Но они тоже служат злу. Часть первая. Дочь демона

Редактор М. А. Жуковец

Иллюстратор В. В. Ершкова

© Катерина Карди, 2022

© В. В. Ершкова, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0056-6925-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Любимая моя сестренка! Если ты спросишь меня, с чего все началось, я отвечу так:

Одним серым осенним днем, среди рабочей суеты чужих интересов и забот (которые меня отчего-то должны были волновать), тихий голос произнес у меня в голове следующие слова:

«Когда Мотави родила дочь, она взяла ее на руки и сказала: „Тебя зовут Змену. И это все, что тебе нужно знать. Когда ты станешь знаменитой, я найду тебя“. – „Нет, – ответила ей Змену. – Это я тебя найду…“»

Я взяла ручку и на первом же попавшемся клочке бумаги записала все в точности так, как ты сейчас это прочитала. Мне захотелось узнать, кто такая эта Мотави и что с ней сталось дальше. Но прежде чем я это узнала, пришли другие персонажи, назвали свои имена и рассказали мне свои истории, связанные между собой так или иначе.

Может быть они, герои этой сказки, вызовут симпатию, заслужат твою улыбку или сочувствие, но вот только среди них нет хороших. Каждый по отдельности или все вместе, хотят они того или нет, но они тоже служат злу.

Приют

1

Когда Мота́ви родила дочку, она взяла ее на руки и сказала:

– Тебя зовут Змену, и это все, что тебе нужно знать. Когда ты станешь знаменитой, я тебя найду.

– Нет, – ответила Змену, – это я тебя найду, когда стану знаменитой.

– Ого, ты умеешь говорить? – удивилась Мотави. – Впрочем, это ничего не меняет.

Она положила Змену в колыбель и промолвила на прощанье:

– Тебе предназначено неузнанной идти через сумрак и тени, ты познаешь зло, но не устрашишься ночи, как бы черна и сильна она ни была.

Мотави заплела косу, набросила на плечи выцветший платок, спустилась вниз по лестнице – и Змену слышала каждый ее шаг. К остановке через дорогу подошел автобус. Мотави перешла улицу и уехала.

Так Змену осталась одна. Совершенно незначительное происшествие для госпиталя при благотворительном фонде. Таких как Мотави здесь никто не помнит, да и мало ли их – бедняжек и нищенок, которых бросает по свету из неурядиц в неудачи, в скитания и поиски лучшей доли. Совсем рядом за больничной стеной ходили незнакомые люди, врачи и медсестры разговаривали меж собой, дети, сделав первый вздох, заходились криком, матери прижимали новорожденных к груди, и никому не было дела до Змену. Обнаружили ее уже вечером – спящую спокойным сном.

2

Небо заволокло тучами, серый унылый дождь застучал по подоконнику и стеклам бессвязный свой ритм. В комнатах потемнело, и осенняя сырость вползала в квартиру, как бесцветная змея.

Мотави отложила ветхую книгу. Задумчиво и устало она смотрела в самый дальний угол комнаты. Взгляд ее оцепенел, дыхание сделалось редким. Так замирают кошки, глядя в пустоту, на нечто, видимое только им.

Черный кот бесшумно прошел по обитому тканью подлокотнику, забрался на спинку дивана и тихонько глянул из-за плеча Мотави на раскрытую книгу. Он брезгливо фыркнул, увидев на пожелтевшей странице линии и вычерченный в кругу треугольник. Книга эта была семейной реликвией и передавалось от матери к дочери, но теперь Мотави некому было ее передать. Однажды чужие руки коснутся книги – небрежно рванут ветхий переплет, раздирая ее на части, и под ярким дыханием пламени взметнется рой желтых листков, пока не сгорит дотла целая история.. Но Мотави было не жаль ее – пусть горит, думала она, прозревая будущее. И черный кот щурился злыми желто-зелеными глазами. Он не видел пламени в будущем и презирал Мотави, равно как и весь мир вокруг, от шерстяного пледа и старой мебели до тихих шагов на лестнице и приглушенного шума машин, от уютного света лампы до летних неброских сумерек, – словом, всего, что было мило его хозяйке.

Сегодня утром, когда Мотави вернулась после недолгого отсутствия, дом встретил ее почти радостно – умиротворенной тишиной, скрипом половиц и тихим воркованием голубей на балконе. Все вокруг было таким родным и привычным, все еще цвела нежно-розовая герань на подоконнике, зверобой сушился над плитой, а в буфете пахло корицей и медом. Черный кот, дремавший на пуфе, недовольно разлепил сонные веки, удостаивая хозяйку взглядом. Мотави мимоходом потрепала его по загривку, взъерошив шерсть и, довольная его возмущенным шипением, ушла в кухню.

В дверь постучали. Мотави налила полный чайник воды и поставила его на зажженную плиту, затем открыла коробку с чаем, взяла щепотку и бросила ее на дно фарфорового заварника. В дверь постучали еще настойчивее, но Мотави лишь усмехнулась.

Чуть помедлив, она поставила на стол две чашки и села на шаткий табурет. В хлипкую дверь, будто вымещая на ней свою досаду, незваный гость постучал уже со всей силы. Если бы это был кто-то из тех, кого Мотави так опасалась и кого ждала, стука бы не было вовсе.

Чайник засвистел, пар повалил у него из носика. За дверью все стихло, затем послышались возня и звяканье ключей.

Вошедшей женщине на вид было не больше сорока. Черноволосая, с проседью, правильными чертами лица и прямым носом, она имела вид горделивый и печальный одновременно. Ее темные глаза были густо подведены, уголки губ опущены, а тревожный взгляд метался по комнате. Она все еще была красива, но, казалось, навсегда разучилась улыбаться.

– Как всегда вовремя, матушка, – Мотави едва кивнула гостье, нарезая лимон дольками.

– Ты не открываешь дверь, не встречаешь гостей. Все еще злишься на меня? Прошло столько времени…

– Сколько? – Мотави резко выпрямилась, опершись рукой о столешницу, и с размаха всадила нож в разделочную доску. – Как сама думаешь? Сколько понадобится времени, чтобы забыть, что твоя собственная мать тебя же продала?

– Это не так!

– А как?

– Тебя забрали! Я не хотела…

– Может быть ты и не хотела, но ты ничего и не сделала! – перебила Мотави свою мать.

Их голоса делались все громче и яростней – то копившаяся долгое время обида выплескивалась наружу.

– У меня не было выбора! Как не было его у моей матери и моей бабки. Такова судьба всех женщин нашего рода! Это величайшая честь, которой мы удостоены.

– Мне такая честь была не нужна! – в гневе Мотави смахнула расставленные чашки на пол, осколки брызнули во все стороны.

Она отвернулась, пряча лицо в ладонях, и, пытаясь совладать с собой, прошептала:

– Я об этом не просила.

Мотави было семнадцать лет, когда ее забрали из дома с молчаливого согласия матери. Басиат не вступилась за свою дочь, не заламывала рук, умоляя оставить Мотави – нет, ничего этого не было. Басиат спокойно смотрела, как увозят ее дочь, не проронив ни слова, и еще долго потом в своих ночных кошмарах Мотави видела холодный отстраненный взгляд матери и ее поджатые в высокомерном презрении губы.

О том, что было дальше, Мотави никому не рассказывала. Она предпочла бы все забыть и жить без мрачных образов прошлого и тягостных воспоминаний, но память была сильнее настоящего. И потому, вернувшись через восемь лет домой, Мотави не осталась с матерью, а поселилась в маленькой скромной квартире, где ее добровольное затворничество разделял только безымянный кот.

Басиат собрала разбитую посуду, достала из буфета новые чашки и разлила все еще горячий чай.

– Вот, держи, – она протянула чашку дочери. – С лимоном и двумя ложками сахара, – примиряющим тоном произнесла Басиат. – Я помню, как ты любишь…

– Зачем ты пришла? – скривила губы Мотави.

– Отговорить тебя от твоей глупой затеи. Дети не должны разлучаться с матерями.

– Ты опоздала. Я уже назвала ее и оставила.

– Зачем? Ты думаешь, это поможет? Нет! Все безнадежно! Судьбу не обмануть!

– Я не хочу быть как ты. Я хотя бы попыталась.

– Да какая разница, чего ты хочешь?! Кто ты такая, чтобы принимать подобные решения? Она нашей крови, ее нужно найти и воспитать как должно, согласно традициям!

Мотави резко опустила нетронутую чашку на стол:

– Ищи, если хочешь!

Глаза Басиат сузились от сдерживаемого гнева, лицо посуровело, лишившись напускной ласки и доброты.

– Назови ее имя! – жестко потребовала Басиат. Она намеревалась отыскать свою внучку, раз уж Мотави отказалась от дочери.

Не получив ответа, Басиат исчезла в комнате, а вернулась уже со старинной книгой в руках. Бережно переворачивая пожелтевшие листы, она отыскала нужную страницу и горестно воскликнула:

– Ты не записала ее имени!

Последняя запись была сделана Басиат, Мотави же не добавила ни строчки.

– Не записала, – отозвалась Мотави. – Это ни к чему!

– Еще не поздно все исправить. – Басиат протянула книгу дочери. – Многие века мы оставляем память о себе в этом фолианте, записываем наши имена и истории. Так мы чтим матерей-прародительниц, оберегаем традиции – а ты решила все разрушить своим упрямством? Ну же, не дай угаснуть нашему роду.

Но Мотави покачала головой. Она не желала спорить, ей хотелось покоя и уединения.

– Жаль. Ты ее больше никогда не увидишь.

– Нет. Я найду ее, когда она станет знаменитой. Это мое слово.

– Твое слово? – издевательски переспросила Басиат. – Такое же бессильное, как и ты сама! У тебя нет характера, нет воли…

– Пусть так. Но пока это мой дом, ты не будешь меня в нем оскорблять! Тебе лучше уйти. – Мотави забрала книгу из рук матери. – Верну ее на место, – произнесла она и вышла из кухни. Послышался скрежет засова на двери комнаты – Мотави поспешила оградиться от матери.

Черный кот на подоконнике зло таращил на ведьму свои желто-зеленые глаза. Ему явно нравились шум и крики.

Басиат рванула на себя дверную ручку, убеждаясь в прочности засова, и досадливо ударила ладонью по двери. От удара пошел гул, а над дверью вспыхнули бледно-голубым защитные знаки – Мотави забыла отнюдь не все материнские уроки.

– Ты раскаешься, но будет поздно! – Басиат не хотела сдаваться. – Да, мне жаль, что с тобой так обошлись, но не надо таким образом мне мстить!

– Это не месть, – донеслось из-за двери.

– Послушай, ты знаешь, я могу призвать древние силы. Давай решим все по-хорошему! – крикнула Басиат в замочную скважину, но угроза не подействовала. Мотави даже рассмеялась:

– Ты этого не сделаешь. Тебя никто не слушает и не слышит. Мне все известно! Ты и я – мы изгнаны. Думаешь все исправить через мою дочь? Но нет, ничего не выйдет.

– На какие страдания ты ее обрекаешь?! – не унималась Басиат.

Мотави молчала. Она легла на диван, с головой укрывшись пледом, и закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Мать все стучала в дверь, умоляла прислушаться к ее опыту и разуму. Все было напрасно.

– Ты слышишь меня?!

Ответа не было.

– Я сломаю этот чертов замок!

– Тебе лучше уйти, – холодно ответила Мотави. Зная характер матери, она не опасалась пустых угроз – в действительности Басиат нечем было ее устрашить.

Разгневанной Басиат только и оставалось, что посильнее хлопнуть дверью, бормоча замысловатые ругательства.

3

Дом Басиат стоял уединено, на самой окраине города, отгороженный от мира высокой кирпичной стеной и старыми разросшимися вязами. Плотные портьеры создавали в комнатах приятный для глаз полумрак.

Баил с удовольствием прошелся по мягкому ковру, наслаждаясь приглушенным светом и тишиной дома. Убранство комнат было ему по нраву – обстоятельное и дорогое, оно не шло ни в какое сравнение с убогой квартиркой Мотави. Массивный секретер, украшенный затейливой резьбой, отполированное красное дерево письменного стола, удобные кресла… Басиат любила роскошь.

Как удачно, что хозяйки нет – хотя это Баила не остановило бы, лишь затруднило его поиски. Он уселся в хозяйское кресло, пролистал книгу, оставленную Басиат, тетрадь с выписанными стихами, открыл ежедневник и тут же закрыл его: страницы были девственно чисты – Басиат не вела дел или же не доверяла их бумаге. В ящиках тоже не было никаких хоть сколько-нибудь значимых бумаг, ничего такого, что приблизило бы Баила к его цели.

Разочарованно фыркнув, Баил провел руками под столешницей, пытаясь найти тайник. Тщетно. За картинами стена, в книжном шкафу только книги, даже под ковром не обнаружилось ничего необычного.

На клочке бумаги за телефоном был записан номер авиарейса, но Баил и так знал, куда летала Мотави. Ему нужно было имя, хотя бы имя… Но Басиат, видимо, продвинулась в поисках своей внучки не дальше него.

Баил размышлял, как ему поступить. Мысль о дочери Мотави приводила его в ярость. Кроме застарелой ненависти ко всему семейству Басиат, Баил испытывал досаду, что не мог расправиться с новорожденным ребенком. Он не знал, где Мотави спрятала младенца. Множество идей приходило ему в голову, но Баил отвергал их одну за другой, видя их никчемность.

Кто быстрее отыщет потерянное дитя, он или Басиат? Если Басиат преуспеет, Баилу придется спасаться бегством, его будут ждать сотни опасностей и даже смерть. Пусть говорят, что у кошек девять жизней – у Баила всего одна.

Баил вышел из кабинета, не спеша прошелся по коридору и остановился перед зеркалом, придирчиво рассматривая свое отражение. Элегантный костюм подчеркивал фигуру, а ворот рубашки, поднятый стоймя, и зачесанные назад короткие черные волосы делали его облик завершенным и мужественным. На худом смуглом лице едва выделялись старые шрамы – Баил провел пальцами по трем полоскам, пересекающим его бровь и лоб – и содрогнулся от злобы и ненависти. Он хорошо помнил, как получил их. В тот день удача отвернулась от Баила, коварный замысел его был раскрыт, а смерть оказалась совсем рядом.

Едва различимо скрипнула садовая калитка. Баил насторожился, прислушиваясь к тихим шагам. Ключ в дверном замке провернулся дважды, и Баил не стал мешкать. Он раздвинул портьеры, распахнул окно и легко вспрыгнул на подоконник.

Снаружи, в маленьком уютном дворе с зеленой лужайкой и белыми скамейками, когда-то играла Мотави, и Баил присматривал за ней и ее матерью, ничем не выдавая себя. Тогда Басиат была добрее и даже оставляла бродячим кошкам молоко в блюдечке. Старые времена, когда у Баила еще не было шрамов. Сквозняк вскинулся двумя крылами бархатных темно-зеленых штор, миг промедления затянулся, Баил распластался в прыжке, стремительно меняясь в полете. Он мягко приземлился на четыре лапы, и когда встревоженная Басиат появилась в оконном проеме, она увидела лишь черного кота, невозмутимо сидящего на дворовой скамье.

4

Змену пряталась в зарослях дикой смородины, осторожно наблюдая за стайкой девчонок, играющих на крыльце. Рыжеволосая Мина, заводила и любимица Наставницы приюта, командовала игрой, и ее громкий голос разносился по всему двору.

Змену гадала, как скоро Мине наскучит игра, и она пойдет искать себе развлечения поинтересней. Любимая забава Мины – отыскать кого-то помладше, да по слабее, неспешно загнать свою жертву в укромное место и там издеваться над ней, наслаждаясь ее бессилием и отчаянием. Жаловаться Наставнице было бесполезным делом, Мину никогда не наказывали, а вот жалобщику очень скоро приходилось несладко. Змену потерла еще не сошедшие синяки на предплечье, – Мина приходила в большую ярость, когда ее жертвы пытались защищаться, требуя, чтобы те стояли, опустив руки. Разбитые носы, разодранные колени и синяки никогда не волновали Наставницу, та считала, что так дети и учатся жизни.

Когда Наставница впервые увидела Змену, она пожала плечами и сказала: «С ней будут проблемы. Посмотрим, что можно сделать». И это прозвучало как злое обещание.

Змену действительно отличалась от прочих сирот, будто была старше и мудрее их на несколько лет, но это-то все и портило: ей было скучно в играх и у нее совсем не было подруг. Дети сторонились Змену, а она не искала их дружбы, и потому ни от кого не ждала сочувствия или жалости.

Им всем отчаянно не хватало любви, семейной теплоты, материнских объятий. Детские взгляды, полные надежды, обращались к нянькам и наставницам, к учителям и случайным посетителям Приюта. Они ждали своих матерей, мечтали, что совсем скоро найдут семью и обретут всё, чего так жаждали и чего им так недоставало. Змену же никого не ждала: она отчетливо помнила миг своего рождения и знала – за ней никто не придет. И у нее не было напрасных мечтаний.

Однажды Змену спросили – что она помнит о своей семье? Тогда она рассказала все, что помнила. Что мать прокляла ее при рождении, посулив дочери много зла и блуждания в тенях, и что она отыщет Змену лишь тогда, когда та прославится.

– Лгунья! – сказали одни.

– Фантазерка! – смеялись другие.

– Ну, а что же ты еще помнишь? – издевательски спросила Наставница, посмеиваясь над словами Змену. Казалось, ей нужен был только повод, чтоб травить воспитанницу.

– Ничего. Только имя, – правдиво ответила Змену. Затем добавила: – Смутно помню, как меня привезли в Приют, но это было уже потом, года через два или три.

– Значит, мама тебя найдет, да?

– Да. Как только я стану знаменитой.

– Вот как, – злобно фыркнула Наставница. – Откуда такая уверенность? Гадаешь по чаинкам или кофейной гуще? Не посмотришь еще на грязную посуду, вдруг и нам чего нагадаешь?

– Я наказана? – спросила Змену.

– Да. Как иначе тебе объяснить, что врать это плохо?

Упрямая убежденность в своей правоте раздражала Наставницу, ей хотелось, чтобы Змену созналась, что это все она придумала. Но девчонка отказывалась признавать свои воспоминания выдумкой.

Перемыв посуду на кухне, Змену вернулась в детскую.

– Змену! – наигранно дружелюбно встретила ее Наставница. – А мы тут все ждем, когда ты придешь и расскажешь нам новую историю. Расскажи, что еще ты помнишь? А?

– Ну… – неуверенно потянула Змену, еще не понимая тона Наставницы. – У мамы были длинные волосы, она заплела их в косу, я помню…

– Помнишь?! – Наставница презрительно поджала губы. – Змену, ты приехала сюда из госпиталя, где и родилась. Ты не можешь помнить свою мать, ты ее никогда не видела!

Все, кто был в детской, засмеялись.

– Я говорю правду! – возразила Змену. Слишком поздно она поняла, что Наставница насмехается над ней.

– Змену! Твои фантазии не делают тебя особенной, зато они обижают других детей. Ведь мы учим вас быть честными и всегда говорить правду.

– Я так и делаю! – от бессилия Змену готова была расплакаться.

– Не могу понять твоего упрямства, – Наставница сложила ладони вместе и покачала головой, всем видом показывая, как Змену огорчает ее. Она ждала раскаяния и извинений, но девочка смотрела прямо, не отводя глаз, с яростной озлобленностью и отчаяньем дикого звереныша.

– Вы просто не хотите мне поверить, – выкрикнула Змену.

– Думаю, тебе нужно дать еще времени на размышления. Спустись вниз, спроси у привратницы ключи от чулана. Возьмешь ведро, тряпку и вымоешь весь коридор на первом этаже и лестницу у спален. И незачем на меня так смотреть, давай, иди.

Змену выскочила из детской, вытирая слезы несправедливости и обиды. Чуть позже, полоща тряпку в холодной воде, Змену подумала, что уж лучше в одиночестве мыть пол, чем сидеть среди других детей и слушать их отвратительные шутки про ее память и мать.

Громко хлопнула входная дверь. Ирица и Мина старательно топали по деревянному полу, оставляя грязные следы. Они прошли мимо Змену, остановились у ведра, и Мина со злостью плюнула в воду:

– Для нас мама это святое. А ты, видно, родилась в хлеву, со свиньями, раз выдумываешь такое про свою мать.

– Не подходи к нам, и рядом не садись. Мы не хотим иметь с тобой ничего общего, свинья, – подхватила Ирица.

– Это вы свиньи! – не выдержала Змену. – Вон как наследили. Вы это специально!

Девочки только этого и ждали. Они кинулись к ней, норовя вырвать тряпку из рук. Змену оттолкнула Ирицу, но Мина была старше и сильнее. Несколько секунд они боролись, вцепившись в волосы друг другу, а потом Ирица подставила Змену подножку, и та упала, задев ведро. Грязная вода разлилась по полу, мгновенно промочив платье Змену. Мина, тяжело дыша, схватила тряпку и швырнула ее в лицо Змену.

– Достаточно, хватит, – властный голос Наставницы разнесся по коридору. – Видишь, Змену, к чему приводит вранье, – она спускалась по лестнице, поправляя серую шаль.

– Они на меня набросились. – Змену медленно поднялась, вытирая грязь со лба и щек.

– Ты сама виновата. Мина, Ирица, идите наверх, Змену еще нужно все убрать.

Змену ощутила, как кровь приливает к щекам, как гулко стучит в висках и как перехватывает дыхание. Она подняла тряпку, свернула ее в руках и запустила в сторону своих обидчиц. С противным чавкающим звуком тряпка влетела в затылок Мины.

– Змену! – гневно воскликнула Наставница. – Это уже слишком!

Она схватила Змену за руку и потащила за собой в сторону прачечной. Вслед им неслось противное хныканье Мины.

Пройдя весь коридор, Наставница остановилась у сушильни и, распахнув дверь, втолкнула Змену внутрь.

– Посидишь здесь и подумаешь над своим поведением.

В комнате не было окон, и когда дверь закрылась, Змену окружила полная темнота.

Наставница надеялась, что это сделает Змену покорной: все дети боятся темноты и одиночества. Все, кроме Змену.

Она ощупью нашла скамейку и уселась на нее, размышляя о случившемся. Наставница зла на нее, дети теперь будут говорить о ней всюду, наверняка перевернут все с ног на голову, будто это Змену набросилась на невинных бедняжек, идущих мимо. Наверное, сейчас Мина сидит в детской и рассказывает, как ее обидела сумасшедшая Змену, а Ирица во всем ей поддакивает.

Все это было чудовищно несправедливо, а пожаловаться было некому. Новая обида заслонила собой старую, теперь Змену куда меньше думала о своих первых воспоминаниях. Правда никого не интересует, а Наставнице важно, чтобы дети ей не перечили.

В сушильне приятно пахло чистым бельем и лавандой, темнота обволакивала и успокаивала. Змену согрелась и не заметила, как уснула.

Разбудил ее звук отпираемого засова.

– Змену? – позвала Наставница.

Тусклый свет вечерних сумерек показался Змену ослепительным.

– Ужин уже был, ты его пропустила. Я сказала на кухне, чтобы тебя не кормили, если ты вздумаешь выпрашивать там еду. Коридор все еще не убран, имей ввиду, что до отхода ко сну у тебя всего два часа. А мне не хочется тебя наказывать еще и за нарушение распорядка.

В этот раз Змену никто не потревожил. В четверть десятого она поднялась в кабинет Наставницы, чувствуя глубокую усталость.

– Ты все поняла? – снисходительно поинтересовалась наставница. Змену неуверенно кивнула. – Вот и хорошо. За завтраком извинишься перед Миной, и этот вопрос мы будем считать закрытым.

– При всех? – тихо спросила Змену.

– Да.

Ночью Змену долго не могла уснуть. Она с ужасом представляла, как над ней будут смеяться, и как унизительно просить прощения у своих же обидчиц.

Однако все вышло куда хуже. Едва дети расселись за столы, как Наставница подозвала к себе Змену. Она положила свои ладони на плечи девочки, ее цепкие пальцы впились как когти коршуна – не вырваться и не убежать.

– Дети, Змену хочет вам всем что-то сказать.

Змену молчала, не в силах произнести ни звука. Наставница встряхнула ее:

– Ну же!

– Я… – еле слышно выдавила из себя Змену.

– Не так-то это просто, да? Смелее! Ты была смелой, когда набросилась на Мину!

– Я… должна извиниться…

– Так, – с явным удовольствием произнесла Наставница, встряхнув Змену еще раз. – А дальше?

– Перед Миной и…

Обида собралась в комок, вцепилась в горло, напрочь лишая способности говорить. Змену испугалась, чувствуя внезапный спазм, она безуспешно попыталась стряхнуть руки Наставницы с плеч.

– Змену сожалеет. Она все поняла, верно?

Змену закивала, силясь вдохнуть хотя бы немного воздуха. Наставница наконец разжала руки, отпуская Змену, теперь ее внимание было обращено на других детей. Вдохновенно и чувственно она провозгласила:

– Думаю, вы все извлекли из этого урок. Мы здесь как одна большая семья, так будем же добры к раскаивающимся. Забудем обиды и примиримся. Мина, Змену?

С наигранным великодушием Мина обняла Змену, прошептав ей на ухо:

– Мы еще научим тебя манерам, свинья!

Змену едва вздрогнула, услышав эту угрозу. Они теперь враги, это ясно.

С того дня, куда бы Змену ни шла, Мина и Ирица тенью следовали за ней. Наученная горьким опытом Змену молчала, не отзываясь на обидные слова, и сбегала, едва завидев своих недругов. Защитников у Змену не было, а Наставнице лучше не попадаться на глаза.