Грань соблазна

© Катерина Андрес, 2025

ISBN 978-5-0068-1252-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Добро пожаловать в Голливуд, где маски ярче звёзд

Друзья, вы держите в руках билет в мир, где каждый взгляд – это вызов, а каждый поцелуй – риск. Здесь, среди блеска софитов и теней гримёрок, Элисон и Лиам играют в игру, где ставка – их сердца. Это не просто история любви. Это пожар, который может сжечь всё – или осветить правду, скрытую за их масками.

Так что пристегнитесь, вдохните поглубже и приготовьтесь: в «Грани соблазна» нет безопасных зон. Будет жарко, будет больно, и, чёрт возьми, будет незабываемо. Вы готовы узнать, что скрывается за их идеальными улыбками?

Тогда переверните страницу.

Глава 1

Я стою у панорамного окна своего лофта в Лос-Анджелесе, глядя, как закат заливает город золотым светом. Небоскрёбы тянутся к небу, их стеклянные фасады отражают последние лучи солнца, превращая горизонт в декорацию к моей жизни – яркую, безупречную, но холодную, как мрамор. Мои пальцы сжимают бокал с шардоне, и я ловлю своё отражение в стекле: тёмные волосы струятся по плечам, губы подчёркнуты кроваво-красной помадой, платье от Valentino обнимает фигуру, подчёркивая каждый изгиб. Элисон Кларк, звезда, чьё имя сияет на афишах от Голливуда до Канн. Но это лишь маска – роль, которую я играю даже тогда, когда камеры выключены. Иногда я сама забываю, где заканчивается образ и начинаюсь я.

Сегодня эта маска кажется тоньше, чем обычно. Будто ещё одно давление – и она треснет, обнажив всё, что я так тщательно прячу. Мой агент, Линда, сидит на кожаном диване, уткнувшись в планшет. Её пальцы нервно бегают по экрану, и я знаю, что она скрывает что-то важное. Полчаса назад она огорошила меня новостью: я утверждена на главную роль в новом проекте Веласкеса – исторической драме о страсти и предательстве в эпоху Ренессанса. Роль Катерины – женщины, разрывающейся между долгом и запретным желанием, – это то, о чём я мечтала с тех пор, как впервые прочитала сценарий. Но Линда избегает моего взгляда, и это будит во мне тревогу, как запах дыма перед пожаром.

– Кто второй актёр? – спрашиваю я, не оборачиваясь. Мой голос звучит ровно, но внутри всё сжимается, как перед прыжком в холодную воду.

Линда кашляет, будто подавилась воздухом.

– Элисон, это не главное, – её голос, слишком бодрый, фальшивый. – Это твой билет к Оскару, к Каннам, к вершине! Веласкес, бюджет в сто пятьдесят миллионов, подумай!

Я поворачиваюсь, мои серо-голубые глаза прищуриваются.

– Имя, Линда. Сейчас.

Она вздыхает, её пальцы замирают на планшете.

– Лиам Райдер.

Я замираю. Бокал в моей руке кажется слишком хрупким, и я медленно ставлю его на стеклянный столик, чтобы не раздавить. Лиам Райдер. Этот самовлюблённый, наглый, невыносимый тип, с которым я снималась пять лет назад в той проклятой мелодраме, «Последний закат». Тогда мы были идеальной парой на экране – наши сцены любви заставляли зрителей затаить дыхание, а кассовые сборы били рекорды. Но за кадром? Мы были как буря и молния, готовые уничтожить друг друга. Его шуточки, его манера смотреть на меня, будто он знает все мои слабости, его проклятая ухмылка – всё это выводило меня из себя. В последний день съёмок, после очередной ссоры, я поклялась, что никогда больше не стану с ним работать. Он, стоя в дверях гримёрки, бросил мне то же самое, его зелёные глаза сверкали насмешкой: «Увидимся в аду, Кларк».

– Ты шутишь, – мой голос режет, как лезвие. – Я не буду с ним работать.

– Элисон, послушай, – Линда встаёт, её тон становится умоляющим. Она поправляет очки, и я вижу, как её руки дрожат. – Это проект века. Веласкес! Сто пятьдесят миллионов! Ты не можешь отказаться. Это твой шанс доказать, что ты лучшая.

Я отворачиваюсь к окну, мои кулаки сжимаются так сильно, что ногти впиваются в ладони. Я ненавижу Лиама. Его дурацкую улыбку, его зелёные глаза, которые смотрят так, будто он уже выиграл. Но больше всего я ненавижу, как моё тело предало меня тогда, пять лет назад. Как один его взгляд, брошенный исподлобья, заставлял мой пульс биться быстрее, несмотря на всю мою злость. Как его голос, низкий и чуть хриплый, пробирался под кожу, даже когда он говорил гадости. Я не позволю этому повториться. Не позволю ему снова пробить мою броню.

– Я подумаю, – бросаю я, хотя уже знаю, что соглашусь. Маска не даёт мне выбора. Отказаться – значит признать поражение, а Элисон Кларк не проигрывает.

Читка сценария проходит в просторной студии в Голливуде, с панорамными окнами, за которыми качаются пальмы на фоне безупречно голубого неба. Я вхожу в зал, и все взгляды устремляются ко мне. Я привыкла. Моя улыбка – отточенная, как танец, – сияет ровно настолько, чтобы очаровать, но не выглядеть фальшивой. Я киваю ассистентам, здороваюсь с Веласкесом, режиссёром, чьё имя само по себе легенда. Он сидит во главе длинного стола, его глаза горят энтузиазмом, пока он рассказывает о проекте – о страсти, о предательстве, о любви, которая сжигает всё на своём пути. Я слушаю вполуха, поправляя волосы и листая сценарий, но мои мысли где-то в другом месте. Я знаю, что он здесь. Я чувствую его присутствие, как электрический разряд в воздухе.

И вот он. Лиам Райдер. Он сидит в дальнем конце стола, откинувшись на спинку стула, с этой своей фирменной ухмылкой, от которой хочется одновременно ударить его и… Нет, даже думать об этом не буду. Его тёмные волосы чуть растрёпаны, рубашка расстёгнута на верхнюю пуговицу, открывая загорелую кожу шеи. Он выглядит так, будто весь Голливуд принадлежит ему, и, чёрт возьми, он знает это. Его зелёные глаза лениво скользят по мне, и я чувствую, как моя кожа покрывается мурашками. Не от страха. От чего-то другого, чего я не хочу признавать.

– Элисон, рад видеть, – говорит он, и его голос – низкий, с лёгкой насмешкой – звучит так, будто мы старые друзья. Будто мы не орали друг на друга в гримёрке пять лет назад, пока ассистенты боялись зайти.

– Не могу сказать того же, – отвечаю я, моя улыбка – чистый яд, завёрнутый в мёд. – Надеюсь, ты хотя бы выучил текст на этот раз. Или всё ещё надеешься на импровизацию?

Зал замирает. Кто-то из сценаристов хихикает, но быстро замолкает. Лиам поднимает бровь, и его ухмылка становится шире, почти хищной.

– О, Элисон, я всегда готов, – говорит он, и в его тоне есть что-то, что заставляет мой желудок сжаться. – Вопрос, готова ли ты. Сцены страсти, знаешь ли, требуют… отдачи.

Я стискиваю зубы, чтобы не ответить. Моя маска – моя броня, и я не позволю ему пробить её. Веласкес, словно не замечая нашего напряжения – или нарочно игнорируя его, – начинает раздавать сценарии. Мы приступаем к читке. Наши персонажи, Катерина и Лоренцо, – любовники, чья страсть переплетается с предательством в вихре интриг Ренессанса. Слова в сценарии жгучие, полные желания, и я ненавижу, как легко мне удаётся вложить в них эмоции, когда я смотрю на Лиама. Его голос, когда он читает реплики Лоренцо, звучит слишком искренне, слишком властно, будто он не играет, а командует.

– Ты моя, Катерина, – читает он, и его глаза находят мои через стол. – И я не отпущу тебя, даже если весь мир будет против нас.

Я должна ответить. Моя реплика – признание в любви, но я медлю, заворожённая его взглядом. Его глаза – зелёные, с золотыми искрами – держат меня, как магнит, и я чувствую, как моё сердце бьётся быстрее. Это не Катерина. Это я. И это пугает. Я откашляюсь, возвращая маску на место.

– Тогда докажи, – говорю я, и мой голос звучит тише, чем я хотела, с лёгкой хрипотцой, которую я ненавижу. – Докажи, что я твоя.

Веласкес хлопает в ладоши, его лицо светится восторгом.

– Браво! Это химия! Это огонь! – кричит он, и остальные актёры смеются, аплодируя. Но я не слышу их. Я вижу только Лиама, который наклоняется чуть ближе через стол, его голос становится тише, почти шёпот, предназначенный только для меня.

– Осторожно, Элисон, – говорит он, и в его тоне есть что-то тёмное, почти угрожающее, но чертовски притягательное. – Ты играешь с огнём.

Я откидываюсь на спинку стула, скрестив руки, и заставляю себя улыбнуться, хотя внутри всё дрожит.

– Я не боюсь обжечься, – отвечаю я, но мой пульс бьётся так громко, что я едва слышу собственные слова.

Читка продолжается, но я уже не вникаю в слова. Мои мысли кружатся вокруг Лиама – его взгляда, его голоса, его манеры держать себя, будто он контролирует всё вокруг. Я ненавижу его. Ненавижу, как он заставляет меня чувствовать себя живой, когда я так долго училась быть холодной. И больше всего я ненавижу, что часть меня – та, что я прячу даже от себя, – хочет узнать, как далеко я могу зайти в этой игре.

Когда Веласкес объявляет перерыв, я собираю свои вещи и направляюсь к выходу, мечтая поскорее оказаться в своей машине, подальше от этого напряжения. Но Лиам, конечно, не даёт мне так просто уйти. Он перехватывает меня у стеклянных дверей студии, его фигура загораживает проход, и я вынуждена остановиться. Он стоит слишком близко, и я улавливаю аромат его одеколона – кедр и дым, что-то, что делает воздух между нами густым, как сироп.

– Ну что, Кларк, – говорит он, его голос ленивый, но с той самой насмешкой, которая всегда выводила меня из себя. – Готова к нашим постельным сценам? Или мне принести тебе подушку, чтобы ты могла спрятаться от смущения?

Я замираю, мои щёки вспыхивают от злости. Этот наглый, самодовольный… Я стискиваю сумку, чтобы не врезать ему.

– Держи свои грязные фантазии при себе, Райдер, – шиплю я, мои глаза мечут молнии. – И лучше молись, чтобы я не придушила тебя на съёмочной площадке.

Он смеётся – низкий, тёплый смех, который только сильнее меня бесит, потому что он знает, что попал в точку. Его глаза искрятся, и он наклоняется чуть ближе, его голос становится тише, но всё ещё дразнящим.

– О, я люблю, когда ты злишься, Элисон. Это делает всё… интереснее.

Я отшатываюсь, чувствуя, как кровь приливает к лицу, и проталкиваюсь мимо него к выходу. Мой пульс колотится, как барабан, и я ненавижу, как его слова цепляются за меня, как его смех эхом звучит в голове. Когда я сажусь в машину, я всё ещё слышу его голос, и, чёрт возьми, я знаю: этот проект будет либо моим триумфом, либо моей гибелью. А Лиам Райдер – мой самый опасный враг. Или что-то гораздо хуже.

Глава 2

Я сижу в своей квартире в Западном Голливуде, лениво крутя в руке стакан с виски. За окном Лос-Анджелес пылает неоном, как будто город никогда не спит, и я чувствую себя его частью – ярким, дерзким, всегда на грани. Сегодня первый день съёмок прошёл, и, чёрт возьми, я всё ещё жив, несмотря на Элисон Кларк и её ядовитые взгляды. Она была на площадке, как всегда, в своей броне – идеальная, неприступная, с серо-голубыми глазами, которые смотрят так, будто могут испепелить меня одним взглядом. И, честно говоря, я бы не отказался проверить, насколько горячи эти искры.

Мой телефон вибрирует на столе, и я вижу сообщение от Дэна, моего агента и, по совместительству, друга, который знает меня лучше, чем я сам. «Клуб. 22:00. Отмечаем старт проекта. Без возражений, Райдер.» Я ухмыляюсь. Дэн знает, как вытащить меня из головы, когда я начинаю слишком много думать. А сегодня я думаю слишком много – об Элисон, о том, как её голос дрожал, когда она отвечала на мои подколки на читке сценария, о том, как её губы сжимались, когда я смотрел на неё слишком долго. Я ненавидел её пять лет назад за то, что она заставляла меня хотеть её, несмотря на все наши ссоры. И вчера, когда она бросила мне вызов через стол, я понял: ничего не изменилось. Она всё ещё под кожей, как заноза, и, чёрт возьми, мне это нравится.

Я допиваю виски, встаю и иду к шкафу. Чёрная рубашка, тёмные джинсы, кожаная куртка – мой обычный стиль, который заставляет папарацци сходить с ума. Я знаю, как выгляжу, и знаю, как это использовать. Лиам Райдер – звезда, которая всегда в центре внимания. Но сегодня мне не нужны камеры. Мне нужна ночь, где я могу быть собой – или той версией себя, которая любит держать всё под контролем, будь то сцена, разговор или… что-то более интимное.

Клуб «Neon Pulse» – это одно из тех мест в Лос-Анджелесе, где звёзды растворяются в толпе, а музыка заглушает всё, кроме инстинктов. Басы бьют в грудь, стробоскопы режут глаза, и воздух пропитан запахом дорогого алкоголя, парфюма и чего-то ещё – предвкушения. Я проталкиваюсь к бару, где Дэн уже ждёт меня с двумя стаканами текилы. Он выглядит так, будто только что подписал контракт на миллиард: пиджак расстёгнут, волосы взъерошены, а улыбка шире, чем у Чеширского кота.

– Ну что, звезда, – говорит он, протягивая мне стакан. – За твой триумф. И за то, чтобы ты не придушил Кларк в первый же День.

Я фыркаю, чокаясь с ним.

– Это она меня придушит, если я ещё раз назову её принцессой, – говорю я, и мой голос звучит веселее, чем я чувствую. – Ты видел её сегодня? Она готова была выцарапать мне глаза за одну реплику.

Дэн смеётся, откидывая голову назад.

– О, я видел. И я видел, как ты пялился на неё, будто она твой следующий Оскар. Серьёзно, Лиам, что между вами? Вы как два магнита – то ли притягиваетесь, то ли отталкиваетесь.

Я делаю глоток текилы, чувствуя, как она обжигает горло.

– Она бесит меня, – говорю я, и это правда. Но не вся правда. Элисон – это вызов, головоломка, которую я хочу разгадать. Я привык контролировать всё вокруг – от сцены до постели, где я устанавливаю правила, а мои партнёры либо подчиняются, либо уходят. Но Элисон? Она не подчиняется. Она смотрит на меня так, будто готова сжечь все мои правила, и, чёрт возьми, это заводит меня больше, чем я готов признать.

Дэн прищуривается, его глаза блестят от выпивки и любопытства.

– Слушай, чувак, ты какой-то напряжённый, – говорит он, наклоняясь ближе. – Давно ты вообще трахался? Может, тебе надо снять стресс, а то ты как бомба, готовая рвануть.

Я закатываю глаза, ставя стакан на стойку.

– Не твоё дело, Дэн, – отрезаю я, мой голос резче, чем я хотел. Я не люблю говорить о своей личной жизни, даже с ним. Моя постель – это моя территория, мои правила, и я не собираюсь раздавать подробности, как конфеты на Хэллоуин.

Дэн поднимает руки, сдаваясь, но его ухмылка никуда не девается.

– Окей, окей, не злись. Просто, знаешь, после того скандала с той моделью… как её там? Брианна? Все ещё слухи ходят.

Я стискиваю челюсть, чувствуя, как внутри закипает раздражение. Брианна. Шикарная грудь, охрененная задница, лицо, будто с обложки Vogue – она была всем, что Голливуд считает идеалом. Но, чёрт возьми, скучная до безобразия. Я продержался с ней две недели, но все эти ванильные штучки – свечи, лепестки роз, бесконечные «милый, давай просто обнимемся» – были не для меня. Я люблю остроту, контроль, игру, где границы проверяются, а доверие строится через напряжение. И когда я однажды предложил ей наручники – всего лишь наручники, ничего серьёзного, – она завизжала, как будто я достал кнут, и выскочила из моей квартиры, бормоча что-то про «больного извращенца». А потом начала трындеть по всем углам, что Лиам Райдер – псих с тёмными фантазиями. Таблоиды до сих пор смакуют эту историю.

– Брианна была ошибкой, – говорю я, мой голос холоднее, чем я хотел. – И я не собираюсь обсуждать это в баре.

Дэн пожимается плечами, но я вижу, что он не сдаётся.

– Ладно, ладно. Но, чувак, ты реально как натянутая струна. Может, Кларк поможет тебе расслабиться? – он подмигивает, и я хочу швырнуть в него чем-нибудь.

– Кларк скорее задушит меня, чем расслабит, – отвечаю я, но в моей голове уже вспыхивает образ Элисон. Её тёмные волосы, рассыпанные по плечам, её платье, обтягивающее талию, её глаза, которые смотрят на меня с вызовом. Я представляю, как она стоит передо мной, её запястья в моих руках, её дыхание – быстрое, неровное, её губы, шепчущие что-то дерзкое, даже когда она сдаётся. Я хочу увидеть, как она ломается – не от слабости, а от желания, потому что знает, что я уважаю её силу. Чёрт, я слишком много об этом думаю.

Я оглядываю клуб, замечая знакомые лица – пара актрис, с которыми я снимался, модель, чьё имя я забыл, но чьё лицо мелькает в рекламах Gucci. Они все смотрят на меня, и я знаю, что мог бы увести любую из них домой одним взглядом. Но мне это неинтересно. Мои мысли возвращаются к Элисон – к тому, как она стояла на читке сценария, в этом алом платье, которое подчёркивало каждый изгиб её тела, к тому, как её голос дрожал, когда я шепнул ей что-то на ухо. Я хочу сорвать её маску, увидеть, что она прячет, и, чёрт возьми, я хочу, чтобы она захотела того же.

– Эй, ты где? – Дэн хлопает меня по плечу, возвращая в реальность. – Я тут тосты поднимаю, а ты витаешь где-то в своих фантазиях.

– Фантазии? – я ухмыляюсь, заказывая ещё текилы. – Может, я просто планирую, как заткнуть Кларк на следующей репетиции.

Дэн смеётся, качая головой.

– Ты безнадёжен. Но знаешь, что я думаю? Вы с ней либо убьёте друг друга, либо устроите такой пожар, что Голливуд сгорит.

Я не отвечаю, но его слова оседают во мне, как угли. Пожар. Да, это слово подходит. Элисон – это огонь, который я хочу разжечь, но я знаю, что он может обжечь и меня. Я привык держать всё под контролем, но с ней? С ней я не уверен, кто будет вести игру. И, чёрт возьми, это чувство – смесь раздражения и предвкушения – заставляет меня чувствовать себя живым.

Утро следующего дня встречает меня ярким калифорнийским солнцем, которое пробивается через жалюзи в моей спальне, как назойливый оператор, решивший снять крупный план. Голова слегка гудит от вчерашней текилы, но я привык к таким утрам. Сегодня первый день съёмок, и я знаю, что увижу её – Элисон Кларк, мою личную занозу, которая не выходит у меня из головы. Я натягиваю чёрную футболку и джинсы, проверяю себя в зеркале – растрёпанные тёмные волосы, лёгкая щетина, зелёные глаза, которые, как говорят, заставляют фанаток визжать. Я ухмыляюсь своему отражению. Время надеть броню Лиама Райдера, звезды, которая всегда получает, что хочет. А хочу я? Разгадать Элисон. И, может быть, сломать её. Хотя бы чуть-чуть.

Съёмочная площадка – это организованный хаос: камеры, софиты, ассистенты, бегающие с кофе и сценариями, и Веласкес, который уже кричит на кого-то за неправильно выставленный свет. Я вхожу в студию, и воздух будто заряжен электричеством – или это просто она? Элисон стоит у дальнего края сцены, в облегающем платье цвета красного вина, которое подчёркивает её талию и бёдра так, что мне приходится напомнить себе дышать. Её тёмные волосы струятся по плечам, а губы, покрытые этой её кроваво-красной помадой, сжимаются, когда она замечает меня. Она выглядит как королева, готовая казнить любого, кто осмелится приблизиться. И, чёрт возьми, я хочу быть этим смельчаком.

– Райдер, вовремя, как всегда, – бросает Веласкес, не отрываясь от разговора с оператором. – Готовьтесь, снимаем сцену в бальном зале. Катерина и Лоренцо, первый диалог.

Я киваю, но мои глаза прикованы к Элисон. Она делает вид, что не замечает меня, листая сценарий с таким видом, будто это самое интересное чтиво в её жизни. Я знаю, что она чувствует моё присутствие – её плечи напряжены, а пальцы чуть сильнее сжимают страницы. Она всегда была мастером масок, но я вижу трещины. И я хочу их расширить.

Мы начинаем репетицию. Сцена – это диалог между Катериной и Лоренцо, их первая встреча на балу, где искры страсти уже начинают тлеть, несмотря на интриги и предательства. Я стою напротив Элисон, наши тела разделяет всего пара шагов, и я чувствую, как её аромат – что-то цветочное, с ноткой мускуса – проникает мне под кожу. Она поднимает глаза, и её серо-голубой взгляд врезается в меня, как лезвие. Но я не отступаю. Я никогда не отступаю.

– Ты смеешь смотреть на меня так, будто я твоя добыча, Лоренцо, – говорит она, её голос – идеальная смесь высокомерия и соблазна, как требует сценарий. Но я слышу, как он дрожит, едва заметно, и это не Катерина. Это Элисон.

Я делаю шаг ближе, нарушая дистанцию, которую она так старательно держит. Моя улыбка – чистая провокация, и я знаю, что она это ненавидит.

– А разве ты не моя, Катерина? – отвечаю я, мой голос низкий, с той хрипотцой, которая, я знаю, пробирает её до костей. – Разве не ты танцуешь в моих руках, даже если весь мир против нас?

Её губы – эти чёртовы губы, полные, идеально очерченные, с этой красной помадой, которая кричит о страсти, – слегка приоткрываются, прежде чем она отвечает. И я не могу не думать, как бы они смотрелись, обхватывая мой член, медленно, с тем же дерзким вызовом, с которым она сейчас смотрит на меня. Я представляю её на коленях, её запястья стянуты мягкими кожаными ремнями за спиной, её глаза всё ещё метают молнии, но в них – желание, а не гнев. Я хочу приковать её к изголовью моей постели, заставить её извиваться под моими руками, пока она не забудет все свои колкие слова. Я хочу выпороть её – не сильно, ровно настолько, чтобы её кожа покраснела, а её дыхание стало рваным, – за каждую её дерзкую фразу, за каждый взгляд, который говорит, что она не сдастся. Мой член гудит, и в штанах становится тесно, пока я стою перед ней, всего в паре шагов, и эта мысль – её, подчиняющейся мне, но всё ещё борющейся, – почти лишает меня контроля.

– Докажи, – шипит она, возвращая меня в реальность. Её голос – как лёд, но в нём есть жар, который она не может скрыть. – Докажи, что я твоя, Лоренцо.

Я ухмыляюсь, наклоняясь чуть ближе, так, чтобы только она слышала.

– О, я докажу, Катерина, – шепчу я, и это уже не Лоренцо. Это я, Лиам, и я знаю, что она чувствует, как мой голос скользит по её коже. – Но тебе придётся попросить.

Её щёки вспыхивают, и я вижу, как она стискивает зубы, чтобы не ответить чем-то, что разрушит сцену. Веласкес кричит «Отлично!» и хлопает в ладоши, но я не слышу его. Я вижу только её – её глаза, которые обещают мне войну, её губы, которые я хочу попробовать, и её тело, которое, я знаю, будет гореть под моими руками, если я только получу шанс. Она отворачивается, поправляя волосы, и я знаю, что она пытается вернуть контроль. Но я тоже игрок, Элисон. И я не собираюсь проигрывать.

Съёмка продолжается, но мои мысли всё ещё там – в фантазии, где она моя, где её маска падает, и я вижу её настоящую. Я хочу знать, как далеко она позволит мне зайти. И, чёрт возьми, я хочу, чтобы она захотела этого так же сильно, как я.

Глава 3

Пять лет назад. Съёмочная площадка «Последнего заката». Я сижу в гримёрке, сжимая кулаки, чтобы унять дрожь. Зеркало передо мной отражает идеальную картинку: тёмные волосы, уложенные в мягкие волны, smoky eyes, подчёркивающие мои серо-голубые глаза, губы, покрытые алой помадой, которая, по словам визажиста, «воплощает страсть». Но внутри меня нет страсти – только гнев, бурлящий, как лава, готовая вырваться наружу. Сегодня последний день съёмок, и я должна быть на вершине мира: фильм обещает стать блокбастером, моя карьера взлетит, а наши с Лиамом сцены уже называют «химией, от которой плавятся экраны». Но я не могу думать об этом. Не могу, потому что Лиам Райдер – этот наглый, самовлюблённый, невыносимый тип – довёл меня до точки, где я готова взорваться.

Всё началось на съёмке финальной сцены – нашей сцены любви, где его персонаж, Натан, клянётся моей героине, Эмили, в вечной любви. Камеры, софиты, десятки людей вокруг, а я чувствую только его руки, сжимающие мою талию, его дыхание, горячее и слишком близкое, и его зелёные глаза, которые смотрят так, будто он видит меня насквозь. Я ненавижу, как моё тело предаёт меня: пульс бьётся в висках, кожа покрывается мурашками, а в груди разгорается жар, который я не хочу признавать. Я актриса. Моя работа – притворяться, что я влюблена. Но с Лиамом всё слишком реально, и это пугает меня до чёртиков.

Проблема взорвалась, когда Веласкес, наш режиссёр, решил переснять сцену. Шесть дублей. Шесть. Потому что, по его словам, «химия есть, но ей не хватает огня». Лиам, этот проклятый Лиам, вместо того чтобы следовать сценарию, начал импровизировать. В сценарии Натан должен был шепнуть: «Я не могу без тебя, Эмили». Вместо этого он наклонился к моему уху, его губы почти касались моей кожи, и пробормотал: «Ты так стараешься быть холодной, Кларк, но я знаю, что ты хочешь, чтобы я тебя коснулся». Это не было в сценарии. Это было личное. И сказано с такой самодовольной ухмылкой, что я чуть не сорвала дубль, чтобы вцепиться ему в волосы. Но хуже всего – он был прав. Моя кожа горела там, где его пальцы касались меня, и я ненавидела себя за это.

Я не сдержалась. После седьмого дубля, когда Веласкес наконец крикнул «Снято!», я оттолкнула Лиама и, не глядя на него, бросила ассистенту режиссёра, что Райдер перегибает палку, приставая ко мне на площадке. Я не хотела, чтобы это дошло до Веласкеса, но я была на грани. Мне нужно было выпустить пар, иначе я бы взорвалась. Я думала, это останется между мной и ассистентом. Я ошибалась.