Багдад до востребования

Получив столь затейливый поворот от ворот, Анжела буквально онемела – весть о скорой разлуке отторгалась всем естеством. Не могла и поверить, что в основе будто бы престижного перевода – цель от нее избавиться. И Анжелу то и дело саднило, что ее икона – вовсе не романтичный менестрель, а хваткий, если не бесцеремонный, взявший свое аппаратчик. Между тем посвященные ей рифмы вспоминались чаще, взывая на крутящее баранку божество жалобными взглядами посматривать.

Наконец сгусток невыразимой боли захлестнул взбаламученный разум. Анжела, точно дикарка, схватила себя за волосы и возопила:

– Ну скажи мне, скажи: чем я ее хуже?!

Виктор Викторович ошалело повернулся, не в силах взять в толк, кто это «она». По закону инерции он все еще обретался на трибуне «наградной церемонии», не выходя из образа.

– Я ведь намного моложе и в сто крат умнее! – подбросила наводящих эпитетов Анжела, вновь не потрудившись указать адресат.

Посол трусливо покосился, будто вопрошая.

– Твоей коровы! – назвала, казалось ей, виновника своей ссылки Анжела.

Виктор Викторович судорожно распахнул рот, точно от нехватки воздуха. Где та женственная, бесконечно тактичная Анжела, поразившая в самое сердце? Не послышалось ли ему? Отозваться тем не менее не смог, катясь кубарем с горки напускного официоза в шокирующие утробным воем пампасы.

– Мы ведь созданы друг для друга, слепец! – перевернула пластинку сцены Анжела с заезженной с незапамятных времен стороны.

Посувалюк, словно зябко ему, нервно передернул плечами.

– Молчишь, шкодливый кот, сказать нечего?! Я ведь умру без тебя … – брызнула слезами пассия и повалилась всем телом на руль.

Виктор Викторович резко крутанул вправо, должно быть, в импульсивном порыве уйти с проезжей полосы.

Он услышал глухой удар о корпус автомобиля. Боковое зрение выхватило нечто, напоминающее взмах больших крыльев. Оттолкнув от руля Анжелу, отчаянно замотал головой, пытаясь понять, что случилось. Тут его пронзило: выпад Анжелы и последовавший за ним звуко-визуальный эффект – фантазии слетевшего со всех подпорок сознания, расшатанного тайной связью. Оттого самое разумное отдышаться, став на прикол.

Машина у бордюра, но легче не стало – ощущение душевного дискомфорта лишь нарастает. Между тем раздражитель – не Анжела, безутешно рыдающая. Нечто тянет обернуться, фатально, неумолимо. Вновь взмах крыльев, на исходе движения преобразившихся в человеческие руки и, наконец, непереносимое, точно удавка, прозрение: он кого-то сбил.

Взглянул украдкой в зеркало, но чего-либо указывающего на наезд не разглядел. Темно, ни одного фонаря на дороге. Опасливо обернулся и стал всматриваться в окрестности. В ста метрах – «Ауди» с потушенными фарами, дверь водителя распахнута настежь. Сразу же ему до безумия захотелось одного – чтобы дверь как можно скорее захлопнулась. Но ощущение вымершего пространства не предвещало поблажек.

Спустя некоторое время он обнаружил себя понуро бредущим к безлюдной легковушке – ватные ноги, пересохшее горло. Теплится при этом надежда: водитель, быть может, отошел по малой нужде. Место-то подходящее – одни пустыри. И тут, на полпути к «Ауди», чуть отклонившись вправо, увидел позади авто, в метрах пятнадцати, безжизненную ногу, очерчиваемую лунным светом. Остановился, увлекаемый, казалось бы, третьестепенной, не отвечающей диктату момента мыслью: что заставило водителя в полночь спешиться почти в чистом поле? Неужели впрямь облегчиться?

С миной легкого недоумения посол великой страны глядел на асфальт. Мало-помалу до него дошло: ломать голову, откуда взялся бедолага, то же самое, что веником разгонять туман. Беда, ужасающая и неумолимая, не в аварии и не в сбитом автомобилисте, а в нем самом. В том, что вымученная ежедневными лишениями и унижениями карьера, возбуждающая слюнки у сонма завистников, из-за одной-единственной оплошности рухнула в небытие, словно знаменитого арабиста под фамилией Посувалюк на планете не существовало. И совершенно неважно, выжила жертва или преставилась. Он не только навеки исчезнет из рядов дипсообщества, в ближайший год его имя вымарают из всех, включая научные, анналов. Где это видано: посол не только волочила, а и виновник тяжкого дорожно-транспортного преступления! Причем полпред не узаконившей наркотики Голландии, а цитадели воинствующего пуританства. Так что дома не только вышибут из всех табелей о рангах, но и устроят показательную порку.

Он ощущал себя ничтожной букашкой с выдернутыми лапками, окруженной стаей гиен. Мир сузился к драгоценнейшему «я», поруганному злым роком и умаленному до примитива. В ушах гремел траурный марш собственных похорон, перемежаемый улюлюканьем скоморохов. И как-то напрочь ушло в песок, что в нескольких десятках метров, должно быть, испускает дух ни в чем не повинный, случайно подвернувшийся под раздачу мутных страстей человек. Посол сколько раз штурмовал горы в альпинистской связке, но перед лицом краха судьбы протянуть руку ближнему, им искалеченному, спасовал.

Что ж, продукт общества, пытавшегося скрыть Чернобыль, мог ли поступить иначе? Системы, ни одной ценности, кроме мундира, не создавшей…

Вскоре они умчались с места происшествия, так и не решившись на жертву хотя бы взглянуть. Виктор Викторович по пути домой каждую минуту оглядывался, тем временем спутница не переставала плакать. На сей раз сквозь слезы кляла раззяву-автомобилиста, выскочившего на дорогу как черт из табакерки. И как это ни трудно представить, что с ним, ее совершенно не интересовало. Важно было лишь ее горе – крушение единственной, впившейся неодолимой зависимостью любви.

Но назавтра, когда все местные газеты запестрели заголовками о гибели в ДТП родственника султана, ощущение реальности к Анжеле вернулось. Впрочем, ни к ней одной, дикое похмелье наступило и у посла. От самоубийства его удерживало лишь то, что, по тону публикаций, очевидцев наезда не выявлено, в чем он сам почти не сомневался. Искать же правонарушителя среди иностранных дипломатов – кому такое придет в голову?

Ну а Анжела нацелилась сдаться оманским властям, беря на себя вину за аварию. Впрямь, кто, кроме нее?..

Посувалюк, призвав все красноречие, едва ее отговорил. Явка с повинной ничего не меняет – его дисквалифицируют по-любому, ибо скрыть свою вовлеченность в аварию не удастся – следователи дожмут.

Однако решающим противовесом послужило иное. В пылкой сцене прощания Виктор Викторович заверил Анжелу в верности их чувству до скончания дней. При первой же возможности (в обход цензуры) – весточка, а ближайший отпуск – кровь из носа вдвоем.

И не покривил душой. Оставшись наедине со своей жуткой, не выговариваемой тайной, Посувалюк навеки потерял покой. Единственной отдушиной, удерживавшей щеколду умопомешательства от падения, была переписка с Анжелой, как нетрудно предположить, в один конец – от него к ней. Полная нежности, трепета, новых и новых посвящений, два года поддерживавшая у адресата огонек надежды соединиться с любимым. Но, когда из-за вторжения Ирака в Кувейт сорвался его второй отпуск (отпуск 1989 г. поломала супруга – памятуя о сосланной, утащила Виктора Викторовича мимо Москвы в Австрию), обезумевшая Анжела решила искать свое счастье в коридорах советского правопорядка. Подспудно надеялась хотя бы на процессе встретиться со своим божеством, будь он там в качестве свидетеля или соучастника – вряд ли отдавала себе в этом отчет.

– Виктор Викторович, за нами хвост, – потревожил водитель пассажира, взмыленного душным диалогом с самим собой.

Посувалюк нахмурился, казалось, слов не расслышав.

«Чайка» приближалась к арке из гигантских сабель, единственной, на взгляд посла, достопримечательности Багдада. Вызывала у него то неприятие, то мистическую тягу, как сейчас. Он слегка отклонился, с интересом разглядывая монумент.

– Тебе не кажется, что сабли надраили, с тех пор как Примаков наведывался, видишь как блестят? – проигнорировав обращение, заметил Посувалюк. Между тем, вновь отклонившись, – на сей раз влево – заглянул в боковое зеркало заднего обзора.

– Уши бы им всем надрать, – предложил, должно быть, свой план урезонивания Ирака водитель.

– В политике, Коля, бьют по носу, – ушел с концами от неудобной, похоже, темы посол.

– Пусть по носу, лишь бы мозги вправить. Куда свою страну, а за компанию – нас с вами Саддам втравил.

– Поменяться бы тебе со мной местами, Коля…

– Извините, если сболтнул лишнего, Виктор Викторович.

– Смотри, поворот не проморгай.

Тут Посувалюк подумал, что вшил заколку во внутренний карман пиджака не зря – интуиция не сфальшивила. Что-то подсказывало утром: обольщаться подачей воды и роспуском блокпостов – не стоит. Такая радикальная, как осада, мера случайной быть не могла. Пронюхал «Мухабарат» об антисаддамовском заговоре – вот и весь сказ. Да, похоже, на уровне гипотезы (иначе, аннулировали бы прием), но меняет это немного. Его визит к Саддаму – под микроскопом. Хоть МИД и подтвердил аудиенцию еще вчера, не заманивают ли в мышеловку? Судя по целому вееру провокаций, из прямых угроз и коварных убаюкиваний, весьма похоже. И начхать им на дипломатический иммунитет. Громкое, беспрецедентное разоблачение (посол, будто апостол мира, отъявленный террорист, вот истинное лицо неверных!) Ираку весьма кстати, если не единственный способ расколоть коалицию, отторгая сектор мусульманских стран и тем самым откладывая вторжение.

Показался президентский дворец. Он отметил про себя, что акции не боится и «хвост» лишь подбавил решимости заслонить себя и подопечных от лиха, скалящегося через марлевую перегородку дня «икс». Резко отстранился от спинки сиденья, точно загодя готовясь покинуть автомобиль. Лицо застыло, массивные плечи, казалось, заострились.

Замер и Израиль, узнав минутой ранее о вечернем обращении к нации премьер-министра, но не надолго. Повздыхав, большая часть граждан вернулась к прежнему занятию – герметизации комнат безопасности. Ну а прочие окунулись кто во что. Биренбойм, так и не дождавшись шифровки от «Корриды», тупо одевал и снимал противогаз, чертыхаясь: «Пся крев, Саддама мать!». Ефим и Стелла, недавние репатрианты из СССР, под стать серому кардиналу «Моссада», чахнущему на глазах, слепо вдавливали в память ивритские слова, повторяя чужеродные звукосочетания по многу раз. Порой все же посматривали на детей с тревогой. Ну а верный сын Израиля Шахар Нево, в тысячах километрах от дома, во внутренней тюрьме Лубянки, истязал себя физическими упражнениями, второй день кряду держа пост. Тем временем совсем рядом антигорбачевский заговор, заполучив половину похищенного в Ираке архива, комплектовал новый «Руслан»…

«Чайка» у КПП дворца, но на вахте одни постовые. Где дежурный офицер по режиму? Без его О.К. и дитя не проскочит. На обед отлучился? Вряд ли, пост не покинуть. Зевнул – вздернут без предупреждений и постановки на вид.

Дверь КПП отворилась, но показался не служивый, а замминистра иностранных дел Раслан ат-Басри. Ему-то что здесь делать, разжалован за минувшую ночь? Между тем функционер улыбается, вполне доволен собой. Пересекшись через лобовое стекло с пассажиром «Чайки» взглядом, благожелательно кивнул. Направился к авто.

– Кто это, Виктор Викторович? – забеспокоился Коля. – Выйти?

– Ну конечно! С твоими полтора словами на арабском! Я сам. – Нажав на ручку, Посувалюк толкнул дверь.

При виде высаживающего из авто посла замминистра остановился, выставляя незримый барьер: радушие – как промокнуло, взгляд – отстраненный, поверх сановного гостя.

– Пусть водитель закроет окно, господин посол, – вместо приветствия распорядился Раслан ат-Басри. Затем, как бы спохватившись, уточнил: – А лучше отъедет.

Посувалюк, сжатый как пружина, слегка прищурившись и склонив вправо голову, транслировал: это что еще?

– Ладно, давайте отойдем, – предложил замминистра, на сей вполне миролюбиво, и тронулся к КПП.

Виктор Викторович нехотя двинулся вслед.

– Аудиенция состоится в другом месте, не во дворце… – таинственно проговорил ат-Басри, остановившись у двери.

– Почему бы заранее не сообщить? – смутился посол.

– Это еще не все, – и не подумал отвечать на вопрос ат-Басри, – доставим туда и обратно на нашем транспорте, так что водитель здесь подождет.

– Новый дипэтикет, господин замминистра? Так понимать? – ухмыльнулся Виктор Викторович.

– Новая реальность, господин посол! – указал ат-Басри на зенитный комплекс, установленный рядом с дворцом, и добавил: – Военного положения…

Через минуту к КПП подкатил «Форд Транзит» с грузовым отсеком без окон. За рулем – рядовой, на пассажирском месте – офицер с рацией. Водитель тут же выскочил и распахнул дверцы «салона». Увидев темный зев, Виктор Викторович ошалело уставился на замминистра. Заговорил, заикаясь и едва сдерживая гнев:

– В-вы ч-то с-себе позволяете? У вас что – внезапная амнезия? Я-я не грузчик, а п-посол! Не подумаю даже!

Замминистра изобразил мину, словно досталась ему обуза – втолковывать элементарное, но в следующее мгновение деликатно Виктора Викторовича приобнял со словами:

– Во-первых, я поеду с вами – так сказать, тяготы пути разделить. И, поверьте, мой статус, самолюбие ничуть не пострадают. Во-вторых, места назначения сам не знаю. Таковы объективные меры предосторожности – полмира жаждет утопить нас в крови, начав с кого, понимаете…

– Ну это ваши проблемы, – менторским тоном вдруг заговорил посол, – добровольно взваленные на плечи. Но даже с поправкой на особые обстоятельства топтать флаг своей страны не позволю! Так что закрывайте ваш автозак, не поеду!

– Что я слышу? – картинно изумился ат-Басри. – Дипломат, да еще столь опытный, от реалполитик нос воротит, точно эстетствующий свободный художник. Вы пока на службе, смею заметить, а не на вольных хлебах. И убежден, что ответ иракского лидера с нетерпением ждут не только в Кремле, но и в других, разной конфигурации кабинетах… Стало быть, поехали, коллега.

Вскоре грузовой «Форд Транзит» тронулся, приняв на борт замминистра Ирака и советского посла.

Виктор Викторович глазам своим не верил: трамвай! К тому же «МТВ» советского производства! Откуда он здесь? Как и сам вид транспорта – диковинка для Междуречья…

Ладно, трамвай – так трамвай, романтично даже. Только колея – в подземелье, судя по затяжному спуску «Форда», на нешуточной глубине. Тем самым ближневосточному фюреру не только зарин – ядерный взрыв не страшен.

Между тем «паром на электротяге» пока не более, чем перспектива. Даже корочки замминистра предтрамвайному посту не указ. Трещит рация, нудя согласованиями, повторами уточнений. «Ялла», наконец. И вновь сопровождающий как в «Форде». Любопытно: здесь зачем охранять? Откройся даже дверь, подземная магистраль не много больше габаритов трамвая. Выпрыгнешь на ходу – костей не собрать.

Посол украдкой взглянул на ат-Басри и встревожился: почему так бледен? Воздуха-то хватает, вентиляция в подземелье отменная. Хотел было справиться о самочувствии, когда сообразил: дело здесь не в микроклимате, а, скорее, в другом. Тональность общения с замминистром подсказывала: он впрямь церемониальный эскорт, о возможной западне несведущ. Его, скорее всего, гнобит скорый контакт с диктатором или его окружением.

Послу не раз доводилось наблюдать в ближнем круге Саддама Хусейна животный, неконтролируемый страх перед вождем – от рядовых функционеров до особо приближенных. Порой даже казалось, что те, кто поумнее, дальновиднее, презирают себя за амбиции, поднявшие на верхотуру власти. Ведь там, сквозь облачность, то и дело проступают контуры мясорубки, методично, почти без разбору перемалывающей правящую элиту в фарш.

Трамвай стал притормаживать, коробя барабанные перепонки скрежетом колес о рельсы. Виктор Викторович чуть скривился, подумав: «Угодить под стального монстра, все же лучше чем в мясорубку, слыша какое-то время хруст собственных костей…». И хмыкнул про себя.

Охранник вскочил на ноги, манящим жестом приглашая к высадке. Ат-Басри Виктору Викторовичу кивнул. Тут, на пороге свершения, Посувалюка настигло внезапное, но, казалось ему, давно напрашивавшееся открытие: государственная власть, как феномен, глубоко порочна, коль раз за разом выдвигает на свою передовую откровенных выродков: Гитлеров, Пол-Потов, Хуссейнов пр. Этот уклон – ярчайший индикатор несостоятельности или, в лучшем случае, незрелости института как такового. Так что гордиться причастностью к верховной миссии государства, будто залог благоденствия человечества, не стоит. Если и есть чем, то уникальной возможностью мясника под мантией президента для всеобщего блага сбить с копыт!

О многочисленных, разбросанных по всей стране убежищах Саддама Посувалюк, разумеется, слышал. Чего не знал, так это, насколько внушительна система безопасности подобного объекта, оказалось, обладающая двойным запасом прочности.

У автоматических ворот бункера, конечная подземного трамвая, – новый пост охраны и… очередная идентификация, более затяжная, чем прежняя. От утомительных сверок личности на ат-Басри уже лица нет, весьма похоже, он сам в такой пертурбации впервые.

Наконец ворота плавно вползают в толщу грунта, обнажая проходную бункера. На переднем плане: застекленная наполовину караулка с примыкающим к ней металлодетектором. Собственно, ничего нового – в президентском дворце аналогичная схема. Только там, параллельно основному маршруту – зеленый коридор для дипломатов и правительственных делегаций, не подлежащих досмотру. Здесь же мимо арки не пройти…

– Очередной эксперимент, сводящий на нет «Венскую Конвенцию»? – проскрежетал, хоть и вполголоса, Виктор Викторович, обращаясь к ат-Басри.

Замминистра, сквозь маску опустошения, мимикой передал: что на сей раз? Потряс головой, призывая объясниться.

– С каких пор дипломатов досматривают? – конкретизировал претензию посол.

Ат-Басри вклеил пятерню в лоб, словно утомлен миссией донельзя, после чего, резко поменяв полюса, явно не по протоколу, откликнулся:

– Давайте как мужчина мужчине: пройдя через детектор, сотрете до мозолей ноги или бородавка на лбу выскочит? Губки девицы-недотроги надуваете почему? Вы же реальный, трезвых взглядов политик. Дай бог, каждому! О том, что мужества вам не занимать, и упоминать лишнее! – Замминистра экспрессивно развел руками. Продолжил, вкрапляя игривую нотку: – А хотите я первый, личным примером, так сказать? Надеюсь, помните, я вас старше и по цеховому званию выше…

Виктор Викторович пожал плечами и преспокойно двинулся к арке.

– Выложите часы, ключи, прочие металлические предметы, – проинструктировал посла вышедший из будки гвардеец.

Расстегнув браслет, Посувалюк небрежно бросил часы в коробку досмотра. Похлопал себя по карманам брюк, но, казалось, для проформы, зная, что они пусты. Непринужденно, с налетом ухарства, шагнул под арку металлодетектора, но, минув ее, застыл, словно в этом зарегламентированном донельзя мирке ждет дальнейших указаний.

Между тем Виктор Викторович и впрямь оцепенел, не веря в сотворившееся чудо: вшитая в карман заколка, металлическая на ощупь, цепь детектора не замкнула. И его безрассудный «таран» детектора был, похоже, лучшим выбором из двух зол. Продолжи он отстаивать свой иммунитет, с ним бы церемониться не стали. В лучшем случае, вышвырнули вон…

Тут на посла накатило: не прикончит ли носителя, по задействовании, «корректор личности», коль столько в нем всего? Вполне правдоподобно. В таком непрогнозируемых последствий деле свидетель ни к чему. И удобно как: оператор-исполнитель преставился, переведя стрелки на страну, которая дышит на ладан. Полный, засургученный капец!

– Пойдемте, господин посол, нам в предпоследнюю комнату справа, – донесся голос замминистра, завершившего досмотр. – И, полагаю, догадываетесь: церемониала не будет. Так что, на правах коллеги-доброжелателя, рассчитываю на сдержанность…

Виктор Викторович обернулся, встречая ат-Басри затуманенным, далеким от взаимопонимания взглядом.

– В добрый час, – резюмировал замминистра, указывая на единственный выходящий из фильтрационного отсека коридор.

Посувалюк, отяжелевший в мыслях и членах, будто по повинности, тронулся с пригвоздившего его пятачка, пропуская вперед ат-Басри.

Длинный, комнат на двадцать, коридор пуст, но сквозь двери доносятся звуки активной жизни: телефонные трели, оживленные разговоры, шелест бумаг. Бюрократия бессмертна, посетило посла вдруг, размножается и подземелье…

По левую сторону, третья с конца дверь распахнулась, выпуская взволнованного мужчину лет тридцати пяти. Даже не взглянув на гостей, тот заторопился в торец. Постучался в последний кабинет, на его же стороне, и, не медля, нажал на ручку. Стремительно вошел, но дверь захлопнул не полностью – зазор в палец-два. Столь же возбужденно заговорил, докладывая, но слова слипались в звуковую кашицу. Зато совершенно отчетливо прозвучал властный голос, осадивший докладчика:

– Мне нужен результат, а не медицинские трактаты в твоем корявом пересказе!

– Это же комма, господин директор, медицина бессильна… – пролепетал, оправдываясь, докладчик.

– Даю десять минут и не секунды больше – чтобы больной заговорил! Иначе, главврач поменяется с растением местами! Вдолби ему, пока есть куда… – предложил свою методику лечения коммы неведомый босс.

Посувалюк замедлил шаг, и без того вялый. Он не представлял, кто собеседники и о вокруг чего свара, но его словно током огрело: ответчик той драмы – он сам! Хотя бы потому, что до аудиенции четверть часа и, кто, кроме него «бомбист», в двух шагах у цели?

Первое, что по прозрении ему пришло в голову: от электронного «шамана» еще можно избавиться – найди лишь туалет. Но уже в следующее мгновение, когда в коридор выскочил взмыленный докладчик, паника пошла на убыль. Фактически, против меня, кроме глаз функционера, округлившихся от неподъемной задачи, ничего нет, подумал он, и вообще, страх – не только дурной советчик, идеальная среда для самовнушения. Уши заткни!

И посол вновь нацелился рулетку заговора доиграть. Нет, не из-за желанного отступного, защитного рефлекса или черной дыры рока, необоримо всасывающей в свои тенета, а оттого, что впервые вышло на острие настоящего, не заболтанного демагогий и двойными стандартами дела оказаться, какие бы издержки и сделки с совестью оно не таило.

Он подбавил шагу, подтягиваясь к ат-Басри.

Тем временем тот уже входил в названный охраной кабинет, навлекая на себя лик потомственного угодника. Расплывшись в улыбке, слащаво поприветствовал кого-то.

– Проходи, Раслан, – пригласил шеф президентской канцелярии Мухаммед Гали.

Раскланялся с Гали и Посувалюк, но без всякого пиетета.

– Можешь быть свободен, Раслан, обождешь в соседней комнате, – вдруг спровадил завканцелярии ат-Басри, осматривающегося, где свои кости, размягченные елеем угодничества, бросить. В тесной приемной, квадратов пятнадцать, было всего одно свободное место.

– Да-да, Мухаммед, сам хотел предложить, – с радостью согласился замминистра и был таков.

– Устраивайтесь, господин посол, – указал Гали на стул между двоих генералов, как и прочие приглашенные, Виктору Викторовичу не знакомых.

Не успел Посувалюк и толком усесться, как почувствовал на себе пристальный взгляд. Причем настолько заинтересованный, что равновесие, едва обретенное, улетучилось.

Любопытствующий – гражданский, сидит слева, у входной двери. Беззастенчиво уставился, но не в «зеркало души», а как бы в корпус, сантиметр за сантиметром обследуя гардероб. Посувалюк вызов не принял, делая вид, что интереса к своей персоне не замечает – смотрел на огромный портрет Саддама, над головой Мухаммеда Гали. Даже чертыхнулся про себя: «И в берлоге агитка…»

Вскоре заметил, что явно не праздный наблюдатель привлек внимание завканцелярией. Казалось, Гали озадачился: бесцеремонный вуайеризм в адрес почетного гостя – с чего бы это?

Почувствовав, что переусердствовал, наблюдатель увел глаза в сторону, но не надолго. Вновь заступил на пост, как только Гали вернулся к своим бумагам.

Впал в недоумение и сам «объект», но не мимолетное, а на всю катушку. То, что ладный, спортивного вида надсмотрщик по его душу, малейших сомнений не возникало. Но непринужденная реакция завканцелярией наводила на мысль: на тщательно выверенную западню не похоже. «Вели» бы как-то по-другому, согласованнее что ли…

Входная дверь резко распахнулась. В приемной, руки в карманах, Мунир Аббас, директор «Мухабарата», не шапочно послу знакомый – на правительственных приемах сталкивались не раз. Тут Виктора Викторовича осенило: именно Аббас распекал докладчика четверть часа назад. То, что голос чем-то ему знаком, тогда, в смятении чувств, просто не отложилось.

И тебе ни приветствия, ни кивка, точно пересеклись впервые. Зато тот же, что и у вуайериста, в ту же область, ставший спаренным взгляд, буквально прожигающий внутренности.

На сей раз посол вызов принял: откинувшись на спинку стула, раскованно, с пропечатанной в лике иронией, на директора глядел, не моргая.