Папа-лётчик
- -
- 100%
- +
– Ага, понятно, – кивнул Тёма, с трудом сдерживая волнение. – А ты правда дашь мне в самолёте посидеть? Или опять будешь придумывать, что тебе что-то помешало, как в прошлый раз?
– Ничего я не буду придумывать, обещаю! Вот, уже подъезжаем. Сейчас надо будет пригнуться, чтобы тебя не видели, чтобы не заметили…
На КПП, на их счастье, в этот раз стоял тот же самый сержант Сыстеров, узнавший Камалова в лицо:
– Снова здравствуйте, спаситель вы наш! Опять у нас что-то сломалось?
– Приветствую, товарищ сержант, – браво отрапортовал Камалов, торжествуя про себя, ведь эти слова услышал его сын, спрятавшийся под сиденьем. – Ну да, помогу вашим ребятам ещё разик. Надо так надо, что ж поделаешь!
И он, с чувством выполненного долга, проехал в открывшиеся перед ним ворота. Даже, кажется, музыка какая-то зазвучала, которая играет в фильмах, когда человек попадает как в рай. Камалову так показалось, ведь заветные мечты его и сына сейчас сбывались.
Юный "пассажир" сгорал от любопытства, хотел уже посмотреть в окно, но отец пока ему не разрешил, попросил подождать немного. Доехали до гарнизонной столовой. Людмила, в накинутом на плечи плаще, уже ждала их на крыльце. Вместе, стараясь не привлекать к себе внимания, они направились к стоянке самолётов, крадучись, словно заговорщики.
Сквозь кусты акации, растущие вдоль дороги, уже отчётливо угадывались силуэты грозных истребителей, застывших на взлётной полосе. Тёмка, не сдержавшись, обрадованно воскликнул, но отец тут же его одёрнул, приложив палец к губам:
– Тише ты! – прошептал Камалов. – Тебя могут услышать! Здесь нельзя детям, это режимный объект! Тогда накажут и меня, и тётю Люду, и всех остальных!
И она, в подтверждение слов Камалова, тихим, заговорщическим голосом добавила:
– Да, сегодня полётов нет, и слышимость очень хорошая. Поэтому лучше говорить шёпотом, чтобы никто не заметил.
Примерно в ста метрах от стоянки, Людмила остановилась и дала знак, чтобы они подождали.
– Сначала я пойду, осмотрюсь. А вы, чуть погодя, идите за мной, – подмигнула Камалову Людмила и, мягко ступая, направилась к стоянке. Там скучающий охранник Дюбаев, с автоматом на плече, монотонно расшагивал по дорожке вдоль самолётов. Когда увидел Людмилу, заметно обрадовался, оживился и пошёл навстречу, приветливо улыбаясь.
Издали Камалов увидел, что всё идёт по плану – Людмила, что-то оживлённо рассказывая, заболтала Дюбаева, и они вместе, не спеша, пошли вдоль длинной стоянки прочь, в сторону другого конца полосы.
– Пойдём, – скрывая волнение, прошептал Камалов, взяв сына за руку. И они, крадучись, словно диверсанты, вместе направились к истребителю, стоящему на самом краю полосы. А Людмила с охранником, оживлённо беседуя и смеясь, отходили всё дальше в сторону взлётной рулёжки.
Оглядываясь по сторонам, Камалов, подвёл сына к самолету, помог ему подняться по приставной лестнице к кабине. Тёмка уже был в невероятном восторге, широко раскрытыми глазами рассматривая пилотскую кабину и приборную панель сквозь толстое остекление, словно заворожённый. А в это время, скрывающий нарастающее волнение Камалов, вспотевшими руками пытался разобраться с замком, чтобы открыть кабину.
– Как же она открывается? Что-то не пойму… Обычно это техники делают, до моего прихода… – бормотал он себе под нос, пытаясь открыть заклинивший замок.
Всё-таки, после нескольких безуспешных попыток, он сумел открыть кабину. Сдержал вздох облегчения, глядя на поднимающийся фонарь остекления. Заглянул внутрь кабины истребителя, и ошалел от несметного количества экранов, кнопок и рычагов. Поймав выжидательный взгляд Тёмки, он внутренне собрался и сделал вид, что всё ему тут вполне привычно. Затаив дыхание, Камалов аккуратно поднял мальчика на руки и усадил его, счастливого, в пилотское кресло…
Тёма, совершенно счастливый, ахал от восхищения, забыв обо всём на свете, и лишь потому не кричал от восторга, что Камалов каждый раз умолял его, тихо шипя на ухо:
– Тсс, тихо! Радуйся молча! А то меня накажут! Как-нибудь в следующий раз, может, и полетаем вместе, если будешь хорошо себя вести…
– А можно ремни застегнуть? Покажи, как правильно это сделать? – нетерпеливо попросил Тёма.
Защёлки и застежки на сложном катапультном кресле совсем не походили на обычные автомобильные ремни, и Камалов совершенно не представлял, как они работают, боялся что-нибудь сломать или повредить.
– Давай не сейчас, Тём, – замялся Камалов. – Тебе же доктор запретил туго ремень затягивать. Может стать плохо.
– Пап, ну пожалуйста! Я очень хочу! – захныкал Тёма.
В этот момент у мальчика внезапно случился приступ – он громко и надрывно закашлял, заходясь в мучительном приступе.
Людмила, продолжающая оживлённо болтать с Дюбаевым, даже прибавила голос, стараясь щебетать как можно громче, пытаясь отвлечь и заболтать ничего не подозревающего служивого. Но у того со слухом всё было в порядке – он всё-таки услышал кашель и жестом попросил её замолчать, прислушивался нахмурившись. Потом он резко развернулся и побежал на дальний край стоянки, чуя неладное. То, что Дюбаев увидел, шокировало и до крайности возмутило его. Он тут же передёрнул затвор автомата, и направил его в сторону самолёта:
– Эй, быстро слазьте оттуда! Немедленно! А то буду стрелять!
Камалов, растерявшись, не знал, что ответить, что предпринять.
– Не пугай ребёнка, – дрожащим голосом произнёс он.
– Какого ребёнка? – Охранник присмотрелся повнимательнее, и, к своему изумлению, увидел худенького мальчика, высунувшегося из кабины и испуганно смотрящего на него. – Ну вы даёте! Пацана на режимный объект притащили! Вы в своём уме вообще?!
Видя, что Тёмка растерялся и испугался, Камалов, собравшись с духом, попытался продолжить игру, делая вид, что ничего страшного не происходит:
– Успокойтесь, всё нормально, – попытался он оправдаться. – Я здесь работаю, техником. Вот показал мальчику истребитель, ему же очень интересно, он так мечтал! Не ругайтесь, пожалуйста.
– Какой такой «показал мальчику»? Ты что городишь? – вспылил Дюбаев, продолжая держать автомат на изготовку. – А ну руки вверх! Быстро!
– Товарищ, да вы успокойтесь, пожалуйста! Мы сейчас слезем…
– Какой я тебе товарищ? Вам кранты, придурки! – И он тут же вызвал по рации подмогу, сообщив о нарушении режима.
Приехавший через несколько минут наряд военной полиции быстро скрутил Камалова, повалив его на землю. Не знали, что делать с бледным пацаном, который кашлял, не переставая, и казался очень больным. Камалов, извиваясь под ногами полицейских, умолял ребят отпустить мальчика и попросил Людмилу отвезти его обратно в больницу, пока не стало хуже.
Тёмка, понурый и печальный, молча смотрел на происходящее. Только что сбылась его самая заветная мечта, минуту назад он действительно поверил в то, что его отец самый крутой, что на него можно равняться. И тут, внезапно выяснилась горькая правда, что его папа неудачник, и что они оба нарушили закон, совершили что-то плохое. Он вернулся в больницу с настроением хуже некуда, разочарованный и опустошённый.
Привет сосед
– Пока здесь посиди. Подумаем, что с тобой делать, – услышал Камалов за спиной хриплый голос дежурного по гауптвахте. Запах прелой сырости и хлорки ударил в нос, когда его втолкнули в камеру. За его спиной оглушительно лязгнула тяжелая железная дверь, и послышалось эхо шагов – удалялся дежурный и сновал по коридору часовой.
Обессиленный Камалов облокотился спиной на шершавую бетонную стену, и сполз на корточки. Горечь, копившаяся внутри последние дни, вырвалась наружу потоком слёз. Он горько и громко зарыдал, не в силах остановиться, плечи его судорожно вздрагивали.
– Ты чего, сосед? Что у тебя случилось? – гнетущую тишину нарушил хрипловатый заспанный голос. На продавленном лежаке, под мятым одеялом зашевелилась фигура.
– Мой сын в опасности… А я тут… И ничего сделать не могу… Я… я сволочь… – сквозь рыдания выдавил Камалов.
– Ты это… не гони. Погоди. Ой, как голова болит… – спросонья пробурчал сосед. – Мы вчера… это… с друзьями так назюзюкались… Праздник всётки, годовщина… Голова трещит… Соображать тяжело… Так говоришь, сын?
– Ага, – всхлипнул Камалов, вытирая слёзы грязным рукавом. – Ему завтра операцию делают…
– У меня самого мальцов трое… Понимаю… Давай знакомиться. Никанорычем меня зовут. Техник я, на самолётах. В соседней части. А ты?
– А я никто… Пустое место… И сына своего сгубил… – безнадёжно процедил Камалов, чувствуя, как ком снова подкатывает к горлу.
– Уууууу… С таким настроением никакому делу не поможешь… Давай, выкладывай подробности. Только не тараторь, я туго ещё соображаю…
И Камалов выложил соседу всё про своё житьё-бытьё.
Часовой привычно вышагивал по коридору туда-сюда, и радовался, что нет сейчас постылой скучной тишины: из камеры доносилось беспрерывное бухтение, то взволнованный голос, то всхлипывания, то ободряющие фразы, то опять эмоциональные выкрики.
Уже отошедший от похмелья Никанорыч озадаченно почесал затылок и философски изрёк:
– Всё равно что-то надо делать. Нельзя сдаваться.
Покумекав вместе, они решили, что надо хотя бы позвонить Тёмке.
Камалов подошёл к смотровому отверстию в двери и позвал часового:
– Командир! Товарищ ефрейтор! Мне очень надо позвонить. Это очень важно!
Часовой остановился напротив двери, прищурился, разглядывая арестанта сквозь узкую щель глазка:
– А больше тебе ничего не надо? Может, ключи от камеры сразу?
– Ну правда, дело очень важное… Пожалуйста… Я заплачу, – взмолился Камалов.
– Чем? У тебя ж всё отобрали, – хмыкнул ефрейтор.
– Обручальное кольцо есть. Золотое. Дорогое.
– Отдашь кольцо, если дам позвонить? – переспросил часовой, уже заинтересованно глядя на Камалова.
– Ага. Клянусь! Только дай позвонить!
Дежурный врач, худенький молодой парень в помятом халате, устало вздохнул и протянул мальчику трубку старенького кнопочного телефона.
– Алло, Тёмка, привет! Это папа… А я тебе на мобильный звонил. Чё-то не срабатывает.
– Наоборот, правильно срабатывает, – буркнул Тёмка. – Я все звонки заблокировал.
Так а чё? Зачем? Я же беспокоюсь. Дела на аэродроме бросил и вот, вырвался. У меня только одна минута, дела понимаешь. Но про тебя я не забыл.
– Ладно, пап, не выдумывай, – Тёмка шмыгнул носом. – Ты меня обманываешь. Я всё знаю.
– Что ты знаешь?
– Что ты врун и преступник. И ты мне всё врал про самолёты, – голос мальчика дрогнул.
– С чего ты это взял?
– Мне баба Таня всё рассказала, – Тёмка произнес это упавшим голосом и, не дожидаясь ответа, вернул трубку доктору. Лицо его осунулось, а в глазах застыла обида.
У врача сжалось сердце, когда он украдкой глянул на Татьяну. Она сидела рядом с Тёмкой, на краешке кушетки, с расплывшейся на лице пьяной улыбкой. Ей явно понравилось, что таким способом она снова "уколола" зятя. Через Тёмку получилось ещё больнее и её это радовало.
– Прально, Тёмка. Так ему и надо, – пробубнила она довольно, покачиваясь.
Мальчик снова сильно закашлял, прикрывая рот ладошкой. Врач встревоженно посмотрел на него.
В камеру Камалов вернулся в полном отчаянии. Даже трясся, словно его окатили ледяной водой:
– Операция через два часа… и сын меня ненавидит… – прошептал он, опускаясь на нары.
Сосед почесал затылок, гулко вздохнул:
– Да, хреновая ситуация. Я тоже отец непутевый. Не помню, где меня патруль взял… Парадку всю испачкал… Эх… Давай думать, что тут можно сделать. Никогда не надо опускать руки.
– Чего тут придумаешь? – безнадежно махнул рукой Камалов.
– Всегда можно найти какой-то способ. Знал бы ты, из чего я заплатки на самолеты делал, когда к бою спешили их приготовить. Из чего попало, а летали! – Никанорыч подмигнул ему и хитро улыбнулся.
"За ушко да на солнышко"
В больнице шли последние приготовления перед операцией. Врачи и медсестры суетились, готовили инструменты и проверяли аппаратуру. В палате царило уныние – все жалели пацана, обреченного на тяжёлую операцию и разлад с отцом.
В это время из здания гауптвахты вышел заметно нервничающий человек в парадной форме авиационного техника. На его лице играли желваки, а глаза бегали по сторонам. Это был Камалов, поменявшийся одеждой с Никанорычем. Всё шло по плану, который ему объяснил сосед по камере, каждая деталь была продумана до мелочей. Оставалось только показать дежурному на КПП "корочку" техника и выйти через ворота с территории воинской части. А там уже двадцать минут езды до больницы на такси. Он как раз впритык успевал увидеть Тёмку до операции.
Но всё пошло не по плану, как это обычно бывает в жизни. На выходе документы проверял придирчивый сержант Сыстеров. Тот самый давний знакомый, да ещё и с хорошей памятью на лица.
Сержант прищурился, вглядываясь в лицо человека в форме, и желанного чуда не произошло – он легко узнал Камалова! Сержант, понятно, сильно удивился.
– Вот те здрастье! Вы откуда тут? – сверлил он взглядом Камалова, молчащего в растерянности. – И в форме… Вы ж гражданский…
Готовый провалиться сквозь землю, Камалов ничего лучше не придумал и… перепрыгнул через турникет, побежал на выход. А Сыстеров, ошарашенный такой наглостью, заорал во всё горло:
– Стой! – и поднял тревогу, доложил дежурному о проникновении диверсанта.
Недалеко от ворот гарнизона, возле бетонного забора, стоял скучающий дядька в помятой бейсболке и курил. Ждал очередного клиента. Некоторые пассажиры, как назло, не любят запаха табака, возмущаются и даже пишут жалобы. Поэтому таксист уже привык в перерыв выходить и дымить снаружи, чтобы не оставался запах в салоне. Тут он увидел, как из гарнизона выбегает взволнованный дядька в военной форме.
– Мужик, некогда объяснять, но… извини, – прокричал беглец, подбегая к таксисту. И, не дожидаясь ответа, толкнул его в сторону. А сам запрыгнул на водительское сиденье и, повернув ключ в замке зажигания, завёл машину.
– Эй, ты чё?! – заорал ошарашенный таксист, и затрепетала прилипшая к его нижней губе сигарета. – Совсем охренел?!
– Извини, брат, но мне сильно надо! Очень-очень надо! – крикнул Камалов, нажал на газ, и машина, взвизгнув шинами, рванула с места.
Через минуту беглец увидел в зеркале заднего вида, что его нагоняет УАЗ военной полиции. Несмотря на все выкрутасы Камалова на дороге, ВПшники не отставали. Попытки уйти от погони продолжались. Уже почти возле самой больницы, когда впереди показались знакомые корпуса и зелёные насаждения, внедорожник обогнал машину такси и резко подрезал – перекрыл дорогу. Камалов ударил по тормозам и его бросило вперёд, по инерции он навалился телом на руль и раздался долгий, громкий гудок.
Из УАЗа выскочили четыре ВПшника. Старший лейтенант и капитан с пистолетами, и два сержанта с автоматами наперевес. Военные передёрнули затворы и направили стволы на беглеца:
– Руки вверх! Не двигаться!
– Выходи из машины!
И выскочил из УАЗа размахивающий руками, разъяренный таксист:
– Да! Выходи из машины!
Исподлобья глядя на преследователей, Камалов надел слетевшую с головы фуражку, и, подняв руки над головой, медленно вылез из машины. Дрожащими ногами ступил на асфальт. ВПшники осторожно приближались. Тут Камалова что-то толкнуло изнутри, какая-то отчаянная, безумная сила. Он вдруг резким движением развернулся и побежал. Понёсся, не разбирая дороги, чувствуя спиной ледяное дыхание погони. ВПшники заорали и побежали следом, но стрелять не стали – вокруг были люди.
Камалов юркнул в густые кусты сирени, перепрыгнул через клумбу с увядшими цветами. Побежал в сторону больницы, петляя по парку среди деревьев и кустов, пытаясь запутать преследователей. Ему это удалось – ВПшники отстали, потеряли его из виду.
Он, задыхаясь, выбежал из парка прямо к центральному входу больницы. Ворвался в приемный покой, весь мокрый от пота, с бешено колотящимся сердцем, взлохмаченный и помятый. Но, поднимаясь по лестнице быстренько отряхнулся и заправился. Когда оказался перед дверью палаты, в которой готовили сына к операции, вытянул спину, расправил плечи – будто всегда у него была эта военная выправка. Тщательно поправил на себе форму, протёр ладонью мокрый лоб и выровнял на голове фуражку – два пальца от бровей, всё как научил Никанорыч. Постарался придать лицу бравое выражение. Собравшись духом, с лихой выправкой зашёл в палату к сыну, как заправский офицер. Тёмка, конечно, очень удивился, увидев его таким:
– Пап? Ты чего в военной форме? Ты же…
– Так некогда было переодеться, сынок, – бодро ответил Камалов, стараясь скрыть дрожь в голосе. – К тебе спешил. Прямо с задания. Очень важное задание было.
Тёмкины глаза загорелись. В них появилось уважение и какой-то новый, непривычный огонёк. Он с восхищением смотрел на отца в форме.
В приёмном покое больницы ВПшникам дежурная медсестра объясняла, в какую сторону направился человек в военной форме, недавно вбежавший в здание.
Жёсткая "посадка"
Подошёл доктор Гулимов, незаметно для Тёмки показал Камалову оттопыренный большой палец, мол "хороший ход, папаша". Потом добавил, уже голосом:
– Мы уже вкололи ему анестезию. Ещё минут пять подождём и поедем в операционную. Как у вас тут? Всё нормально?
Сидя на стуле рядом с кроватью сына, Камалов кивнул и сдержанно улыбнулся, сжимая в ладони тоненькую, тёпленькую руку мальчика. Пальцы у "лётчика" слегка подрагивали, но он ободряюще похлопал Тёмку по плечу, передавая ему всю свою поддержку и заражая уверенностью.
– Да, у нас тут всё хорошо, – тихо ответил Камалов, глядя в глаза сына. Врач действительно увидел свет счастья на лице Тёмки – несмотря на страх и усталость, мальчик казался спокойным.
В этот момент, как назло, за дверью послышались тяжёлые, поспешные шаги. В палату вбежали четверо военных полицейских – запыхавшиеся и уставшие от погони, обозлённые, с напряжёнными лицами. Словно ворвались хищные охотники, жаждущие словить уже, наконец, строптивую добычу. Входя, дышали тяжело и прерывисто и держали оружие наизготовку.
Камалов мгновенно почувствовал страх, сердце сжалось. Но он собрался – сейчас нужно было выиграть время, продолжить важную игру, не дать им сорвать планы.
Он поднял руку, остановил их уверенным жестом и спокойно, с нотками наглости в голосе, обратился к вошедшим:
– Уважаемые коллеги… товарищи офицеры, я скоро освобожусь. Нам нужно всего три минуты.
ВПшники на мгновение опешили от такой дерзости. Камалов продолжил, стараясь звучать уверенно:
– Дело в том, что моего сына сейчас отправляют на операцию. И я должен побыть с ним. Операция сложная…
ВПшники переглянулись, осмотрелись вокруг – бежать отсюда было некуда, дверь одна и они её закрыли собой, а в зарешёченные окна выпрыгнуть невозможно, и никто не мог вмешаться.
Их суровые лица чуть смягчились. После паузы, капитан произнёс с нажимом:
– Ты чего, бл… устроил? По всей части тревога… Носимся за тобой, как бобики… – он выдохнул, глянул на растерянного доктора Гулимова. – Но раз у вас такие обстоятельства…
Он прочистил горло и повернулся к мальчику, стараясь смягчить тон:
– Вот что, боец… Мы пришли забрать твоего отца, потому что он… нам нужен…
ВПшник замялся, слова застряли в горле. Неловкое молчание прервал старший лейтенант:
– Мы его с собой увезём, потому что он очень ценный специалист и срочно нужен сейчас в части…
– На аэродроме? – переспросил Тёмка.
– Да, на аэродроме… – подхватил капитан, – Там готовится важное военно-авиационное мероприятие.
– Военно-воздушное? – уточнил мальчик.
– Ну да, это я чтоб тебе понятней было. Военно-воздушное мероприятие. Так что вот, ты не волнуйся. У вас своя операция, а у нас своя.
– Да, – поддержал другой офицер, – мы все делаем своё дело. Свой долг выполняем.
– А твой долг, – подхватил Камалов, – не хныкать, хвост пистолетом держать… А потом быстренько восстановиться и продолжить учебу в школе. Иначе тебя в военное училище с плохими отметками не возьмут.
– А ты разве не придёшь ко мне после операции? – удивился Тёмка, с надеждой глядя на отца.
Камалов растерянно взглянул на ВПшников. Всё внутри него упало, но виду он не подал:
– Понимаешь, я могу задержаться. Не сразу вернусь. Задание на этот раз особое, не быстрое. Наверняка задержат меня надолго.
– Я всё понимаю, пап. Не переживай, я дождусь тебя. Хорошего полёта, – спокойно ответил мальчик, стиснув губы.
– И тебе, сынок. Удачи! – Камалов светло улыбнулся, скрывая усталость и тревогу.
Когда сына на каталке отвезли в операционную, отца в наручниках приняли в следственном изоляторе. Он одновременно и грустил и торжествовал.
Да, теперь Камалов официально числится нарушителем, может даже его признают диверсантом и ему предстоит попасть под тяжёлый каток правосудия, ответить за всё, что совершил. Ну и пусть. Зато Тёмкина душа наполнена возвышающей радостью, и злая смерть за ним не угонится, как облезлой вороне невозможно нагнать сверхзвуковой авиалайнер.
Обрили и переодели
Через полгода, утром, Камалов поднялся с постели, потягиваясь и зевая. Очень хотелось ещё поспать. Но ничего не поделаешь – надо выполнять кучу новых обязанностей. Жизнь его сильно поменялась и появилось много всякого, что он непременно должен был сделать за день. Пошёл будить того, кто очень не любил рано просыпаться:
– Вставай давай, одевайся.
– Может, не надо? Давай поспим ещё? – лениво пробормотал Тёмка, пряча голову под одеяло.
– Надо-надо. Мы же с тобой обещали, – с улыбкой, но твёрдо сказал отец. – Пошли.
От подъезда отец и сын сразу направились на школьный стадион. Раннее утро было свежим, воздух прохладным, а небо – ярко-голубым. Они начали наматывать круги, бегая по дорожке, покрытой тонким слоем белого инея. Пока бежали, Камалов смотрел на свои собственные следы, отпечатавшиеся на предыдущем круге. Бежал по собственным следам и анализировал свою жизнь, вспоминал недавно пережитое. Промелькнула целая череда злоключений: арест, следствие, обвинения, бессонные ночи и нервотрёпка.
Он бежал и улыбался, думая о том, как гарнизонное начальство и даже сами ВПшники в итоге замолвили за него слово. Как после суда пожимали ему руку и поздравляли. И обещали помочь, если понадобится. Вспомнил, как легко устроился на работу – новые знакомые из воинской части помогли. Его взяли водителем автозаправочной машины. Теперь он обеспечивал заправку боевых самолётов. И теперь он мог с чистой совестью говорить сыну, что работает на военном аэродроме.
Тёмка восстановился после операции на удивление быстро. Постепенно начал заниматься спортом, перестал пользоваться освобождением от физкультуры в школе. Сейчас он даже потихоньку начал качать пресс, что раньше ему категорически запрещали. И главное – он пошёл учиться в школу юных летчиков!
После пробежки они с Тёмкой подпрыгивали на турник по очереди и подтягивались. Камалов вдруг сказал:
– Ты знаешь, всё-таки я тебе немножко наврал. Не был я никаким лётчиком. Просто надо было, чтобы ты с хорошим настроением пошёл на операцию.
– Да, я знаю, – спокойно ответил сын, совсем не удивившись. – Я видел, что ты очень стараешься меня поддержать. Ну и подыграл тебе. Но мне действительно понравилось, что ты так сильно для меня стараешься.
Со стадиона, как обычно, они пошли домой завтракать.
– Молодец, хорошо тренируешься, – подбодрил отец. – А если всё-таки не пройдёшь в лётчики по здоровью?
– Ну и ладно. Техником буду. Обслуживать самолёт тоже важно. Как дядя Никанорыч.
На чисто прибранной и уютной кухне приятно. В этот раз Людмила приготовила им на завтрак пшёнку с изюмом – ароматную и тёплую.
Когда Тёмка убежал в школу, Камалов одевался, собираясь на работу.
– У тебя новая спецовка? – подняв бровь, спросила Людмила, с мягкой иронией.
– Да, вчера выдали.
– И чего это ты подстригся вдруг? Да так коротко?
– Тебе не понравилось? Ладно, больше не буду так коротко… – глаза у Камалова виновато забегали.
Людмила это заметила:
– А до меня слух дошёл, что беспилотник прорвался и на аэродроме по бензовозу ударил, что возгорание было… Говорят, все в укрытие убежали, а кто-то остался и горящую машину отогнал подальше от самолётов… Это с новой спецовкой и со стрижкой никак не связано?
В ответ Камалов только молча улыбнулся, вспоминая тот жаркий момент.
– Опалило волосы? Скрыть от меня решил? – улыбнулась она.
– Да ладно, всё нормально, – неохотно ответил он.
Она нежно обняла его за плечи:
– Я чуть с ума не сошла… Давай там аккуратнее… У нас с тобой через полгода, кроме сыночка, будет ещё и дочка.
Камалов обрадованно обнял Людмилу и просиял, чувствуя, как по телу разливается блаженное тепло и могучая радость. Потом порывисто, но мягко и нежно поднял жену на руки, и так завальсировал с нею по квартире.