Конде Наст. Жизнь, успех и трагедия создателя империи глянца

Jérôme Kagan

CONDÉ NAST. LA FABRIQUE DU CHIC

© Seguier, 2022 Published by arrangement with Lester Literary Agency & Associates

© Наумова И., перевод на русский язык, 2025

© ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Он приехал!

Бульвар Капуцинок никогда не казался ей таким длинным. Что за идея выбрать это свободное платье, давящее всей своей тяжестью на плечи! А теперь вдобавок к ледяному в этот июньский месяц ветру пошел дождь. К счастью, Мадлен никогда не расстается с зонтиком в форме колокола, великолепным двухцветным сокровищем, воплощением элегантности, купленным втридорога в магазине Wilson, самом маленьком, но также самом шикарном специализированном магазине на улице Дюфо. Еще несколько осторожных шагов по мокрому тротуару, и вот она добралась до дома № 2 на улице Эдуарда VII. В просторном холле слышится голос, словно желая затормозить ее бег:

– Здравствуйте, мадемуазель Мадлен.

– Здравствуйте, Жермена. Он приехал?

– Но только восемь часов, вы не подумали об этом!

– Да нет, не месье Ортиз… Я говорю о печатнике!

Нет времени дожидаться ответа. Мадлен пробирается по коридорам и мелкими шажками подходит к офису редакции. До нее уже доносятся отдаленные звуки экзальтированных восклицаний, исходящие от ее коллег. Несмотря на все усилия, предпринятые ею для того, чтобы прийти пораньше, другие явно опередили ее. Полдюжины сотрудников действительно на месте и, стоя иногда даже на цыпочках, окружают кресло месье Жана, шефа редакционной службы, который с подчеркнутой важностью одну за одной переворачивает страницы самого первого французского номера журнала Vogue от 15 июня 1920 г. Восхищенные взгляды, просветленные лица:

– Он великолепен!

– Как прекрасно мы поработали…

– А как выглядит!

– Никогда не видела такой роскошной бумаги…

– По четыре франка за номер, ты же не хотела, чтобы его печатали на промокательной бумаге!

– Вы когда-нибудь видели более роскошную верстку?

– Взгляните на качество печати!

– А какой элегантный шрифт…

– Надеюсь, что это понравится французским читательницам…

– А я думаю, что и рекламодателям, которые оказали нам доверие.

– Я особенно надеюсь на то, что это понравится большому боссу!

* * *

Как объяснили Мадлен, когда она нанималась на работу в редакцию, если на самом деле издательством Condé Nast в Париже руководит месье Филипп Ортиз, настоящим дирижером, который по телеграфу решает как важные вопросы, так и обсуждает самые мелкие детали, остается живущий по другую сторону Атлантики месье Конде Наст. Мадлен, которая никогда не бывала в Нью-Йорке, все-таки достаточно знает английский язык для того, чтобы понять слово «nasty» на языке Шекспира, или, скажем, скорее на языке Марка Твена, которое означает «злобный, неприятный». Так же в первое время она представляла месье Наста – мрачным низкорослым человеком с крючковатым носом и заостренными клыками. А когда Жермена, с влажными от эмоций глазами, сунула ей под нос портрет настоящего Конде Монтроза Наста, ей поневоле пришлось признать, что воображение на самом деле подвело ее… «Большой босс похож на кюре!» – тут же заявила Мадлен. «Кюре в пенсне!» – добавила она, в полном отчаянии стоя перед Жерменой.

И большая фотография, приколотая к стене в кабинете месье Ортиза, отнюдь не противоречила этому первому впечатлению. На ней можно было увидеть мужчину лет пятидесяти – если точнее, то 47 лет, поправляет Жермена, так как он родился в 1873 г. – с прекрасным телосложением – его рост составлял 173 см, – застывшего в напряженной позе и одетого в элегантный темный костюм и идеально подогнанную рубашку. На кончике тонкого, с легкой горбинкой носа – очки в металлической оправе, с которыми издатель, кажется, никогда не расстается. Волосы зачесаны назад, никаких следов бесхарактерности или мелочности на отмеченном благородством и строгостью лице. На сжатых губах – намек очень робкой улыбки. Если только это не выражение легкой неловкости, вроде смущения…

– К чему бы большому боссу «смущаться», как вы говорите, мадемуазель Мадлен? Он богач и миллионер, а его издания известны даже в Тонкине!

– Мне бы очень хотелось узнать об этом…

Утрачено при переводе

В комнате, которую она занимает в глубине квартиры, где проживает ее семья, Мадлен без устали снова и снова перелистывает страницы первого французского выпуска. Издатель Vogue был прав, когда взял в качестве его девиза выражение, повторяющееся под логотипом, – «Самый роскошный и самый элегантный журнал, который только можно себе представить». Хотя Франция не дожидалась Америки, чтобы придумать журналы, предназначенные для женщин (самые первые увидели свет в XVII веке), нужно тем не менее признать, что впервые здесь выпускают для них такой дорогостоящий журнал: 80 франков за 24 номера в год, тогда как годовая подписка на еженедельник Le Petit Écho de la mode обойдется в 14, а за 54 франка вы будете ежедневно получать Le Figaro! Отсюда всего шаг до того, чтобы к женской читательской аудитории начали относиться серьезно. Что касается содержания журнала, то мать Мадлен выражается значительно сдержаннее: «Мое бедное дитя, чтобы понять все это, нужно жить в Америке!»

И правда, как об этом весьма ясно заявляет передовица, открывающая номер от 15 июня 1920 г., «французское издание, по меньшей мере на данный момент, полностью повторяет американский выпуск». Вплоть до того, что обложка, задуманная американской художницей Хелен Драйден, та же, что у нью-йоркского издания. И далее: «Наше единственное притязание состоит в том, чтобы предложить адаптацию, если даже не сказать перевод американской версии Vogue». Это объясняет, почему в рубрике «В мире» на первом плане оказываются миссис Маршалл Филд из Чикаго либо леди Дорин Натчбулл англо-ирландского происхождения. По той же причине в разделе «Интерьеры» восхваляется «дом мистера У. Бакстера» и георгианский стиль Новой Англии. Короче говоря, Vogue, который начинает говорить по-французски, пока еще далек от того, чтобы обратиться к сердцам француженок. Делая ловкий ход, издатель, однако, подчеркивает, что мода создается в Париже и что, следовательно, хотя журнал задуман в Соединенных Штатах Америки, он сумеет пробудить интерес читательниц Старого света.

В 1920 г. никому не пришло бы в голову оспаривать первенство Франции в области моды. А пока никто не доказал обратного, то Мадлен Вионне, сестры Калло или же Поль Пуаре родились не в Америке. Что до злых языков, видимо, желающих вспомнить о том, что Чарльз Фредерик Уорт, отец высокой моды, был родом из Линкольншира, что в Соединенном Королевстве, то французы тут же ответят им: человек, открывший самый первый модный дом на улице Мира, покинул свою страну в возрасте 20 лет и предпочел быть похороненным во Франции! Если туман – лондонский, практическая сметка – американская, то мода в глазах всего мира – французская.

Когда Мадлен зовут к столу, она замечает, что ни на одной из 60 страниц первого номера ни разу не упоминается имя Наста. То, что президент издательского дома не поставил своей подписи под передовицей первого номера, уже любопытно, но то, что на страницах возглавляемого им журнала не фигурируют ни его имя, ни биография, ни фотография, кажется очень странным. Не говорит ли это об отсутствии интереса с его стороны? Если бы Жермена услышала подобные сомнения, она наверняка встала бы на защиту того, в кого втайне влюблена. А пока, с учетом того, что она ощутила, глядя на фотографию мистера Наста в доме на улице Эдуарда VII, Мадлен скорее склоняется к тому, чтобы держать язык за зубами. Ведь понятно, что речь идет лишь о впечатлении, и она очень рассчитывает на встречу с директором парижского бюро Филиппом Ортизом, чтобы все выяснить. И вновь с другого конца коридора ей напоминают о том, что ужин подан. Французская гастрономия важнее моды и Америки…

О том, как важно быть снобом

«Не будем почивать на лаврах», – сразу предупредил месье Жан. В последующие после выхода первого французского номера Vogue дни маленькая команда с улицы Эдуарда VII не знает ни минуты покоя. Нужно контролировать правильное распространение журнала среди торговцев, обслуживать подписчиков (компания располагает небольшим списком первых подписчиков, мгновенно доверившихся проекту), направлять рекламодателям подтверждения о публикации, а также обеспечивать привлечение новых клиентов, то есть вербовать новых читателей, которые останутся верны журналу. Для этого американское предприятие весьма разумно, еще до 1914 г., завязало партнерские связи с французскими издателями. Два раза в месяц Vogue вынуждает Мадлен и ее коллег работать без передышки. Разумеется, материалы готовятся в Нью-Йорке, но нужно обеспечить перевод, проверить графическое оформление и верстку, адаптировать «железную дорогу» (то есть развертку журнала от первой до последней страницы) в зависимости от рекламных площадей, продаваемых во Франции. Короче, как говорит месье Жан, «у нас куча дел».

Мадлен бросает взгляд на программу праздничных мероприятий, намеченных на 14 июля. В следующем номере, который выйдет 1 июля 1920 г., всего две статьи изначально написаны на французском языке. Одна из них, принадлежащая перу Роже Буте де Монвеля, называется «Париж в 1920 г.», в ней автор на нескольких страницах оплакивает деградацию моды и распущенность, вызванную отказом парижан от хороших манер после войны. Он сетует на то, что мужчины прогуливаются в «мягких шляпах и дорожных пальто», тогда как в Лесу (естественно, в Булонском лесу) амазонки, разодетые, как «дрессированные собачки», «садятся в седло по-мужски»! Но хотя журнал желает выглядеть хранителем традиций и хорошего вкуса, он не пренебрегает современностью. Доказательством тому служит статья под смелым названием «Мадам, аэроплан подан!», рассказывающая обо всем, что связано с необыкновенными ощущениями полета… и о нарядах, соответствующих этому новому транспортному средству, которому предрекают скорую победу в конкурентной борьбе с автомобилем.

Мадлен, которой никогда не выпадало счастье подняться над просторами своей страны, с жадностью читает текст, гранки с которым она должна исправить: «Для того чтобы полететь, – узнает она, – нужно надеть специальный плотный и подбитый мехом шведский костюм со шлемом, оснащенным забралом наподобие средневекового». И подумать только, что она инстинктивно выбрала бы легкую фланель, чтобы не расплавиться, как Икар под лучами солнца! Она продолжает читать: «Также, чтобы избежать затруднений и необходимости копаться в многочисленных карманах, для женщины в полете предусмотрен в перчатке кармашек для носового платка». А тем, кто мог бы подумать, что подобного рода статьи обращены к весьма немногочисленной группе богатых людей, Vogue, желая их успокоить, отвечает, что «существуют аэропланы на всякий кошелек, начиная с маленького и очень практичного J.N, который стоит 2 000 долларов, и заканчивая Aigle, стоящего 40 000 долларов». Мадлен гримасничает. Ей известно, что для покупки самой дешевой машины во Франции нужно заплатить сумму, эквивалентную 400 долларов… Несмотря на рубрику «Мода на любой кошелек», Vogue определенно является элитарным изданием.

Такие тексты, как в этом номере, посвященные «шикарным костюмам для пассажирского лайнера» или поездкам «на автомобиле от Серебряного до Лазурного берега», либо статья под названием «Три недели в Марокко» не могут убедить в обратном. Но неважно, накануне сезона отпусков нашему секретарю редакции хочется помечтать, признается она, и очень приятно путешествовать по миру на самолете, в машине или на борту пассажирского судна, даже не вставая со стула.

Но тут ее коллега Сюзанна прерывает ее занятия. Один ювелир только что зарезервировал в текущем номере место на целую страницу, желая расхвалить качество своих колье из искусственного жемчуга! В редакции завязывается спор, в котором пуристы противостоят модернистам. Одни предпочли бы лучше «ходить в лохмотьях», чем носить поддельные драгоценности. Другие полагают, что хорошо сделанная копия лучше, чем вышедшее из моды колье… И снова месье Жан приводит всех к согласию: «Дамы, мы рассчитываем на 56 страниц. При этих условиях и с учетом расходов на печать ни одна реклама не будет лишней. Впрочем, я воспользуюсь ситуацией, чтобы с этого самого момента указать вам, для пользы дела, что один рекламодатель обещает нам врезку для крема Ganesh Cream, обеспечивающего нежный цвет лица, тогда как другой обязуется выкупить страницу для перманентной завивки. Разумеется, никто не заставляет вас приходить в бюро намазанными кремом или делать permanent wave (перманент), как говорят по ту сторону Атлантики, где, как вам известно, мода доводит до исступления…»

Вопреки новому увлечению Соединенными Штатами Америки после окончания первого мирового конфликта, многие сотрудницы сожалеют о том, что все это выглядит «так по-американски»… Слава богу, модели, представленные в Vogue, вполне французские, так же как и большинство художников, сотрудничающих с журналом: фотографией занимается барон Адольф де Мейер (трудно представить, что человек с таким именем, урожденный парижанин, только что получил американское гражданство), иллюстрациями – Роже Буте де Монвель или Поль Ириб, не говоря уже о том, кому Нью-Йорк доверил создание обложки для следующего номера – Жоржу Лепапу! Что касается призыва к доносам, обещающего признательность и вознаграждение для читательниц журнала, не жалеющих своего времени для того, чтобы сообщить редакции о незаконной перепечатке текстов, фотографий или иллюстраций, опубликованных в Vogue, другими периодическими изданиями, то Мадлен считает их противоречащими французской этике. И задается вопросом, подчиняются ли британцы, которые начиная с 1916 г. располагают своей версией Vogue, такому же диктату со стороны Нью-Йорка…

Вторжение Жермены в ее кабинет резко прерывает ее размышления. По правде говоря, ничего необычного: в редакции и дня не проходит без того, чтобы молодая женщина с говорком, типичным для парижского предместья, не сообщила о чьей-то кончине, несчастном случае или угрозе. Жермена, страстно увлеченная прессой вообще и сенсационными рубриками в частности, знает все о текущих событиях и о конкуренции. Вчера она прямо здесь, не без драматического таланта, вещала о смерти великой Режан, единственной драматической актрисы, которая наряду с Дузе могла соперничать с Сарой Бернар. Сегодня утром она передавала последние сплетни по делу Ландрю, которому приписывали не менее 283 невест!

У раздираемой между очарованностью и страхом Жермены, которая с тех пор, как ей исполнилось 25 лет, томится от одиночества, дрожит голос. Момент после полудня кажется еще более серьезным. Жермена в этом уверена: «Мы пропали!» Причина? Вышел в свет новый модный журнал под названием Le Goût du jour с великолепной трафаретной печатью. Первый номер, появившийся 20 июня 1920 г., безусловно, тонкий, но безумно роскошный и многообещающий. Что это за змей такой, этот Франсуа Бернуар, самозваный издатель, позволивший себе бросить тень на ее дорогого Конде Наста?

Империя издательства Condé Nast

Если бы Жермена читала американскую прессу, она знала бы, что сообщению о появлении на французском рынке нового издания, посвященного моде, не по силам поколебать легендарное спокойствие мистера Конде Монтроза Наста. Поскольку, хотя имя ее работодателя почти неизвестно по Франции, в своей стране оно служит символом одного из самых оглушительных успехов нового века.

Трость Наста, его пенсне, пошитые в Лондоне костюмы и шляпы, сделанные на Вандомской площади, мгновенно узнаваемы в самых престижных и роскошных отелях или бутиках Нового Света. Его империя, стоимость которой оценивается в несколько миллионов долларов, непрерывно разрастается, и ни один год не заканчивается без того, чтобы не был заключен новый альянс с партнером, имеющим отношение к прессе, или не было сделано какого-либо приобретения от его имени, обеспечивающего его компанию средствами для продолжения сумасшедшей экспансии. Кажется, что все удается этому сорокасемилетнему мужчине, живущему с женой и детьми в превосходной квартире на Парк-авеню, окруженному заботами служанки-датчанки, кухарки-финки и мажордома-немца.

В 1920 г., когда выходит в свет французская версия журнала Vogue, Наст руководит четырьмя изданиями, занимающими флагманскую позицию на поле американкой прессы: Vogue – женский журнал, посвященный моде, светской жизни и искусству; Vanity Fair, претендующий на звание самого светского журнала для богатых американцев, не говоря уже о состоятельных ньюйоркцах; House & Garden, который рассказывает читателям все об обустройстве сада или декоре дома, позволяющий им «не отстать от жизни»; и наконец, Le Costume royal – издание опять же посвященное моде и предлагающее менее состоятельным домохозяйкам советы и хитрые приемы, позволяющие им выглядеть элегантно за меньшие деньги, а также выкройки для шитья, дающие возможность копировать модели, представленные в Париже.

Имея на руках такие четыре козыря, Наст словно держит в своих руках воспитание, даже развитие всего американского народа. В самые первые годы нового века произошел редкий феномен: в Соединенных Штатах Америки наблюдается внезапный и беспрецедентный по своим масштабам рост числа новых богачей, обязанных своим состоянием нефти и стали. Одним словом, в свет вышли нувориши, которые для того, чтобы заставить признать себя потомками пассажиров Mayflower, вынуждены ускоренным образом перенимать и осваивать манеры приличного общества.

Однако нигде так, как в США, не чтут дух социальной иерархии, даже в Европе, на родине королевских дворов. Поэтому издания Конде Наста пришлись весьма кстати для того, чтобы всеми средствами защищать некую идею приличного американского общества от низкопробного захватчика и его слишком новеньких долларов, в то же время позволяя новоявленным богачам узнавать, как одеться самому или нарядить своего шофера (Vogue), как превратить свой сельский дом в каком-нибудь Хэмптонсе в идеальное место для приема родственников и друзей (House & Garden). Что касается журнала Le Costume royal, то он предназначен для того, чтобы стимулировать покупательскую способность менее обеспеченных, но более многочисленных читательниц, не располагающих средствами для того, чтобы одеваться у великих кутюрье или обращаться к модистке. Итак, круг замкнулся.

Каждый из четырех журналов, выпускаемых Настом, разработан согласно одному и тому же строгому издательскому принципу, следуя крайне требовательным критериям качества, в чем и состояло главное новшество; он издается во всем мире под одним и тем же названием или, что реже, под новым именем, как, например, произошло с Vanity Fair, превратившимся в Лондоне в The Patrician. Такая идея впервые приходит в голову медиамагнату, и также впервые Соединенные Штаты Америки с их недолгой историей благодаря такой дерзости выглядят привлекательно в глазах всего мира.

Короче говоря, в 1920 г. Конде Монтроз Наст – влиятельный, очень богатый и амбициозный мужчина, который, если бы в его стране не был принят сухой закон, мог бы ежедневно поднимать тост за свой блестящий успех, подсчитывая пачки разложенных на его письменном столе банкнот. По крайней мере, так, вероятно, предпочитают думать некоторые из его современников с тех пор, как существует миф о Конде Насте, то есть вот уже на протяжении двадцати лет. Разве не шептались в 1905 г., после выхода романа Эдит Уортон «Обитель радости», что персонаж Саймона Роуздейла, процветающего и хитрого еврея, подлинного архетипа выскочки, привечаемого за его богатство и презираемого за его слишком скромные еврейские корни, был списан с медиамагната?

Журнал Vogue

– Как же так! Ну разумеется, по-французски!

– Жермена, повторяю вам, что название журнала – американское!

– В таком случае, когда я говорю вам, что платья месье Поля Пуаре в моде, я, может быть, говорю по-английски?

– Я этого не сказала, Жермена, я говорю вам, что слово «vogue» в том смысле, как оно использовано в качестве названия нашего журнала, – это слово из американского словаря…

– И что же оно должно обозначать, если оно не из французского языка, а? Мадемуазель Мадлен?

– Послушайте, Жермена, если вы нам не верите, пойдите и спросите у месье Ортиза. Он прекрасно говорит на двух языках… Возможно, у него больше способностей, чем у меня, для того, чтобы убедить вас.

Жермена не заставляет себя просить дважды. Она, увлекая за собой Мадлен вместе с ее папками и перепрыгивая через ступеньки, поднимается по лестнице в личный секретариат директора европейского отделения издательства Condé Nast Филиппа Ортиза. Уступая настойчивости молодой женщины, обеих сотрудниц быстро впускают в кабинет, расположенный в глубине помещения.

Месье Ортиз вежливо и почти весело встает из-за стола и просит девушек сесть и объяснить ему причину их столь неотложного визита. Мадлен находится под сильным впечатлением от этого высокого мужчины (должно быть, он ростом около 185 см) со смуглым лицом, зачесанными назад каштановыми волосами и магнетическим взглядом голубых глаз. К счастью, ее коллега не так смущена и без задержки и лишних подробностей рассказывает о сути их спора. Месье Ортиз поглаживает указательным пальцем правой руки очень тонкие усики, придающие ему аристократический вид, и, как обычно, любезно пускается звонким голосом рассказывать об одиссее, «которая началась по меньшей мере тридцать лет назад, всего через одиннадцать лет после рождения вашего покорного слуги»:

– Журнал, в котором вы работаете, барышни, и которому я обязан удовольствием и счастливым случаем знакомства с мистером Конде Настом, вышел в свет 17 декабря 1892 года. Артуру Болдуину Тернеру, великолепному человеку, с блеском окончившему Принстонский университет, один из лучших в Соединенных Штатах, дабы спастись от скуки, которую наводила на него жизнь, состоявшая главным образом из праздности и развлечений, пришла в голову мысль выпускать в Нью-Йорке небольшой иллюстрированный журнал с помощью команды, которая…

– В которую входил месье Наст, – тоном знатока добавляет Жермена.

– Боюсь, мадемуазель, мистер Наст в это время еще учился в университете… Я продолжаю. Этот небольшой журнал, который должен был выходить еженедельно, был задуман его основателем как издание, весьма достойное того, чтобы удовлетворить большой интерес высшего американского общества к светским развлечениям, моде и хорошим манерам.

– Сегодня сказали бы, что это слегка «снобистский» журнал, не так ли?

– Вы прекрасно охарактеризовали позиционирование этого издания, и я благодарю вас за это. В качестве помощи в этом предприятии мистер Тернер мог рассчитывать на финансовую поддержку самых влиятельных семей Нью-Йорка, весьма щедрых, если речь шла о защите ценностей и обычаев, позволяющих с первого взгляда отличить людей достойного происхождения от выскочек. Несмотря на то что мистер Тернер был страстно увлечен печатью, и в частности типографским делом, он, разумеется, поручил выполнение материальных задач, связанных с жизнью журнала, другим лицам. Именно так он заручился услугами миссис Жозефины Реддинг, сделав ее главным редактором.

– Женщину? – невинно удивляется Жермена.

– Если верить ее имени и портрету, то я думаю, это действительно так! Этой самой миссис Реддинг пришла в голову чудесная мысль о названии, которое будет носить этот журнал и которое он с гордостью продолжает носить: Vogue.

– Значит, это французское слово, – поспешно дополняет его Жермена.

– Английское и французское слово, – поправляет месье Ортиз. – «Vogue», произносимое с закрытым «о», – это слово, используемое англоговорящими людьми для обозначения того, что сейчас в моде, в частности, в выражении «in vogue».

В этот момент Жермена и Мадлен совершенно машинально вытягивают вперед губы, чтобы про себя имитировать великолепный акцент месье Ортиза, который, не останавливаясь, продолжает свои разъяснения:

– Выбирая английское слово французского происхождения, миссис Реддинг гениально ублажила и слух своих соотечественников, подчеркнув при этом преемственность современной моды, унаследованной от Парижа. Итак, барышни, ваше любопытство удовлетворено, и, я полагаю, пришло время вернуться к работе, будучи более осведомленными и подготовленными к тому, чтобы служить интересам нашего прекрасного журнала.

Жермена и Мадлен, словно две мышки, ускользают из кабинета директора, гордые тем, что им уделили особое внимание. Едва начав спускаться по лестнице, Жермена поворачивается к своей коллеге, чтобы тихо обсудить только что закончившийся эпизод:

– Господи, как красив этот мужчина! Как жаль, что он хромает…

– Во всяком случае, он крайне любезен. И не приходится сомневаться в том, что он настоящий оратор!

– Думаю, его родители были дипломатами или кем-то в этом роде… Ну естественно…

– Правда?

– Черт побери, а как еще можно объяснить? Он что, родился во Франции и поехал в Америку, чтобы выучить американский язык?

– Все это не объясняет того, как месье Наст стал руководителем журнала…

– Наверняка его родители тоже были дипломатами, которые покупали дома так же, как мы покупаем пуговицы в универмаге Samaritaine…

Этот разговор, вне всякого сомнения, будет продолжен однажды вечером на бульваре Капуцинок, после 19 часов, на выходе из бюро. Но сейчас Мадлен должна заняться вычиткой статьи, подробно повествующей о путешествии графини Сен-Совер в Марокко, «страну тысячи легенд», из которой наивный читатель узнает, кроме того, что «местные жители скорее враждебно относятся к иностранцам», о том, что где-то на земном шаре существуют деревни, состоящие из «дюжины шалашей, в которых ютятся настолько отсталые люди, что невозможно в это поверить, особенно это относится к женщинам, одетым в белые одежды, но грязным, которые носят на спине детей, завернутых в кусок ткани». И в статье приветствуется «превосходный военный напор генерала Лиоте». Мадлен, как и абсолютное большинство ее современниц, не моргнув глазом перечитывает строки, в которых беспощадный консерватизм прикрывается налетом экзотики…