ПРЕДИСЛОВИЕ
О чём эта книга?
Перед вами – сборник историй, которые живут на границе реальности и тайны. Здесь солдаты сталкиваются с призраками прошлого, матери разговаривают с умершими детьми, а деревни умирают, оставляя после себя лишь воспоминания. Но это не просто рассказы о мистике. Это книга о людях – о тех, кто верит и сомневается, любит и предаёт, страдает и ищет спасения. О тех, кто, как и мы с вами, пытается понять: где заканчивается случайность и начинается судьба? Почему стоит прочесть? – Если вам нравятся «истории с атмосферой» – как в «На костях монастыря» или «Четвёртой машине» – вы окажетесь в мире, где за каждым углом может скрываться необъяснимое.
– Если вам близки «социальные драмы» – как «Дети – наше будущее» или «Блудный сын» – вы увидите, как жизнь проверяет людей на прочность.
– Если цените «иронию и житейскую мудрость» – рассказы вроде «Вот и верь таким жёнам» или «Спасатели душ» заставят вас и улыбнуться, и задуматься. Кому это понравится? Тем, кто любит прозу с глубиной – такую, как у Гоголя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» или у Астафьева в «Царь-рыбе». Тем, кто верит, что даже в самом обычном дне может скрываться тайна, боль или надежда.
Читайте. Переворачивайте страницы. И, может быть, в одной из этих историй вы узнаете что-то важное о себе.
Автор.
На костях монастыря
Армия для парней – это школа мужества и закалки. Для одних два года, отданные на защиту Родины, остаются доброй ностальгической памятью, для других – комом страха, который не хочется вспоминать. Однако память, вопреки логике, порой не стирает события, которые даже спустя годы остаются необъяснимыми. Батальон охраны, в котором мне довелось служить, был окутан дурной славой. Ходили легенды, что воинская часть построена на древнем кладбище. Старожилы уверяли, будто когда-то здесь стоял мужской монастырь. Батька Махно, орудовавший в этих лесах, узнал, что некоторые монахи поддерживают Советскую власть. Разгневанный атаман ворвался в обитель и перебил всех, кто не успел бежать. Монастырь сожгли. После этих событий в лесу иногда слышались то плач, то песнопения, будто доносящиеся из-под земли. Офицеры рассказывали, что при строительстве части погибло несколько человек. Трагедии не прекратились и после – почти каждый год кто-то из солдат-срочников без видимых причин пускал себе пулю в лоб, выпрыгивал из окна или оказывался повешенным на охраняемом объекте. При этом в части не было дедовщины. Как командир отделения, я не верил в эти сказки. Да и правда ли это – не задумывался. Я пресекал любые разговоры на эту тему, чтобы не подрывать боевой дух взвода. Но одна ночь на боевом дежурстве перевернула мои взгляды. В нашей части находился засекреченный объект – подземные склады. Какие грузы туда возили прапорщики на тележках по рельсам, для меня до сих пор загадка. Пост охраняли только сержанты. Часть была полностью закрыта для гражданских, так что за два года службы мы, кроме военных, никого не видели. Попасть на территорию объекта было практически невозможно. Всё ограждение состояло из трёхметровых металлических столбов с арматурой в виде буквы «Г». Между ними натянуты тонкие провода – система «КЛЁН». Если кто-то пытался перелезть, провода обрывались, и сигнализация мгновенно указывала место нарушения. Мне не раз доводилось стоять на посту. Сначала было жутко: один в лесу, в кромешной тьме. Но со временем страх притуплялся. Перед самым увольнением в запас я снова попал на этот объект. Зима в тот год наступила рано – уже в октябре выпал снег. Ночью часовой несёт службу в пуленепробиваемой вышке – бетонной башне высотой пять метров. Внутри – три окна для обзора и прожектор. Забравшись туда, я, как и многие, стелил шинель на топчан и спал. Чего бояться? На пост никто не проникнет. Но в ту ночь всё пошло не так. Едва караульная машина уехала, я уснул. Вдруг люк снаружи затрясся. Я вскочил, думая, что показалось. Но удары повторились. Сердце заколотилось. Посмотрел на часы – прошло всего полчаса после смены. Кто мог быть снаружи? Я крикнул: «Кто здесь?!» В ответ – удар такой силы, что люк прогнулся. От страха я отпрыгнул и упал на топчан. Неведомая сила рвалась внутрь. Засов начал медленно выдвигаться сам по себе. Я вжался в стену, потом бросился к тревожной кнопке – она не сработала. Внутри башни стало леденяще холодно, будто кто-то выключил отопление и впустил морозный воздух прямо из преисподней. Стены покрылись инеем, и моё дыхание превращалось в клубы пара. Внезапно люк содрогнулся с такой силой, что металл заскрипел, будто его рвут голыми руками. Я почувствовал, как что-то тянется ко мне из темноты – невидимые пальцы обхватили горло, сжимаясь всё сильнее. Похоже, я схожу с ума, – мелькнула мысль в голове. В ушах зазвучал шёпот, но не один, а десятки голосов сразу, перебивающих друг друга: «Открой… Открой… Ты уже наш…» Засов скрипнул и сдвинулся ещё на сантиметр. Тут я почувствовал запах смерти. В голове мелькнули родители, деревня, бабушка…Она была глубоко верующей и учила меня молитвам, обещая за это конфеты. Я терпел только «Отче наш», а потом убегал. Когда я получил золотую медаль, бабушка уже умирала. Она открыла глаза и прошептала: «Учи молитвы, шатерный» – и умерла у меня на глазах. Такое прозвище она дала мне при жизни за мою непоседливость – я не мог усидеть и минуты, всё носился, будто шатерный ветер. Эти воспоминания, пронеслись за секунду. Засов почти открылся. Я схватил автомат, навёл на люк и прохрипел: «Давай, сука, открывай!» И вдруг… увидел бабушку. Её шёпот: «Читай молитву, шатерный». Дрожа, я начал: «Отче наш, иже еси на небесах… Засов остановился. Снаружи послышались шаги, удаляющиеся по лестнице. Я бросился к окну. В свете прожектора я увидел… монаха? Старца? Его лицо было… черепом. Я выстрелил. Одиночный, затем очередь. Пули пробили его, но он лишь шатнулся и скрылся за зданием. Когда подъехал караул, мы осмотрели территорию. На снегу были следы, ведущие к башне – будто кто-то спустился с неба. Они обрывались у ограждения. Люк был вогнут от ударов – какая сила могла так его изуродовать? Мне поверили. Начальник караула сказал: «Не знаю, кто это был… Но ты молодец». Этот случай так и остался необъяснимым. Я не стал таким верующим, как бабушка, но с тех пор всегда читаю «Отче наш» – других молитв так и не выучил. Хотите – верьте, хотите – нет. Но это правда.
Четвёртая машина
Сосновка пробуждалась. Из каждого двора, словно из уст древних глашатаев, неслось громогласное «Ку-ка-ре-ку!». Казалось, именно эти песнопения разбудили солнце, которое медленно поднималось в небо, освещая ещё неяркими лучами крыши деревенских домов. Невысокая, полноватая женщина, держа в руках тонкий хлыст, гнала по дороге чёрную корову. Рядом с ней, словно верные спутники, бежали пять кудрявых овец. Сойдя с дороги, корова начала щипать траву, ещё мокрую от росы, а следом и овцы. Женщина хотела прогнать их подальше, но, заметив соседку с ведром, остановилась. – Доброе утро, Степановна! – поздоровалась Канапелько. – Что это вы так рано корову выгнали? Я-то свою ещё и не доила. – В город поеду, – ответила та. – Надо детей навестить. А то им времени нет к родителям приехать. – Вот не говори, Ольга. У меня трое сыновей, живут недалеко, а приезжают только тогда, когда поросёнка нужно заколоть или денег попросить. – Что ж поделаешь, живём для них, – вздохнула Степановна. – А я вот глянула – воды нет, быстренько с ведром к колодцу – и ты здесь своё хозяйство гонишь. В эту минуту из-за поворота улицы показалась молодая женщина с заплаканным лицом. Не останавливаясь, она тихо поздоровалась и прошла мимо. – Я думала, только ты, Ольга, рано просыпаешься, – заметила Канапелько, провожая её взглядом. – Перестань, – цыкнула Степановна. – Это же она бегает на могилку к своей дочери. – Та, что в восемнадцать лет умерла? – Ну а какая же ещё! – сердито проговорила Степановна. – У неё же одна и была. Кажется, лет шесть прошло, а забыть всё не может. Жаль Катю: казалось, немного отпустило, а сейчас вот снова ходит чёрная, как туча. Женщины тяжело вздохнули. – Правду говорят, не ищи горя – оно тебя само найдёт. А Людка и родилась с больным сердцем. Катя по всем больницам её возила, всё равно не вылечили. – И куда только Бог смотрит… – с грустью в голосе произнесла Степановна. – Пусть бы нас, старых, забирал к себе, зачем же молодых? – Значит, Богу не только старые нужны, но и молодые. В соседнем дворе послышался рокот трактора. – Ой, – спохватилась Ольга, – уже сосед свой трактор заводит, а я тут с пустым ведром стою. Там и печь, видно, вытопилась, – затараторила она весело. – Успеете, – засмеялась Степановна, – вам не на работу идти.
Почти месяц Екатерина Максимовна не находила себе места. Боль в душе разгоралась с новой силой. Почти каждый день она приходила на могилу дочери, чтобы выплакать своё горе. Казалось, прошёл не один год, сердечная боль стала утихать, житейская суета вытесняла из памяти самое тяжёлое. Глаза Катерины вновь заблестели, она снова стала общительной. Но случилось неожиданное. Однажды ночью ей приснился странный сон. Будто в дом заходит дочь и говорит: – Мама, я хочу выйти замуж. Купи мне белую свадебную фату. – Ещё что выдумала, – рассмеялась Катя. – Ты же умерла, как я тебе её передам? – Ты только купи и выйди за деревню на шоссе. Там будут ехать три машины: две белые и одна красная. Пропусти их. А четвёртую – останови. Она будет чёрной. Кто там будет – им и отдай. Этот сон, будто гвоздь, засел в голове Екатерины, не давая покоя ни днём, ни ночью. Стоило ей задремать – и он повторялся слово в слово. Женщина потеряла сон и покой. Дочь не выходила из её мыслей, и Катерина снова зарыдала у могилы. Что она только не делала: ставила свечи в церкви, ходила к знахарке – ничего не помогало. Вечером к ней зашла сестра Светлана. – Ну, как ты? – озабоченно спросила она. – Всё то же, – отмахнулась Катерина. – А я вот что думаю… – Светлана сделала паузу. – А что, если тебе действительно это сделать? – Какие глупости! – всплеснула руками Екатерина. – За кого ты меня принимаешь? – Знаешь… – Светлана поднялась и достала из пакета белую фату. – Я купила это не как сестра, а как крёстная твоей дочери. – У меня не хватит сил… – Хватит. Ты сильная. После ухода сестры Катя хотела выбросить фату в печь, но, подержав в руках, лишь швырнула её в угол. Опустившись на диван, она снова заплакала и незаметно уснула. И снова приснилась дочь. Людмила вошла в дом, подняла фату и села рядом. – Мама, спасибо за подарок, – тихо сказала она, касаясь материнской руки. – Надеюсь, завтра ты её принесёшь. Катерина обняла дочь сквозь слёзы: – Люда, милая, как же мне тебя не хватает… – Не обижайся, что рано ушла. Такая моя судьба. Не плачь – ты мне только хуже делаешь. Она поцеловала мать в щёку и исчезла. Катерина проснулась от солнечных лучей, бьющих в лицо. Впервые за долгое время она почувствовала облегчение: голова была ясной, в теле – непривычная лёгкость. Она взглянула на фату у изголовья. – Не может быть… Я же бросила её в угол. Воздух был пропитан ароматом духов, которыми пользовалась Людмила. Казалось, она только что вышла за дверь. – Может, это и не сон? Катерина впервые улыбнулась. Взяв фату, она твёрдо решила выполнить просьбу дочери.
Перед обедом она вышла за деревню к шоссе. Уже подходя, Екатерина пожалела о своей затее. Ругала себя, сестру и этот дурацкий сон. Прижавшись к дорожному столбу, она бормотала: – Две белые, одна красная… Пропустить… Четвёртую остановить… Машин не было. – Где же они? Сколько ждать? Она уже хотела уходить, как вдруг со стороны Брянска донёсся гул мотора. Екатерина бросилась назад. Но машина ехала в Сосновку. – Не то… – прошептала она. И в этот момент слева на скорости промчалась белая «Волга». Справа – ещё одна, иномарка. Потом красная. – Мать родная… – прошептала Катерина. – Неужели правда? Она выскочила на дорогу, размахивая фатой. Со стороны города показался военный «Урал». Машина остановилась. Из кабины выглянул усатый мужчина в фуражке. – Что случилось, мать? Екатерину душили слёзы. – Шесть лет назад умерла моя дочь… – с трудом выговорила она. – Мне снилось, что она просит передать фату четвёртой машине… Мужчина побледнел. – Это выше моего разумения… Но мы везём погибшего солдата. Если разрешат, положим вашу фату с ним. Ноги у Катерины подкосились. – Возьмите… Спасибо вам… Она опустилась у столба, зарыдав. Солнце клонилось к лесу, заливая небо багрянцем. Катерина не знала, принесёт ли это облегчение. Но в её сердце, впервые за долгие годы, теплилась слабая искра надежды.