Просто будь

Глава 20. Как выйти из ловушки-2

Чтобы дать сыну шанс на жизнь, мне нужно было стать для него врагом, обманщиком, проводником в «тюрьму». Я знала, что увижу ненависть в его глазах. Но это была та самая, последняя и единственная, точка невозврата, которую я не имела права пропустить.

Глеб стоял посреди коридора, и на его лице читалась уже не злоба, а потерянность. Выступать против двухметрового мужчины, к которому чувствовал что-то вроде уважения, похоже, он не был готов.

– Ещё не одета? Говорю же, трафик, – повторил Антон. – Поторопись, давай, мы с Глебом ждём тебя в машине.

И кивнул ему, мол, идём?

Глеб, повинуясь его жесту, шагнул вперёд, и оба вышли за дверь.

Я закрутилась как белка, закидывая в сумку паспорт, телефон, воду (вдруг кто захочет пить, тогда не придётся останавливаться), параллельно наматывая шарф и засовывая ноги в сапоги. Минута-другая, и я уже на улице.

В новой машине было комфортно, тепло, уютно, с лёгкой музыкой, и эти мелочи тоже были важны, чтобы стопроцентно довезти сына до больницы.

Телефон булькнул: Елена Игоревна скинула мне маршрут, по которому мы должны быстро найти наркологическое отделение, закрытое от посторонних.

Дальше было как в детективном кино: выйдя из машины, Глеб сказал, что зайдёт к врачу, раз уж приехали, но не дольше десяти минут, так как у него срочные дела.

Я кивнула головой, Антон остался ждать у входа, и мы пошли по указанному заведующей маршруту. Лабиринт больничных коридоров, казалось, не кончался, и я чувствовала, как нарастает злое нетерпение со стороны. «Только бы он не сорвался бежать».

Наконец-то эта дверь. Металлическая, с электронным замком. Позвонила. Ждём. Глеб нервно переминается, шипя что-то себе под нос. Дверь открылась… Шагнув, я увидела гнутую лестницу вниз. И тут же металлическая плита захлопнулась за нами с характерным звуком автозатвора.

– Это что, тюрьма? Почему такая дверь? – сын возмутился, чертыхаясь.

– Я не знаю. Ну выпустят же нас, когда закончим.

После получасового разговора, оставив Глеба в кабинете, заведующая вышла ко мне:

– Он лечиться не готов, но плазмаферез сделаем. Оставляйте его на неделю, заберите верхнюю одежду, деньги. Телефон – можно. За это время подумайте над тем, что планируете делать дальше. Из больницы в реабилитационный центр доставить проще, чем из дома.

И пригласила меня войти.

Он поднял голову, в глазах была ненависть. Взгляд словно говорил: «Ты врала, задумала всё заранее, чтобы избавиться от меня…».

– Сын, нужен детокс, это всего на неделю.

– Не верю тебе, ненавижу…

На улицу вышла одна, держа в руках его верхнюю одежду. Антон курил недалеко. Увидев меня, сказал: «Ну вот и замечательно, поздравляю». Ехали молча, праздновать было нечего, но облегчение было огромным – наметился путь спасения.

– Я буду продавать квартиру. После больницы реабилитационный центр – это надолго и платно. Она сказала, что порекомендует хороший.

Он кивнул.

– Только-только новоселье отметила…

– Это как раз хорошо, цена на квартиру подросла. Смогу купить строящуюся студию без ипотеки… Правда, опять придётся возвращаться к свекрови… Бывший бесится, уверен в моих далекоидущих планах.

– Ну каждый судит по себе… – изрёк мой друг, и я посмотрела на него с благодарностью.

– Хорошо, что ты есть, – сказала. – Только, боюсь, ты скоро меня оставишь.

– Я возобновил анкету на сайте, предложений море, – усмехнулся.

– Могу себе представить. Ты же пока им не улыбался, – укусила я его за слабое место, ощутив щелчок по самолюбию. «Я сейчас как собака на сене, – подумала. – Некрасиво».

– Как раз в точку. Зубы в планах, уже записался, – парировал он без обид.

– Ну и молодец. Слушай, завтрак несъеденным остался, зайдёшь?

– Глупо спрашивать…

Проводив его, я поблагодарила себя за то, что отпросилась с работы, на всякий случай. Сегодня посвящу день теме реабилитационных центров.

Елена Игоревна прислала мне контакт некоего Владимира из РЦ. Прежде чем звонить ему, надо иметь представление, что это такое.

Я листала сайты, смотрела фото реабилитантов, условия, в которых они живут, читала отзывы родственников и самих зависимых, и всё больше убеждалась в том, что Глеб там сможет жить, он справится. У него будет поддержка со стороны наставников и врачей-психологов. Закрытый дом, жёсткое расписание, трёхразовое питание и постоянный письменный анализ своих эмоций, чувств, мыслей по программе «12 шагов».

Бесплатных центров не было. Если только такие, где не удерживали за закрытыми дверями, и реабилитанты работали на стройках за суп и кашу. Такого окружения я не хотела. Всё-таки сын – грамотный человек, и если оказался в такой ситуации, то не по глупости или невежеству, а по серьёзным психологическим причинам, в которых нужно глубоко разбираться, а для этого нужны соответствующие условия, время и специалисты.

Цены шесть лет назад варьировались от 50–60 тысяч рублей в месяц. Нахождение в РЦ – минимум год, лучше – два. То есть 1 млн 200 тысяч мне нужно было зарезервировать. Честно говоря, я не ожидала такую цифру. И решила, что с Владимиром нужно попробовать поторговаться.

Однако торговаться не пришлось, так как он уже был предупреждён Еленой Игоревной и сделал мне скидку до 40 тысяч рублей. Договорились встретиться, чтобы обсудить вопросы. На встрече был ещё один человек, Артём, который стал позже директором «Глебкиного» РЦ во Всеволожском районе Ленинградской области.

Профессия журналиста научила меня немного разбираться в людях. Владимир и Артём внушали доверие. Во-первых, тем, что их внешний вид, речь и манера общения между собой говорили о том, что они как минимум имеют представление о культуре. Со мной были деликатны и терпеливы, меня никто не торопил и не принуждал принять решение немедленно. Наоборот, я их торопила с ответами на мои вопросы.

Позже я поняла – у всех, кто работает или работал в антинаркотической сфере, в прошлом были проблемы с какой-либо зависимостью. Сначала вылечились сами, затем остались помогать другим. А иначе как? Человеку несведущему не понять, что происходит в голове и теле наркомана во время тяги… Что это такое – жить без эмоций и чувств, когда ничто, абсолютно ничто не приносит удовлетворения?

Глеб, оставшись в больнице с телефоном, продолжил строчить мне свои ядовитые монологи. Я на них не отвечала, а ему, похоже, и не надо было. Он выплёскивал яд, который его душил.

Выключив звук телефона, я спросила Владимира, можно ли забрать на лечение, если человек не хочет.

– Без его желания – нет. Но сделать так, чтобы осознал и дал согласие, можем. Проводим интервенцию. Её цель – мотивировать на лечение, показав разрушительные последствия его зависимости и предложив единственный выход – помощь специалистов. Как правило, хватает пятнадцатиминутной беседы. Для особо опасных и буйных методы иные. Но это, как понимаю, не ваш случай.

Мы расстались, я обещала дать окончательный ответ через день. Несмотря на то что я уже понимала, что обратной дороги нет, всё равно откладывала решение до последнего дня нахождения Глеба в больнице. В день накануне планируемой выписки я привезла его верхнюю одежду, зашла в маленькую палату, где он был один, в надежде поговорить с ним о реабилитации.

Он лежал на спине, бледная кожа, более тёмная под глазами, казалась маской. Дышал прерывисто, будто от недавних рыданий. Оболочка, не человек. Я окликнула его. Приоткрыл глаза: «А, это ты».

Я присела на стул, сложив куртку на колени.

– Глеб, здесь в больнице есть представитель РЦ, можно он зайдёт поговорить с тобой? Подумай, ну какая сейчас выписка домой? Что ты сможешь делать в таком состоянии?

– Отдай мою одежду и уходи… я сам разберусь… моя жизнь…

Ничего нового, он тот же. Погибает и не осознаёт этого. За минуту передо мной пролетели все события с момента его ухода из дома в девятнадцать лет. И вот чем всё закончилось в двадцать пять. А дальше что – похороны?…

Я вышла в коридор, поднялась по каменной лестнице, прошла все больничные лабиринты к выходу, на улице глубоко потянула носом воздух, посчитала шаги по короткой аллее туда и обратно… выдохнула: всё. Решилась. Хоть бы Владимир оказался здесь.

– Владимир? Это Людмила. Вы сейчас в Джанелидзе или?… Здесь?… Хорошо. Я согласна на интервенцию....

Хорошо, что на кредитке ещё оставались деньги.

Уже через час я получила известие: Глеб доставлен в реабилитационный центр и всякие контакты в течение одного месяца с ним запрещены. Просьба приехать в центр и забрать его ноутбук и другие личные вещи, привезти зубную щётку и нижнее бельё.

Эту ночь я спала как убитая. Невыносимый по нервному напряжению период между днём, когда я узнала о зависимости сына, и днём определения его на лечение, закончился. Я знала, что поступила правильно и что теперь рядом с ним люди, которые помогут, и уже помогают.

Всю следующую неделю я была ошеломлена потоком звонков на мобильный и рабочий телефон от незнакомцев, которые искали Глеба. Эти люди, называвшиеся его друзьями, знали все мои адреса и телефоны, кто-то из них обвинял меня в насилии над личностью, кто-то угрожал, если не назову адрес, куда «упрятали Глеба». Я была напугана этой озверевшей толпой и позвонила Владимиру.

– Не берите в голову, это обычно так и происходит, когда кто-то выпадает из цепи. Мир наркотиков такой, система крепко держит каждый свой элемент, самому зависимому без помощи здоровых людей выбраться из неё почти невозможно. Они скоро затихнут, блокируйте номера и ничего не бойтесь.

Звонили и друзья, которых я знала, но отвечала я всем одно и то же, как посоветовал Владимир: Глеб на лечении. Всё в порядке.

Через месяц я смогла позвонить ему первый раз на телефон РЦ. Взял трубку консультант и почти сразу передал Глебу. Время звонка было условлено. И первая фраза, похоже, тоже.

– Мама, спасибо, я очень благодарен, что ты приняла за меня это решение. Сам я ничего бы не смог.

– Рада слышать, сын, как ты?

– Было тяжело, тут даже курить не дают. Режим строгий, много пишем, много бесед с психологом и наставниками. Я вчера был поваром, готовил на двадцать человек!

– Вот это да…

И потом вполголоса:

– Только не продлевай больше договор, дальше я сам, поняла? Не продлевай!

Глава 21. Самая тёмная ночь – перед рассветом

Когда я была разбита на куски, Вселенная подарила мне два чуда, два озарения, которые открыли мне глаза на простую истину о любви и жизни.

«Позвольте дать вам рекомендацию, – сказал мне директор РЦ Артём, допивая чай в кафе у Финляндского вокзала, – вспомните о своей личной жизни, о своих интересах. Не сын у вас должен быть на первом месте, а вы сама. Попробуйте наслаждаться жизнью».

Я благодарно кивнула: постараюсь. Он одобрительно улыбнулся, и мы расстались.

Наслаждаться жизнью… как это? На фоне трагедии с сыном, долгов и нестабильного заработка из-за невыплат комиссионных в редакции, на фоне объявленного мне диагноза и, вероятно, связанного с ним эффекта дереализации, не говоря уже о ригидности и треморе в руке…

Дереализация – так я для себя назвала этот странный каприз психики, случавшийся раз в три года и длившийся по два месяца. Мой мозг словно переключался в аварийный режим. Я оставалась в полном сознании и адеквате, но ощущала себя словно за стеклом, наблюдая за миром, как зритель в кинотеатре.

Ни один из врачей-специалистов, включая психиатра, за эти годы не смог объяснить мне это явление. И я сама нашла себе объяснение: организм «уходил в себя» в целях самосохранения. Мне эта ситуация иногда даже помогала в работе. Например, беря интервью, я не стеснялась задавать дилетантские вопросы, потому что в этом состоянии была словно наблюдатель, а не участник. Но в целом, конечно, ничего приятного.

И возможно ли добавить нормальную личную жизнь ко всем этим «прелестям»? «Если бы Артём Владимирович узнал обо мне всё это, он бы наверняка посоветовал мне сначала пройти курс лечения у них, прежде чем заниматься личной жизнью», – так я думала и продолжала плакать; это стало какой-то ежедневной историей.

Хорошо, что мой итальянец был далеко, и общались мы с ним после ссоры редко, так что о моей депрессии он не догадывался. Да и посвящать его в мои проблемы я не хотела.

На одной из встреч группы созависимых, в которую я была записана как родственник реабилитанта, я рассказала о своей дереализации, слезах, долгах, и психолог Ольга посоветовала съездить на консультацию в клинику неврозов.

– Если тебе предложат госпитализацию, не отказывайся. Ты там отдохнёшь от своих проблем, выспишься, восстановишься.

– А ипотеку, кстати, можно на паузу поставить, кредитные каникулы взять, – добавила Татьяна, молодая женщина с созависимостью в деструктивных отношениях.

Нас в группе было человек семь. Встречались мы раз в неделю, рассказывали по очереди, что чувствуем, что пережили за эту неделю, молились друг за друга, пили чай с вкусняшками. Это были замечательные, нужные встречи. Однако идея уйти на месяц в клинику, чтобы только есть и спать, мне не показалась бессмысленной. Нужно было только договориться с банком о кредитных каникулах и с директором редакции о выплате хотя бы частично моих комиссионных, которые она задолжала всем менеджерам.

Экономически редакция еле держалась на плаву, а с началом карантина из-за пандемии собирать деньги под рекламу нам стало ещё сложнее. Получался замкнутый круг: чтобы получить свои комиссионные за предыдущие контракты, мы должны были заключать новые, а из-за ковида клиенты отказывались от сотрудничества.

Этот бессмысленный бег в колесе только усиливал симптомы дереализации и тремор. Я чувствовала себя разбитой на куски, не способной больше психически удерживать на своих плечах такое напряжение.

Психотерапевт клиники неврозов после пяти минут беседы выписала мне направление со словами: «В колыбельку срочно», заставив меня улыбнуться. Банк в период пандемии предоставил аж шесть месяцев кредитных каникул.

Я могла наконец залечь на дно.

Говорят, что душа слезами очищается… что через испытания человек обретает более глубокое понимание жизни и себя. В этот особенно тяжёлый период мне неожиданно открылось кое-что очень важное.

Первое Чудо

Спускаюсь по эскалатору в метро. В голове – хаос мыслей, в душе тревога… Приближаюсь к платформе… и тут меня накрывает волна тёплого ветра, взъерошив волосы, обволакивает словно лёгкое покрывало и несёт… Ум сразу затих, и вместо вихря скачущих до этого мыслей я чётко «услышала»: «Тебя же все любят – родные, друзья, коллеги. И ты их любишь! Посмотри вокруг, Любовь повсюду!»

Я ошеломлённо двигалась вдоль платформы и смотрела на людей так, будто всех знаю, люблю и понимаю – ведь каждый, как может, живёт свою жизнь, с болью и радостью, с победами и провалами, в семье или в одиночку, и каждый нуждается в Любви, каждый заслуживает того, чтобы его любили…

Эта Встреча потрясла меня.

Возвращаясь домой, я размышляла о произошедшем, глядя себе под ноги… И вдруг дорогу мне перегородил движущийся лист на длинном стебельке. Я остановилась, присела и заглянула под него: маленький муравей тащил эту махину с какими-то своими целями. Он что-то задумал. Он реализовывал свой план!

Я начала присматриваться к привычному. Меня одолевали странные, почти детские вопросы: почему среди людей встречается безвкусица, а в природе всё так безупречно гармонично? Почему, когда небо голубое, облака всегда ослепительно белые, а не коричневые, например? Почему полевые цветы, растущие сами по себе, сотканы в такое волшебное сочетание с травой, что глаз буквально прилипает к этой цветотерапии? Почему осенью происходят такие стильные по колористике метаморфозы с деревьями и кустами? Ни художнику, ни декоратору, ни стилисту нет смысла экспериментировать с оттенками: достаточно взять готовые решения у природы, то есть у Того, кто её создал.