ЛУЧНИК. Книга пятая. Часть 1. Под созвездием Волка. Рождение Государя

Строгор

1

В Рогорт он приехал утром, когда торжище уже начало жить своей шумной жизнью. И война не чувствовалась здесь совсем.

– Что? Какая война? А? Не бери в голову, – там, в столице, всегда что-то случается. – Отмахнулся, как от назойливой мухи, лавочник-шорник. – Не собираешься своему коню обновку справить? Нет? Ну, если что, заходи, – подберу все в чистом виде. А про войну у Одноглазого спроси, – он только что из столицы вернулся.

Не сказал ничего толкового и Одноглазый, – дней десять назад он из столицы выехал.

Но не пригрезилось же это малаи. Не должно, однако. Живут они, понятно, обособленно, но «нос по ветру держат».

Весь, до последних деталей, вспомнился Следопыту рассказ Кайорис.

Как оказалось, племя Белого Волка давно переросло свои границы, растеклось по вольным землям за озером. А иначе не выжить. Но, сбежав от угрозы разбавления крови, в четвертом поколении наткнулись на новую беду: смертность мужского населения разом выросла до катастрофических величин, да и девочки рождаться стали крайне редко.

Один только запрет и остался – не смешивать кровь со «змееносцами» ни при каких обстоятельствах, – смерть за это полагается.

Следопыт, когда по торжищу пробирался, тайно всматривался в лица людей. Разумеется, каждое лицо отличие имеет, а попробуй догадайся, кто из них «змееносец». Малаи, вон, больше отличий имеют, а Следопыт и не знал, что его Ленарис – малаи, да еще и из клана самого Белого Волка. «Уж не потому ли снова пропала она?», – мысль эта вспыхнула и погасла, но след оставила.

– Не совсем ладно поступил, что к Отшибу не заехал. – Укорил себя Следопыт, но, все равно, сначала в штаб поехал, – там-то, всяко, о войне знают.

– Здорово, Следопыт. – Выкатился из-за стола писарь штаба. – А сказали, что ты за озеро уехал. Какими судьбами?

– Да, вот, услышал, что война началась. – Следопыт сел на деловито освобожденное место.

– Какая там война? Смех один. – Штабной писарь – должность – так себе, но Отан форс держать умеет. – Налетели на рассвете, столицу пожгли, и обратно ушли. Людей, правда много положили – и они, и мы. А ты молодец. Сразу ветеран узнается, не то, что молодежь. Второй день в штабе обретаюсь, а никто еще не показывался.

– Полковник-то у себя?

– Ан, не помнишь? Сегодня же коней для полка подкупают. На бегах он.

Забыл Следопыт. Ох, неладно вышло: знал ведь, а забыл. Хоть он и не великий знаток коней, но полковник его мнения всегда спрашивает.

«Ладно, что приехал.», – немного отлегло от сердца, – «Пока скачки-то идут, успею на беговую приехать».

– Сегодня закупа не будет. – Между тем оповестил Отан. – Сегодня ночью и у Хромого пытались табун увести. Еле отбили, и сын Хромого погиб. И знаешь, кто угоном занимался?

– Ну, у вольников-то – Пес, а сейчас, говорят, нет его в городе. Наверно, подручные его?

– Вернулся Пес. А ты-то откуда знаешь? Ты же уезжал, кажется?

– Малаи и сказали. – Признался Следопыт.

– А не сказали они, что по их заказу коней Пес угнал?

– Заказ на перекуп был.

– Городской Вершак намерен сыск объявить. Чаю будешь? – Писарь пододвинул Следопыту кружку.

– Пустое это. Деньга под расписку отдана. Сам ее видел.

– Ну и что? Заказчик тоже в ответе.

– В расписке перекуп указан.

– Ты уверен?

– Своими глазами видел.

Коль закуп завтра будет, значит, и до Отшиба дело дошло. Следопыт осознанно имя Страта выпускал. Кайорис при расставании еще одной новостью сразила, но ее Следопыт, пока Ленарис не увидит, и Отшибу не откроет.

Но, когда уже по мосту ехал, не до новостей стало: пепелище вместо хибары увидел.

И конь, – слава Хромому, – сразу же в карьер пустился.

Спрыгнул Следопыт на ходу, – и… давай пепелище разгребать. А там и делать особо нечего. Такой засухи давненько не было, – одни мелкие угольки да пепел от хибары остались. Да дверь входная. Дверь-то озноб и вызвала, – подперта она с внешней стороны, основательно подперта.

Помутнело в глазах Следопыта и в голове зашумело, как после удара копытом. Вот так, с незрячими глазами, и побрел он, пошатываясь, словно пьяный.

Очнулся он на берегу Черпака, на том месте, где сын сгинул. Волком выл Следопыт, выворачивая душу наружу. Но ни слезы, кои, наконец-то, прорвались на волю, ни вой дикий не помогали освободиться от непосильного гнета.

Наверное, сиганул бы Следопыт в пучину с камнем на шее. К тому его мысль вела, да показалась на тропе… Лаки в сопровождении пушистых клубков.

А все его существо уже отупело от боли, – и Следопыт безучастно смотрел, как медленно приближается его смерть.

Первыми клубки подбежали, а самый смелый сразу же на колени влез, руку лизать начал.

И Лаки подошла. Подошла и неправдоподобно умными глазами Следопыту в глаза заглянула.

И увидел он в ее глазах то, о чем и мечтать не смел: не бывает такого, – не может человек среди звезд плыть.

Сам собой сорвался стон с губ Следопыта:

– Нет больше твоего друга. Не защитил я его.

Наверное, его боль клубкам передалась, – скатились они с колен, – и по тропинке помчались.

Рыкнула Лаки, но тут же хвостом завиляла.

А клубочки-то …. Не заметил Следопыт, как на ногах оказался. Все-таки может, наверное, человек среди звезд плыть. Если ….

Это много позднее Следопыт укорил себя за то, что решил, что Марик и Страт с небес спускаются. Довольные такие, – кажется, не видывал их такими прежде.

– Наверное, сгорели бы мы заживо, если бы не Лаки. – Улыбается Марик, – знать, перегорел уже в нем весь этот ужас. – Кто бы мог подумать, что Зверь в огонь кинется. А она с начала хибару развалила, а потом меня за ворот вытащила.

– А Страт?

– Кто?

– Его приемный отец Стратом назвал.– Следопыт понимал, что озадачивает друга все новыми и новыми загадками, но пока не был готов к длительным объяснениям.

Понял это Марик:

– Страта первым ударом выбросило. Сам понимаешь, хибарка на честном слове держалась. Он в это время пытался доски с обратной стороны выбить. А в это время мощный удар последовал. Хибарка сразу на куски рассыпалась. А меня крышей придавило. Хорошо еще, стол рядом со мной оказался, – он на себя весь удар и принял. Я растерялся, ничего не вижу и ничего понять не могу. Лицо руками закрыл, чтобы отдышаться. Вдруг чувствую, что-то меня за ворот тянет. Думал, Строгор, а оказалось, Лаки.

– Где теперь жить собираетесь? Может, ко мне перейдете?

– Утром здесь Трубач был. У него в деревне дом, все равно, пустует, – туда зовет. Согласились мы. А ты-то что выездил? Почему тот отец у Строгора приемный? А мать где?

Вопросы-вопросы. Но ответы рождают вал новых вопросов.

– Ты понял, как Страт здесь оказался?

– Откуда я понять-то могу? Разве, что?

– То-то и оно. Там он так же появился.

– Как появился? – Заволновался Марик. – Разве он не там родился? Кто его родители? Имею в виду настоящих.

– Ты думаешь, когда человек гуляет, где – неведомо, кто-то может проследить его путь? – Следопыт, все же, решился на откровенность, поскольку Страту стало скучно, – и он ушел к реке. – Была бы здесь Ленарис, можно было бы за ниточку ухватиться.

– Ленарис? Трубач сказывал, что ее схватили и сопроводили в тюрьму.

– Когда? За что? – Вскочил с пенька Следопыт.

– Трубач сказал, в каких-то бумагах рылась. Трубач должен скоро прийти, у него и спросишь.

Но первым появился не Трубач, а белый, как мел, Страт.

– Там …. Там …. – Дыхание Страта часто срывалось, – и вместо слов он испуганно показывал рукой назад.

И самострел, только что покоящийся у пенька, тут же оказался в руках Следопыта.

– Кто там? – Выкрикнул Марик.

– Там. – Наконец-то, совладал с собой Строгор. – Там на дереве Пес висит.

Марик бросился к реке, но Следопыт его решительно остановил:

– Нет, там не должно быть наших следов.

– Почему? – Растерялся Марик.

– Следопыт прав, – нельзя, чтобы там появились ваши следы. – Раздался возглас Трубача, выезжающего из-за куста. – Здравствуй, Следопыт.

– Он сам повесился?

– Да, как сказать? – Замялся Трубач. – Устал, поговаривают, человек жить, – кому теперь интересно, как удалился. Следы-то только его остались.

Справным оказался у сотника дом в деревне.

– Почто от такого раздолья в город подался? – Покачал головой Следопыт.

– Сам знаешь, в городе моя сотня-то. Воли такой там, понимаешь, нет, но дом – один к одному. Один мастер делал. А почему дом не продаю, ты сам заметил. Когда-то придется от дел отойти.

– А плата какова?

– Одна плата – дом в порядке содержать. Ну и чтоб детишки дому дремать не давали. – Трубач игриво подтолкнул плечом задумавшегося Страта.

А Страт об ином заговорил:

– Боялся кого-то Пес, потому и повесился.

– Я и говорю, жить устал. – Подхватил разговор Трубач. – Многим людям он насолил. Хромый и тот пообещал за сына отомстить.

– Нет, иной у него страх. – Уверенно возразил Страт.

– А ты-то откуда …. – Начал, было Трубач, но, глянув на лицо Страта, осекся. – И верно, вернулся Пес сам не свой. На Смородника так обиделся, что два передних зуба выбил.

– Отказался Смородник табун Хромого угонять. – Снова удивил Страт – и не только Трубача.

– Не было же его в городе. – Недоуменно проговорил Трубач.

– Пес еще позавчера вернулся. – Сказал Следопыт.

– Я о парне говорил. – И Трубач озадаченно стянул со своей головы подшлемник. – Смородник только мне одному признался. Откуда парень это знает?

– Он много знает того, чего не надо. – Вполголоса пробурчал Следопыт.

– Ленарис очень плохо. Она может умереть. – Вдруг схватился за горло Страт.

Трубач, не говоря ни слова, прямо с крыльца вскочил на своего коня. У Следопыта так не получилось, но он догнал сотника уже у ворот.

Сотник и Следопыт успели вовремя. Дверь в камеру была открыта, а за дверью ….

Не только следопытами, но и сотниками по протекции редко становятся, а если и становятся, то приходится бороться за место всю жизнь. Следопыту это не надо доказывать. Что бы ни говорили о Трубаче, лучше сотника Следопыт не знавал. А что Трубачом прозван, так у кого причуд не бывает: как еще в пожарных приохотился он к трубе, так и остался ей верным, – такие рулады каждое утро выводит, – многие с других окраин приходят послушать.

Первого насильника Трубач сшиб одним ударом кулака, но второй успел за кинжал схватиться.

Закружились они по камере: Трубач – без оружия, но кинжал все мимо да мимо проскальзывает.

Следопыт уже самострел с предохранителя снял, но самострел для другого понадобился: очухался-таки первый насильник, с низкого старта в дверь бросился, – тут стрела и пригодилась.

Второго же Трубач тут же ловко подсек ногой, – и тот, выронив кинжал, плашмя рухнул на земляной пол камеры.

– Лежать. – Трубач жестко прижал к полу его шею подкованным сапогом.

Следопыт, следуя за кивком Трубача, выбежал за дверь. Голова еще слабо соображала, но он успел отклониться от нацеленного в грудь клинка. Третий нападающий по инерции влетел в камеру под ноги Трубача.

А, когда Следопыт вбежал в камеру, то первым делом бросился в глаза распавшийся на части табурет. Делать там ему нечего было.

Разумеется, некогда было целиться, – потому и жив еще был первый. Рана оказалась несерьезной, – обидной для воина она была, но так просто стрелу не вытащишь. Оттого и удалось Следопыту догнать его на соседней улице.

А парень-то шустрым оказался: увидев Следопыта, быстренько так заковылял.

– Сам помрешь, или помочь? – Догнал его Следопыт.

– Пощади. – Взмолился парень, упав на колени.

– От тебя это зависит. – Преодолевая ярость, сказал Следопыт, доставая охотничий нож. – Говори.

– Что? – Задрожал парень и, глянув на лицо Следопыта, запричитал. – Не сами мы, нас Пес послал.

– Врешь. – Следопыт демонстративно сделал скользящее движение ножом. – Нет в живых Пса.

– Как это нет? Утром я его до твоего дома проводил.

Та-ак! То-то лицо парня знакомо.

– Ну, не знаю. – Вяло пожал плечами Следопыт. – Час назад залез зачем-то на дерево, да и застыл там.

– Это не я его. – Упал ничком в пыль парень. – Не я его.

– Меня это не интересует. – Следопыт легонько носком сапога приподнял голову парня. – Зачем Ленарис убить хотели?

– Честно говорю, Пес приказал. Сначала Смородника посылал, но тот отказался. Пес ему два зуба выбил, и нас послал.

– Зачем?

– Знает она что-то, что другие знать не должны. – Парень устремил на Следопыта молящий взгляд.

– Что вы должны были сделать?

– Повеситься она была должна.

– А мне показалось, позабавиться вы с ней хотели?

– Это Гнилой так решил. Сказал, чего добру зря пропадать. А она ему головой нос разбила, – он и рассвирепел. Велел сначала веревкой задушить, а потом повесить. Пощади. – Парень сначала бросился целовать сапоги Следопыта, а потом завыл раненным зверем и все норовил заглянуть ему в глаза.

Не нашлось у Следопыта больше сил смотреть в эти полные глупой тоски и ненависти глаза. Увидев, что бегут уже к ним люди, Следопыт отпихнул ногой парня, и, пошатываясь, поспешил в камеру.

2

Гнилого Следопыт узнал по распухшему носу, хотя и другого налетчика нос не на много краше был.

– Жаль, что тебя повесят раньше, чем доберусь до тебя. – Прошептал Гнилому Следопыт, но тот только хмуро усмехнулся.

Все дальнейшее слилось для Следопыта в калейдоскоп из растерянных лиц, и криков, сопровождаемых оглушительным звоном в голове.

Нет, он отчетливо видел, как метнулась к фигуре Гнилого Ленарис – и ногтями вцепилась ему в лицо. И это ….

Поговаривали, что Гнилого побаивался даже Пес. Он был способен убить любого, кто ему чем-то не понравился. И, все же, у Гнилого были такие покровители, что самое большее, что он получал за свои выходки, – суток десять тюрьмы.

От порыва Ленарис растерялись, в первую очередь, стражники. От растерянности они ослабили захват, – и Гнилой рывком освободил свои заведенные за спину руки. Откуда-то в его руке возник нож, но сейчас для него спасение жизни было важнее задания Пса. Левой рукой он обхватил грудь Ленарис, и… нож выскользнул из его руки.

Следопыт, как в тумане, видел, что Гнилой медленно оседает на землю, увлекая за собой и Ленарис. И уже не он, а Хромый выхватывает из рук Гнилого жену.

Следопыт не замечает, что и сам начинает оседать вниз, И его подхватывают также, как Хромый Ленарис.

Следопыт, наконец, вырвался из крепких рук, – и словно от порыва свежего ветра, рассосалась мутная пелена перед глазами.

Первое, что разглядел Следопыт, – так это – богато одетый … – ну, как же, да это же Краст – городской Вершак, узнал Следопыт.

– За самосуд требую арестовать. – Прорываются, наконец, и звуки.

– Это невозможно. – Ну, полковника-то невозможно не узнать ни по фигуре, ни по голосу. – Мертв ваш племянник.

– Я требую арестовать убийцу. – Взвился в истерике Вершак.

– Так я и говорю, мертв он. – Мягко проговорил Полковник.

Следопыт увидел, как у Вершака медленно расширяются глаза. Он понимал, что происходит что-то неординарное, непра….

А посему вовремя увидел, как площадь перед тюрьмой пришла в непонятное движение.

Нет, сама площадь тут же выровнялась, а в движение пришли военные.

И… Вершак еще брызгал слюной, требуя арестовать полковника, но уже городская стража переходила на сторону армии.

– Тебя повесят. – Все еще не понимал происходящего Вершак, но его самого уже мягко оттесняли в направлении тюрьмы.

К вечеру бурлил не только город, но и штаб.

Еще бы! Никогда такого не бывало.

А на полковника было больно смотреть. Но «если бы кто-то заглянул в его душу!». Все там было, не было только радости. Честно говоря, он был настолько мирным человеком, что иногда испытывал угрызение совести, что занимает чужое место. Но его откровенно любили, поскольку был он в силу своей доброты справедлив. Он, признаться, догадывался, что от его имени, хоть и редко, осуществляются смертные казни, – он знал это, поскольку под такими бумагами должна быть его подпись. Он иногда видел эти бумаги, но, откровенно, не помнил, когда их подписывал.

Сегодняшний конфликт – тоже результат его характера. Не стерпел несправедливости. Это-то – в порядке вещей. Но откуда в нем появилась эта смелость, – или безрассудность?

Вершак испокон веков назначается сверху. Его, по закону, можно заменить, но для этого требуется выборный сход. Тут-то все и заканчивается: пока сход готовится, зачинщики либо оказываются в тюрьме, либо пропадают.

Либо умирают. Банда Пса хорошо умела это делать.

Полковник медленно подошел к окну. Его увидели, – и все стали один за другим подниматься, но строиться не начинали.

Что-то будет завтра? В гипотетическом завтра, И в завтра действительном.

Возможно, уже завтра его закуют в оковы, либо повесят.

Полковник отошел от окна, постоял немного посреди комнаты, затем вышел к сотникам.

Окинув помещение, он понял, что и до его выхода разговоров серьезных не было, но подавленное состояние ощущалось во всем.

Все ждали его слов, но что он мог им сказать? Нечего было сказать, нечего. Что подставил их? Этим же оправданием все еще глубже сдвинуть можно. Сказать, что …?

Не все, однако, сотники в штабе.

– А где Трубач?

Все начали многозначительно переглядываться, – и пришлось повторять свой вопрос.

– Свою сотню на учения повел. – Наконец, ответил писарь.

Но теперь уже не переглядывание последовало, а облегченный вздох.

– Та-ак! – Протянул Полковник. – Что все-таки происходит? Где Трубач?

– На Красных Раскопах он. – Тихим голосом ответил Отан.

Полковник пождал-пождал продолжения ответа, не дождался, да и вдарил кулаком по столу писаря.

– Мне что? По очереди в кабинет вас вызывать?

– Да там он учения и проводит.

– Почему там? – Но запоздал ответ, – самому стало ясно, почему. Тому, кто из столицы поедет, Раскопы никак не объехать.

– У нас что? – общее помешательство? – Давненько не бывал таким Полковник: лицо побагровело, «дым из ноздрей пышет». – Я начал – я и отвечу.

– А отвечать-то и не за что. – Сделал хитрющую ухмылку сотник-артиллерист. – Смекнули мы, что Вершаку опасность грозит, – вот, и спрятали его от греха подальше.

– Этим ты МНЕ зубы заговорить можешь. – Возразил Полковник, но, как отметили многие, расслабился-таки. – Сотню Трубача назад вернуть немедленно.

– Никак нельзя, – сегодня ночью столицу совсем пожгли. – Отозвался из своего угла Стольник. – Нарочный и отдыхать не стал: бумагу вручил, – и сразу в обратный путь ускакал. Велено полк в поход собирать.

Сотня Трубача, однако, не на учения ушла, а в заслон.

3

Но как бы без нужды простояла в заслоне сотня. Снова не пошел враг дальше столицы.

И в Рогорте все вернулось в прежнее русло. Вершак «ошибки свои осмыслил, за что и прощенья просит». Полк тоже – не в напряге же вечно держать. Только торжище и напоминало о непростых днях, – не пришли обычные в это время караваны.

Нет, еще одно свидетельство было. Как-то разом пропали с улиц газовые паровые коляски, да и тех, что на дровах работают, редко можно увидеть.

Правда, в деревне и те, и другие – не редкость, а чудо чудное.

И Страт заскучал. Нет, без работы он не остался. Деревня без кузницы – как (разные бывают сравнения). Кузница-то в деревне была, – кузнеца не было, – утонул в омуте бедняга.

Нет, что ни говори, а с кристаллами было интересней возиться, но так получилось, что потерял Следопытов конь подкову. Подкова в кузне нашлась, с гвоздями пришлось Страту повозиться, да и с подковкой тоже. C того и пошло: деревня без кузнеца – ….

И все бы ничего, да ….

В один из вечеров наведался к ним Следопыт. Смурной очень. И Страта для разговора придержал.

Но разговор долго не клеился, – что-то мялся Следопыт с откровением.

И Малик первым не выдержал: