- -
- 100%
- +
Глава первая: Красная ручка и первые кровоподтеки
Тихий звон колокольчика, висящего над дверью кабинета истории, был звуком ее личного церемониала. Он отмечал границу. С одной стороны – шумная, пахнущая свежей краской и подростковым максимализмом школа. С другой – ее личный островок спокойствия, ее крепость. Кабинет номер двести восемнадцать.
Мария Иванова провела ладонью по полированной поверхности учительского стола. Дуб, старый, добротный. На столе – стопка тетрадей в синих обложках, журнал, подставка с канцелярией и единственная фотография в простой деревянной рамке. На снимке она сама, лет на десять моложе, и двое мужчин. Все в походной одежде, все загорелые, все смеются. Это было до. До того как жизнь разделилась на «тогда» и «теперь». Она редко позволяла себе смотреть на это фото, но убрать его – значило стереть последние свидетельства того, что она когда-то была другой. А это было опасно. Забвение – вот ее главный щит.
Она взяла верхнюю тетрадь. «Контрольная работа по теме “Смутное время”». Фамилия ученика – Петров Артем. Открыла. Первый же вопрос был посвящен роли патриарха Гермогена в организации народного ополчения. Артем написал размашисто и с уверенностью, которой не было в его робких ответах у доски: «Патриарх Гермоген был крутым мужиком. Он сидел в тюрьме, но не сломался, и его письма зажигали народ, как спичка бензин».
Мария не смогла сдержать улыбку. «Крутой мужик». Историческая наука, конечно, так не оперирует, но суть передана верно. Она взяла свою любимую красную гелевую ручку. Ей одной было известно, почему выбор пал именно на этот цвет. Не для устрашения, нет. Красный – цвет крови, цвета высшей степени важности, цвет сигнала тревоги. Он напоминал ей о бдительности. Она обвела формулировку Артема и на полях вывела своим каллиграфическим, почти старомодным почерком: «Артем, суть ты уловил верно. Патриарх действительно стал духовным стержнем сопротивления. Но на экзамене используй, пожалуйста, более академичные формулировки. “Проявил несгибаемую волю и стал духовным лидером” – звучит убедительнее, согласен?»
Она поставила твердую четверку и перевернула страницу. Ее пальцы, длинные и утонченные, привыкшие держать не только ручку, но и кое-что потяжелее, двигались легко и точно. Она погрузилась в работу, в этот ритуал проверки, исправления, наставничества. Здесь, в этих стенах, она была просто Марией Сергеевной. Учительницей. Хранительницей знаний о мертвых империях и забытых войнах. Это прикрытие было ее главной операцией, и длилась она уже пять лет.
Мысленным взглядом она нарисовала в воздухе рапорт: «Агент “Сова”, настоящее имя Мария Иванова, внедрена в среднюю общеобразовательную школу номер двести семьдесят один. Задание – поддержание легенды. Угроз не обнаружено. Оседание прошло успешно».
Оседание. Это был идеальный термин. Она осела на дно, как корабль, заросший ракушками обыденности. Ранние подъемы, завтрак из овсянки, дорога на работу, уроки, педсоветы, проверка тетрадей. Она научилась варить борщ, смотреть сериалы и сплетничать в учительской о новых образовательных стандартах. Она почти перестала вздрагивать от резких звуков и оборачиваться, чувствуя на себе чей-то взгляд. Почти.
Внезапно дверь кабинета с скрипом открылась, и в проеме показалась запыхавшаяся фигура завуча по воспитательной работе, Светланы Петровны. Женщина была бледна, а ее глаза бегали по кабинету, словно ища спасения.
«Мария Сергеевна! – выдохнула она. – Вы не видели Кислицына? Диму Кислицына?»
Мария отложила ручку. Ее сознание, секунду назад целиком находившееся в семнадцатом веке, мгновенно переключилось в режим оценки обстановки. Дыхание Светланы Петровны – учащенное, поверхностное. Признак паники. Зрачки расширены. Микротремор пальцев, сжимающих дверную ручку. Угроза? Нет. Локальная проблема.
«Нет, Светлана Петровна, не видела. С последнего урока он ушел. А что случилось?»
«Да этот оболтус! – заломила руки завуч. – Снова со своей химией! Устроил в кабинете физики какой-то опыт, чуть не взорвал магнит! Вся школа на ушах! Лаборантка чуть в обморок не упала».
Мария внутренне расслабилась. Дима Кислицын. Юный гений с взрывным характером и страстью к экспериментам. Не угроза, а проблема педагогическая. Ее территория.
«Успокойтесь, Светлана Петровна. Я поговорю с ним, когда он найдется. Думаю, он просто прячется в библиотеке или в спортзале. Переживает».
«Да вам бы только спокойно! – фыркнула завуч, но уже чуть менее напряженно. – Ваш десятый “Б” – они все у вас такие… непредсказуемые».
«Они живые, – мягко поправила Мария. – А история, как ничто иное, учит, что жизнь всегда непредсказуема».
Светлана Петровна что-то пробормотала и удалилась, хлопнув дверью. Мария снова взяла красную ручку, но продолжить не успела. По школе прокатился оглушительный, визгливый звук. Не звонок на урок. Это была сирена. Пронзительная, тревожная, сирена гражданской обороны.
На секунду в Марии все замерло. Холодная волна прокатилась по спине. Инстинкты, задавленные годами мирной жизни, проснулись мгновенно, как щелчок выключателя. Ее тело напряглось, поза из расслабленной стала собранной, готовой к движению. Глаза, секунду назад мягко смотревшие на тетрадь, стали жесткими, сканирующими помещение: два выхода (дверь и окно), укрытия (тяжелый шкаф, стол), потенциальное оружие (ножницы в подставке, тяжелая стеклянная пресс-папье, та самая красная ручка в ее руке).
Но почти так же быстро, как проснулись, инстинкты были подавлены железной волей. «Учебная тревога, – сказала она себе мысленно, выдыхая. – Просто учебная тревога. Пожарная эвакуация».
Она встала, ее движения вновь стали плавными и учительскими. Открыла дверь кабинета. В коридоре уже начиналась суета. Крики учителей: «Без паники! Строимся! Выход через главный вход!» Топот сотен ног. Испуганные и возбужденные голоса детей.
«Десятый “Б”, ко мне! – ее голос, чистый и уверенный, легко перекрыл общий гам. – Быстро, но без беготни. Алина, помоги Саше, он на костылях. Ребята, не толпитесь».
Ее класс, ее десятый “Б”, послушно начал собираться вокруг. Они были разными – отличники и двоечники, спортсмены и тихони, но в ее присутствии всегда чувствовалась незримая дисциплина. Она никогда не кричала, но ее тихий, весомый тон действовал безотказно.
Именно в этот момент, когда колонна уже была готова тронуться к выходу, грохот раздался снова. Но на этот раз это был не сигнал тревоги. Это был оглушительный, сухой удар, от которого задребезжали стекла в оконных рамах. Взрыв. Не большой, не разрушительный, но однозначно не учебный. Он прозвучал откуда-то со стороны главного входа.
В коридоре на секунду воцарилась мертвая тишина, а затем ее сменил нарастающий гул настоящей паники.
И тут же, резко и беспощадно, заглушая крики, по всему зданию разнеслась трескучая, искаженная речь из динамиков системы оповещения. Голос был мужским, низким, без эмоций, словно читающий по бумажке.
«Внимание всем, находящимся в здании. Школа взята под наш контроль. Все учителя и учащиеся должны немедленно проследовать в актовый зал. Любое неподчинение, любая попытка сопротивления или побега будут караться на месте. У вас есть пять минут».
Мария замерла. Ее мир, ее тихая гавань, ее пятилетняя операция прикрытия – рухнули в одно мгновение. Но внутри нее не было места панике. Внутри щелкали шестеренки, переключались режимы. «Сова» выходила из спячки.
Она быстро завела свой класс обратно в кабинет. Лица подростков были бледными, глаза вытаращенными от ужаса.
«Мария Сергеевна, что происходит?» – прошептала Алина, круглая отличница с косичками.
«Тишина, – скомандовала Мария, и в ее голосе впервые зазвучала сталь. Не учительский призыв к порядку, а приказ командира. – Все ко мне. Быстро».
Она подошла к окну. Вид был на школьный двор и часть улицы. У главных ворот, перекрывая их, стоял черный микроавтобус без номеров. Возле него копошились несколько фигур в черных балаклавах и с автоматами. Тактического вида, не кустарные поделки. Профессионалы. Еще одна группа вела под дулами автоматов в здание перепуганных учителей физкультуры, которые были во дворе. Действовали четко, без суеты.
«Захват, – констатировал ее внутренний аналитик. – Группа численностью предположительно восемь-двенадцать человек. Вооружение – автоматическое. Цели неизвестны. Тактика – сбор заложников в одной точке. Актовый зал. Логично. Одно помещение, один вход-выход, легко контролировать».
Ее взгляд упал на красную ручку, которую она все еще сжимала в руке. Сорок семь способов. Сорок семь приемов, которые когда-то были ее хлебом насущным. Прием первый: оценка и адаптация.
Она повернулась к классу. Двадцать пар глаз смотрели на нее с надеждой и страхом.
«Слушайте меня очень внимательно, – сказала она, и ее голос был тихим, но каждое слово врезалось в память. – Эти люди опасны. Мы должны делать то, что они говорят. Не оказывать сопротивления. Не делать резких движений. Не геройствовать. Ваша задача – выжить. Поняли?»
Они кивнули, словно загипнотизированные.
Внезапно в коридоре послышались тяжелые шаги и грубые окрики. Двери кабинетов одна за другой с грохотом открывались.
«Выходи! Все в актовый зал! Быстро, твари!»
Мария мгновенно приняла решение. Сопротивляться сейчас – верная смерть для нее и для детей. Надо играть по их правилам. Пока.
Дверь в кабинет истории с силой распахнулась. На пороге стоял высокий, широкоплечий мужчина в черной балаклаве. В его руках был короткий автомат. Глаза, видные в прорези, были холодными и пустыми.
«А ну, выходи отсюда, красавица, со своими сопляками! – рявкнул он, направляя ствол на Марию. – Дорогу в актовый зал знаешь?»
Мария опустила взгляд, сделав вид, что испугалась. Она судорожно сглотнула, ее руки задрожали – идеальная картина паникующей учительницы.
«Да… да, знаем… Ребята, пошли… тихо, пожалуйста…» – ее голос дрожал, выдавая неподдельный, как казалось, страх.
Она вывела класс в коридор. Террорист шел сзади, подгоняя их. Мария шла впереди, ее мозг работал с бешеной скоростью. Она отмечала все. Количество боевиков на этаже – трое. Расположение – один у лестницы, двое обходят кабинеты. Средства связи – наушники в ушах, портативные рации. Дисциплина – хорошая. Не стреляют без приказа, но и церемониться не станут. Это не банда отморозков. Это организованная группа.
Она шла и чувствовала спиной взгляд того, кто их вел. Его глаза скользили по ее фигуре, оценивающе, по-хозяйски. Внутри у нее все похолодело, но на лице оставалась маска страха. Ей было знакомо это чувство – грязное, липкое ощущение от чужого взгляда. Но сейчас это было оружием. Пусть думают, что она никто. Пусть считают ее слабой. Это ее преимущество.
Актовый зал был полон. Дети, учителя, технический персонал – все сидели на стульях, сбившись в кучу, или стояли у стен под присмотром вооруженных людей. В воздухе витал запах страха – резкий, потный. Слышались сдержанные всхлипывания.
Боевик грубо подтолкнул их вглубь зала. «Садитесь и не рыпайтесь!»
Мария усадила свой класс в одном из рядов, сама села с краю, прикрывая их собой. Ее глаза, скрытые опущенными ресницами, продолжали работать. Она считала террористов, запоминала их позы, манеру держать оружие. Шесть человек в зале. Еще двое у дверей. Плюс те, кто был на этажах. Итого, предположительно, десять-одиннадцать. Лидер? Скорее всего, тот, что стоит на сцене, у опущенного занавеса. Выше среднего роста, поджарый, в такой же балаклаве, но поза выдает командный характер. Он не кричит, он отдает приказы тихо, и его люди немедленно их выполняют.
Ее взгляд упал на сцену. Рядом с лидером стоял тот самый боевик, что вел их из кабинета. Он снял автомат на ремне и, достав бутылку с водой, сделал большой глоток. Потом он посмотрел в толпу, его взгляд нашел Марию, и он медленно, демонстративно ухмыльнулся. Потом он что-то сказал своему командиру, и оба повернули головы в ее сторону.
Мария тут же опустила глаза, изображая испуг. Но ее периферийное зрение зафиксировало каждую детять. Командир что-то резко ответил ухмыляющемуся, и тот, насупившись, отошел.
«Конфликт в иерархии, – отметил ее аналитик. – Солдат хочет развлечений, командир держит в узде. Слабое место».
Вдруг ее внимание привлекло движение у одной из колонн. Это был Дима Кислицын. Мальчик сидел, сгорбившись, но его руки были в карманах куртки. И по характерному напряжению плеч Мария поняла – он что-то держит. Что-то маленькое. И он это прячет.
Сердце ее ушло в пятки. Дима и его химия. Если у него там что-то взрывоопасное или едкое, и он это попытается применить… это будет бойня.
В этот момент командир подошел к краю сцены. Он снял балаклаву.
Под ней оказалось лицо мужчины лет сорока с жесткими, правильными чертами. Коротко стриженные волосы, проседь на висках, холодные серые глаза. Лицо, на котором читались усталость и решимость.
«Внимание, – сказал он, и его голос, без искажений динамика, оказался спокойным и глубоким. – Меня зовут Гром. Пока что это единственное, что вам нужно знать. Это не захват с целью выкупа. У нас конкретные политические требования. Пока они не будут выполнены, вы – наш гарант. Вести себя спокойно, выполнять приказы – и с вами ничего не случится. Попытка побега, сопротивление, использование средств связи – караются смертью. Наши люди прошли инструктаж. Они не станут церемониться».
Он сделал паузу, обводя зал ледяным взглядом.
«Учителя, подойдите ко мне».
В зале зашевелились. Несколько человек, дрожа, встали и медленно побрели к сцене. Мария, продолжая играть свою роль испуганной женщины, тоже встала и пошла, немного сутулясь, стараясь казаться меньше.
Гром окинул их беглым взглядом.
«Ваша задача – поддерживать порядок среди детей. Успокаивать их. Раздавать воду, если будет нужно. Вы будете передавать мои требования и сообщения. Вы – наш голос для ваших учеников. Понятно?»
Все молча кивнули.
«Хорошо. А теперь… – Гром прошелся взглядом по ним, и его глаза остановились на Марии. – Вы. Учительница истории. Мария Сергеевна, кажется?»
Мария почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Как он знает ее имя? Случайность? Или…
Она кивнула, не в силах вымолвить слова.
«Ваш классный журнал и список детей есть у вас?»
«В… в кабинете, – прошептала она. – Я могу сходить?»
Гром усмехнулся, коротко и беззвучно. «Нет уж. Останемся здесь. Волк, – он кивнул тому самому ухмыляющемуся боевику, – сходит. Проводит его, учительница. Покажешь, где что лежит».
Волк довольно прыгнул со сцены. «С удовольствием, шеф. Пойдем, красавица, покажешь мне свои владения».
Мария снова опустила голову, изображая покорность, и двинулась к выходу из зала под конвоем Волка. Ее сердце билось ровно и громко. Это был шанс. Первый луч света в темном царстве. Несколько минут наедине с одним из них. Вне поля зрения большинства.
Они вышли в коридор. Волк шел сзади, слишком близко. Она чувствовала его дыхание.
«Ну что, Мария Сергеевна, – сказал он сладким, ядовитым тоном, – расскажешь мне что-нибудь интересное про царей? А то я в школе историю не очень любил».
Она ничего не ответила, просто ускорила шаг. Они подошли к кабинету истории.
«Вот здесь, – сказала она, останавливаясь у двери.
«Открывай, – приказал Волк. – И не вздумай что-то выкинуть».
Она вошла внутрь. Кабинет был пуст и тих. Солнечный луч все так же лежал на ее столе, на стопке тетрадей и на той самой красной ручке, которую она не успела убрать.
Волк закрыл дверь сзади себя. Он огляделся с насмешливым видом.
«Ну и скучища тут у вас. Книжки, карты…» Он подошел к столу, взял в руки стеклянное пресс-папье, потяжелел. «Ничего ценного».
Потом его взгляд упал на Марию. На ее скромный серый пиджак, на строгую юбку, на дрожащие, как ему казалось, руки.
«А ты ничего так, училочка, – просипел он, делая шаг к ней. – Скучная, конечно, но форма… ничего».
Он протянул руку, чтобы схватить ее за подбородок.
Это было его ошибкой.
Мария не отпрянула. Она не закричала. Ее тело, секунду назад бывшее сжатым комком страха, распрямилось с поразительной скоростью. Дрожь в руках исчезла. Ее правая рука, все еще сжимавшая красную ручку, метнулась вперед.
Это не был удар. Это было точное, молниеносное движение. Пластиковый корпус ручки с хрустом вошел в основание его горла, в яремную ямку. Удар был рассчитан так, чтобы вызвать временный паралич голосовых связок и острую боль, шокирующую нервную систему.
Волк ахнул, но не смог издать ни звука. Его глаза выкатились от изумления и боли. Он инстинктивно потянулся к горлу, выпуская из рук автомат.
Этого Мария и ждала. Ее левая рука, сложенная в жесткую «ладонь-нож», со всей силой, на которую были способны ее тренированные мышцы, врезалась ему в солнечное сплетение.
Воздух с шипом вырвался из его легких. Он сложился пополам, беззвучно хватая ртом воздух.
Мария не остановилась. Пока он падал, она подхватила падающий автомат. Ее движения были отработаны до автоматизма. Проверить предохранитель, коротким движением отвести затвор, убедившись, что патрон в патроннике. Все заняло меньше двух секунд.
Она стояла над ним, держа его же оружие наготове. Ее лицо было спокойным и сосредоточенным. Ни страха, ни ненависти. Только холодная, ясная целесообразность.
Волк, давясь кашлем, смотрел на нее снизу вверх. В его глазах был животный ужас. Он видел не хрупкую учительницу, а нечто иное. Нечто смертоносное и неумолимое.
Мария наклонилась к нему. Ее голос был тихим, как шелест страниц в старой книге, и таким же леденящим.
«Способ первый, – сказала она. – Канцелярская ручка и знание анатомии. Тебя, кажется, не учили истории. А зря. Она полна сюрпризов».
Она ударила его рукояткой автомата в висок. Удар был точен – достаточен для потери сознания, но не для смертельного повреждения. Он обмяк и затих.
Мария быстро обыскала его. Запасные магазины к автомату, рация, тактический нож. Нож она забрала. Рацию отключила. Автомат… Автомат был проблемой. Его отсутствие сразу заметят. Прятать его было бессмысленно.
Она огляделась. Ее взгляд упал на вентиляционную решетку под потолком. Стул, секунда работы отверткой из ящика в учительском столе – и автомат, завернутый в тряпку, исчез в вентиляционном канале. Решетку она вернула на место.
Потом она подтащила бесчувственное тело Волка к шкафу и засунула его внутрь, завалив папками и старыми наглядными пособиями. Не идеально, но на какое-то время сойдет.
Она подошла к раковине в углу кабинета и вымыла руки. На ее пальцах были капли его слюны. Она посмотрела на свое отражение в темном стекле окна. Там смотрела на нее «Сова». Агент, которого не должно было существовать.
Она подняла с пола свою красную ручку. Колпачок был треснут, но стержень цел. Она сунула ее в карман пиджака, рядом с ножом.
Потом она взяла со стола классный журнал и список детей. Ее лицо снова стало лицом испуганной учительницы Марии Ивановой. Плечи ссутулились, дыхание участилось. Она даже сумела сделать глаза немного стеклянными от слез.
Она вышла из кабинета, закрыла дверь и медленно пошла обратно в актовый зал. Одна. Без конвоира.
Она знала, что вопросы начнутся очень скоро. Но теперь у нее было преимущество. Они думали, что охотятся на стадо овец. Они не знали, что среди овец притаился волк. Очень терпеливый и очень опасный волк в овечьей шкуре.
И она только что сделала свою первую, крошечную метку в их рядах. Красную метку. Это было только начало.
Глава вторая: Игра в молчание
Тишина, которая воцарилась в актовом зале после ухода Марии и Волка, была тяжелой, густой, словно физическая субстанция. Она давила на уши, на мозг, на сердце. Потом ее постепенно начали заполнять другие звуки: сдержанные всхлипы, прерывистое дыхание, нервный шепот. Воздух был спертым, пропитанным запахом страха – потом, слезами и резким ароматом чужого мужского тела, исходящим от боевиков.
Гром, стоя на сцене, был неподвижен, как изваяние. Его холодные глаза бесстрастно скользили по толпе заложников, но внутренний радар работал без сбоев. Он отсчитывал время. Пять минут. Десять. Волк должен был вернуться уже давно. Дойти до кабинета, взять бумаги и вернуться – дело пяти минут, не больше.
Внутри него все сжималось в тугой, тревожный узел. Волк был дерзким, импульсивным, иногда глупым, но не настолько. Он не стал бы задерживаться без причины. Если только… Нет. С этой учительницей? Хрупкая, перепуганная женщина. Она дрожала, как осиновый лист. Что она могла сделать с вооруженным до зубов профессионалом?
Но тогда где он?
Гром медленно поднял руку к рации на своем плече. Его движение было спокойным, но каждый из его людей, наблюдавший за ним, уловил малейшее изменение в его позе. Напряжение передалось по воздуху, как электрический разряд.
«Волк, отчет. Ваше местоположение?» – его голос в микрофоне был ровным, без эмоций.
В ответ – лишь шипение эфира.
«Волк, ответьте. Немедленно».
Тишина.
Гром почувствовал, как по спине пробежал холодок. Не страх. Раздражение. Глупая, нелепая помеха в тщательно спланированной операции.
Его взгляд метнулся к двери, через которую они ушли. В этот самый момент она приоткрылась.
В проеме показалась Мария Иванова. Она была одна. Лицо – бледное, испачканное следами высохших слез. В руках она сжимала классный журнал и несколько листков. Ее плечи были ссутулены, походка – неуверенной, шаткой. Она выглядела совершенно разбитой.
Она медленно, словно нехотя, пересекла зал и остановилась у сцены, не поднимая глаз.
«Где Волк?» – голос Грома прозвучал тихо, но так, что было слышно в самом дальнем углу зала.
Мария вздрогнула и попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь сдавленный стон. Она сделала вид, что пытается сглотнуть ком в горле, и прошептала так тихо, что Грому пришлось наклониться:
«Он… он сказал… что пойдет проверить еще один кабинет… по пути… Я не знаю… Он велел мне возвращаться одной».
Ложь. Чистейшая, беспардонная ложь, облаченная в трясущуюся оболочку правды. Она вычислила это мгновенно. Волк никогда не отослал бы заложника, тем более учительницу, которая могла бы поднять тревогу. Он бы либо вернулся с ней, либо притащил бы ее обратно силой. Но признаться, что он пропал в ее обществе – значит подписать себе смертный приговор. А такая версия ставила под удар его дисциплину, а не ее лояльность.
Гром замер. Его глаза, сузившись, впились в нее, словно пытались пронзить маску страха и добраться до сути. Он не верил ей. Не полностью. Но логика подсказывала, что эта женщина физически не способна навредить Волку. Значит, он сам нарушил приказ. Возможно, пошел искать легкую добычу или просто решил прогуляться. Глупо. Непрофессионально. За это он получит по полной программе, когда найдется.
«Какой кабинет?» – отрывисто спросил Гром.
«Я… я не знаю точно… – Мария заломила руки, сжимая журнал так, что костяшки пальцев побелели. – Кажется, он сказал что-то про кабинет химии… но я могла ослышаться… Я так испугалась…»
Химия. Гром мысленно выругался. Волк мог полезть туда из любопытства или в поисках чего-то, что можно использовать. Идиот.
«Ястреб, Рысь, – бросил он в рацию. – Осмотреть второй этаж. Особое внимание – кабинет химии. Найти Волка. Немедленно доложить».
Двое боевиков у выхода молча кивнули и бесшумно скрылись за дверью.
Гром снова посмотрел на Марию. Она стояла, опустив голову, и тихо плакала. Истеричная, бесполезная женщина. Идеальная заложница. Но где-то в глубине, на уровне животного инстинкта, у него зашевелилось сомнение. Слишком уж вовремя это исчезновение. Слишком уж удобная версия.
«Садитесь к своим детям, учительница, – отрезал он. – И успокойте их. Если из-за вашей истерики начнется паника, вам не поздоровится».
Мария кивнула, не поднимая глаз, и пошла к своему классу, покачиваясь на ходу. Ее игра была безупречна. Она добралась до своего десятого «Б» и опустилась на стул рядом с Алиной. Девочка тут же схватила ее за руку.
«Мария Сергеевна, вы… вы в порядке? С вами что-то случилось?» – прошептала она, ее глаза были полы слез.
«Все хорошо, Алина, все хорошо, – голос Марии дрожал, но в нем прозвучала фальшивая нота утешения. – Тот мужчина… он просто задержался. Ничего страшного не случилось».
Она положила журнал на колени и обвела взглядом своих учеников. Они смотрели на нее, ища в ее лице надежду. И она давала им то, что они хотели видеть – испуганное лицо своей учительницы. Но внутри нее уже работала другая машина. Машина войны.
Пока она сидела, изображая шок, ее сознание составляло карту. Актовый зал. Четыре выхода: главный вход (заблокирован, охраняется), служебная дверь за сценой (скорее всего, тоже под контролем), два запасных выхода по бокам зала (один прикрыт стульями, но не заблокирован намертво, у второго стоит один боевик). Освещение: основный свет потушен, горят только аварийные лампы и софиты на сцене. Укрытия: ряды кресел, колонны, занавес сцены.