След на воде. Следствие ведёт Рязанцева

Ревность – остроумнейшая страсть и, тем не менее, всё ещё величайшая глупость.

Иногда правда – самое страшное что можно найти на дне.

Глава 1

В театре было душно. Мама махала веером, а она блокнотом, ничего более подходящего в маминой сумочке не нашлось.

«Ба-бах!» – ударило по ушам и поскакало громовыми раскатами: «ба-бах-бах-бах-ба-бах!».

И вдруг: «дилинь- дилинь» – зазвенело высокими хрупкими переливами.

Тоня поёжилась. Слишком контрастными были звуки, слишком неожиданными.

– Закрой глаза и представь страну… удивительную, не похожую ни на какую другую. Страна называется Япония, – шепнула мама, наклонясь, но, не отрывая взгляда от сцены.

Тоня послушно закрыла глаза и представила.

«Бух, бух! Бах-бабах!» – затарахтели тамтамы.

Тоня нахмурилась. Япония представилась каменоломней.

Но вдруг весело затрезвонили колокольчики:

– Дилинь-дилинь.

Перед глазами замелькали воображаемые птички. Тоня улыбнулась: «А не такая уж она и страшная – эта Япония!».

– Тали-ла-ла ла… – запела арфа.

– Тиу-ти… – вмешалась флейта.

– Дин-дон… – подхватили общий гомон колокола.

Чередование певучих и выразительных звуков затягивало. Простота и ясность мелодии успокаивали. От музыки веяло поэзией, романтикой и ароматом Востока. Ей начинала нравиться далёкая страна Япония, где огромное красное солнце и маленькие люди ждали её и были как-то по-своему рады ей. И от радости пели песни на своём непонятном языке.

Тоня открыла глаза и впилась глазами в даму с белым, словно фарфоровый чайник, кукольным лицом, на котором были нарисованы чёрные полоски глаз и сжатые в бутон ярко-красные губки. Всё портила уродливая причёска, похожая на бабушкин закопчёный чугунный казанок. Только перевёрнутый. И не по размеру большой бордовый, расшитый золотом халат, в котором хрупкая дама казалась неуклюжей. Дама пела красиво, хоть и непонятно, вторя мужчине, который чересчур наигранно, как показалось Тоне, разводил руками и, глупо таращась, раззявивал рот. Ей стало скучно. Она снова закрыла глаза.

На этот раз ей чудилось море. И солнце. Огромное, почти белое, растворённое в голубой прозрачной воде. Она представила себя рыбкой. Маленькой, юркой. Которая со дна смотрит на солнце сквозь толщу воды.

– Тебе понравилось?

Мамин вопрос вырвал её из мечтаний. Спектакль закончился, они протискивались между кресел, двигаясь к выходу.

– Ага, – безразлично кивнула Тоня, чтобы сделать матери приятное.

– Я знала, что тебе понравится. Такая музыка, такие чувства, а голоса! – с придыханием восхищалась Надежда Петровна. – Хочешь так же петь?

Тоня пожала плечами.

– Я говорила с Казимирой Валерьевной, завтра она тебя прослушает.

Тоня остановилась и вцепилась в кресло.

– Ты чего? – удивлённо посмотрела на дочь Надежда Петровна.

– Мама, я не хочу к козе мировой. И петь не хочу.

– Как так? – Надежда Петровна захлопала безресничными веками. – А что ты хочешь?

– Я плавать хочу.

***

– Ну и правильно. Зачем ей твоя опера? – Отец, улыбаясь, прижал Тоню к себе, погладил по голове.

– Но я уже договорилась, – мать, чуть не плача, хлопала веками. – С Казимирой Валерьевной. Она будет ждать…

– Переживёт твоя Казимира как-нибудь. Противная баба…

– Юра! – взвизгнула мать. – Подбирай выражения. При ребёнке!

– А что я такого сказал?! Правду всего лишь. Я другого выражения подобрать не могу.

– А ты попробуй!

– Ну… такая себе… неприятная… – копаясь в синонимах, попробовал исправиться отец, но под строгим взглядом жены не выдержал и выпалил: – Я её боюсь!

– Я тоже… – всхлипнула Тоня и сильней прижалась к отцу.

– Я тоже… – кивнула Надежда Петровна и, откинувшись на спинку кресла, рассмеялась. Смех у неё негромкий, пузырчатый, заразительный.

– Вот и хорошо. Я поговорю с Колькой, он как раз набирает группу. – Отец отстранил Тоню и посмотрел в голубые глаза дочери тёплым нежным взглядом. – Сейчас пойдём в магазин, купим тебе спортивную сумку, купальник, шапочку и… что там ещё нужно?

– Вьетнамки, наверное, – предположила мать, вытирая слезящиеся глаза.

***

В бассейне было холодно. Она дрожала, стоя по пояс в воде, прижимаясь спиной к кафельной стенке.

– Меня Ксения зовут. – Круглолицая девочка с соседней дорожки растянула в улыбке заячью губу. – А тебя?

– Т-т… Тоня, – простучали, клацая, зубы.

– Внимание! – гаркнул возвышающийся над ними исполином тренер – дядя Коля. – Два шага вперёд!

– Давай дружить, – шепнула круглолицая соседка. – Можешь меня называть коротко – Ксю. Я здесь уже вторую неделю.

– Пивнушкина, у тебя рот когда-нибудь закрывается? – Тренер строго посмотрел на Ксюшу, и гаркнул ещё громче: – Упражнение «Бомбочка». Для новеньких объясняю один раз, так что слушаем внимательно.

Дядя Коля смотрел на Тоню. Сегодня её первая тренировка. Она ждала её, готовилась, но всё оказалось не так, как представлялось. Сначала её напугал душ. Кабинки не имели дверей, обычные перегородки с трубкой, изогнутой буквой «Г», и забитыми дырами брызговика. Она стеснялась, потому долго копалась в сумке, выжидая, когда все помоются и, натянув купальники и шапочки, скроются за дверью душевой.

Конечно, она опоздала. Извиняющимся голосом поздоровалась.

– Ну что ж ты опаздываешь? – неодобрительно покачал головой дядя Коля. – Ладно, на первый раз прощается. Спускайся скорей, занимай свободную дорожку.

Свободной была только крайняя, что обрадовало Тоню. Она торопливо подошла к лесенке и опустила ногу на залитую водой ступеньку. Вода оказалась неожиданно холодной.

– Побыстрей, – подгонял тренер.

Вцепившись в металлические ручки, Тоня поспешила спуститься. С трудом передвигая под водой ногами, она приблизилась к бортику и прижалась к нему спиной. Нет, бассейн совсем не был похож на тёплое и ласковое море. Он был холодным и неуютным.

– Итак, для новичков и тех, кто позабыл. Набираем в легкие воздух и, оттолкнувшись от дна, обхватываем руками ноги под коленями, и ныряем. Для непонятливых показываю. – Тренер надул щёки, присел, обхватил руками ноги чуть ниже колен и опустил голову на грудь. Если в этот момент он и был похож на бомбочку, то на не очень удачно сконструированную. Высокий рост и широкие плечи даже в сложенном виде выдавали в нём человека, пусть и изрядно скукоженного.

– Всем понятно? – Дядя Коля распрямился и посмотрел на Тоню. – Приготовились! На счёт три – подпрыгиваем, группируемся и ныряем. Раз… два… три…

Тоня вжала голову в плечи и посмотрела на Ксюшу. Та надула щёки, подпрыгнула и, быстро сжавшись в комок, нырнула. Над водой показался маленький тощий зад, стянутый голубой тканью купальника.

– Ну же, Крушинина! – Дядя Коля вставил в рот свисток и надул щёки.

***

Никогда… никогда она больше не пойдёт в этот бассейн. Никогда.

Тоня затолкала в круглую сумку мокрый купальник и шапочку и, хлопнув дверью, вышла из раздевалки, оставив на полу разбросанные вьетнамки.

Глава 2

– Ай, молодца!

Она недовольно поморщилась. Все похвалы тренера – это только аванс, пока ещё незаслуженный. Тоня опёрлась ладонями о поверхность бортика и выпрыгнула из воды. Развернулась и села на край, болтая ногами в воде.

– Ну чего ты кислая опять? Ведь первая пришла. На 3 секунды опередила ближайшую соперницу. – Дядя Коля присел рядом с ней на корточки.

– Мало! – Тоня стянула с головы шапочку, выпуская наружу короткие пряди русых волос. – Пивнушкина не показатель. С такой скоростью мне соревнования не выиграть.

– И не надо! – Дядя Коля подавил усмешку. – Областные, это не городские, там такие акулы будут, рядом с которыми ты рыбка гуппи. Твоё дело – участие. Тебе надо только засветиться, и всё! Просто попробовать себя. Поняла?

– Я победить хочу!

– Ну мало ли чего ты хочешь! Так не бывает. Это твои первые соревнования такого уровня. Навыигрываешься ещё! Успеешь. Твоя очередь ещё не подошла.

– А разве побеждают по очереди?

Дядя Коля вздохнул.

– Даже не думай нарываться. Сломаешься. – Сказал жёстко. – Запомни, в спорте… любом… есть свои правила. И первое – постепенный рост. Знаешь, сколько выскочек сломало себе хребет, взлетев на пьедестал галопом?

– Постепенный рост? Это как? Уступать дорогу? Плыть вполсилы? Сдерживать скорость? Чтобы что? Чтобы дать другим возможность получить свою медальку?

– Чтобы завоевать Олимп! Не надо спешить, Тоня. Побеждает тот, кто не торопится, тот, кто постепенно набирает силу. Долго и упорно тренируется. Закаляет характер. – Дядя Коля поднялся. – На сегодня всё!

– А можно я ещё потренируюсь? Одна.

– Нет! До областных соревнований ещё почти полгода. Надорвёшься или перегоришь. Я же сказал: «постепенно», набирай силы и скорость постепенно. – Дядя Коля посмотрел на часы. – А сейчас иди домой!

Когда она вышла, уже стемнело. С неба сыпался мелкий колючий дождик. На площади перед спортивным комплексом было пустынно. Тоня не сразу заметила под сиротливо-голой липой маленькую женщину в сером пальто. А когда заметила – не сразу узнала. Мама смотрела прямым застывшим взглядом. Смотрела на неё. Сквозь неё. Её волосы намокли и слиплись в колючие сосульки. Лицо тоже было мокрым, но не от дождя.

Тоня хотела броситься к ней, но ноги не двигались, ноги превратились в бетонные сваи. В ушах стучало, и это был стук её сердца. Она не понимала, что происходит, мысли в голове не выстраивались, пучились, как передержанная на огне манная каша. Внезапно её охватила неконтролируемая нарастающая паника, до слёз, до дрожи в коленках, до тошноты. Она сглотнула подступивший ком и вдруг с ясной очевидностью поняла: «Случилось что-то страшное».

***

Чернильные пятна оттаявших луж, хруст грязного гравия под ногами, свисающие с чёрных веток капли. Очень мало снега, лишь твёрдые грязные сугробы, не сдавшиеся под натиском оттепельных дождей и ночного морозного ветра. Четыре месяца прошло, а боль всё не утихала, боль постепенно распадалась на молекулы, молекулы перемещались в хаотичном броуновском движении, нанося точечные удары, всё чаще в области сердца.

Она приходила сюда часто, почти каждую неделю, как только выдавалась свободная минутка. Прижималась лицом к ледяному обелиску. Не плакала. Думала. Вспоминала. Разное. Но чаще тот день, когда мать обнаружила в сумке сгнивший купальник. И глаза отца, когда ему была предъявлена улика. Он молчал, ничего не говорил. Говорила в основном мать. В основном задавала вопросы. В основном одни и те же.

– Что это?

И ещё:

– Как же так?

После предъявленных обвинений: в обмане, в прогулах тренировок, в нарушенных обещаниях, в испорченном купальнике, отец, тяжело опираясь на подлокотники, вытянулся из кресла, печально посмотрел на дочь и сказал ровным, ничего не выражающим голосом:

– Выброси. Он ей уже не понадобится.

И вышел из комнаты.

Никогда в жизни ей не было так стыдно. И так больно. Лучше бы он на неё наорал. Лучше бы сказал, что она его подвела, нет, не так, назвал бы её обманщицей, лентяйкой и вообще никчёмным человеком. Тогда бы она ответила, что не может заставить себя нырнуть под воду, что боится, боится захлебнуться, боится утонуть, боится позора, ведь все, даже эта девочка с заячьей губой и та не побоялась…

Тоня оторвала голову от обелиска.

– Прости меня, папа.

Она встала.

– Скоро областные соревнования. Я обещаю тебе, что буду биться до последнего. Я не буду ждать своей очереди. Я посвящу эту победу тебе, папа. Ты будешь гордиться мной. Я обещаю.

«Я горжусь тобой» – это были последние слова отца в его последний день. Ранее утро. Она опаздывала в школу, торопилась, шнурки на ботинках выскальзывали из рук. Отец вышел её проводить.

– Как успехи, дочка?

Странно, обычно он называл её по имени, а тут вдруг «дочка». От этого «дочка» стало тепло на душе.

– Меня отобрали на областные соревнования, – проговорила быстро, затягивая шнурки узлом. Поднялась.

– Я горжусь тобой. Помни об этом, дочка.

Она помнила, и его слова, и интонацию, которая теперь казалась ей странной, будто отец знал, что они больше не увидятся, не поговорят. Знал и потому вышел её проводить, знал и потому обнял её. И сказал: «Помни».

Объятия перед расставанием. Они особенные. Хорошо, если будет встреча опять. Обнялись, попрощались, и ждём новой встречи. А какими бы были объятия, если бы мы точно знали, что эти объятия последние, что потом ничего?

Тоня зажала рот рукой. Больно. Как же больно. Как долго болит.

Иногда всю жизнь.

***

Как она могла полюбить это убожество?! Как?! Разве так бывает?!

Наверное, да. Наверное, именно так и бывает в любви, «бах» – и всё. Как выстрел, как удар током, ты даже не успеваешь понять, что произошло, не успеваешь подумать, осмыслить, кто перед тобой, нужен ли он тебе.

Именно так, иначе невозможно понять, как взрослая, умная женщина могла влюбиться в это мелкое, скользкое и похотливое существо, в эту особь со слюнявыми глазами.

Всё произошло, пока она была на сборах. Тоня брезгливо поёжилась, вспомнив, как застала Виталия Леденёва в своей комнате. Он стоял в её комнате и трогал её вещи. Перебирал медали, изогнув полоску губ в перевёрнутую скобку. Скобка, видимо, выражала признание её заслуг, но какое-то недоделанное, немного презрительное, казалось, не возникни Тоня у него за спиной, он бы вгрызся в медаль зубами, проверяя её на содержание золота.

– Что вам надо? – обескураженно спросила Тоня у незнакомца.

– О! – Он обернулся, смерил её слюнявым взглядом с ног до головы и обратно, плотоядно улыбнулся. – Привет! Напугала. Тебя что, стучаться не научили?

– Это моя комната, – насупилась Тоня.

– А-а-а… – гнусаво потянул гласную маленький человек и небрежно положил медаль на полку рядом с кубком. Положил так, словно швырнул, будто это и не медаль, а что-то случайно попавшееся в руку. Какая-то безделушка, а не вырванная потом и кровью победа на областных соревнованиях год назад.

– Зашёл познакомиться. – Он приблизился так, что она почувствовала неприятный, кислый запах из его рта, вырывающийся вместе со словами. – Хочешь узнать девушку, загляни в её комнату.

– Где мама? – сухо спросила Тоня, бегло просматривая глазами вещи – что ещё трогал своими потными ладошками этот мамин друг?

О том, что у мамы завёлся кавалер, Тоня знала. Мать сказала ей об этом по телефону, сказала стыдливо, называя кавалера «одним человеком». Завёлся – абсолютно точное слово, которое пришло тогда Тоне в голову; потому что тараканы не появляются, они заводятся. Каким-то чутьём она поняла это, почувствовала… и не ошиблась.

– В магазин ушла. За шампусиком, – «таракан» осклабился. – Надо же за знакомство выпить, да? Ты же мне теперь как бы дочка.

Кровь бросилась ей в голову. Как он может, как он смеет произносить это слово в её адрес? Это не его слово, это их с папой слово. Последнее слово отца.

– Я вам не дочка!

– А кто же? – Его лицо распорола ухмылка.

– Никто!

Хлопнула входная дверь, и «таракан» двинулся в сторону коридора. Проходя мимо Тони, негромко проговорил, облизав сухие губы:

– Будешь звать меня папочкой. – У самой двери завопил, разведя руками: – Надюшка! Ну что так долго? А мы уже успели познакомиться с дочкой… твоей. Слушай, – он подхватил из рук матери пакеты и чмокнул её в щёку, – да у тебя героическая дочка, умница и красавица, вся в мать.

– Антонина? – В дверях появилось запыхавшееся, счастливое лицо матери. – Приехала?

Тоне захотелось нагрубить, сказать, чтоб мать перестала задавать глупые вопросы, раз она здесь, значит, приехала. Ещё хотела крикнуть, чтоб она убрала с лица это счастливое выражение и эту дурацкую влюблённую улыбку и потушила этот блудливо-искрящийся блеск в глазах. Но она лишь кивнула и отвернулась.

– Ну давай, переодевайся и за стол. Я долму приготовила.

Долма! Любимое папино блюдо! Это предательство. Долма – это предательство! Зачем она? Ведь мать хорошо готовит, любое блюдо её приготовления – вкуснятина. Плов, голубцы, жаркое, рататуй. Пожалуйста, всё что угодно, но только не долму, мама!

Как же она могла?! Для этого! Как он вообще мог свести её с ума. Ничего собой не представляющий, маленький тщедушный человечек, с раздутым самомнением о своём мужском достоинстве. Может, оно у него и такое, смотря, что понимать под «мужским достоинством». Похоже, понимание у них разное. У неё с мамой. Впрочем, Тоню никто не спрашивал, что она обо всём этом думает. Её просто поставили перед фактом. Как же так, мама?! Как же так?

Глава 3

Вот ещё проблема – как красиво послать. Она перебирала в уме варианты. Может, сказать по-французски: «Бон вояж». Он знает французский, поймёт. Поймёт ли? И ещё платочком помахать. С улыбкой, чтоб совсем не обиделся. А уж если не поймёт, тогда уже грубо, по-русски: «А не пойти ли тебе к партизанам за свободой?». Нет, это уже чересчур. Так-то он неплохой парень, но, во-первых, Ксюша, а во-вторых, у неё нет ни времени, ни желания, и вообще, ей надо к Чемпионату готовиться. А все эти сопли и слюни, которые называются отношениями, ей только мешают. Так что Ксюша – во-вторых, а Чемпионат – во-первых. Или всё-таки наоборот?

Они сидели в небольшом уютном кафе, в которое он пригласил её поговорить. Она думала, что разговор зайдёт о его отношениях с Ксюшей, в них последнее время наметился разлад. И вроде как, с этого и началось…

– Я, наверно, и вправду «Васек в кривой панаме», которого во мне многие видят. Все эти душевные мытарства мне действительно досаждают. Потому что постоянно надо бежать, рубашку на себе рвать, из штанов выскакивать, чтобы её утешить. Но утешить Ксюшу в принципе невозможно. Потому что наравне с тем, что я должен быть рядом, ей ещё хотелось бы мне досадить покрепче и отомстить что есть мочи.

– За что? – Тоня втянула лимонад через трубочку. «Фу, какой сладкий! Надо было просто воды попросить. Ни к чему эти углеводы, моментально отлагающиеся на боках жиром, который потом ей сгонять тренировками».

– Если бы знать! – Свой лимонад Гена даже не пригубил. Он заметно нервничал. – При этом, я подозреваю, что она наивно полагает, что я жизни не мыслю без её присутствия. Но когда тебя при этом беспрестанно «стегают и пришпоривают» – это так себе удовольствие. А осознать, что мне может быть на неё пофиг – не вариант для её скудоумия.

Тоня напряглась. Да, Ксюша не отличалась умом и сообразительностью, но обсуждать это с её другом было за пределом её понимания.

– Она просто любит тебя. – Тоня тоже отодвинула стакан с лимонадом. – И вообще, Ген, мне не хочется её обсуждать с тобой и тем более осуждать. Мы ведь подруги.

– Угу, – он помотал выстриженной под «ёжик» головой.

Ей вдруг захотелось погладить эту чёрную щетинку, она казалась мягкой и приятной на ощупь даже внешне. От этой мысли она заулыбалась.

– Классно тебя постригли! Тебе идёт. У тебя череп круглый…

Он протянул руку и положил ладонь ей на запястье. Улыбка сползла с лица Тони.

– Ген, ты чего?

– Ты говоришь, что вы подруги, и ты не хочешь её со мной обсуждать, а знаешь, что она говорит мне про тебя?

– Нет. – Тоня высвободила руку, спрятала под стол. – И не хочу знать.

– Ты слишком порядочная, не то, что она.

– Просто я её люблю.

– А она тебя нет. Она тебе завидует. Твоим успехам.

– Ну и что? Это хорошо. Это прибавляет спортивной злости, и помогает…

– Обойти тебя, – подхватил он. – Но у неё не получается, она психует, что всегда вторая, а ты первая. И ещё ревнует, не только к успеху, но и ко мне.

– Ген, – Тоня потянулась за сумочкой. – Мне пора на тренировку. Не знаю, чем я могу тебе помочь, это ваши отношения, и только вы сами можете в них разобраться, а я не могу и не хочу. Извини.

– Тонь, а если… – его взгляд стал кисельным. – Мы могли бы… попробовать… свои отношения. Без Ксюши.

– Нет. – Она встала. – Бон вояж, ГенА.

– Тоня, постой. Я не сказал тебе самого главного. Ты давно мне нравишься. Я хотел бы… – Он схватил ремешок её сумки, не давая уйти.

– А не пойти ли тебе… к партизанам за свободой? – Она выдернула сумку и поспешила к выходу.

Глава 4

Первая. Она снова первая. Она победила. Она выиграла Чемпионат мира. Но радости не чувствовала. Чувствовала опустошённость. И недовольство собой.

Тоня была тем редким пловцом, кому легко давались все стили. Почти все. Победа в комплексном соревновании далась с трудом. Подвёл баттерфляй, в какой-то момент её обогнала спортсменка из Италии. Как потом говорили, за счёт костюма из полиуретана. Но не только. Тоня знала свою слабость, она не любила баттерфляй, он был самым тяжёлым для неё.

Она нагнала за счёт кроля. Три победных секунды над полиуретаном. Должна бы радоваться, но отчего-то в душе склизким комком застряло недовольство. Последнее время недовольство собой стало повседневным. Ничего не радовало, во всём видился лишь негатив. Она сама его ищет. И находит. Всё чаще раздражается по пустякам. И ей нравится раздражаться по пустякам.

– Выгорание. А я тебе говорил. – Дядя Коля стал совсем седой. Он уже давно не тренировал её, но она всегда обращалась к нему за советом, за поддержкой и наставлениями, и за указаниями на ошибки тоже. Особенно за указаниями. – Но ты же не слушаешь. Думаешь, старый дурак, что он понимает. Если бы я слушала его, то и не выиграла бы все соревнования.

– Ну нет, дядя Коля. Я слушаю…

– Но делаешь по-своему.

– Но я учитываю.

– Влюбиться тебе надо, Тонюша. Это прибавит тебе лёгкости, будешь бабочкой летать. Ты тяжеловесна, потому и баттерфляй даётся тебе с трудом, потому и справляешься с ним только за счёт многочасовых тренировок. А всего лишь надо копировать полёт бабочки.

– Что я делаю не так?

– Технически ты всё делаешь правильно. Обе руки одновременно выносятся вверх над водой для гребка, совершая вращательные движения в вертикальной плоскости, что напоминает полёт бабочки. Но бабочка у тебя какая-то механическая, что ли… Будто робот.

– Не понимаю.

– У тебя всё есть: и воля, и целеустремлённость, и потенциал. И ты это знаешь… А бабочка не знает, она летает, потому что она так живёт, она порхает. Вот чего тебе не хватает.

– Порхания? – Тоня с удивлением посмотрела на дядю Колю.

– Лёгкости.

– Не понимаю. Что я должна сделать?

– Да ладно, – дядя Коля махнул рукой, будто отгоняя от себя порхающую перед носом бабочку. – Специально ничего делать не надо. Когда придёт, сама поймёшь. Главное, будь открыта миру, жизни и… любви.

***

Обе руки, словно крылья бабочки, одновременно взлетают вверх, совершая вертикальные вращения над водой. Она легка как пёрышко, она порхает, как бабочка. Всё так… Всё так. Дядя Коля был прав.

Наконец-то появился человек, который мог претендовать на место в её сердце. У него большие серые глаза, прозрачные, искрящиеся, как вода в бассейне. В её глазах – всполохи зачинающегося пожара. Она боится, что он разглядит их, и потому отводит глаза. Когда он обнимает, голову кружит лёгкий запах одеколона «Эскурите де лакуре». Редкий изысканный парфюм. Привёз из Бразилии. Эксклюзивный аромат от известного, и не только в Бразилии, парфюмера. Он сказал об этом как бы между прочим, но она поняла, что хвастается. Она не любила хвастунов, но его хвастовство не раздражало. Скорее забавляло. Влюблённый мужчина ведёт себя как ребёнок. Он хочет ей нравиться, потому и хвастается. Это же понятно. И что тут плохого? От этих мыслей тёплая волна разливалась по телу.

Он провожал её после тренировок, или подвозил домой, в зависимости от погоды. Говорил много, красиво, волнующе.

Первый раз он прикоснулся к ней, когда они стояли в пробке. Шёл дождь, темнело, мигали фары, швыркали дворники, мяукал в магнитоле блюз. Он наклонился и осторожно, словно пробуя на вкус, поцеловал её. Она замерла. Она не могла пошевелиться. Надо было сделать что-то. Но она не знала что… и как. Она боялась своих чувств и своего тела.

Не спрашивая у неё разрешения, он изменил маршрут, просто проскочил поворот к её дому и поехал дальше. Она промолчала, только вжалась в кресло и сдавила пальцами ремешок на брюках.