Флора и разные истории

1

Мотор вдали всё дребезжал и дребезжал, почти неслышимо нарушая покой. Похоже, ночь работала от заведённого и только поэтому удерживала темноту. Жёлтый чистый свет проливали скривившиеся фонари, указывая, куда ступать. Небольшой броненосец, ещё подросточек, перебежал дорогу, напугав Лару. Она остановилась у столба, подождала, пока хвост зверька совсем скроется во тьме; пошла дальше, и её тень то удлинялась, то исчезала в неосвещённых участках, как перепрыгивала с островка света на островок.

Под одним из среднерослых деревьев, посаженных ещё отцами и дедами нынешних жителей посёлка, спал путник. Втянутая в рубище голова, накрытая шляпой. Рядом рюкзак, пыльный и бесформенный.

Лара медленно прошла мимо, стараясь не шелестеть и опасаясь, что сердце путника почувствует её. Было тихо, словно всё в мире оцепенело и не дышит. Она отходила, повернув голову, не уводя взгляда, пока не удостоверилась, что отошла от спящего на несколько десятков шагов. Теперь можно идти спокойнее, шелестя одеждой.

Но дорога продолжала пугать: чуть дальше, в кювете, она увидела шаровидные очертания разбившегося улья. Там, в невзорвавшейся бомбе, могли быть разъярённые осы. С опаской подойдя ближе, она поняла, что в темноте зрение обмануло её и это был всего лишь треснувший арбуз.

Ларина дрожь передалась какой-то дремлющей птице, которая, проснувшись, встрепенулась и поцарапала тишину крыльями.

Человек под деревом и разбитый арбуз нарисовали картину: бродяга хотел переночевать в посёлке, но его прогнали. Кто-то, подчиняясь безотчётному состраданию, наполовину в сопротивлении самому себе, принёс ему арбуз. Но брезгливость и желание солидарности со всеми, прогнавшими бродягу, восторжествовали: в последний момент арбуз швырнули так, что он разбился.

Ведомый жалостью вернулся в посёлок, куда и направлялась сейчас Лара, возможно, ступая по неуверенным следам этого человека.

Она старалась глубже вдыхать прохладу ночного воздуха, чтобы набраться сил переносить дневную жару.

На короткое мгновение у одного из деревьев, провожавших Лару взмахами ветвей, появился белый лист. И если бы он не оказался миражом, то прожил бы дольше. Но мгновение ушло, и он исчез навсегда.

У центрального входа гнили листья и сучья, – их сваливали кучами, засыпая отходы посёлка. Что происходило на расстоянии метра от забора, жителей не волновало.

Лара пошла не по кратчайшему пути, а делала крюк – хотела увидеть дом Эрла.

Она прошла мимо пустых и ждущих рабочего часа ремонтных гаражей. Эвакуаторы и небольшие тягачи стояли у ворот, будто сторожевые псы. Из-под её ноги прыгнул от нажима и покатился камешек. Капли воды из кондиционеров выстукивали по оставленным во дворах мискам.

Дом Эрла располагался на улице ремонтников, на самом краю посёлка, за которым продолжалось безграничное пространство и открывалась вечная пустошь.

Расчёт на то, что в его доме рано просыпаются, оправдался: в доме горел свет.

Она подкралась, стала под ветвями, где, как ей казалось, её не увидят, и приподнялась на цыпочки, заглядывая в окно. Над окном тянулась пластиковая гофра, защищающая провода от прожорливых мышей.

Две сестры Эрла красовались друг перед другом пёстрыми нарядами. Всем ведь хочется яркой одежды. Самого Эрла она не видела. Наверное, ещё не оделся. Одна из сестёр, та, что младше, крутилась перед старшей, и длинная сборчатая юбка завертелась, стала прозрачной юлой. Календарь на стене показывал вчерашнюю дату – не успели сорвать. Стол с салатом, фруктами, компотом, и гроздья винограда, и тёмные, похожие на гальку сливы. Чайник дымил на раскалённой электроплите. Собирались есть, вот и подходят к столу. Осталось Эрла дождаться, увидеть, как он выйдет к трапезе. Две девушки стали у стола, но смотрели в окно, прямо на Лару.

От испуга она зажмурилась, и мир погрузился во тьму. Она попятилась, словно уплотняя завесу между собой и окном. Открыла глаза – свет в окне, но – никого. Тот же стол с фруктами, календарь, чайник парит. Лара отвернулась и, вдавив голову в воротник, побрела к себе домой.

– Лара, – раздался позади зов, пробивая темноту, в которую она пряталась от сестёр Эрла.

Лара вздрогнула.

– Эй.

Она остановилась и выпрямилась со спокойствием. Звала её подруга Лара.

Лара подошла к Ларе.

– Привет. Ты ранняя пташка, – сказала подошедшая.

– Я? – слабым голосом отозвалась Лара. Она оглянулась – нет ли позади сестёр Эрла, и глубоко вздохнула.

– Что с тобой? – спросила Лара.

– Со мной? – спросила её в ответ Лара. Она никак не могла успокоиться. Ей всё представлялось, что сёстры Эрла, как фурии, преследуют её.

– Ты чего так напугана? – Лара нашла ладони Лары и сжала их.

– Да ничего, ничего, – Лара встряхнула волосами. – Напугана? Там… Там на дороге человек лежит.

– Где? – обернулась Лара.

– На дороге к посёлку, на межпосёлочном пути.

– Убитый? – с интересом спросила Лара.

– Нет, вроде спит, – сказала Лара и задумалась: а вдруг и вправду мёртвый. – Иду с работы домой, – сказала она.

– Да, а я наоборот – на работу. Нам зарплату повысили.

– Хорошо, – без интереса сказала Лара.

– Уже второй раз за год.

– Нам ещё нет, – промолвила Лара, печально вздыхая.

– Правильно вот. Переходи к нам.

– Не могу, – сказала Лара, – мне не нравится, никак ты не понимаешь. Я так жить не могу.

– Ты всё своё. Жить нужно, но и эффективность повышать нужно. Понимаешь? Хорошо, когда это всё вместе.

– Знаю я, – сказала Лара.

– Нужно не знать, а понимать ещё, – говорила Лара, совсем не напирая на неё. – У тебя ещё четыре восемь два пять?

– Ну да, – сказала Лара и посмотрела ей в глаза.

Затем обернулась – нет ли фурий.

– Нужно ещё тысячу сверху. До конца года.

– В этом году вряд ли.

– Вот поэтому и нужно переходить к нам, работать в день, – по-наставнически говорила Лара.

– Жарко, – сказала Лара.

– Зато денег больше можно скопить. Если не сейчас, то в старости ты будешь прибавлять не тысячу, а четыреста, а то и триста. Три года будут идти за один сейчашний. Все работают в день.

– Знаю я.

– И я, – кивнула Лара, – и ещё понимаю.

– Ладно, я подумаю, решу… – сказала Лара, только чтобы отцепилась эта навязчивая тема. – А когда переведут к нам новеньких? Хотелось бы увидеть этих ивлевцев с севера.

– Не знаю, – прервала её подруга, недовольная безучастным тоном Лары. – Если не будешь думать о будущем, то повторится, как с матерью твоей.

– Да. Я поняла.

Лара пошла дальше. От злости, вызванной упоминанием матери, она перестала бояться фурий. Она вкладывала озлобленность в каждый шаг, в поворот ключа, нажим на ручку и хлопок дверью.

Следы мокрые, заметила она. Как странно: так злилась, что лужу не заметила. Почему, когда дождя нет?

Она посмотрелась в зеркало. Неизвестно откуда, но на зеркале появились бледные маленькие кружочки, как отпечатки высохших капель. Но капать мог только кондиционер, которого у Лары не было.

Дома в посёлке были сделаны из самана и, как ей рассказывали, могли пострадать от сильных дождей. Может и неправда это, но нашествия воды она боялась.

Насыпала корм щенку. Тот повилял коротким хвостиком и принялся чавкать. Сама обойдусь сегодня без еды.

Хлеб на столе будто одиноко глядел в окно, на тусклые приливы света. Черствел, уходила из него жизнь. Жалко. С жалости она его съела.

Рассвет приближался к её дому, и захотелось спать. Она разделась, скинула неудобную одежду и легла на кровать не укрываясь. Щенок примостился в ногах. На рассвете листья синие, а не зелёные. И что это за звуки там такие? Лара снова заладила о накоплении. Всё им на стяжательство, на деньги. Смеет о маме говорить.

Все говорили, что её мать погибла в нищете, но Лара была уверена, что её воспитательница Лия и была её матерью, хотя Лия и отрицала это. История про нищету же – глупая и неизвестно для чего придуманная. Потом Лия исчезла, когда Лара была ещё ребёнком, так никто и не узнал куда. Но все говорили, что она уехала на заработки и даже, возможно, ей удалось индекс эффективности увеличить. Что там хрустит? Сучья ломают за окном, что ли. Теперь Лию не найти, индекс-то изменился, а по условному имени не узнаешь, где она. Или сжимают в ладони луковичную шелуху. И мамой её как-то назвать сложно, но и не назвать – того сложнее. Как сахара полный рот жуют. И человек у дороги, всё ещё там, зря только боялась его. А вдруг и моя мама также где-то в пустоши ночует. Ты со мной купаешься или я тебя купаю? Ну, недели две. Вода режет глаза. Горело так, никому не посоветую. Или это чётки перебирают. А вдруг фурии схватили спящего бездомного. Да я только и работаю в ночную смену, что там людей меньше. Сосредоточиться бы, но трудно. Самое трудное в жизни – сосредоточиться. Клонит в сон. Люблю сны яркие, когда к тебе кто-то приходит. Подойди ближе, пожалуйста. Не люблю, когда жуки пьют росу, которая скапливается за ночь на кончиках волос. А если дожди пойдут, что тогда делать? Управа защитит. Да. Или огонь потрескивает. Рука прошла сквозь подушку, уже надо мной. А когда переведут ивлевцев с севера к нам? Когда нам переведут север? Сама не понимаю. Так вот откуда шум: по заснеженному разуму кто-то идёт, и хрустит снег под ногами.

Когда солнце показалось на горизонте и открылись ремонтные ангары, она уже крепко спала. За хруст был принят обычный скрип окна, в которое толкался ветер.

2

Трои нет. Так дозволь, чтобы с ней даже имя исчезло.

Лёгкий ветерок, какой может натянуть, но не порвать паутину, задувал в открытое окно автобуса. Лара ехала в Овлино. Разваливающийся автобус был почти пуст – только она и водитель. Постоянный вид за окном, с любой точки: однообразная пустошь, которая не меняется на протяжении всего пути. Она вспомнила броненосца. Убежал ли он далеко, добрался ли до своих сородичей?

Только один разрушенный мёртвый посёлок скрашивал картину запустения. Лара слышала, что этот посёлок прогорел и Управа его ликвидировала. Что стало с жителями – никто не знал и не интересовался.

Она представила, что автобус сейчас полный, со всеми жителями посёлка, но сидит только она, а остальные стоят и плавятся от жары.

Мысль сбил чёрный гриф, клевавший кость в придорожной яме, которого Лара случайно заметила. Птица подняла голову, но, оценив безопасность автобуса, продолжила рвать клювом падаль, остатки несчастного животного, погибшего в этой неоглядной пустоши.

Лара сосредоточилась и, пока позволял неспешный ход автобуса, направила на птицу взгляд: взлетай, взлетай. Она мысленно пыталась приказать птице подняться в воздух. И если бы сейчас гриф взлетел по своей воле, Лара бы больше поверила в силу своего внушения. Птица быстро исчезла из обзора, так и оставшись на земле.

Овлино Лара не узнала с первого взгляда. Она была тут давно, когда Лия ездила за необходимыми инструментами. Но несколько торговых лавочек остались позади, и реальность подкинула то новое, чего недоставало памяти и воображению. Осведомляясь по пути у прохожих, Лара довольно быстро отыскала торговую лавку.

– Здравствуйте, – поприветствовала она грузного продавца, хорошо подходившего по виду тому, чем он торговал. – Мне нужен электронный помощник моторемонтника. Вроде так называется?

– Да, – отозвался продавец, как слово прикусил. – Помощник? Ну, есть.

– Современная версия, многофункциональная.

Он задумался.

– Есть, – продавец изменил голос на хриплый, – а вы, девушка, не боитесь с такой покупкой по селению бродить? У нас посёлок не самый мирный.

– Нет, – сказала Лара и почувствовала, что на эту ложь, как на приманку, крадутся фурии. Но к чему задавать такие глупые вопросы?

– Я вас проводить смогу, если что, – сказал хрипун.

Лара промолчала в знак отказа.

– Полторы тысячи такое стоит.

Продавец тяжело откинулся на стул. Стул выдержал.

– Дорого…

К трём часам она успела вернуться в свой посёлок. Замок и дверь получили снисхождение относительно вчерашнего – их не ударили. Чтобы разнообразить бесконечное возвращение домой, Лара приложила руку к саманной стене и, ступая, тёрлась ладонью о шероховатую, как рашпиль, поверхность.

Руку обтёрла об юбку. Покупку спрятала под старый диван, – в её домыслах грабители держали пустовавший ночью дом на примете. Но прежде распаковала и полюбовалась несобранными деталями, так и просящимися дать им соединиться в электронную жизнь.

Выйдя во двор, она прикрывала дверь и запирала замок ещё тише и спокойнее.

– А ты не знаешь, почему посёлок сократили, который на пути в Овлино?

– Нет. А там посёлок какой-то? – ответил Эрл.

Они стояли у входа в ремонтный ангар. Лара встретила его около четырёх часов пополудни.

– Километрах в пятидесяти от нас, совсем пустой, по крайней мере кажется. Кажется, когда проезжаешь мимо.

– А чего это ты там делала? Ездила в Овлино? – спросил Эрл с неподдельным удивлением.

– Нет, – снова легко обманывала Лара, – я по просьбе настоятеля ездила кое-куда.

– Ясно, всё ваши имена. И кто ты сегодня, Вия или Шусове какая-нибудь?

– Таких имён не бывает, – сказала Лара с грустью. Прибавила печальнее: – А что, я не могу хотеть чего-то такого? Я хочу имя не такое, как у всех.

– А зачем? Вот я этого не понимаю. Имя человека не меняет. Разве всем плохо живётся? Нет. Если будешь с другим именем, значит будешь оторвышем. Не понимаю я, не по мне всё это.

– А почему тогда у городов остались их имена?

– Так у городов и посёлков не имена, а названия. Да и как знаешь, но мне тут видится детская каприза с гордыней сразу: я не такая, как все. И прочая ерунда. Это поза, поза, – спокойно дразнил он её. – У всех должны быть условные имена.

Он помолчал.

– Одиночества не боишься?

– Нет, – Лара подождала, пока он обыщет свои карманы и перестанет смотреть по сторонам. – Часто слышать стала про боязнь в последние дни. – Она призадумалась. – И чем же хороша обычная жизнь?

– Тем, что это хорошая жизнь, вестимо.

Против такой прямоты Лара не находила, чем возразить.

– Жарко.

– Сейчас, я забыл… – сказал Эрл и развернулся.

Она зачем-то пошла за ним, хотя он её не звал.

– Да, жарко, – запоздало согласился он, подходя к сараю.

Он вошёл, пригнув голову. Она прошла следом, не понимая, что повторяет его движения. Как и он, пригнулась. Ей этого не нужно было делать из-за невысокого роста.

В сарае стоял едкий запах, похожий на смесь мочи и кофе.

– Тут вонище, – сказал Эрл и подтолкнул её к выходу. Она не задумывалась, зачем он туда ходил.

Выйдя, она вскинула голову – посмотреть, какие облака живут на небе. Они с Эрлом зашли в большую подсобку, куда часто ходили работники во время обеденного перерыва. Сейчас тут никого не было. Эрл предложил Ларе чай, но она отказалась. Неприятный запах до сих пор слышался у краешка носа.

– Остальные странные, – ухмылялся Эрл и покрутил рукой, словно в воздухе ощупал невидимую вазу, – скажем так, странные.

Он описывал новеньких, привезённых из Ивлево.

– Среди всех, конечно, есть и дебилы открытые…

От печенья она не отказалась.

– Можно промокнуть в твоём чайке? Сухое, – сказала Лара.

– Да, конечно, – он поставил чашку ближе к ней. Она быстро промокнула, но печенье, перед тем как быть съеденным, капнуло рыжей каплей на пол. Чай в такую жаркую погоду почти не остывал.

Захватило дыхание от мысли: отопьёт он сразу или нет.

Отпил. Это открыло ей многое и раскрепостило задать один вопрос.

– Ты так и не прочитал? – спросила она то, что давно хотела спросить.

– Нет времени. Ты же знаешь, в каком ритме я живу. Тут не то что прочитать, иногда полежать пару минут некогда. И сегодня не прочту – все идут на праздник.

– Да, была бы у тебя электроника какая-нибудь, электронный помощник, легче бы стало.

– Ага, – немного в сторону сказал Эрл, – вот тогда и прочёл бы.

Раскрепощения хватило и на другой вопрос.

– Как там твои сёстры?

– Не видел их в последние дни.

Вот ведь странно, испугалась Лара, они же были вчера на кухне. Я не могла ошибиться домом. Да и это были они, точно они, его сёстры.

Спустя час она провожала его на праздник.

– Жарко, да. Но на праздник пойду, – к чему-то сказал Эрл.

Лара не слушала. Зной обретал почти видимую плоть, и устали даже стрелки часов, миновавшие пятую станцию.

На перекрёстке их встретила Лара.

– Привет. А ты почему не работаешь? – легко спросила Лара.

– Так праздник ведь – сокращённый день. У многих выходной, – ответила подруга.

– Ну, мы пойдём, нас уже ждут, – сказал Эрл, встав рядом с Ларой.

– Хорошо, – вздохнула Лара.

– Может, с нами?

– Нет, храм ведь.

– Ах да. Ну, ничего. Всё равно не грусти. Все сегодня радуются.

Эрл и Лара пошли на праздник. Лара мысленно обратилась к Эрлу: уже и не нужна я тебе? Нет, вру. Соврала сегодня продавцу мотозапчастей, потом – тебе, теперь – себе. Нужна, знай, я нужна тебе.

Она вспомнила, что гриф так и не взлетел, и отвернулась от удалявшихся друзей.

Чем дальше Эрл и Лара отходили от посёлка, к праздничным палаткам и длинным накрытым столам, тем вернее в гуле моторов они могли отличить автомобильный от мотоциклетного.

– А чем они, в их церкви, отличаются от тех, кто вместо цифр использует прозвища, от дикарей? – спросил Эрл. – Вот показатель эффективности говорит об эффективности. А имя зачем?

– Не знаю. Её дело.

– Как бы не стало это не только её делом.

– Ладно, – сказала Лара и махнула рукой.

– Да, пусть. Мне тут должны привезти несколько упаковок свечей зажигания, особых. Они маленькие, меньше стандартного по ширине. И ящик шлангиков ещё…

Лара дошла до дома, где дверь и замок, благодарные за доброе обращение, ждали её с нетерпением.

В доме было скучно. Все ушли за город, на праздник всеобщего единения. Сколько ни наслаждайся лёгким предрассветным холодом – всё одно, будешь вариться в дневной жаре. Нужно отоспаться перед ночной сменой. Всё плохое пройдёт, нужно только ждать. Эрл обязательно – настанет день – поймёт, что ему нужно не общее имя, а индивидуальное. Первый крючок я забросила: пускай читает «Память героев». Дальше я как-нибудь расспрошу его о пьесах, и если он не заинтересуется сразу, то начну навязчиво рассказывать каждый день, так что свыкнется. Лара мне надоедает с переходом в дневную смену, я буду делать то же самое.

Она прижала лоб к стеклу, и стало прохладнее. Лизнула, попробовала на вкус место на пальце, которое зажило после ранки.

Завираться я начала не сегодня. Но знать, понять бы самой, почему. Вчера вот соврала Ларе, что зарплату нам не повысили.

3

С утра было очень вяло, и ветер на дворе тяжело хватал за одежду. Они сидели около его дома. Лара плохо улавливала и понимала речь Эрла, объяснявшего что-то по поводу своего индекса эффективности.

– Я внесу надбавку, может, в субботу. Если работа с новым чоппером успеется.

Лара немощно кивнула.

– Ты меня слушаешь? – спросил Эрл потому, что уже какое время его слова, казалось ему, скорее доходили до стен и деревьев, чем до ушей Лары.

Она старалась взять себя в руки и бороться с усталостью, с больши́м трудом пыталась понимать.

– Ты слушаешь? Я рассказывал…

– Да, о празднике? – перебила она.

– Праздник хорошо прошёл. Были все. Ну, кроме некоторых.

– Выходит, не все, – она говорила урывками, так как прикусила утром язык и старалась быстро сказать, прижать к зубам кончик языка и почувствовать слабую боль.

– Нет, другие не в счёт. Ты же знаешь сама.

– Не в счёт и не надо, – она зевнула.

– Всё прошло как и в прошлый раз. Песни там какие-то пели, но мы больше на мотоциклы ходили посмотреть. Я узнал, как один байк собрать, мне там показали. Стол большой был ещё, прямо под открытым небом. Отлично всё прошло.

Эрл задумался о том, что сказать об отличном ему, собственно, и нечего, но сразу вспомнил, что для всех и этого хватит. Ничего больше и не нужно.

– Там такие светильники были над столом яркие, круглые, – вдруг вспомнилось ему. Он посмотрел на точку в пространстве, где бы располагался такой светильник, будь он подвешен тут. Лара посмотрела туда же. Как представляла она, обоим иллюзорно виделась лампа в их собственном доме.

– А с посёлком твоим интересней, – отклонился от воображаемого созерцания Эрл. – Вообще его ликвидировали. Управа, конечно же. Причин не было. Вчера как раз на празднике один старикан рассказывал. По законам индекс эффективности, общий для посёлка, тогда не мог быть меньше тридцати тысяч. Возможно, его сократили за низкий уровень эффективности самого посёлка.

Лара не поняла его объяснение.

– С законами шутки не шути, – добавил Эрл.

– Слушай, – сказала Лара, – а твоих сестёр как звать?

– Ларами, конечно. В ваш храм они, к счастью, не ходят. Ну и вопросы у тебя.

Такие имена фурии не носили, подумала Лара.

– А нельзя, если, будучи, например, одним из обыкновенных жителей, общий индекс сбросить изнутри? – спросила Лара.

– Это ты, брат, лешего хватил.

– Что? – с шутливым возмущением сказала Лара. Она поняла, что эту фразу он подхватил вчера на празднике и теперь будет её употреблять, пока все друзья-знакомые не услышат её как минимум два-три раза.

– Но вот с нами это тоже может случиться, – резюмировал Эрл какую-то мысль, которую она не услышала.

– Что именно? – сказала Лара. Она сама плохо понимала, почему так устала. А почему же, попыталась догадаться она. Все фразы ронялись куда-то мимо, в окружившую её бездну рассеянности. Одна жара, к которой она быстро привыкла в этом году, так не убивает.

– Ведь новеньких десяток или больше человек, но такие показатели эффективности у них маленькие, что это только нам на плечи ложится. Эффективность ангара, где они работают, понизилась. Из-за них понизилась. Людей больше, норма больше с посёлка, но новенькие не смогут наверстать упущенное. Они еле-еле работают. И то с непривычки подыхают, когда нормальные только в раж входят.

– А их откуда перевели?

– Из Ивлево. Ты что спрашиваешь, знаешь ведь сама. Ты их видела?

Но Лара упустила вопрос.

– В Ивлево что такое, что их перевели?

– Да не знаю, не знаю, – заводился Эрл.

– Может, и само Ивлево сократили?

– Это уже, знаешь, паранойя какая-то. Зачем сокращать? Хотя, – рассуждал он сам с собой, – может, они что-то нарушили.

– А нам зачем лишняя обуза в виде пары десятков лентяев с мизерными индексами?

Тут Лара вспомнила, что сама не показывает высокую эффективность на работе.

– Не знаю, – ответил Эрл.

– Я бы поняла, если бы они были трудягами, нам в помощь. А так…

– Нет, если бы сократили, – Эрлу понравилось дискутировать самому с собой, и он смотрел куда-то на дорогу и близлежащие дома, – сократили бы весь посёлок. Не стали бы отрезать ото всех двадцать человек. Хотя их там и не двадцать, может. А если бы кого и оставили, то точно не этих экономически невыгодных работников. Не могут же они являться самыми работоспособными из Ивлево.

– Не знаю, – Лара устала говорить.

– И как узнаешь-то?

– Просто. Спросить их.

Эрл улыбнулся в одну половину лица. Просто и точно. Гениальная простота.

– Дел других много, – теперь он говорил больше Ларе, нежели самому себе. – Можно их спросить, только ведь нужно с ними пообщаться заранее, подружиться. Иначе они ничего, я думаю, не скажут. Не подойдёшь же, не спросишь их ни с того ни с сего. С кем-нибудь из них нужно сдружиться. Нет времени на это. У меня всё время на работу уходит.

Лара вспомнила его рассказы о ритме жизни, и ей показалось, что она ему ответила.

– Мне по-другому никак, ты же понимаешь, что индекс у меня не особо-то высокий. Тогда чего спрашивать? Хотя у многих меньше. Но и у многих больше. – Эрл заметил, что Ларе не так интересно, как ему самому. – Ты меня слушаешь?

– Да, – ей едва хватало сил говорить. Но сосредоточиться не получилось, и она уже начинала закрывать глаза.

Разве я спрашивала что-то?

– Хорошо, я уже всё рассказал. Мне пора, скоро перерыв кончится. – Эрл махнул рукой куда-то мимо неё.

Он ушёл настраивать приборную панель мотоцикла.

Не понимаю я, почему по-другому никак. А бывает у тебя дел не много?

Она подумала, что Эрл вправду сдружится с кем-то из ивлевцев, и ей эта мысль не понравилась. Романтичные мысли: стол прямо под открытым небом. Вот бы нам вдвоём так – мы вдвоём под открытым ночным небом.