О верности крыс. Роман в портретах

© Мария Капшина, 2017

ISBN 978-5-4483-7143-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Галерея 1: Собачница

(2270—2273 гг.)

– Длллё-оооонннг!..

Гонг храма Тиарсе-Судьбы бросил звук над городом к воде, как дети бросают плоский камешек. Город не хотел просыпаться – эка невидаль, утренняя молитва! Да и озеро лежало молча, плоско и недвижно, лишь мелко дрожало рябью в холодном предутреннем воздухе и куталось в блёклый от старости туман. Звук прорвался через туман над крышами и у самых причалов, полетел дальше к востоку, над озером. Туман ограничивал взгляд, и великое озеро казалось бескрайним. Звук, наконец, окончательно запутался и угас, и тут ему вслед полетел второй.

– Ллаамммг!..

Третий:

– Дооооон!..

Редкий туман наползал с запада, вверх по течению Арна, заставляя и так светлеющее небо делаться ещё светлей. Столичный дурак, Ольвек Соломенный, казался седым: так густо пыль покрывала его волосы. Ольвек сгрёб ещё немного пыли, старательно втёр её в голову, чихнул, согнав муху с дёрнувшегося плеча, и вскочил. Нелепо замахал большими, неумелыми руками и заплясал на твёрдой, ссохшейся уличной земле, не жалея босых пяток, серых от вросшей в кожу грязи.

– Доооооонг!..

Ольвек сорвался с места, словно колокол спугнул его, и побежал по Бузинной улице прочь от центра, в Собачницу, район грязный и беззаконный.

Эрлони был старым городом; разросся, взяв начало на Белом острове. Там лежало два острова, в месте, где великий Арн вытекает из Светлого озера, продолжая свой путь к зангской границе и дальше, к Внутреннему морю. Первая крепость замечательно умещалась на плоских каменистых берегах Белого. Но жителей прибывало, второй остров тоже заняли кирпичные и каменные усадьбы ремесленников и купцов да белёный саман бедноты, и этот остров тоже обнесли стеной. А когда места и на втором перестало хватать – появилась Собачница вдоль мелководья. Там, вдоль северо-западного берега второго острова, полоса мелководья была широкой, кое-где из-под воды выдавались песчаные и глинистые косы, похожие на спины морских чудищ. И там наросла полоса деревянных настилов, опираясь на эти косы, на камни, на сваи. Сперва, конечно, она не называлась никак, потом – настилами, а только потом уж – Собачницей, за собачий норов обитателей.

– Пенннннь! Ко-ооонннннь! Дряннннь! – вопил Ольвек, подражая колоколам. – Гля-аааааннннь!

Ему не исполнилось ещё, наверное, и тридцати, и был он здоровее, чем казался. Во всяком случае, до Собачницы добежал, не останавливаясь. Уже начались настилы, а он всё бежал и вопил, пока пятка не пробила одну особенно гнилую доску насквозь. Ольвек обиженно вякнул и перешёл с бега на скачущий, дёрганый шаг. Потом свернул вприпрыжку в очередной раз, обошёл дыру посреди улицы (из дыры ещё сильнее, чем всюду, тянуло водой и рыбой) и выскочил на набережную: полоска в три шага шириной между последним рядом домов и краем настила, неровно обрывающимся в реку. Где-то полоска расширялась, где-то сужалась, где-то надломленные доски свисали прямо в воду. За забором тоскливо надрывалась одинокая собака.

Здесь поскуливания Ольвека снова приобрели задорно-зазывательную интонацию и оформились в слова.

– Налетай! Ко-ому совесть, бери-налетай! А ну, кому? С пылу – с жару, кому совесть? Налетай, не опоздай: последняя осталась! А… Ууууух!

Ольвек остановился: перед ним, там, где доски далеко выдавались вперёд, в реку, рос из-под настила большой камень. Возле камня стояли два совершенно одинаковых маленьких человека, да третий ещё сидел.

– Чего вылупился? – неприветливо сказала одна одинаковая. Третий, сероволосый, рассмеялся: над одинаковой, а не над Ольвеком, но дураку отчего-то стало холодно, поёжился.

– Что продаёшь? – спросил сероволосый. Ольвек не кинулся драпать, хоть и очень хотелось.

– А-аа вот кому совесть?! – отчаянно заорал он.

– А сколько просишь? – спросил сероволосый. Совсем иначе спросил – другое дело, теперь и торговать можно!

– А-адну рыжую дай, совесть последняя осталась, налетай, не опоздай!

– Чего ты к нему прицепился, Хриссэ? – спросила одинаковая. Второй одинаковый молча смотрел от камня. Так смотрят большие старые собаки, которых хоть за хвост кусай – не залают, Ольвек проверял.

– Держи! – сказал Хриссэ, кидая медную монетку. Рыжая мелькнула в тумане, и Ольвек, счастливый, поймал её обеими руками.

– Ууух! – сказал он восторженно, а потом уже больше ничего не говорил.

«Одинаковая» девчонка успела нахмуриться, когда грузик на конце плети ударил дурака в висок, Ольвек и того не успел. Хриссэ, не вставая, собрал плеть обратно и убрал за пояс.

– Ну и зачем ты это самое? – возмутилась близняшка. Её брат смотрел всё так же молча, но пристально. – Чем он тебе помешал?

Хриссэ дурашливо пожал плечами.

– Я же купил его совесть, верно? Должен же я был забрать покупку? А никак иначе он бы мне её не отдал.

Девчонка дёрнула ртом.

– Так ты у нас теперь самый совестливый? Тиарсе, прости и спаси!

– Домой пошли. Утро уже, – сказал её брат. И пошёл домой.1

Дзойно

2270 год, 5 день 3 луны Ппд2

Портовая улица, Собачница, Эрлони

– Дзойно! Хавейг, где тебя опять унесло? Дзо-ойноо… Охх…

Краснолицая женщина в многослойной одежде на восточный манер и слова выговаривала по-арнакийски: «хавейг» вместо «халвег» и «льй» вместо «ль». Она вытерла руки о верхнюю юбку, поправила волосы, выбившиеся из шапочки, вздохнула мученически, повернулась и зашла в ворота.

– Нувек, – окликнула она бредущего через двор старика. Тот остановился с видимой охотой, опустил на землю мешок, с шорохом осевший. – Моего оболтуса не видал?

– Видал, как не видать, – живо отозвался Нувек. – С утречка он в город усвистал, так досель, поди, и носится – дело молодое, босопятое.

– Ахти, Наама-заступница, – прикрыла глаза кухарка, быстро перебирая пальцами бахрому зангского пояса. – И что ж ему неймётся?..

– Ну надо же, что к нашему берегу прибилось!

Дзойно дёрнулся и втянул голову в плечи, непроизвольно прикрывая локтем правый бок, болевший после прошлой встречи недели три. Мальчишка обернулся. Всего двое… А вдруг пронесёт?

– Снова забыл, куда ходить нельзя? – сочувственно спросили за спиной. Дзойно крутнулся вокруг себя. Ещё двое: один с кастетом, у другого на кулаке обмотка с железками. Вдобавок к первым дубинке и ножу.

Бежать некуда: стены отстоят одна от другой на пять шагов, мимо двоих почти взрослых парней не проскочишь, даже если тебе всего двадцать шесть порогов3, а бегаешь ты замечательно. Даже если б у них в руках вообще ничего не было.

– Вы говорили, чтоб я к югу от порта не лез, а не в Собачницу, – наглым от отчаяния голосом сказал Дзойно, мелкими шажками отступая к нише на месте замурованной двери. Главное – не упасть… Хоть бы под ногами что-то попалось, хоть камень, хоть обломок настила! Хотя, если не сопротивляться, им быстрей надоест… В прошлые разы Дзойно тоже думал не сопротивляться. Благодарение Вечным и стражникам-коричневым, удалось сбежать: выбитого зуба ему бы точно не простили. «Да они и не простили», – с какой-то равнодушной ясностью подумал Дзойно, вжимаясь в саман.

Он уворачивался, насколько позволяла ниша, не падал и отбивался вслепую кулаками, пару раз даже попав. «Продержаться ещё чуть-чуть… Ещё чуть-чуть… Ещё чуть-чуть…»

Он понятия не имел, до чего надеется продержаться.

– Эй!

До этого, что ли?

– Эй, чего это вы в нашем районе топчетесь?

Дзойно осторожно выглянул из-за руки. Подошедших не увидел, зато увидел, что никто не смотрит на него: все четверо повернулись вправо, держа кулаки-ножи-дубинку наготове.

– С каких это пор это ваш район? – возмутился кастет, сдвигая головную повязку к самым бровям.

– Собачница – наша!

Дзойно выглянул из ниши одним глазом. Понял, почему спасительный голос показался слишком звонким: говорила девчонка. Из троих пришедших двое были девчонками. И все трое – примерно его возраста, не старше тридцати порогов. Надежда Дзойно не оставила, но трансформировалась: может, удастся сбежать, пока все отвлекутся.

– А на кой бес вам вся Собачница? И так чуть не целый район захапали, сопляки!

– Всего один район, – заметил единственный мальчишка из подошедших. От одной из девчонок он отличался только причёской.

– Нам бы город – для начала, – кокетливо пожала плечами третья, похожая на куклу с толстой песчано-золотой косой и огромными глазами, янтарными, как у кошки.

– Да рёхнутые вы все! – насмешливо бросил самый высокий из четверых, с кастетом. – Рёхнутые, что вы, что Кхадера4 ваша!

Дзойно обнаружил, что почти совсем вышел из относительно безопасной ниши и отшагнул назад. Болел бок, и, судя по ощущениям, наливалась каким-то красивым цветом сбитая скула.

Трое пришедших оказались вдруг вооружены – все трое.

– Что ты сказал? – неприязненно сказала желтоглазая, став ещё больше похожа на злую кошку.

– Он сказал, что Кхад ваша – крыса рёхнутая! – выступил вперёд главный из четвёрки, держа на виду кадарские ножи из тёмной красноватой стали.

Дзойно шумно вдохнул. Кто-то из близнецов метнул нож, вошедший точно в глаз бывшему главарю. Второй нож срезал высокого. Рука с кастетом откинулась, прямо под ноги Дзойно, снова втиснувшегося в нишу поглубже. Ещё одного тихо и аккуратно уложил кулаком единственный парень из пришедших. Последний из четвёрки, с дубинкой, решил искать счастья на другой улице и опрометчиво повернулся к нише спиной. Дзойно вытянул руку, схватил выпавший кастет и успел, в отличие от троих спасителей, выскочить навстречу убегающему. Парень отмахнулся, но не попал, а Дзойно, отскакивая в сторону, удачно подсёк его ногу. Издал странное «Хак!» и ударил в падающего чужим кастетом, куда пришлось, ещё раз. Что-то тихо хрупнуло, пальцы намокли.

Слева засвистели одобрительно, и Дзойно обернулся, чтобы увидеть, как близнецы вынимают свои ножи из его недобрых знакомцев. Третья, похожая на кошку, стояла совсем рядом и улыбалась.

– Хорошо ты его по загривку. Где-то здесь живёшь?

Дзойно отодрал глаза от загривка, с которого медленно и густо сочилось тёмно-красное. Мотнул головой:

– Да… Нет, не здесь. Я – на Белом острове.

– Лорд, что ли? – иронически подняла брови желтоглазая. Дзойно смутился.

– Не. У меня тётка там. Кухарка.

– Правда? А одежда прямо герцогская, и ноги обутые! Ты точно не…

– Не слушай её, – перебила другая девчонка, пряча оттёртый о чужую одежду нож в рукав. – Я Кейя. Это Нейех, но можешь не запоминать, нас все Близнецами зовут. Эта языкатая – Кошка.

– Дзойно…

Старательно отворачиваясь от желтоглазой Кошки, он опять наткнулся взглядом на лежащего. Дубинку тот по-прежнему сжимал в руке. Голова была неудобно вывернута, из-под выбившейся из хвоста тёмно-русой пряди ошалело глядел глаз.

Вспомнилось: «Оставь ты его уже, прибьёшь ведь!» – «Да отвали, Най!»

«Най, – зачем-то подумал Дзойно. – Его звали Най».

– Эй, лорд!

Дзойно вздрогнул и повернул голову, сообразив, что обращаются к нему.

– Мы в порт сейчас идём, давай с нами! – предложила Кошка. Нейех деловито подёргал ножи в руках главаря, понял, что так просто из стиснутых пальцев не вынимаются, быстро полоснул своим ножом по мёртвым запястьям, вынул кадарские игрушки и выпрямился. Дзойно глотнул и перевёл глаза на Кейю.

– В кабак какой сядем, отметим, – пояснила близняшка, легкомысленно пожав плечами.

Дзойно посмотрел неуверенно на темнеющее небо, на четыре трупа… Они больше походили на четырёх сломанных кукол, брошенных на щербатую мостовую, чем на мёртвых людей. Дзойно сглотнул и как-то рывком уверился, что безумнее вечер быть уже не может.

– Стемнеет скоро…

– И что?.. – не поняла Кейя.

– Лорда заругают нянюшки да мамушки? – сочувственно спросила Кошка.

– Быстрее пойдём, а то я в потёмках дорогу не запомню! – сердито сказал Дзойно, исподлобья глянув на язву с косой.

Дзойно

2270 год, 10 день 3 луны Ппд

«Лисья нора», Собачница, Эрлони

– Хорош, – сказала Кхад.

– Кто? – моргнул Дзойно.

– Твой план хорош: удался.

Она улыбнулась, и Дзойно показалось, что его огладили тёплые ладони, – он расплылся в ответной улыбке. Кошка пихнула его в бок:

– Везунчик! – шепнула она. – С первого дела отличился!

– А?

Ему не ответили. Быстро прибрали за собой, выбрались обратно в окно, стараясь не оскальзываться на черепице, подёрнутой зелёным, мокрым от утреннего дождя мхом. По крышам, потом и понизу бежали наперегонки, молча. Разговаривать и не хотелось, скорей уж прыгать и смеяться.

Устроились в «Лисьей норе». Нора произвела на мальчишку самое благоприятное впечатление. У входа, сразу за дверью, маячили ненавязчиво два бугая, лица которых, хоть и почти невидимые в мути, ничего хорошего чужакам не обещали. Но четверых ребят пропустили беспрепятственно, дружески кивнув Близнецам и улыбнувшись Кошке, пока Кхад шествовала во второй зал и к столу; свободному, хоть за другими места явно недоставало. Дзойно от этой уважительности ошалело вертел головой, чувствуя себя в сказочном саду Эиле. Дёрнешься ненароком – цветы и деревья, свитые из цветного тумана, развеются, и окажешься в обычности: выгонят пинками, да ещё зубы поленом пересчитают. И уж никак хозяин таверны не подойдёт сам поспрашивать, чего, дескать, изволите. Кто ж это ещё, как не хозяин, если при виде его подавальщица, присевшая было к кому-то за столик, подскочила, шмыгнула носом и суетливо кинулась собирать грязные миски. Дзойно и сам было напрягся, завидев такого строгого господина. Нейех молча придержал его за локоть. Строгим начальником здесь была Кхад. И кхади.

– Благословение Вечных твоему пути, госпожа, – поклонился Лысый Клойт. Не слишком низко, положим, но и такой поклон от старого жулика стоил немало. Он едва ли не первым углядел в Кхад что-то, что побудило его выказывать уважение авансом – тогда ещё никому не известной девчонке, какие толпами отираются в портовых кварталах с известной целью. В «Норе», после пары стычек – нет, не с вышибалами, с Кхадерой и с кхади, – усвоили, что персональный стол занимать и верно не след. Примерно тогда же Клойт уверился в очередной раз, что не зря доверяет своему нюху. Кхад показывалась не каждый день, её ребята двойками-тройками тёрлись здесь чаще, но угощая их «в долг», в накладе Клойт не оставался. Драк кхади не допускали из щенячьего самолюбия: кому вздумалось в нашем присутствии?! – и справлялись с буянами мало не быстрей вышибал. В нейтральную «Нору» заплывали и другие крупные рыбы, но чем дальше, тем реже. Ещё пару лун назад Клойт сказал бы, что Безухий и Лис считают ниже своего достоинства цапаться с детьми. Но после того, как дети играючи расправились с бандой Текроя, к которой всерьёз приглядывались уже и рыбы, и рыбаки-коричневые… Да если бы просто разобрались, с выбитыми зубами, сломанными руками да одной случайно проломленной башкой – никто бы особо не почесался. Удивились бы малость, но и только. А кхади чисто и аккуратно вынесли всех. Ещё и усадили потом, тёпленьких, кружком перед входом в охранку. Показуха, конечно, но убедительная. Не только, вон, Клойта убедила.

– Как обычно, госпожа?

Кхад мазнула взглядом по четверым. Кошка изящно кивнула, Нейех безучастно глядел куда-то в пространство, Кейя весело пожала плечами, Дзойно моргал круглыми глазами.

– Как обычно. И новенькому… Лорд, чего хочешь?

– А? Я… Да я не голодный…

– Вина на всех тащи и новенькому чего-нибудь особенного, он сегодня отличился. А так всем, как обычно.

Под конец ужина (или завтрака?), к которому присоединились ещё Наркаф и Теотта, Кхад сказала слова, которых весь вечер ожидали близнецы и Кошка, и даже Дзойно, хоть и не знавший, чего ждать, заметил полу-ощутимое присутствие чего-то в воздухе над столом.

– Я могу принять тебя в кхади.

Её реплику приветствовали восторженным шумом. Дзойно молчал. Потом неловко сказал:

– Спасибо, это здорово… Но…

Стол затих и замер.

– Ты говорила… – Дзойно запнулся. – Мне говорили, что надо поклясться, что про всех забыть и своими считать только кхади. Я так не могу. У меня тётя. Я хочу быть кхади, ещё бы! Но я… мне надо жить дома. Я её не могу бросить.

Тишина над столом висела плотная, густая, как толстый ковёр. Наркаф скривился и почесал пробивающийся ус. Забурчал:

– И значит, эта, как понадобишься, тебя с Белого острова дёргать? А если ночью? На Веройге как прикажешь ночью лезть, сквозь замковую стражу и стены?

Кхад подняла ладонь.

– Пусть. У тебя время – до новой луны. Решай. Но решай окончательно: ты либо кхади, либо нет. Нельзя быть своим наполовину.

Неделя прошла. Дзойно, продолжая официально жить дома, привыкал отзываться на эттей «Лорд», плавал в Арне наперегонки с Лайей, учился метать самые неожиданные предметы у близнецов, дробить кулаком доски – у Наркафа, подмечать любые мелочи – у Кошки… Он вообще любил учиться, белоголовый и черноглазый мальчишка, казавшийся рядом со здоровяком Наркафом ещё тоньше. Но после лазанья по высокому правому берегу, где из узкой норы, обдирая руку, можно было вытащить злую и клюющуюся ласточку, он, перемазанный глиной, шёл в нижний двор Веройге. Через мост, через старую караулку возле двери для слуг, между грядками, мимо поленницы, сарая для лопат и граблей, мимо конюшни к колодцу – умыться – и обратно, в дверцу рядом с пекарней – в две комнатки над кухней. Тётка охала, ругалась, расспрашивала, сердилась на упрямое молчание, ставила миску на стол и тихо вздыхала, глядя, как «хавейг» уплетает за обе щёки. И после дела (а в делах Лорд участвовать всё чаще) он бежал не отмечать со всеми, а к тётке, опять не спавшей из-за его ночной отлучки. И чем тоньше становился серп стареющего месяца, тем чаще Дзойно-Лорд поглядывал на Кхад с некоторой беспокойностью в душе. Время вышло, он не решался бросить тётку. Кхад, к удивлению всех, пошла на уступки: согласилась принять Дзойно, пусть он и останется жить в Веройге, но в обмен станет ушами и глазами там, вызнавая всё, что ни случится. Дзойно пообещал с радостью. Через десяток дней после того тётка Дзойно погибла при пожаре: сама, видимо, поставила свечу слишком близко к занавеси или лампу на кровать опрокинула. Пожар приключился ночью, так что женщина не успела и проснуться, как задохнулась в дыму. Дальше комнат кухарки огонь не пошёл, успели затушить, но там выгорело всё. Дзойно уцелел, поскольку не ночевал тогда дома; намечалось дело, и Дзойно внезапно вызвали взамен Кошки, подвернувшей ногу.

Узнав о пожаре, он исчез на сутки, а когда вернулся, то глядел исподлобья и с трудом разжимал кулаки. Тётка его не спала, а билась в дверь, запертую отчего-то снаружи. И Рашек, один из людей Лиса, на днях повздоривший с Дзойно, куда-то отлучался из дома вечером. А как стемнело, как раз перед тем, как Дзойно уходить, прибегал к воротам какой-то мальчишка и спрашивал, точно ли кухаркин племяш дома. Можно б ещё поспрашивать, да только тощей тени-поджигательницы не видел никто, а если б и видел, лица в темноте различить точно уж нельзя было.

Кхад отнеслась к происшедшему с большим вниманием. Ободряюще, совсем тепло улыбнулась… Кхади на волне возмущения без особых проблем отыскали Рашека и помогли Лорду не слышать его отговорок и клятв.

Воробей

2271 год, 3 день 2 луны Ппн

Логово, Собачница, Эрлони

– Подъём, Воробей! Хочешь свой вечер проспать?

Воробей нахмурился, невнятно пробормотал что-то и попытался свернуться клубком, натягивая одеяло на голову. Уткнулся ею во что-то твёрдое и открыл глаза. Поморгав, сел.

– Я чуть нос об твою коленку не сломал!

Кейя рассмеялась и поднялась на ноги.

– Просыпайся! Через час солнце заходит, а тебе ещё надо Кеилу5 подарок отнести.

– Ай! – Воробей вскочил. – Сегодня! Уахха! – завопил он, подпрыгнул и завертелся волчком, размахивая над головой руками.

– Через час после заката чтоб был тут. Опоздаешь – сама попрошу, чтоб выгнали!

– Не, не опоздаю! – радостно крикнул Воробей ей вслед. – Не опоздаю!

За полчаса до назначенного времени он уже основательно взрыхлил ножом настил перед домом. Качнуть рукой, отпуская кончик лезвия, выдернуть нож из настила, перехватить, качнуть рукой, отпуская кончик лезвия, выдернуть второй рукой, перехватить… Эйфория прошла, а нервы остались: теперь Воробей боялся провалить всё с треском и вылететь в последний момент.

Закат подёрнулся пеплом, вода Арна остыла, растеряв пылающие краски, и высокий правый берег уронил тяжёлую, густую тень на воду, наполняя священную реку чёрной бездонностью. Слева, возле моста Всех Вечных, был ярко освещён порт и там вода расцветилась карнавальной пестротой огоньков.

– Ну что? Пойдём! – бодро раздалось над головой. Воробей повернул лицо, убрал нож, чувствуя, как задеревенели пальцы (хуже и придумать нельзя!), встал и сделал два шага по направлению к близнецам, сконцентрировавшись на том, чтобы не споткнуться. Потом увидел Кхад и таки запутался в собственных ногах. Кхад не отреагировала никак, а Кейя хихикнула.

– Она что… Она идёт?.. – убитым шёпотом спросил у неё Воробей.

– Ну да. А ну как ты чего напортачишь? Ой, да не дёргайся ты, всё будет отлично!

– Ага… – буркнул Воробей, искоса поглядывая на Кхад.

Как обычно и бывает, уверенность в своей бездарности прошла, едва назвали задание. Пустяковое оказалось: найти и убрать стражника, который постоянно таскает с собой змеиный выползень вместо браслета, уверяя всех, что это верное средство добыть себе немного удачи. В данном случае шкурка принесла удачу Воробью, а не своему хозяину. Мальчишка несколько дней назад видел этого стражника на рынке и слышал, как его окликали Фаджетом. Зная имя, несложно выяснить, дежурит он сегодня или нет. В другом случае Воробей спросил бы Лорда – тот справлялся о графиках дежурства раз в два дня. Но сегодня по правилам нельзя обращаться за помощью к кхади, так что надо бежать к верхним казармам, а потом уже узнавать, где этот Фаджет живёт.

Воробей облегчённо вздохнул, окончательно настроившись на рабочий лад, махнул рукой близнецам и Кхад и побежал в Верхний город. До чего всё-таки повезло, что видел его на зерновом рынке – а то мотался бы сейчас по всем казармам из одного конца города в другой…

Через час Воробей, надутый и запыхавшийся, брёл от верхних казарм, злой на весь свет и на стражников в особенности. Нужное он выяснил, благо знал, к кому обращаться. Но не сильно выясненному обрадовался. Ррагэи6 Фаджет сделал самую большую подлость, какую мог: вышел сегодня на дежурство.

– Чтоб у тебя глаз через задницу вытек! Чтоб тебя перекувыркнуло, да в канаву башкой три раза об гвоздь! Чтоб…

Воробей пнул кривую доску забора. Он, конечно, знал, какой дорогой ходят по городу стражники, когда они должны проходить и по какой улице. А толку? Ходят они по трое-четверо, да ещё и норовят то и дело засесть в кабаке…

Мальчишка глянул на луну, на миг показавшуюся в прорехе, вздохнул, и взъерошил волосы на затылке. Ладно, для начала прогуляемся до дверцы на Старой Храмовой: там они должны быть через час. Если нет – придётся пошарить по кабакам…

Быстро и почти бесшумно пробегая дворами и проулками, Воробей напряжённо соображал. Самый простой вариант – бросить нож и драпать. Пока сообразят – откуда, пока выбегут на пустырь – ищи ветра в поле. Но нож жалко-то выкидывать – на всех не напасёшься! И выползня тогда не достанешь – а его показать надо. И слишком уж близко к логову, чтобы так рисковать: прямо домой – ещё наведёшь туда коричневых, а если бежать через углежогов, то чуть не успел спрятаться – загонят в Сажный тупик, не дай Килре! И тогда что? В Арн прыгать?

Выходит, надо как-то всех вынести. А как ты их вынесешь, если их четверо будет? Да хоть бы и трое – всё равно времени на один бросок! От силы два ножа. А с третьим что делать? Ладно, если он в дверь кинется – отскочить и кинуть третий… Это если ни разу не промахнуться за всё время… А если он драпать начнёт? Тогда подобрать ножи, выползень – и домой!

Если четверо – драпать точно не станут. Догонят и прирежут, как кутёнка, как пить дать!