Дождь

Под ним – подпись: «Дом слушает.»

Я коснулась бумаги. Она была влажной, будто снимок только что проявили.

Из глубины фотографии тянуло солью, металлом, чем-то родным. Я подумала, что если закрыть глаза, можно услышать, как фото звенит, как тонкая пластинка памяти.

– Нравится? – услышала я за спиной.

Я обернулась. Та же женщина, что вчера резала бумагу у книжной лавки, теперь стояла здесь, с узлом в руках.

– Это ваши фотографии? – спросила я.

– Наши, – ответила она. – Мы их не делаем, они появляются сами. Иногда на стене, иногда на стекле. Если город хочет, чтобы кто-то вспомнил – он показывает.

Я провела пальцем по нижнему краю снимка. Бумага была тонкой, почти прозрачной.

– Почему мой дом?

Она посмотрела в сторону, не прямо, – как все здесь.

– Потому что он звучит. Город слышит звук. Он его ловит, как эхо. А потом показывает тем, кто готов услышать.

Я кивнула. В груди всё время гудело, низко, ровно, как перед дождём. Не страх, не предчувствие – просто отклик.

Мы стояли рядом, долго, не говоря ни слова. Потом женщина вынула из узла другую фотографию. На ней – пианино. Моё. Угловое, с выбитым краем крышки. Но кто-то, на снимке, сидел за ним. Нечётко, почти силуэт.

Фигура наклонена вперёд, ладони на клавишах. Свет из окна падает сзади, и черты лица невозможно различить.

– Кто это сделал? – спросила я.

– Это не сделано, – ответила она спокойно. – Иногда прошлое само себя фиксирует. Особенно, если оно не успело закончиться.

Я взяла фотографию, и пальцы дрожали. В голове – холодная ясность: то, что я вижу, не должно существовать. Но оно здесь.

Женщина посмотрела на меня мягко, будто издалека.