Чужими руками. Детектив

Юля

Она стояла у окна своей маленькой комнатки в общежитии и, кусая губы, думала о том, как несправедлив был кто-то там наверху. Она не любила вспоминать детство, ведь нормального детства, в том смысле, которое вкладывают в это понятие другие, у неё не было. Ежедневные попойки и скандалы, устраиваемые родителями, вызывали только одно желание – куда-нибудь спрятаться от этого ужаса.

То время запечатлелось в её голове чёрным пятном. Она всячески пыталась избавиться от него, но у неё не получалось. Недавно одна пациентка пожаловалась, что больше всего боится амнезии. Она же о ней мечтала.

Ничего хорошего в её жизни никогда не было. Сносно окончив школу, что уже было большим достижением в тех условиях, в которых приходилось постигать науки, она собрала вещи и, ничего не сказав родителям, отправилась в ближайший районный центр. Кажется, родители даже не заметили этого отъезда. Во всяком случае, никто не бросился её разыскивать. Однажды покинув отчий дом, она никогда больше не возвращалась туда даже мысленно.

Как ни пыталась Юля забыть то время, сегодня память услужливо вернула её в то самое «дно», о котором мало кто из её сверстников имел представление. Как ни старалась она выбраться из него, «дно» не отпускало. Окончив медицинское училище и перебравшись в Москву, она наивно полагала, что вот сейчас наконец-то всё изменится. Но время шло, а ничего такого, что в корне изменило бы её жизнь, не происходило.

Должность медсестры в кабинете физиопроцедур досталась случайно. Год она проработала санитаркой в больнице и уже не надеялась на лучшую долю, как вдруг судьба улыбнулась ей. Одна из пожилых пациенток, за которой она ухаживала, порекомендовала её своей дочери – заведующей районной поликлиникой, и неожиданно девушку взяли на место ушедшей в декретный отпуск сотрудницы. Юля считала это большой удачей, ведь помимо работы она теперь имела и эту крохотную комнатку в общежитии. Но дни шли за днями, недели за неделями, а серые будни не меняли свой цвет. Жизнь казалась скучной и неинтересной.

Внимательно всматриваясь в пространство ночи, она думала о том, что её будущее очень похоже на эту всепоглощающую бездну. В свои двадцать пять лет никакой надежды, что счастье однажды повернётся к ней лицом, у неё не было. Если только…

Вера

Она стояла у окна своего загородного дома и, глядя на бескрайнюю пустоту ночи, наслаждалась тишиной. Всё, чего она добилась в жизни, было результатом собственных усилий. Это тешило самолюбие и наполняло чувством удовлетворения. Предприимчивость и острый ум плюс лидерские качества и целеустремлённость, всего этого вполне хватило, чтоб реализовать свои амбициозные планы на жизнь. Она могла бы сделать блестящую карьеру, но выбрала для себя то, к чему, как ей представлялось, у неё было настоящее призвание.

Месяц назад отпраздновав свой пятидесятилетний юбилей, она, как это водится, мысленно подвела итог прожитым годам и пришла к выводу, что всё в своей жизни устроила наилучшим образом. Воспоминания, будто кадры кинохроники, стали мелькать перед глазами. Оконченная с отличием школа, престижный ВУЗ – всё это было трамплином для успешной карьеры. Но её расчёт был в другом и, как показало время, он был верным.

Она была везунчиком, жизнь постоянно подбрасывала шанс, и Вера умело использовала его в своих целях. С Иваном их познакомил случай. Пути, которыми они шли по жизни, рано или поздно должны были пересечься, поэтому сама Вера считала их встречу не случайной, а вполне закономерной. Иван был начинающим художником и явно подавал надежды. Внимательно присмотревшись к молодому человеку, который хоть и не блистал красивой или, как сейчас говорят, «брутальной» внешностью, но, безусловно, имел печать таланта, сразу поняла, что это её шанс. Молодой художник, как ценитель всего прекрасного, не смог устоять перед миловидностью девушки и легко поддался её очарованию. Через полгода они поженились.

Думая о том, каких высот достиг её муж на сегодняшний день, она самодовольно улыбнулась. Ещё неизвестно стал бы её супруг знаменит, если бы тогда, двадцать пять лет назад, она не использовала этот шанс. Огромная квартира в центре Москвы и этот трёхэтажный загородный особняк, куда вся семья съехалась отмечать новогодние праздники, стали предметами её гордости. Теперь можно с уверенностью сказать: она достигла всего, к чему стремилась. Но откуда это внезапно появившееся беспокойство, которое не даёт уснуть?.

«Ерунда. Просто устала. Завтра, наверняка, всё пройдёт», – подумала она перед тем, как задёрнуть шторы.

Глава первая

Александр Васильевич Махоркин был следователем от Бога. Эта жажда докопаться во всём до истины, видимо, была в нём заложена ещё с рождения, что и предопределило в дальнейшем выбор профессии. Помимо этого, он обладал отличным природным чутьём, которое люди знающие называли интуицией. Но сам Махоркин называл это чуйкой. «Интуиция у женщин, а у меня чуйка», – спорил Махоркин с коллегами, когда речь заходила о его умении улавливать подозрительное в казалось бы очевидном. И она – «чуйка» его никогда не подводила, всегда безошибочно подсказывая то направление, в котором следует двигаться.

Конечно, и в его пока ещё небольшом послужном списке имелись нераскрытые дела, но чуйка никогда не подводила, помогая выйти на след настоящего преступника.

Кабинет следователя был аскетично пуст. Махоркин не любил лишних вещей, они отвлекали от главного. Даже обычная чашка с чаем появлялась на столе лишь на несколько минут, после чего снова отправлялась обратно в тумбочку.

Несмотря на весёлый нрав, в работе следователь был серьёзен и строг, никто из сослуживцев не вваливался к нему в кабинет просто поболтать. Все знали, что Александр Васильевич этого не любит. В свои неполные 27 лет он уже успел завоевать авторитет у коллег, и даже вышестоящее начальство уважительно обращалось к нему по имени и отчеству. Махоркину это нравилось, он не любил фамильярности и с равными себе по должности и возрасту всегда старался держаться на некотором расстоянии, не допуская панибратства.

Как обычно, по дороге на работу Александр Васильевич стал мысленно составлять для себя план на день, но неожиданно мысли унеслись в другом направлении. Он вспомнил, что давно уже собирался съездить на родину, в Тверь, но каждый раз водоворот дел затягивал, и отпуск приходилось откладывать на неопределенное время. Не то чтобы он сильно скучал по своей малой родине, на это у него не было времени, но съездить на могилу родителей – было его долгом.

Мать и отец ушли из жизни почти одновременно, с разницей в полгода, когда Александр Васильевич стал уже взрослым и состоявшимся мужчиной. Но боль потери была настолько сильной, а чувство опустошённости таким всеобъемлющим, что он долго ещё не мог прийти в себя. Спасала только любимая работа, в которую он погрузился с головой. И хотя боль постепенно утихала, но ощущение, будто тебе подрубили корни, оставалось неизменным вот уже несколько лет.

Одиночество стало для Махоркина привычным. Иногда он с грустью вспоминал, как в детстве мечтал оказаться один на необитаемом острове, как Робинзон Крузо. Маленький Саша, которого во дворе звали Шуриком, был красивым ребёнком, чего ужасно стеснялся. Бирюзовые глаза, длинные ресницы, губы бантиком, ямочка на щеке и главная «завлекалочка» – родинка на подбородке зачем-то достались ему, словно он девчонка.

Мальчик стеснялся своей красивости, больше всего его раздражали мамины подруги, которые, сюсюкая, восхищались его внешностью. Впрочем, была в этом и положительная сторона – редкий визит подруг обходился без конфет. Сердитый Шурик набивал гостинцами карманы и сбегал от назойливых тёток на улицу. Там его ждала ватага пацанов, которым посчастливилось родиться с обычной мальчишеской внешностью. Шурик щедро делился конфетами со своими друзьями, и те прощали ему его «недостаток».

Как-то одна из маминых подруг привезла из Грузии неизвестное лакомство и угостила Шурика. Сама тётка называла тёмно-коричневое лакомство восточной сладостью. Сладость оказалась невероятно вкусной, и Шурик не заметил, как съел все до единой плитки.

Однажды в магазине ему показалось, что на полке в прозрачной обёрточной бумаге лежат точно такие же плитки. Недолго думая, Шурик поделился этой новостью с друзьями во дворе. Давясь слюной ребята выслушали рассказ о чудо сладости, и так как денег ни у кого не было, то они решили пойти «на дело».

Тёмно-коричневые плитки лежали на полке стопочкой. «Они», – махнул головой Шурик и огляделся. Вокруг никого не было. На другом конце магазина кассирша красила губы, уставившись в небольшое зеркальце. Женщина была крупных размеров, и разглядеть лицо в маленьком зеркале целиком у неё не получалось. Поэтому она попеременно подносила его то к одному глазу, то к другому, то отодвигала подальше, то вновь подносила к лицу и была так увлечена этим занятием, что не видела, как мальчишки поочередно спрятали все до единой плитки себе под майки.

Благополучно покинув магазин, ребятня отправилась делить добычу. Спрятавшись за гаражами, мальчишки достали «улов» и приступили к дегустации. Признаков удовольствия на их физиономиях Шурик не увидел. Разорвав бумагу, он осторожно откусил край плитки и стал жевать. Плитка оказалась прессованным листовым чаем.

***

«Когда, если не сейчас?», – решил Махоркин. Срочных дел, которые требовали бы непременного его присутствия на рабочем месте, не было. Не воспользоваться такой возможностью было бы ошибкой, поэтому, войдя в кабинет, Махоркин первым делом направился к столу. Достав ручку и чистый лист бумаги, он сел писать заявление на отпуск, как вдруг телефон разорвал тишину кабинета громким и, как ему показалось, тревожным звонком.

«Кажется, съездил в отпуск», – пронеслось в голове. Отложив ручку, Махоркин взял трубку телефона. «Чуйка» не подвела и в этот раз…

***

В советские годы небольшая деревушка Егорьево – была тихим небогатым местечком Подмосковья. Люди здесь жили простые, доброжелательные и трудолюбивые. Выстроившиеся в ряд неказистые домишки свидетельствовали о неизбалованности их хозяев материальным достатком. Зато принцип социальной справедливости был налицо, всё указывало на абсолютное равенство жителей посёлка.

С тех давних пор ничего здесь не изменилось. Лишь одно строение нарушало это единообразие – добротный, деревянный, в три этажа особняк семейства Сафроновых. Огромный по местным меркам дом стоял поодаль от остальных и, словно устыдившись своей помпезности, прятался среди высоких сосен. Все в деревне называли его не иначе как терем. К терему прилегал участок, на котором хозяева построили огромных размеров теплицу. Зимой дом пустовал. Жизнь в нём начиналась с приходом весны.

Хозяйка терема – Вера Павловна, жена художника Ивана Константиновича Сафронова, была дамой властной и не очень приятной в общении. Даже остатки былой красоты не делали её привлекательной в глазах обитателей посёлка. Разница в уровне достатка и того положения в обществе, которое занимала семья известного художника, словно пропасть отделяла её от прочего люда.

Веру Павловну это обстоятельство не волновало. Общаться с местными жителями она считала ниже своего достоинства. Сосредоточив всё своё внимание на проблемах собственной семьи, она совсем не интересовалась жизнью тех, кто находился за пределами её угодий.

***

Весна в этом году выдалась ранняя. Привычная для этого времени года грязь была повсюду, и местные обитатели посёлка, вырядившись в ватники и резиновые сапоги, месили её ногами так же, как опытная кухарка месит руками тесто.

Пробивая себе путь, ручейки растаявшего снега неслись куда-то стремительным потоком, словно полноводные реки в миниатюре. Смекалистая деревенская ребятня, наскоро смастерив из пенопласта некое подобие корабликов, устроила на одной из таких речушек настоящую регату. Группа мальчишек примерно одного возраста с гиканьем суетилась вокруг ручейка. Подталкиваемые палками кораблики то сбивались в кучу, то переворачивались набок, что раззадоривало ребят ещё сильнее.

Серёжкин кораблик мчался вперёд, набирая скорость, но вдруг застрял, зацепившись за лежащую поперёк ручейка ветку.

– Тьфу ты! – в сердцах воскликнул Серёга и потянулся за корабликом.

– Эй, пионеры! – раздался позади знакомый голос тётки Веры. – А ну-ка, помогите мне донести сумки до дому.

Увлечённым игрой мальчишкам не хотелось бросать своё занятие. К тому же, если честно сказать, эту тётку Веру они недолюбливали. Делая вид, что не слышат, ребята стали быстро спускаться по круче, и только замешкавшийся Серёжка, насупившись, теребил в руках свой самодельный кораблик.

– Бросай эту ерунду, поможешь донести сумки, подарю тебе настоящую лодку с моторчиком, от сына осталась, – заговорщицки произнесла тётка.

До дома Сафроновых путь был неблизкий, набитые доверху сумки больно оттягивали руки, но вдохновлённый подарком Серёжка тянул ношу из последних сил.

***

Свой выходной день Наталья Кузнецова проводила в хлопотах. С утра затеяла стирку, прибрала в доме и состряпала нехитрый обед. Женщина она была одинокая, родители умерли рано, с мужем как-то не заладилось, так что из семьи у неё был только Серёжка, да ещё кот Тимошка. Висевшие на стене ходики показывали седьмой час.

– Вот пострел, – обращаясь то ли к коту, то ли к самой себе, произнесла Наталья, – и где его черти носят?

Серые сумерки в окне выцветшим занавесом спускались на землю, сердце матери тревожно заныло.

– Получит у меня.

Сунув ноги в сапоги и накинув телогрейку, Наталья вышла на крыльцо и озадаченно осмотрелась. Нависшая над деревней тревожная тишина пугала безмолвностью.

Нервно дёрнув калитку, она вышла на улицу и быстрым шагом направилась по раскисшей в грязи дороге вниз к лесополосе туда, где обычно собиралась местная ребятня. Дойдя до кручи, остановилась и вгляделась вдаль. Ночь надвигалась быстро, чуя неладное, Наталья крикнула в пустоту.

– Серёжа!

Голос дрожал. Она шагнула, но под ногой что-то скрипнуло. Странный, неприятный скрежет заинтересовал. Наталья нагнулась и вытащила из грязи кусок пенопласта. Накануне вечером такой же пенопласт Серёжка пилил ножом, вырезая кораблик. Звук рассекаемого сталью материала неприятно резал уши даже коту Тимошке, и Наталья выпроводила сына на крыльцо, чтоб не мешал смотреть её любимый фильм. У неё не было сомнений, что это тот самый Серёжкин кораблик.

***

Каждый вечер Доброхотовы собирались за столом всем своим многочисленным составом. Сытно отужинав, ставили самовар. Баба Аня пекла необыкновенно вкусные пироги с ревенем, аромат которых распространялся на весь двор. Учуявшие сладкий запах соседи искали повод зайти на огонёк. Гостеприимные и щедрые Доброхотовы гостям были рады, потому, заслышав скрип калитки и спешные шаги по ступенькам, встретили вбежавшую Наталью добродушной улыбкой.

– Где Серёжка? – кинулась Наталья к мальчугану лет семи и, схватив его за руку, затрясла.

– Да что с тобой, Татка? – Подруга Зина попыталась вырвать мальчика из рук Натальи. – На тебе лица нет.

– Серёжка пропал. Ушёл с утра ещё и не вернулся до сих пор, – из её глаз брызнули слёзы.

– Да успокойся ты, первый раз, что ли? Сейчас найдём твоего Серёжку, – Зина притянула к себе сына. – Вась, ты Сёрежку видел?

– Ну да, – прожёвывая пирожок, кивнул Вася. – Он с нами был, а потом с бабкой Верой ушёл.

– Куда ушёл? С какой бабкой? – Наталья снова затрясла мальчика.

– Ну эта, художницкая которая, из терему, – Васька выдернул руку.

– Ну вот, видишь, никуда твой Серёжка… – незаконченная фраза повисла в воздухе.

Хлопнув дверью, Наталья выскочила из дома и помчалась к особняку Сафроновых.

***

Женщина лежала на земле, раскинув руки в разные стороны. Застывший взгляд распахнутых глаз был устремлён вверх, словно она пыталась рассмотреть сквозь плёнку, обтягивающую крышу теплицы, что-то в тёмной бездне неба. Холодный взгляд пугал, и присутствовавшие на месте преступления оперативники старались не смотреть в огромные и вызывающие ужас глаза.

– Ещё приснится, – юная помощница следователя поёжилась. Освещаемое фонариками место убийства производило на неё жуткое, завораживающее впечатление.

Александр Васильевич недовольно взглянул на сотрудницу, но промолчал. Его раздражала эта шустрая девчонка, всё время мельтешащая перед глазами и выдающая кучу разных предположений, которые умудрялась тут же сама и опровергнуть. Строгий взгляд начальника заставил девушку отойти в сторону.

– Похоже на несчастный случай, – всё же не удержалась помощница, – видимо, старушка споткнулась, упала и ударилась головой.

Девушка изогнулась, замахала руками, изображая картину того, как, по её мнению, всё должно было произойти.

– Елена, не бегите впереди паровоза, пойдите лучше успокойте мать ребёнка, – попытался избавиться от неугомонной помощницы Махоркин.

Склонившись над рыхлой землёй, он внимательно рассматривал маленькие следы, оставленные детскими резиновыми сапожками, и вёл с самим собой внутренний диалог: «По всей видимости, мальчик здесь был. Вот только когда? И куда делся потом? Не мог же он убить взрослую женщину. Убить не мог, но мог стать свидетелем убийства».

– И если так, то дела плохи, – произнёс Махоркин вслух последнюю мысль.

Наталья Кузнецова была в состоянии прострации. Она сидела на деревянной колоде и не переставая твердила:

– Найдите моего сына.

Полчаса назад в поисках сына она зашла на участок Сафроновых и, проходя мимо теплицы, обратила внимание на разорванную плёнку рядом с входом. Заглянув в дыру, Наталья разглядела внутри лежащего человека. На подкошенных ногах она вошла в теплицу и чуть не потеряла сознание. На сырой земле среди грядок неподвижно лежала хозяйка дома – Вера Сафронова. Остальное Наталья помнила смутно.

***

Внутреннее убранство загородного дома семейства Сафроновых оставило у оперативников противоречивые впечатления. С одной стороны, интерьер не отличался показной роскошью, с другой – достаток чувствовался во всём.

В просторных комнатах особняка жили три поколения Сафроновых. Каждый член большой семьи занимал свою часть дома.

В двух смежных комнатах, расположенных в конце коридора, жила старшая дочь Веры Павловны и Ивана Константиновича – Инна с сыном от первого брака Павликом и мужем Алексеем. Напротив, в комнате поменьше, поселились младший сын Игорь со своей молодой женой Лизой. Две комнаты с правой от лестницы стороны принадлежали главе семейства – Ивану Константиновичу и его супруге. Одна из них служила спальней и днём пустовала, а вторая – гостиной, где стоял большой круглый стол, покрытый белой кружевной скатертью. По вечерам вся семья собиралась за этим столом перед телевизором, чтобы выпить чаю.

Это традиция была придумана и навязана всем членам семьи хозяйкой дома – Верой Павловной. В девять часов вечера на стол ставился самовар и пышущие сдобой булочки. У каждого за столом было своё определённое лично хозяйкой место. Ровно в девять все должны были находиться на своих местах. Пропустить чаепитие можно было только по особому случаю, степень значимости которого определяла сама Вера Павловна. Исключение делалось только для Ивана Константиновича.

«Он человек творческий, а вдохновение ждать не может», – говорила Вера родным, если её супруг не появлялся за столом.

Первый этаж занимала кухня и хозблок. Длинный коридор был заставлен сумками и мешками и требовал наведения порядка, что не ускользнуло от строгого взгляда Махоркина. На деревянном полу виднелись следы грязи, оставленные маленькими детскими сапожками. Вместе с оперативниками Махоркин прошёл в кухню. На покрытом клеёнкой столике стояли две чашки и вазочка с конфетами. Всё указывало на то, что мальчик был здесь, а горстка фантиков и недопитый чай рисовали картину мирного чаепития.

Глава вторая

Вагон пригородного поезда, направляющегося в Москву, был почти пустой. Контролёр Петрович заметил лишь сидящего у окна пассажира, который явно нервничал. Ничем иным, как отсутствием билета, такое поведение мужчины Петрович объяснить не мог.

«Одет прилично, а на билете, значит, экономит», – зло подумал Петрович, разглядывая красивую болоньевую куртку ярко-красного цвета. «Видать, столичный модник», – сделал вывод и направился к одинокому пассажиру.

Заметив контролёра, мужчина засуетился, схватил рюкзак и бросился в тамбур. Но не тут-то было. Многолетний опыт и стаж работы Петровича помогли быстро сориентироваться в обстановке… и в тамбуре оба оказались почти одновременно.

– Билетик предъявите, – ухмыляясь, произнёс Петрович.

В этот момент поезд стал притормаживать, мужчина сделал вид, что ищёт билет в кармане, но как только двери открылись, рванул наружу. Этого Петрович ожидал, он ловко ухватил «зайца» за модную куртку рукой и прошипел:

– Врёшь, не уйдёшь.

Петрович был цепкий, но не рассчитал силы. Пассажир оттолкнул его и, выскочив на перрон, припустил в сторону лесополосы.

***

Патрулирующие станцию милиционеры не торопясь шли по платформе, издалека наблюдая забавную картину. На перроне два мужика что есть мочи мутузили друг друга. В сумерках стражи порядка не сразу разглядели лица дерущихся, пока один из них не узнал контролёра.

– Так это же Петрович! Бежим. – Милиционеры рванули в ту сторону, где шла потасовка.

В этот момент мужчине, наконец, удалось вырваться из цепких рук контролёра, и, соскочив с платформы, он побежал в направлении лесополосы. Тяжёлый рюкзак мешал двигаться, чувствуя, что теряет силы, он скинул его на землю.

Молодые и крепкие милиционеры могли без труда догнать беглеца, но громоздкая зимняя форменная одежда не позволяла набрать необходимую скорость, и мужчина легко ушёл от погони, скрывшись в лесополосе.

Какое-то время милиционеры ещё пытались догнать безбилетника, но, осознав, что упустили беглеца, вернулись к месту, где лежал брошенный рюкзак. Один из них попробовал развязать его, но узел был затянут с такой силой, что стало ясно: без подручных средств справится с ним не получится.

– Вот, держите, – протянул складной перочинный нож подоспевший Петрович.

Острое лезвие ножа без труда перерезало верёвку, и в тусклом свете одиночного фонаря милиционеры увидели, как из рюкзака вывалилась детская рука.

***

Помощником следователя Елена Рязанцева стала совсем недавно. Впервые появившись в кабинете Махоркина, она улыбнулась и протянула ему руку.

– Салю, шеф!

На мгновение следователь растерялся, подобная непосредственность была для него неожиданной; за несколько лет работы в отделе он привык совсем к другому обращению. Можно было, конечно, сразу поставить девушку на место, но почему-то Александр Васильевич делать этого не стал. «Ладно, успею ещё», – будто оправдываясь перед кем-то, подумал Махоркин.

Последующие три месяца службы ничего не изменили в поведении помощницы, приучить молодую сотрудницу к соблюдению субординации так и не удалось. Со своей стороны Махоркин вёл себя сдержанно и корректно, не позволяя ничего такого, что могло создать у девушки впечатление дружеского расположения, позволяющего подобную лёгкость в общении. Иногда он держал себя с ней чрезмерно сухо, но Лена, казалось, не замечала этого. В конце концов Махоркин сдался и махнул рукой.

Лена была неисправимой оптимисткой. Она умела радоваться жизни и заражала этой радостью всех вокруг. У неё сразу завязались приятельские отношения почти со всеми коллегами, и Махоркину ничего не оставалось, как признать, что своим появлением помощница разбавила серые будни следственного комитета яркими красками эмоций.

У Лены была страсть – она любила всё французское. Когда и почему это началось, сама девушка ни вспомнить, ни объяснить не могла. В её наушниках всегда звучали французские песни, а в свободное от работы время она смотрела исключительно французские фильмы. А ещё у Лены была смешная привычка вставлять в свою речь разные французские слова и выражения. Вот и на этот раз она влетела в кабинет шефа со словами: