Новенькая на факультете боевых магов

Глава 1. И в чём подвох?

В незапамятные времена боги создали на Земле воду и сушу – один суперконтинент под названием Родания. Засадили её растениями, заселили зверями и птицами и создали людей, чтобы те повелевали над всей живой и неживой природой. Наделили каждого четырьмя частичками магии – воды, огня, воздуха и земли. И всё было хорошо, пока в самом начале эры Ориона в результате череды природных катаклизмов Родания не распалась на четыре континента. Два из них оказались под властью эльвов и их прислужников, которых наши предки окрестили адскими гончими. Ну а сами люди потеряли три составляющие своей магии, оставшись только с одной – кому-то досталась стихия воды, кому-то огня, третьи владели магией земли, а четвёртые, оказавшись в меньшинстве, повелевали магией воздуха. Редко кому посчастливилось стать обладателем двух стихий сразу, а уж о трёх или четырёх и говорить нечего – это стало недостижимой мечтой. Люди верили, что, стоит четырём континентам соединиться в один, как на планете снова настанет благодать, эльвы исчезнут, а люди обретут утраченную магию.

Никто толком не знает, откуда пришли эльвы и их гончие. Кто-то утверждает, будто они жили в Родании ещё до появления людей, кто-то собирает доказательства тому, будто они прилетели из другой галактики и их космолёт потерпел на нашей планете крушение, третьи говорят, что эльвы – иномиряне и им не подвластны ни пространство, ни время, а четвёртые уверяют, будто эльвы и есть сошедшие с небес боги. В Альверии, где двадцать один год тому родилась я, никого особо не заботило происхождение эльвов. «Неважно, откуда они взялись, – говорила тётя Эмили, – важно, когда они уйдут насовсем». Жители Альверии ненавидели их так же сильно, как и боялись. Почти тысячу лет длилась кровопролитная борьба, и в этой борьбе я потеряла родителей и почти всех родных и знакомых. Но ещё сильнее альверийцы ненавидели гончих – настоящих исчадий ада, одержимых жаждой крови и не ведающих ни жалости, ни сострадания.

Всё это (разумеется, кроме факта моего рождения) иллюстрировали многочисленные картины, развешанные в галерее по пути к кабинету ректора. Обычно мимо полотен с изображением адских гончих и их хозяев я пролетала кометой, но сегодня невольно замедлила шаг – сама не знаю зачем, наверное, чтобы окончательно угробить оставшиеся нервные клетки. И вдруг расхохоталась – какой-то смельчак, не страшась ректорского гнева, пририсовал эльвам чёрные крылышки, хвосты и копытца – символ того, что вся эта братия дружно отправляется в ад на вечную каторгу.

Этот мимолётный приступ веселья здорово поднял пошатнувшуюся было самоуверенность и придал сил и надежды, и в приёмную ректора я входила с гордо поднятой головой и без внутреннего трепета.

Мисс Хавьер – платиновая блондинка в идеально выглаженном синем костюме и стильных квадратных очках – бросила, не отрываясь от печатной машинки:

– Из-за вас, кадет Фостер, приходится перепечатывать идеально составленный приказ!

– И вам хорошего дня, мисс Хавьер, – отозвалась я. – Ректор Уоллингтон у себя?

Секретарь презрительно хмыкнула, не удостоив меня ответом, и, оправив китель, я постучалась в резную дубовую дверь.

– Вызывали, ректор Уоллингтон?

В просторном кабинете ректора царил полумрак. Защитной магии достаточно, чтобы полуденные лучи не проникали сквозь стекло и не раздражали ненавидящего солнце главу академии. За глаза его все называли вампиром и я не была исключением.

– Входите, кадет Фостер, – велели мне.

Тот факт, что меня всё ещё называли кадетом, а не «мисс Фостер», говорило о многом. Да, меня запросто могли отчислить. Было за что.

В кабинете мы не одни. Мистер Нокс, небезызвестный глава попечительского совета, тоже здесь. Сидит в кресле, пытаясь испепелить меня взглядом. Но, насколько мне известно, он не владеет магией огня, а потому ничего у него не выйдет.

Я уселась в кресле напротив, держа спину ровно. Тётя Эмили учила меня в любой ситуации не опускать три вещи: подбородок, руки и чувство собственного достоинства, и я как послушная племянница всегда старалась придерживаться этого правила.

– Мы изучили вашу ситуацию, кадет Фостер, – прочистив горло, начал ректор Уоллингтон, – и готовы пойти навстречу. Вы попадаете в число кадетов, отобранных для программы межконтинентальной академической мобильности. Поздравляю. Необходимые документы вы получите у секретаря.

Хм. И в чём подвох?

– Но с одним условием, – добавил ректор.

– Скорее, просьбой деликатного характера, – уточнил глава попечительского совета. Голос у него был в высшей степени неприятный – дребезжащий, как расстроенное фортепиано.

– Ничего предосудительного от вас не требуется, – продолжал «вампир», – всего лишь выполнить одну небольшую услугу.

– Услугу какого плана? – поинтересовалась я.

– Детали мы сообщим вам на месте, – продребезжал мистер Нокс.

– Прошу меня простить, но я не могу согласиться на то, чего не понимаю, – возразила я.

– Видите ли, у вас совершенно нет выбора. – Ректор говорил вкрадчиво, будто не угрожал вовсе, а одолжение делал. – Подумайте о своей семье. Что с ней станет, если мы дадим ход заявлению мистера Нокса? Вас не только отчислят из академии, но и предадут суду за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью кадету Ноксу с использованием нежелательной магии. А это значит, что ваша тётя и ваш брат никогда не станут полноправными гражданами Союза Трёх Континентов. Сколько мальчику, кстати? Семь? Восемь?..

– Восемь, – скрипнула зубами я.

– Значит, мальчик уже учится в школе, – проехался по ушам мистер Нокс, – подумайте о его будущем и о том несмываемом пятне, которое вы самолично нанесёте его репутации.

Не перегибать палку – великое искусство. И этим искусством мужчины из семейства Ноксов явно не владеют.

Но и я хороша. Владея магией земли (и то, нужно признать, весьма посредственно), в критические минуты я воспламенялась, словно сухая трава от малейшей искорки.

– Простите, но не вам подавать на меня заявление в префектуру! И не вашему сыну! – взвилась я. – Это он должен предстать перед префектом, а не я! Я не просто так превратила вашего сыночка в корягу – я защищала свою честь, здоровье и, возможно, даже свою жизнь!

– Следите за своей речью, мисс Фостер, – пригрозил ректор, – иначе к прежним обвинениям добавится обвинение за распространение заведомо ложной информации.

– Мой сын не мог так поступить, – вторил ему мистер Нокс, – он воспитан настоящим джентльменом, который никогда не обидит девушку.

– Вы плохо знаете собственного сына! – запальчиво отвечала я. – Он заносчивый, наглый, высокомерный и совершенно невыносимый тип, который третирует первокурсников, грубит преподавателям и не пропускает ни одной юбки. Джентльменством от него и не пахнет!

– Да это вы вели себя вызывающе, что готовы подтвердить не менее дюжины свидетелей! – верещал папаша Нокс. – Несчастному мальчику по вашей вине предстоит длительная реабилитация, и кто знает, восстановится ли когда-нибудь его здоровье! А о психологической травме я вообще промолчу. Вы знаете, милочка, во сколько мне обойдётся его лечение? Учитывая вашу финансовую несостоятельность, на помощь я не рассчитываю.

Я могла бы сказать, что уродец нисколько не пострадал – нечего ему там травмировать, а в деревянном состоянии он и пяти минут не пробыл – скрипел так, что на шум сбежалась охрана. Которая, конечно же, не слышала, как звала на помощь я. Избирательная у некоторых людей глухота, что тут скажешь. Ну а справку о болезни ничего не стоит купить – тоже мне новости. А у меня тётя и маленький Миррен, будущее которого меня заботит больше, чем своё собственное. Могу ли я одним махом лишить их всего, о чём они мечтают и к чему стремятся?

– Хорошо, – скрепя сердце, согласилась я. – Если ваша просьба не касается моей чести и здоровья, я согласна. Где подписать?

– Сразу бы так, – с явным облегчением произнёс ректор, – подписывать ничего не нужно.

– Много о себе мните, милочка, – отворачивая свой длинный нос, продребезжал Нокс. – Не в вашем положении что-либо требовать.

– Подойдите, – велел вампир и открыл верхний ящик обитого алым бархатом стола.

Я догадывалась, что за этим последует, и предпочла бы поставить подпись, но раз уж согласилась, глупо идти на попятную.

Вампир водрузил на стол некое подобие телефонного аппарата устаревшей модели. Щёлкнул рычажком и в полу открылся круглый люк. Всего одна ступенька вела к пентаграмме, начерченной прямо на земле.

– Становитесь сюда, – последовал очередной приказ.

Я сделала так, как мне велели, и, старательно держа лицо, протянула правую руку. Вампир собственноручно поднял крышку инкрустированной драгоценными камнями шкатулки, где на маленькой подушечке покоились прелестные женские часики из сплава ртутного металла и адамантия. Одно короткое заклинание – и браслет обвил моё запястье. Вонзился в кожу, вызывая зудящий ожог и резкий отток магии к ногам и оттуда – прямо в землю. Пентаграмма вспыхнула насыщенным зелёным пламенем с красноватыми прожилками. Язычки пламени лизнули носки берцев и с шипением погасли. Моя же голова сделалась вдруг совершенно пустой, тело обмякло, как будто вместе с магией из него выкачали добрую половину крови, но на ногах я устояла.

Стрелки на часах начали свой бег.

– Согласно статье одиннадцать дробь три Устава Хендфордской академии вы, кадет Фостер, за причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности лишаетесь части своих магических сил на время, оговоренное комиссией в составе главы попечительского совета и действующего ректора академии в моём лице, – слышалось сквозь звон в ушах. – И пусть могущественные боги наших предков и Великий Магистр четырёх стихий станут тому свидетелями! Силы будут возвращены вам в обмен на безукоризненное выполнение задания, о котором обязуемся сообщить позже. Держите рот на замке, кадет Фостер, это в ваших же интересах. А теперь ступайте.

– И будьте благодарны за то, что отделались так легко! – каркнул Нокс.

На ватных ногах, не сказав ни слова, я поплелась прочь. Мисс Хавьер сунула какую-то папку мне в руки, но я словно потерялась во времени и пространстве. Магии я совершенно не чувствовала, в мыслях было совсем тоскливо и только каким-то чудом жизненно важные системы организма продолжали функционировать, обеспечивая свою непутёвую хозяйку кислородом и маломальским ориентированием на местности.

Пришла в себя лишь оказавшись на морозном воздухе. Окинула взглядом здание из казённого серого кирпича, где проучилась три с половиной года. В лучах полуденного солнца снег переливался розовато-оранжевыми тонами. Снегири облюбовали кусты рябины, растущей под окнами читального зала. У крыльца, ведущего во второй корпус, красовались снежные фигурки оленей и медведей – результат недавних упражнений в магии снега и льда. Мы с друзьями в тот вечер отлично повеселились, а на следующий день, когда добрая половина кадетов разъехалась на зимние каникулы, случилась эта дурацкая история с Ирвином Ноксом. И… это что же получается, я уеду, а Брайс останется? Сердце совершило резкий скачок, и я, проглотив застрявший в горле комок, заторопилась в сторону мужского кампуса.

Но Брайса на месте не оказалось и мне пришлось топать к себе.

Там меня ждала Рейна Кавано, с которой я делила комнату с самого первого дня учёбы.

– Твоё имя в списке кадетов, отобранных для Академии Балленхейда, – припечатала Рейна, словно обвинительный приговор зачитывала. – И ты мне ничего не сказала!

– Если б я знала, тебе бы первой сказала, – ответила я. – Я только что от ректора – там меня и огорошили новостью.

– Ну-ну. – Подруга скрестила руки на груди и прищурилась – не верила. – Очередная привилегия для жителей Альверии. Как, оказывается, выгодно родиться на Третьем Континенте! Несправедливо по отношению к тем, кто имеет гражданство Тройственного Союза, не находишь?

– Так может сказать только тот, кто никогда не видел гончих вживую, – выдавила я, чувствуя, как к горлу снова подкатывает противный ком, а в ушах слышится отдалённый звон, так напоминающий колокольчики на ошейниках адских гончих. С тех пор, как я слышала этот звон наяву, прошло шесть лет, а я до сих пор помню каждый его оттенок.

– Прости, – смягчилась подруга. – Я не хотела тебя обидеть. Случайно вырвалось.

– Проехали.

– Помочь тебе с вещами?

– Нет, спасибо. У меня и вещей почти нет. Все в рюкзак поместятся.

– Пиши мне, ладно?

– И ты мне.

– Договорились.

– Могу передать письма родным. Если хочешь, конечно.

– О нет, я уже отправила домой новогоднюю открытку. Кстати, из нашей группы едут Беккет, Карсон и Флинт. И ещё трое бытовиков со второго курса.

При упоминании Брайса Беккета настроение взлетело стремящейся в небо птицей. Брайс, как и я, родом из Альверии – Третьего Континента, входящего в состав Тройственного Союза. Сотни лет наши земли находились под властью эльвов и только совсем недавно, каких-то шесть лет назад, континент полностью очистили от захватчиков, после чего освобождённые земли вошли в состав Союза – уже не двух, а трёх континентов. Однако гражданство жителям Альверии давать не спешили. Сперва нужно доказать, что ты достоин стать полноправным гражданином Союза Трёх Континентов и чуть ли не единственной возможностью для этого была служба в легионе и участие в освободительной кампании на Четвёртом Континенте – Аластурии, где всё ещё господствовали эльвы. Несмотря на то, что мы с Брайсом прошли сложнейший отбор в Хендфорд, каждый божий день на протяжении первого и второго курса нам приходилось доказывать, что мы достойны здесь учиться. С нас и спрашивали больше, и наказывали строже, но это лишь закалило нас. Рейна называет нас «привилегированной кастой» за возможность учиться в одной из лучших академий Первого Континента – Балленхейде. Но ей, родившейся в свободной Ла Риоре и видевшей эльвов только на картинках, никогда не понять наших чувств. Винить её за это было бы глупо. В конце концов, у меня не так много подруг, чтобы ими разбрасываться.

– А это у тебя что? Подарок? – поинтересовалась Рейна, заметив часы у меня на руке. – Ух ты и скрытная, Фостер! Колись, кто он?

– Прислали из дома, – солгала я.

– Ври больше, – не поверила она. – Часы явно очень дорогие.

– Тётя Эмили получила повышение, вот и подарок мне к Новому году.

– Не хочешь говорить – не надо. Но всё равно обидно.

– Прости. Но это чистая правда. У меня никого нет, кроме тебя и этого прохудившегося кителя, который я вскоре сменю на китель Балленхейда.

– Удачи, подружка. И пусть в тебя влюбится самый противный кадет на курсе!

– Взаимно, дорогая.

– А вообще, я рада, что ты побываешь у меня на родине. – Рейна шмыгнула носом. – Непременно посети Золотой дворец, Центральный ботанический сад, арену для боя быков и археологический музей.

– Археологический музей – в первую очередь, – фыркнула я.

Мы обнялись на прощание. Рейна рыдала навзрыд. У меня тоже глаза были на мокром месте, но и дальше оставаться в Хендфорде было выше моих сил.

Глава 2. А если моя родная стихия – вовсе не земля?

Тишина давит на барабанные перепонки. Тьма и неопределённость пугают до тошноты. Руками и ногами не пошевелить – они надёжно закреплены, а сама я подвешена в воздухе в позе звезды. Сердцебиение зашкаливает, кажется, тысячи сердец бьются в каждой мышце и каждой клеточке. Как я ни силюсь вытолкнуть изо рта кляп, у меня ничегошеньки не получается. Пытаюсь барахтаться, но верёвки лишь туже впиваются в запястья и щиколотки. Паника достигает пика, в груди нестерпимо жжёт и я молюсь про себя о скорейшем конце. И, когда тот не приходит, я, совершенно обессилев от страха, чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Тогда-то и вспыхивает огонь – ослепительный, яростный, очищающий…

Это давнее и практически стёртое из памяти воспоминание из детства воскресает всякий раз, когда я нахожусь между жизнью и смертью. Справедливости ради нужно отметить, что в подобном состоянии я нахожусь не часто. Например, когда меня одолевает морская болезнь – а иначе в Ла Риору не попадёшь.

Утро или вечер – неизвестно. Всё слилось в бесконечных розовато-серых сумерках. Спроси кто, сколько я здесь пролежала, я бы ответила, что целую вечность, хотя, если учесть, что официант заходил в мою каюту только один раз, значит, время обеда ещё не настало. Да и Брайс бы не оставил меня надолго одну.

А вот и он! Сквозь шум бьющих о борт волн я различила наш условный с Брайсом стук – два длинных, три коротких.

После моего вялого «да» в каюту заглянул высокий крепкий блондин с такими широкими плечами, что едва поместился в пространстве два на полтора.

– Элла, не спишь? Как дела?

– Не спится. Заходи. – Я изо всех сил старалась выглядеть живой, но друг сразу меня раскусил.

– Совсем плохо, да? – сочувственно произнёс он и присел на край койки. Взял меня за руку. По сравнению с моей, безжизненной и ледяной, его ладонь ощущалась жаркой как печка.

– Вода – не моя стихия, ты же знаешь, – попыталась пошутить я.

– Позвать целителя?

– Уже приходил.

– Что за целитель? Кому уши пообрывать?

Я изобразила подобие улыбки и получше присмотрелась к Брайсу. Выглядел он вполне здоровым несмотря на то, что вода с его огненной стихией тоже не особо-то дружит.

– Сам-то как? Смотрю, водичка огонь не потушила?

– Куда ей до меня! – рассмеялся Брайс. – На самом деле моя последняя девушка – магичка воды – научила меня кое-каким штучкам.

– И кто же она? – поинтересовалась я. – Кайли Портман? Или Френни Майерс?

– Почему тебя интересуют мои любовные победы, а не реальные заклинания, облегчающие морскую болезнь? – прищурился Брайс. – А! Понял! Ты ревнуешь! Святые Альверии, неужели Элла Фостер в меня влюблена?

– Ха-ха-ха. Очень смешно, Брайс. – Я попыталась выдернуть свою ладонь из его хватки и у меня почти получилось.

– Прости, Одуванчик. Просто хотел вдохнуть в тебя немного жизни. Говорят, смех её продлевает.

– Кажется, в моём случае бессилен даже смех.

– Не прибедняйся. Пульс прощупывается, речь вполне осмысленна. А кожа не настолько зелёная, чтобы бить тревогу. Жить будешь.

– Хотелось бы тебе верить.

– А когда я тебя подводил?

– Честно? М-м-м… Дай подумать.

– Эй, так не пойдёт! Или ты признаешь, что я – самый лучший друг на свете, или…

– Никогда.

– В смысле?

– Никогда не подводил, Брайс. Ты – мой самый лучший друг. Даже больше, чем друг. Ты тот самый старший брат, о котором можно только мечтать. Ты всегда поддерживаешь, помогаешь, вдохновляешь. И я очень благодарна тебе за это.

– Я сейчас расплачусь. Честно.

– Как же! Брайс Беккет скорее лишит себя магии и сгорит в адском пламени, чем выдавит солёную каплю из уголка глаза. А вообще, я бы хотела на это взглянуть.

– Если это входит в список твоих заветных желаний, я подумаю, как это сделать без ущерба для самолюбия.

Когда мы устали смеяться и подкалывать друг друга, Брайс уселся поудобнее, прислонился спиной к перегородке, вытянул свои длиннющие ноги и протяжно вздохнул. Мне всегда нравилось смотреть, как при этом трепещут его длинные ресницы.

– Любуешься? – поддел он.

– Пф! Никогда не считала тебя красавчиком. Ничего личного, ладно?

– Хочешь, открою один секрет?

– Только один?

– Пока только один.

– Валяй.

– Я всегда мечтал побывать в Ла Риоре. Не просто побывать – стать полноправным её гражданином. Хотел поступать в Балленхейд.

– Почему же поступал в Хендфорд?

– Потому что туда поступала ты, Одуванчик.

– Да брось, Брайс. Перестань мне льстить и научись подавать правду как положено.

– Кто бы говорил!

На мгновение мне показалось, что Брайсу известно о случае с Ноксом. Я поклялась никому об этом не рассказывать и, если честно, Брайс был бы последним, кто бы узнал правду. Потому что меньше всего мне хотелось, чтобы из-за меня пострадал друг. А уж в том, что он отомстил бы за меня Ноксу, я нисколько не сомневалась.

Но он не знал. И я нашла в себе силы продолжить:

– Пусть в Балленхейде вступительные экзамены намного сложнее, чем в Хендфорде, ты бы поступил. Я уверена. Нужно было попробовать! А я бы как-нибудь пережила разлуку с тобой.

– Я бы не пережил.

Брайс скорчил такую потешную рожицу, что я не удержалась и прыснула со смеху. А он стал меня щекотать. Негодник! Знает ведь, что я ужасно боюсь щекотки!

Наверное, со стороны можно было подумать, будто мы питаем друг к другу романтические чувства, но на самом деле это не так. Мы с Брайсом познакомились одиннадцать лет назад. Розуэлл-Файр – город, в котором я родилась – несколько раз переходил от эльвов к людям и наоборот. Когда город сожгли дотла, многие жители подались на юг. Некоторые, в том числе и я с тётей и младшим братом, остались в поселении ферджинианцев. Люди из этой общины вели простой образ жизни и отвергали любое проявление силы. Беккеты были первыми, кто принёс погорельцам тёплые вещи, еду и питьевую воду несмотря на то, что сами жили впроголодь. Так мы с Брайсом и подружились. Вместе мы прятались от адских гончих и выхаживали раненых бойцов сопротивления. Вместе трудились на фермерских полях, обеспечивая семьи каким-никаким пропитанием. Вместе практиковались в бытовой и стихийной магии. Знали друг о друге всю подноготную. А когда Брайс объявил матери и братьям, что собирается поступать в военную академию, те от него отказались и его изгнали из общины. Никого, кроме меня, у него не осталось. Иными словами, мы считали друг друга больше, нежели братом и сестрой. Чувства были, но совсем не те, которые Брайс испытывает к своим многочисленным пассиям, да и у меня никогда не возникало желания поцеловать его в губы, а это, как утверждает Рейна, первый признак влюблённости. Не могу сказать, насколько верно её определение (ибо тётя Эмили считает иначе), поскольку я до сих пор не влюблялась. Как-то не до того было. Я планировала окончить академию, проявить себя в бою с эльвами, получить гражданство и купить тёте и брату домик на берегу океана.

Наконец, вняв моим просьбам, Брайс прекратил. Замер, вытянувшись надо мной на вздувшихся мышцами руках.

– Честно, Одуванчик, когда Бренда сказала, что я попал в программу по обмену студентами, то первым делом отправился к вампиру с требованием остаться в Хендфорде. – Он нахмурился, заметив часы на моём запястье. – Это что за хрень?

Я поспешно натянула рукав.

Ну почему всех так интересует, откуда у меня взялись эти чёртовы часы?!

– Да так. Подарок.

– От кого? От Нокса? Уломал всё-таки?

– Дурак, что ли? – вспылила я. – Это прощальный подарок от Рейны.

Я понимала, что рано или поздно пожалею о своём вранье, но Брайс, прекрасно осведомлённый о жизненных реалиях альверийцев, никогда бы не поверил, что часы подарила тётя. Ей, бедной, пришлось бы пахать на них лет эдак двести.

– Часы очень дорогие. И совершенно новые. Рейна не стала бы так тратиться даже ради тебя. Прости, Одуванчик, но это так.

– Ты плохо её знаешь! – гнула свою линию я. – Мы лучшие подруги. Знаю, мне не стоило принимать подарок, но она настаивала. Я тоже в долгу не осталась.

– И когда вы успели прошвырнуться по магазинам?

– Когда тебя не было в академии.

В этот момент корабль сильно качнуло и Брайса отбросило в сторону. Лампа под потолком потухла и каюта погрузилась в лиловый полумрак.

– Ты не ушиблась? – обеспокоился парень, усаживаясь у меня в ногах.

– Я в порядке. Ты как?

– Знаешь, чему меня научила Бренда? – неестественно глухим голосом спросил он.

– Кто такая Бренда?

– Мисс Хавьер. В ночь перед отъездом я был у неё. Из-за меня она даже опоздала на работу.

– Мисс Хавьер? – опешила я. – У тебя роман с секретаршей вампира? Боже, Брайс! Как ты мог?!

– А что тут такого? Она не мой преподаватель. Устав не нарушен.

– Фактически нет, но для меня это мерзко и неестественно.

– Она далеко не стерва, как может показаться на первый взгляд, а очень даже милая и добрая девушка.

– Я знаю её три с половиной года и за это время она не проявила по отношению ко мне ни капли добра.

– Иногда я понять не могу, как мы могли подружиться, если мы такие разные?

– Как земля и огонь, да?

– Кстати, о стихиях. Перед отъездом Бренда всучила мне флакон с заговорённой морской водой. Вот он. Не знаю, поможет ли. Во всяком случае, я ни одного симптома морской болезни до сих пор не ощутил.

– Дорогой мой Брайс! – растрогалась я. – Спасибо тебе. Ты чудо, и я не устану это повторять.

– Слышала, что частички магии передаются при поцелуях? Так вот, это истинная правда. Так что, если тебе очень надо, я рядом.