Учительница для особо опасных

Она считала террористов. В зале осталось пятеро, включая Грома. Двое ушли на поиски. Еще один, предположительно, на пульте охраны у главного входа. Исходная оценка в десять-одиннадцать человек подтверждалась.

Ее взгляд скользнул по Диме Кислицыну. Мальчик сидел, вжавшись в кресло, его руки все так же были судорожно засунуты в карманы куртки. Он не плакал, не шептался. Он был сосредоточен, и его сосредоточенность была опаснее любой истерики. Она должна была поговорить с ним. Но как, не выдав себя?

Внезапно ее внимание привлекло движение у одного из запасных выходов. Террорист по кличке Ястреб, тот самый, что ушел на поиски, жестом подозвал Грома. Тот спрыгнул со сцены и короткими, решительными шагами направился к нему. Они о чем-то быстро поговорили. Гром выслушал, его лицо оставалось каменным, но Мария, обладая наметанным глазом, уловила мгновенное напряжение в его челюсти.

Волка не нашли. Ни в кабинете химии, ни где бы то ни было еще.

Гром вернулся на сцену. Его лицо было непроницаемым.

«Внимание, – его голос снова разнесся по залу. – Объявляется розыск. Один из наших… отклонился от задания. Человек в черной униформе, вооружен. Если кто-то видел его после того, как он вышел из актового зала с учительницей, немедленно сообщите об этом. За достоверную информацию – дополнительная порция воды и еды. За сокрытие… – он сделал многозначительную паузу, – последствия будут крайне неприятными».

В зале пронесся испуганный шепот. Мария почувствовала, как рука Алины сжала ее ладонь с такой силой, что стало больно. Она сама сделала вид, что испугалась еще сильнее, и прижала журнал к груди, как щит.

Никто не поднял руку. Никто не сказал ни слова. Заложники, объятые страхом, молчали. Они и правда ничего не видели.

Гром обвел толпу взглядом, и его глаза на секунду задержались на Марии. В них читалось не просто подозрение, а нечто более острое. Анализ. Он как будто заново оценивал каждое ее вздрагивание, каждую слезу.

«Учительница, – позвал он. – Подойдите сюда».

Мария медленно поднялась. Ноги ее подкашивались – часть игры, но отчасти и правда. Адреналин начинал отступать, оставляя после себя пустоту и леденящую усталость. Она снова подошла к сцене.

«Опишите еще раз. Что он говорил? Что делал? Куда пошел?» – вопросы сыпались, как удары кнута.

Мария заморгала, изображая попытку сосредоточиться. «Он… он был груб. Сказал, что я «ничего так». Потом, когда мы взяли журнал… он огляделся и сказал: «Скучища тут у вас. Пойду, гляну, что в других кабинетах интересного». Упомянул про химию… Я думала, он шутит… Я просто побежала назад, как он велел…»

Она позволила своему голосу сорваться на высокой, истеричной ноте. «Пожалуйста, не наказывайте меня! Я сделала все, как он сказал!»

Гром смотрел на нее, и в его глазах шла внутренняя борьба. С одной стороны – идеальная картина паникующей интеллигентки. С другой – пропажа человека сразу после контакта с ней. Совпадение? Возможно. Но он не любил совпадений.

«Покажите ваши руки, – неожиданно приказал он.

Мария безропотно протянула ему руки. Пальцы тонкие, ухоженные, но не мягкие. На правой среднем пальце – привычный мозоль от ручки. Ничего подозрительного. Ни царапин, ни синяков, ни следов борьбы.

«Разверните ладони».

Она повиновалась. Ладони были чистые, с тонкими, едва заметными линиями. Ничего.

Гром почувствовал досаду. Он ожидал увидеть что-то. Что-то, что подтвердило бы его смутные подозрения. Но перед ним была просто учительница. Испуганная, беззащитная.

В этот момент из рации донесся голос, искаженный помехами. Это был не Ястреб и не Рысь. Голос с пульта охраны.

«Гром, прием. Снаружи движение. Полиция. Выстраивают периметр. Никаких активных действий пока не предпринимают».

Все внутренние дебаты Грома мгновенно прекратились. Угроза извне была теперь приоритетом. Пропавший Волк стал проблемой второго порядка.

«Всем на пол! – скомандовал он, обращаясь к залу. – Лечь лицом вниз! Руки за голову! Быстро!»

По залу прокатилась волна паники. Стулья заскрипели, люди с криками бросились на пол. Боевики зашевелились, нацеливая автоматы на толпу, готовые стрелять в любого, кто проявит неповиновение.

Мария бросилась к своим детям. «На пол! Все на пол! Руки за голову! Не двигайтесь!» – ее голос прозвучал с новой, металлической нотой, и дети, привыкшие ее слушаться, послушно повалились на липкий от пролитых напитков пол.

Она легла рядом с ними, прикрывая своим телом Алину и соседнего мальчика. Ее мозг лихорадочно работал. Полиция. С одной стороны – надежда. С другой – смертельная опасность. Любой штурм приведет к кровопролитию. Террористы будут использовать заложников как живой щит. Ей нужно было выиграть время. Или найти способ помочь штурмовой группе изнутри.

Лежа на холодном полу, она почувствовала твердый предмет в кармане пиджака. Нож, взятый у Волка. И треснувшую красную ручку. Ее старые друзья.

Она осторожно повернула голову. Рядом, в полуметре от нее, лежал Дима Кислицын. Его лицо было прижато к полу, но глаза были открыты и смотрели прямо на нее. В них не было страха. Был огонь. Ярость и решимость.

Он медленно, сантиметр за сантиметром, вытащил из кармана правую руку. В его пальцах был зажат небольшой стеклянный флакон с прозрачной жидкостью. И обычная резинка для денег.

Мария едва заметно покачала головой. Ее взгляд был жестким, запрещающим. «Нет», – сказали ее глаза.

Но Дима смотрел на нее с вызовом. Он что-то задумал. Что-то опасное и глупое.

Гром, стоя на сцене, говорил в рацию, отдавая приказы своим людям на внешних постах. Его голос был спокоен, но Мария уловила в нем легкое напряжение. Первый контакт с внешним миром. Начинался следующий этап осады.

А где-то в кабинете истории, в старом дубовом шкафу, заваленный папками с конспектами о войнах давно минувших дней, лежал связанный и бесчувственный человек по кличке Волк. Его исчезновение было первой трещиной в монолите террористов. И Мария Иванова, бывший оперативник с позывным «Сова», была единственной, кто знал об этом. Трещину можно было расширить. Можно было расколоть весь камень.

Но для этого нужно было выжить в ближайшие несколько минут. Потому что Дима Кислицын с его стеклянным флакончиком выглядел так, будто собирался взорвать весь мир, не дожидаясь, пока это сделает кто-то другой.

Она медленно, не привлекая внимания, подползла к нему чуть ближе. Их глаза встретились в полумраке под креслами.

«Дим, – ее шепот был едва слышен даже ему. – Что это?»

«Самодельный иницирующий состав, – так же тихо ответил он, и в его голосе звенела странная гордость. – При ударе выделяет большое количество тепла. Может поджечь что угодно».

«Спрячь, – приказала Мария. Ее тон не допускал возражений. Это был не голос учительницы. Это был голос командира. – Сейчас не время. Они убьют тебя на месте».

«Но мы же не можем просто лежать!» – в его шепоте послышалась отчаянная нотка.

«Мы можем, – возразила она. – И будем. Ждать. Действовать будем, когда я скажу. Понял?»

Дима смотрел на нее с изумлением. Он впервые видел свою учительницу истории такой. Не испуганной, не просящей. А приказывающей. И в этой перемене было что-то, что заставило его повиноваться. Он кивнул и сунул флакон обратно в карман.

Мария с облегчением выдохнула. Один пожар удалось предотвратить. Но главный шторм только приближался. Где-то снаружи собирались силы правопорядка. Где-то в здании бродили двое боевиков, ищущие своего пропавшего товарища. А она лежала на полу, притворяясь овцой, с ножом в кармане и с знанием сорока семи способов убить человека.

Она закрыла глаза. Внутренний хронометр запущен. Игра началась. И первая фигура – пешка по имени Волк – была уже убрана с доски. Теперь настала очередь других.