Привет, я Эльвис! Бизнес без фильтров. Как парень из станицы построил компанию – лидера рынка

В детстве я был худой и маленький, но месту, в котором я родился, было на это плевать, потому что получить можно было за то, что зашел не в тот район, учишься не в той школе, носишь не ту прическу или не так смотришь на человека. Поэтому я решил быть злым. Когда ты злой, люди относятся к тебе с осторожностью, за счет этого снижается вероятность того, что на тебя нападут. Но если напротив тебя достаточно храбрый оппонент, которого не впечатлил твой злой взгляд, и будет пройдена точка невозврата, то есть вероятность, что будет очень больно.

По счастливой случайности, когда мне было четыре года, отец отдал меня на карате. И несмотря на то, что в младшей группе самый младший мальчик был на два года старше меня, что равнялось 50 % моей прожитой жизни, это не стало проблемой, потому что тренер по карате был другом моего отца и нередко бывал у нас гостях. Причиной такого экстренного решения стал камень – точнее, моя реакция на камень, который бросила соседка и попала мне точно в кисть. Я заплакал от боли, а когда увидел, что кисть моментально стала опухать, начал буквально рыдать, после чего забежал домой и прижался к маме, которая стояла у газовой плиты. В силу своего маленького роста я прижался скорее не к маме, а к ее зеленой юбке и ноге. Мама присела на корточки, стала дуть на больное место и утешать, а папа, увидев все это, остановился и кинул сухо: «Почему плачешь?» Мой ответ показался ему не очень убедительным для мужчины, поэтому с фразой «Ты как маменькин сынок!» он принял решение отправить меня на карате.

Спустя несколько дней после инцидента с брошенным камнем и опухшей рукой я оказался на третьем этаже Дома культуры, на первой тренировке по карате. Группа была от шести до восьми лет – и четырехлетний я. Во время разминки мы бежали босиком по матам, по кругу тренировочного зала, и у меня было ощущение, что я бегаю среди великанов. В какой-то момент, не успевая за более взрослыми ребятами, я споткнулся и оказался на матах. Как только я замер на спине, один из самых крупных парней наступил мне на грудную клетку своей огромной ногой. Кажется, в тот день я слезами залил весь Дом культуры. Несмотря на то что первые тренировки были самым настоящим ужасом, после которого я плакал и совершенно не хотел это повторять, родители мне сочувствовали, однако из раза в раз продолжали приводить на карате. Со временем мне стало нравиться, так как свою слабость я постепенно начал превращать в силу – работал наравне с более взрослыми ребятами и прогрессировал быстрее: я занимался карате шесть лет и несколько раз выступал на районных соревнованиях.

Моего отца зовут Мамур, а во время споров с мамой он ей в шутку, пытаясь сделать серьезное лицо, говорил: «Не Мамур, а Мамур Махмудович», добавляя себе статуса в глазах семьи: мамы, меня и моей сестры Лены. Примерно в то же время, когда меня отдали на карате, он по каким-то взрослым делам поехал в Москву и привез оттуда черный велик ВМХ. Столица была в моей голове настолько далекой, что ощущение было такое, будто мне его привезли из другой вселенной. Да и выглядел велик фантастически для 1995 года. Это был тот случай, когда понимаешь, что черный реально умеет блестеть.

Бóльшую часть жизни отец работал сварщиком и был настоящим профессионалом пятого разряда, нередко я слышал комплименты в его адрес, что он сварщик от Бога. Его действительно ценили и уважали. И не только за его профессионализм, но и за то, что он честный и добрый человек. Периодически доброта была чрезмерной. Помню, как ему пытались заплатить за подработки – их в станице называли «шабашки», – а отец иногда говорил: «Да успокойся, не надо денег, это по-дружески!» Эта местами чрезмерная доброта и воспитанность иногда отрицательно сказывались на нашей жизни, потому что заработанные деньги, особенно когда они очень необходимы, надо брать.

Насколько отец был строг мной, настолько он был добр с моими друзьями. В подростковом возрасте бóльшую часть времени я проводил со своим другом Рубеном, с которым у моего отца были отличные взаимоотношения. И хоть меня раздражала эта несправедливая разница между отношением ко мне и к моему товарищу, всегда было приятно наблюдать, как они рады видеть друг друга.

Галина Владимировна, или Галя, или просто мама в нашей семье была «добрым полицейским»: всегда накормит, согреет и поддержит. Существенную часть жизни мама проработала в продуктовых магазинах продавцом, ее всегда любили покупатели. Наверное, потому, что она всегда была доброжелательна и никому не хамила, в отличие от многих других ее коллег, работающих в то время. Так как станица маленькая, все знали, что у меня мама добрая и приятная женщина. В спорных ситуациях с отцом, как правило, она занимала позицию моей защиты, из-за чего зарабатывала огромное количество дополнительных очков в моих глазах.

За свою жизнь я очень много раз безуспешно пытался объяснить людям, где я жил и что такое станица, в которой я родился и вырос. Ее часто путают с созвучным словом «станция», потому что за пределами Краснодарского края люди практически ни разу в жизни не слышали слово «станица». Когда я устал объяснять одно и то же, я просто начал ссылаться на известное мороженое:

– Мороженое «Коровка из Кореновки» знаешь?

– Да, конечно!

– Ну вот, я жил в Краснодарском крае, недалеко от этого завода, в небольшом населенном пункте с 10 тысячами жителей.

В нашей станице Платнировской асфальтированная дорога была редкостью – только на нескольких ключевых улицах. Кстати, не знаю почему, но ко всем приезжим относились там агрессивно. Можно было получить по лицу (и не только), просто если кто-то узнает, что ты из другого населенного пункта, даже из соседних станиц, у которых были ровно такие же правила, поэтому поодиночке лучше было никуда не ездить.

Недалеко от Дома культуры, он же ДК, рядом с которым по вечерам проходили вообще не культурные мероприятия, вроде распития алкогольных напитков и драк, в переулке Жерёбкина находился наш дом. В то время у нас в погребе было много всего интересного. Например, мы с сестрой знали, что там ящиками хранились сгущенка и даже шампанское, которое доставали, когда к нам приходили в гости друзья родителей, среди которых был, кстати, и тренер по карате. Друзей в то время было много, но как выяснилось позже – ненадолго. Тогда мне казалось, что абсолютно нормально иметь свой дом, автомобиль, крутой велик и погреб с разнообразными продуктами. В зале у нас стоял настоящий музыкальный центр с цветными светодиодами на колонках. Я до сих пор помню, как он выглядел. Нажимаешь кнопку, и открывается кассетница, куда осторожно вставляешь кассету. А потом щелк… Лента внутри начинала крутиться, и из колонок лилась музыка.

Я обожал наблюдать, как моргают светодиоды в ритм песне, наверное, это была своего рода медитация. Через время оказалось, что все эти вещи были не вечны, и даже любимый музыкальный центр может испариться в любой момент.

Серость

Новая реальность обрушилась на меня ранним утром, когда мне было шесть лет. На дворе стоял 1997 год, и мы вдруг ни с того ни с сего собрали вещи и с грустными лицами переехали на время пожить к тете Лене, с которой родители дружили очень много лет. Я не знал, что конкретно происходит, но точно понимал, что ничего хорошего, так как с того момента мы начали экономить буквально на всем. Мы продали наш дом с баней, земельный участок, машину, часть бытовой техники и даже тот черный музыкальный центр со светодиодами, который мне так сильно нравился. Прожив несколько месяцев у знакомой, начали скитаться по съемным домам. За восемь лет мы переехали семь раз. Переулок Жерёбкина, улица Шевченко, Октябрьская, Кооперативная, снова Октябрьская, Фрунзе, Советская. Переездов было настолько много, что я даже не помню очередность, откуда, куда и когда мы переезжали. Дома, естественно, были самые дешевые, поэтому в каждом из них нас ждали разнообразные сюрпризы: где-то была дровяная печь, с помощью которой обогревался дом и на которой готовилась еда, где-то густо растущие камыши захватили весь огород и там нередко встречались змеи, где-то было замороженное отопление, из-за которого мы пользовались лишь одной комнатой на четверых, а вместо пола на так называемой кухне был холодный бетон. Во многих домах не было водопровода, только колодец с ледяной водой, которую нужно было греть в металлическом ведре на газовой плите, а где-то уличный деревянный туалет настолько был перекошен, что стоял буквально по диагонали. Только представьте мой шок, когда я в 14 лет впервые увидел белоснежный унитаз. За те годы был получен большой опыт, который научил ценить базовые вещи.

В один из таких переездов я познакомился с соседом, который играл в футбол, а его отец был тренером. Буквально после первой игры я понял, что влюбился в футбол, из-за чего стал посвящать ему практически все свое свободное время и даже бросил карате. Из-за фанатичного отношения к делу я за довольно короткий промежуток времени научился неплохо играть, и меня пригласили в сборную станицы в своей возрастной категории. Таланта объективно у меня было недостаточно – многие ребята бежали лучше или обладали более мягкой техникой от природы. Но во мне было что-то бойцовское и лидерское, что перекрывало другие недостатки, благодаря чему бóльшую часть матчей я выходил с капитанской повязкой – и мне это нравилось. Мне вообще всегда казалось, что я лучше других знаю, как нужно играть и что нужно делать всем игрокам на поле. Конечно же, это было не так, но я не боялся брать на себя ответственность, более того – подсознательно считал, что это моя задача. Я делал это искренне, и, несмотря на то, что для меня важно было, что о моей игре думают окружающие, я не пытался проявлять инициативу, чтобы кому-то понравиться. Мне просто так было комфортно и интересно жить.

Благодаря тренеру у нас редко, но все-таки появлялись неубиваемые футбольные мячи SELECT, манишки и сетки на ворота. Как я понимаю, это была тяжелая работа – выпросить у администрации станицы футбольные атрибуты, и этим тренер вызывал большое уважение. Нашу команду в тот момент можно описать примерно таким образом: кто-то мог пробить в «девятку», а кто-то даже мяч принять не мог. Как принято говорить в бизнесе, был кадровый голод. Помимо техники игроков, была и другая патологическая проблема: ребята могли появиться на матче с перегаром или не явиться вообще. В целом это была классика для любительского футбола тех лет и распространялась даже на подростковые команды. В играх между станицами было очень жарко в прямом и переносном смысле, бывали даже случаи массовых драк, когда дерутся не только практически все игроки обеих команд, но и сидящие по периметру поля немногочисленные болельщики, пьющие разливное пиво и щелкающие семечки. Несмотря на это, как бы странно это ни звучало, динамика развития футбола в станице была положительная. Но в какой-то момент моего соседа и его отца, по совместительству нашего тренера, депортировали на родину, и футбол потихоньку начал умирать. Команда моего возраста осталась без тренера, поэтому на правах капитана приходилось многие процессы организовывать собственноручно. Больше всего меня расстраивало, что не у всех была мотивация тренироваться и даже играть. Я не понимал, как многие хотели без усиленного труда кем-то стать. Очевидно же, что если ты родился в маленьком населенном пункте, то при прочих равных тебе нужно работать значительно больше, чем сверстнику из крупного города. Ну а так как выбора не было, приходилось просить ребят ходить на тренировки и игры. Возможно, с того периода я терпеть не могу кого-то уговаривать.

Несмотря на то что, кажется, я вообще никогда не пропускал тренировки и игры без какой-то невероятно уважительной причины, я нередко промахивался. В целом работа нападающего состоит из того, чтобы много бить и периодически забивать, реализация 100 % просто-напросто невозможна, и с этим нужно смириться. Получается, в то время у меня начала формироваться толерантность к неудачам, которая в бизнесе очень важна. Каждый упущенный момент для меня был самой настоящей болью, но один помню наиболее отчетливо. Тогда была игра за сборную станицы, счет ничейный – 2:2, – на последних минутах матча я зарабатываю пенальти и сам же иду его бить. Я ставлю мяч ровно на 11-метровую отметку, слева от него притаптываю левой ногой так называемый газон, который, по сути, был обычной сельской травой, скошенной недавно трактором, и делаю небольшой разбег в пять шагов. Было большое напряжение, будто сердце сейчас выпрыгнет, я прямо чувствовал, как сильно оно билось, пульс сумасшедший. Бить страшно, но сделать это нужно. Поэтому я делаю глубокий вдох, выдох и, заранее приняв решение бить в левый верхний от себя угол, разбегаюсь, бью по мячу. И мяч летит хоть и в угол, но на самой удобной для вратаря высоте, где-то в метре от земли. Он прыгнул, вытянулся в струнку и уверенно отбил мой удар, который на время стал ударом по моей психике. Так моя команда потеряла два важных очка, а я подвергся критике со стороны одноклубников. Было больно, неприятно, да и вообще была мысль больше никогда в жизни не бить пенальти. Но все рано или поздно промахиваются, и в такие моменты важно лишь то, как ты на это реагируешь и какие выводы из этого делаешь. А вывод я сделал простой: чтобы повысить вероятность забить гол, нужно больше тренироваться.

Совершенно случайно в 15 лет я попал в детскую спортивную футбольную школу в селе Сукко, которое находится вблизи города Анапы и в 250 километрах от моего дома. На тот момент я уже пять лет играл в футбол и мечтал стать профессиональным футболистом. И вот наступил момент, когда я был близок к этому как никогда. Это был тот случай, когда ожидания совсем не совпали с реальностью. Все, что я знал о футболе ранее, – это иллюзия или некая верхушка айсберга. Футбол у меня в первую очередь ассоциировался с играми, на деле оказалось, что это невероятно тяжелый рутинный труд с трехразовыми тренировками каждый день. Практически сразу после приезда в Анапу у меня стали жестко опухать ноги, хотя до этого ничего подобного не было. Большие нагрузки наложились на мое ярко выраженное плоскостопие, и тут я столкнулся с тяжелым выбором между «пожаловаться на боль и, возможно, покинуть школу» и «приблизиться к своей мечте, сжав зубы и продолжая работать».

У меня с детства было плоскостопие и сколиоз. Однажды, через несколько месяцев после того, как мне исполнилось 15 лет, мама задала странный вопрос: «А вообще с плоскостопием можно стать профессиональным футболистом?» Удивившись вопросу, но сразу сформулировав ответ в голове, я произнес: «Да, думаю, можно. Был легендарный футболист Эдуард Стрельцов, у которого было плоскостопие, и вроде ему это не особо помешало. А что?» Загадочные взгляды родителей говорили о том, что происходит что-то очень интересное, но непонятное. Предприняв несколько попыток раздобыть информацию, я услышал в ответ, что меня пригласили в Анапу на просмотр и утром за мной приедет машина. Вообще, на тот момент вероятность таких обстоятельств была равна примерно нулю, потому что такой возможности просто неоткуда было взяться. Не было подобных кейсов в принципе, как и не было знакомых на более высоком уровне финансовых возможностей. До самого утра я думал, что это всего лишь шутка, и не мог в это поверить до тех пор, пока в пять утра не проснулся от света фар, которые с улицы осветили мою комнату.

Как оказалось, за несколько дней до этого мама была на рынке в станице, увидела знакомую, сын которой когда-то играл со мной в футбол, и, как это часто бывает, не на шутку разговорилась с ней. Сын знакомой Леша на тот момент уже какое-то время жил в Анапе и, как оказалось, порекомендовал меня как перспективного игрока. Мной заинтересовались и пригласили на просмотр. Максимально странная ситуация, согласен, особенно если учесть тот факт, что Леша играл не очень и зачастую благодаря моим усилиям оставался на скамейке запасных на играх за станицу. «Запах подставы витает в облаках», – подумал я, но трезво оценил свои перспективы в жизни и предположил, что это первая и, скорее всего, последняя возможность, за которую нужно хвататься.

Доехав до пункта назначения, я был впечатлен огромной надписью «СУККО», выложенной большими белыми камнями наверху горы на берегу Черного моря. И конечно же, спортивным общежитием, комнаты которого мне казались небольшими, но приятными квартирами. Через несколько дней я проснулся с сильно опухшими ногами, и мы с соседом, вратарем Женей, продумывали план действий, чтобы никто этого не увидел и не было угрозы отчисления из школы по состоянию здоровья. Чтобы вставить ногу в кроссовку и дойти до стадиона, мне пришлось максимально ослабить шнуровку и оттянуть язычок. А когда я пришел на место, была задача посложнее: сделать то же самое с бутсами. Проблема в том, что они значительно ýже, чем кроссовки. Достигнув результата и в этом деле, я понял, что от боли неприлично хромаю, поэтому, как только видел, что тренер поворачивается в мою сторону, прикладывал все усилия, чтобы бегать как обычно, не привлекая к себе внимания.

Проблема была не только в ногах. Я впервые за 15 лет оказался в месте, где тренировкой называют четко проработанный план действий под руководством главного тренера, а не когда две команды по 11 человек бегают в хаотичном порядке за одним мячом. На тот момент в команде было 38 человек, и почти все занимались в таком ритме с пяти лет. Я же узнал о существовании такого ритма лишь в 15 и, по сути, оказался в ситуации, схожей с моментом, когда я был самым отстающим в силу своего возраста на секции по карате. Их не удивляли ни две тренировки в день на постоянной основе, ни один выходной в воскресенье, ни отсутствие двусторонних игр – кажется, их не удивляло ничего, кроме того, как я открываюсь. Я играл нападающим и помню, как на одной из первых тренировок начал открываться, и старшие 17-летние ребята очень громко засмеялись, потому что это было очень плохо. Я делал это практически стоя, что вообще недопустимо, а нужно было все делать в движении. Мой мозг начал ломаться оттого, что я мечтал стать профессиональным футболистом и был близок к совершеннолетию, но при этом в один день понял, что вообще не знаю базовых вещей о футболе: как открываться, как принимать мяч, правильное расположение ног при ударе по воротам или длинной передаче. В общем, я не знал вообще ничего, и это для меня стало серьезным ударом, потому что на тот момент я играл уже за сборную станицы в своей возрастной категории и, по словам многих парней-старшаков, был перспективным малым. Кажется, нет ничего хуже, чем много лет быть очень перспективным футболистом и в один момент стать аутсайдером. Могу с уверенностью сказать, что быть аутсайдером – не круто.

Ребята из команды днем ходили в школу, я же со своим непредсказуемым будущим числился в ПУ в своей станице: там я отучился на тракториста один год, а затем уехал в Анапу. Тогда в училище, чтобы не отчислять, мне всячески помогали поддерживать успеваемость. Даже оценки выставляли, как будто я появляюсь на парах, хотя за меня это делал кто-то другой. На тот момент я умел ездить не только на легковой машине, но и на тракторе «Беларус» МТЗ-82. Но в футболе эти навыки не помогали, и поэтому днем, пока все были в школе, я работал с мячом на поле, а вечером, после ужина, в комнате качал пресс, икроножные мышцы и ходил «крабиком», чтобы быть конкурентоспособным, так как я бегал очень медленно по сравнению с другими ребятами. В среднем, по моим подсчетам, я тренировался около семи часов в день. Было тяжело, особенно когда ребята шли на местную дискотеку, а я стоял перед выбором: получить удовольствие в моменте или потренироваться, чтобы приблизиться к долгосрочной цели. И несмотря на то что я был подростком и мне, конечно же, хотелось на дискотеку, выбор был очевиден – хоть и не всегда был сделан в пользу тренировок.

Кстати о школе. Я учился неплохо, и если бы вместо футбола после школы делал домашнее задание, то, скорее всего, был бы близок к окончанию с отличием. Но по факту, когда я окончил девятый класс и пошел учиться на тракториста, у меня была пара троек в аттестате. Помимо физкультуры я любил математику, однажды даже участвовал в олимпиаде. Спасибо Лидии Семеновне, которая никогда не шла на компромисс и, несмотря на то что у доски я всегда отвечал на пять, ставила четверку за невыполненное домашнее задание. Из-за этого я никогда не мог расслабиться полностью до самого последнего школьного дня.

Свобода, которую дали родители, подарила мне ответственность за себя и свои поступки. Удивительно, но уже в четыре года я самостоятельно ходил за хлебом, который выдавали по талонам, полученным отцом на работе, в колхозе имени Кирова. Это был лучший хлеб, который я ел в жизни: от его запаха срывало крышу, а булка хрустела так, что слюни текли. От двух килограммов хлеба оставалось примерно полтора, потому что я знатно объедал всю корку, пока доносил его домой. Наверное, я был не лучшим доставщиком хлеба, но что только не приходится терпеть родителям во время кадрового дефицита.

Когда дело дошло до учебы, принципы родителей относительно моей свободы не изменились, поэтому мой дневник они открывали редко. У этого были свои последствия: например, я крайне редко выполнял домашнее задание, но при этом умудрялся учиться почти без троек. Спустя много лет я понял, что учиться нужно, и чем вовлеченнее, тем лучше. Таким образом повышается вероятность успеха в любой сфере деятельности. И все эти рассказы об успешных двоечниках-миллионерах все больше кажутся мне ошибкой выжившего. Но тогда я был подростком, который жил своей мечтой и даже не думал, что карьера футболиста завершается рано, иногда так толком и не начавшись.

Мутный период

Когда мне было около семи, мы с друзьями часто играли на территории государственного детского сада, который был через дорогу от дома. В конце 90-х не было закрытых территорий, как сейчас, поэтому там можно было делать что угодно и сколько угодно, так как за этим абсолютно никто не следил. Однажды моя соседка, которая была на пару лет старше и периодически покуривала сигареты, закурила и, повернувшись ко мне, с улыбкой произнесла: «Затянись». Выглядело это все довольно безобидно, поэтому я уверенно кивнул, взял тлеющий окурок и с горем пополам затянулся. Тут же мне показалось, что я выплюну легкие и умру. Я кашлял, как в последний раз в жизни. Друзья умирали от смеха, а я и мои легкие, кажется, от дыма.