с мерцающими золотыми сердечниками фигуры. Они парили над Рыжим лесом, над руинами Припяти. Не атаковали. Не строили. Они… плакали.
Не слезами. Из их стеклянных тел стекали струйки той же светящейся, золотистой субстанции, что составляла их внутренности. Капли падали на отравленную землю, на ржавые крыши, на иссохшие деревья. И там, где они падали, происходило чудо. Радиационный фон на датчиках не падал мгновенно до нуля. Но… земля под каплями светлела. Исчезала мертвенная желтизна, уходила черная копоть. Появлялся… чистый серый камень. И на этом камне – крошечные, едва заметные отпечатки. Как будто детские пальчики коснулись его на мгновение.
«Они… исцеляют?» – ахнула Марина, подходя ближе. Сердце бешено колотилось. «Они поглощают боль? Радиацию? Яд?»
«Или концентрируют ее в себе?» – хрипло спросил Игорь. Он смотрел не на экран, а на камень в контейнере на столе. Отпечаток на нем светился теперь мягким золотым светом, синхронно с падающими каплями на экранах.
Внезапно камень взорвался светом. Не взрывом разрушения, а ослепительной вспышкой чистой, холодной энергии. Контейнер не выдержал – сверхпрочное стекло треснуло с тихим звоном. Камень не разлетелся на куски. Он просто… растворился. Превратился в облачко золотистой пыли, которое медленно осело на стол, оставив лишь слабый мерцающий след.
В тот же миг на всех экранах происходящее в очагах резонанса изменилось. Существа над Чернобылем, над Фукусимой, над всеми другими местами… замерли. Их внутреннее золотое свечение стало невыносимо ярким, ослепляющим даже через камеры. Они подняли свои хрупкие конечности к небу, будто в последнем вопросе или мольбе.
И начали рассыпаться.
Не как первое существо в долине Узоров. Это было грандиознее. Тысячи, миллионы сверкающих кристалликов – золотых, синих, алых – поднялись в воздух над каждой раной Земли. Они кружились, как снегопад, наоборот, поднимаясь вверх, образуя гигантские, мерцающие колонны света, уходящие в ночное небо. Это было одновременно потрясающе красиво и бесконечно печально. Каждый кристаллик был слезой, каплей концентрата боли, уносимой прочь.
«Космополк! Цели… Цели исчезают!» – растерянно доложил кто-то в рацию генералу. Тот молчал, уставившись на экран, лицо его было серым.
Над Чернобылем, там, где падали золотые капли, остались островки чистой земли с серыми камнями. И на каждом камне – крошечный, но отчетливый отпечаток детской руки с тонкими пальцами. Как памятники. Как напоминание.
В бункере воцарилась гробовая тишина. Слышен был только гул вентиляции и прерывистое дыхание людей. Сирена замолкла. Красные пятна на карте погасли. Осталась лишь карта Земли, освещенная лунным светом и… усеянная сотнями новых, слабо светящихся точек там, где упали последние кристаллы «слез». Над океанами, над пустынями, над горами – везде, куда унес ветер этот пепел боли.
«Они… ушли?» – тихо спросил Семен. В его голосе не было восторга, только опустошение.
«Они… отдали себя, – прошептала Марина, глядя на мерцающий след на столе, где был камень. – Концентрат нашей боли… они унесли его. Рассеяли. Но не уничтожили. Просто… разбавили. Развеяли по ветру. По всей планете.» Она подняла глаза на Крымову. «Они были слезами Земли. И Земля… выплакала их.»
Крымова стояла неподвижно. Слезы текли по ее щекам, не скрываемые больше. Она смотрела на пустой, треснувший контейнер. «„Напомнить“… – ее голос был едва слышен. – Они напомнили. Ценой себя. Что боль… она не исчезает. Ее можно только перенести. Растворить. Или… снова собрать.» Она медленно обвела взглядом зал, генерала, ученых, Марину, Семена, Батю. «Они были нашим будущим? Нашим прошлым? Или… нашим настоящим, которое мы не видим?» Она тряхнула головой, вытирая лицо. «Неважно. Они показали нам раны. И показали цену их… не-исцеления. Теперь выбор за нами. Собирать ли новые камни плача… или нет.»
Генерал мрачно уставился в пол. Военные у пультов молчали. Ученые перешептывались, глядя на экраны со слабыми светящимися точками – следами рассеянной боли.
Игорь первым нарушил тишину. Он подошел к столу, осторожно тронул пальцем мерцающий золотистый след от камня. Потом поднес палец к глазам. «Легкий холодок, – хрипло сказал он. – Как слеза. И никакой радиации.» Он посмотрел на Марину, потом на залитую лунным светом карту Земли со множеством новых, едва заметных огоньков. «Ну что ж… Теперь вся Земля – как тот камень. Помеченная. Напоминающая. Только следы эти… не от рук. От слез.»
Он повернулся и медленно пошел к выходу из Центра Управления. Его шаги гулко отдавались в тишине. Он шел не как охранник, а как человек, несущий на своих плечах невидимую тяжесть только что рассеянной, но вечной боли мира. И понимающий, что контакт состоялся. Не с инопланетянами. С самими собой. И финальный счет еще не выставлен.
Эхо Безмолвия
Пролог: Аметист в Пустоте
Беззвездная пустота межгалактической трассы была не просто отсутствием света. Это была плотная, почти осязаемая субстанция небытия, холодная и безмолвная. Здесь не рождались звезды, не пылали туманности. Лишь редкие реликтовые частицы напоминали, что Вселенная когда-то бурлила жизнью. И вот в этой мертвой зоне пространство содрогнулось. Не взрывом, а скорее глубоким вздохом ткани реальности. Из ничего, без вспышки, без искажения, материализовался Корабль.
Он не был похож ни на стремительный клинок земных крейсеров, ни на громоздкие кольца инопланетных арок. Он был… органическим кристаллом. Гигантский, размером с небольшой астероид, аметист неправильной, но поразительно гармоничной формы. Его поверхность не была твердой в привычном смысле. Она переливалась глубокими фиолетовыми, лиловыми и сиреневыми оттенками, словно жидкий металл под полярным сиянием. Ни швов, ни стыков, ни иллюминаторов – лишь гладкая, текучая поверхность, излучающая тусклый, но насыщенный внутренний свет. Он висел в пустоте, невесомый и загадочный, как сон минерала, оторвавшийся от родной породы. «Алтаир» – так назвал бы его тот, кто знал его истинное имя, – завершил тихое сканирование и направился к третьей планете желтого карлика. Земля.