Медиум смотрит на звёзды

Между тем, гроб опустили в вырытую с таким трудом могилу, на крышку полетели комья земли, смерзшиеся в лед, стуча неприлично громко. Так и казалось, что сейчас изнутри раздастся ответный стук, и крики ужаса из толпы поднимут птиц со всех окрестных деревьев.

Невольно поежившись, я обернулась на привычное ощущение стылости. Призрак горничной застыл в дверях часовни, глядя на место своего захоронения лишенными зрачков глазами. Кровь на ее воротничке отсюда казалась особенно яркой и напоминала брошь в виде грозди ягод, покрытых изморозью. Руки Лили шарили по карманам, будто пытались что-то найти и не находили. Впрочем, я знала – что. Издав горестный вопль, заставивший озираться гостей, оказавшихся рядом с привидением, оно вновь отправилось в бесконечный вояж по лабиринтам замка.

– Идем, – сказала бабушка, когда к могиле устремились слуги, чтобы попрощаться, – сегодня явно холоднее, чем вчера.

– К ночи будет буран, Ваша Светлость, – к нам подошел Рэнди и галантно предложил ей руку. – Позвольте, я провожу вас.

– Вот как? – удивилась она, посмотрев на очень высокое и очень светлое небо.

От вчерашних туч не осталось и следа.

– Видите, как искрится снег?

Бабушка посмотрела вниз, а затем подняла на спутника вопросительный взгляд.

– Искры с синим оттенком, – улыбнулся Рэндальф. – Такой бывает только перед бурями, которые спускаются с гор. Ближе к закату ветер пригонит снегопад, а затем разгуляется сам – так, что мало не покажется.

– Значит сегодня вы не станете охотиться на волка? – подала голос я.

– Нет, леди, я не самоубийца. Но я обязательно выслежу его и убью, даю вам слово!

– Не надо слова, – пробормотала я, – а вдруг он уйдет, и вы больше никогда о нем не услышите?

– Тогда я отправлюсь за ним по пятам и не дам причинить зло кому-нибудь еще! – горячо воскликнул Рэнди.

Мы переглянулись с доктором Карвером, шедшим рядом со мной.

– Мне кажется, сначала лучше решить проблему с убийцей горничной, – заметил доктор. – Волк где-то там, в лесах, а девушка погибла здесь.

– Вы правы, – кивнул Рэндальф, – думаю, отец уже распорядился на сей счет.

И почему я не сомневаюсь, что будь на его месте Теобальд, он ответил бы по-другому? Что-нибудь вроде: «Я разберусь с этим!»

Вернувшись в свои покои, я с удивлением обнаружила, что флакон с зельем от простуды, полученный от целителя, пуст. Должно быть, я выпила его машинально, как в детстве – успокоительные микстуры, которыми пичкала меня мать. А между тем, после вчерашнего разговора с духом дракона на открытой галерее, лекарство было мне просто необходимо. Решительно развернувшись, я отправилась к Кворчу.

Солнце светило вовсю, слова Рэндальфа о буране казались удивительными. Яркие пятна от шальных лучей появлялись то тут, то там, заставляя снег вспыхивать искрами, действительно имевшими синеватый отлив. Это было так красиво, что я задержалась на крыльце замка, любуясь увиденным, а затем услышала за спиной непривычно тихое:

– Доброе утро, леди.

Демьен Дарч остановился плечом к плечу со мной, заложив руки за спину.

Как бы мне ни хотелось заглянуть в его глаза, отчего-то я страшилась этого.

– Доброе утро, Демьен, – так же тихо ответила я, и ощутила, как он напрягся, когда я назвала его по имени.

Однако голос звучал с привычной прохладцей:

– Куда вы собрались?

– К целителю, местные сквозняки все пытаются заставить меня заболеть.

Острый взгляд в мою сторону – и Дарч снова равнодушно смотрит на раскинувшийся перед нами заснеженный парк.

– Я провожу.

Не вопрос – практически приказ. И вот уже моя ладонь ложится на предложенную им руку. Герцогские стражники внизу лестницы, лохматые, как норрофиндские оборотни, почтительно кланяются, когда мы проходим мимо.

– Почему вас не было на похоронах? – спросила я, все так же не глядя в его сторону.

– Был, – лаконично ответил он, подтверждая мою догадку.

– И что вы увидели? – поинтересовалась я, давая ему понять, что знаю об уловке.

– Ничего, – пожал он плечами. – Однако, согласно статистике Департамента, убийцы часто приходят на похороны своих жертв.

– Вот как? – удивилась я. – Но зачем?

– По разным причинам. Кого-то гложет совесть, кто-то желает посмаковать подробности убийства, а похороны оживляют воспоминания…

– Какие ужасы вы рассказываете, – пробормотала я. – Неужели кто-то может испытывать от этого удовольствие?

– Вы удивитесь, – улыбнулся уголком губ Дарч и добавил после паузы, – …Эвелинн.

Не удержавшись, повернулась к нему. Огонь, горевший в его серых глазах, среди глыб льда и сумерек, дотянулся до сердца, заставив биться чаше.

– Я прошу у вас прощения за свою несдержанность вчера, – вдруг сказал старший дознаватель.

Изумленно вскинув брови, поскольку ожидала совсем другого, я коротко спросила:

– Вот как?

– Именно. И мне не следовало уходить, не сказав вам об этом. Мое поведение было недопустимым!

– Да… пожалуй.

Я вытащила ладонь из-под его локтя.

– Мы почти пришли, Дарч. Дальше я пойду одна. Если вы беспокоитесь о моей безопасности, разрешаю проводить меня взглядом.

Бабушкины нотки в голосе всегда срабатывали безотказно. В глазах старшего дознавателя промелькнуло удивление и что-то еще, но я уже быстро шла в сторону избушки целителя по тропинке, протоптанной от аллеи. Надеюсь, эти несколько десятков шагов по трескучему морозцу сгонят ошеломленное выражение с моего лица. «Ты неисправима, Эвелинн, – безжалостно сообщила я себе самой, – история с Виллемом тебя ничему не научила! Демьен Дарч – мужчина. Романтика севера, общие интересы и несколько минут наедине – прекрасный повод для флирта. Не стоит искать чувств в случайных поцелуях, и Дарч ясно дал мне это понять!»

На самом деле, мне хотелось сказать что-то вроде: «Бедная глупышка Линн, никому-то ты не нужна, кроме бабушки, Брена и Вельмины! Ну и неуравновешенного призрака собственного деда. Такие, как ты, остаются в одиночестве, потому что обычному человеку нет места рядом!» – но я боялась расплакаться, и потому уповала на собственную рассудительность, как на господа бога.

Кворч открыл дверь почти сразу. Поклонился и посторонился, кинув взгляд мне за спину. Подозреваю, что там соляным столбом застыл старший дознаватель, но я не стала оборачиваться, чтобы в этом убедиться.

Едва войдя в лабораторию, увидела опустевшую клетку.

– Этот негодяй сбежал, можете себе представить? – воскликнул Дункан. – Нашел способ открыть дверцу!

– Я слышала, вороны очень умны и живут сотни лет, – пробормотала я, переводя взгляд на фотографии на стенах: вот шалфей, что применяется при острых воспалениях и в качестве кровоостанавливающего средства, лаванда – от неврастении, головной боли и головокружений, ледяной мох, который используют при лечении гнойных ран.

– Сотни – это вряд ли, – покачал головой целитель. – Чем могу помочь?

– Горло, – я коснулась ладонью шарфа, – такое чувство, будто в нем царапается дракон… Боюсь, я опять простыла.

– Понимаю, – сочувственно улыбнулся он. – Первые годы здесь я тоже постоянно болел, потом прошло. Сейчас приготовлю лекарство. Как принимать, помните?

Я кивнула.

В этот раз целителю не пришлось идти в погреб за ингредиентами, и заветные флаконы я получила быстро. Искренне поблагодарив Кворча, покинула его домик. Слава богу, старшего дознавателя на аллее уже не было.

Ощущая одновременно облегчение и разочарование, я спустилась по лестнице и направилась к замку. Злость на Дарча улеглась, я вновь мыслила здраво. Выходка Виллема с письмами стала последней каплей в чашу моего равнодушия – я осознала, что научилась справляться с потерями, поняла, что страдать – самое худшее при любой из них. В душе вновь возникла и пронзительно запела тоска по Валентайну. Снег там еще не выпал, а если и выпал, то сразу растаял. По брусчатке ветер гонит желтые листья, в лужах отражается небо, не светло-серое, как здесь, а сизое, сердитое, полное дождей, как реки – воды весной. Остро пахнет палой листвой, мокрым камнем и свежестью, и туманы печальными призраками поднимаются с городских прудов, повисают на шпилях черных башен рядом с полощущимися на ветру имперскими знаменами. Видение небольшого особняка, выкрашенного зеленой краской, с укутанной багровыми плетями дикого винограда левой стороной, было таким реальным, что я остановилась. Дом леди Гроус тоже тосковал. Я не стану тянуть с переездом по возвращении – ему недолго осталось ждать!

– Леди Эвелинн! – услышала я и увидела спешащую ко мне Амелию. – Вот вы где! И как вы не боитесь ходить одна?

Горничная протянула запечатанный конверт. На ее щеках виднелись дорожки от слез, а нос и глаза припухли. Рыжий мех, оторочивший капюшон зимнего плаща, подчеркивал бледность кожи и яркость рассыпавшихся по ней веснушек.

Распечатав конверт, я достала сложенный лист бумаги. Надо признать, глупое сердце стукнуло пару раз чаще, чем полагается сердцу независимой и уверенной в себе леди, но, когда я развернула записку и прочитала: «Мой кабинет, в восемь», оно заспешило совсем по другой причине. Граф принял мое предложение! Нынешней ночью Теобальд написал письмо и вечером Рослинс продемонстрирует его тем, кто был на памятном ужине десять лет назад.

– Пойдем, – кивнула я Амелии, и когда мы вышли на аллею, спросила: – Ты горюешь из-за похорон Лили?

– И из-за этого тоже, – кивнула она. – Очень заметно, да? У рыжих всегда так…

Я сочувственно коснулась ее плеча.

– А из-за чего еще?

Она потрясла головой. Слезы покатились из ее глаз.

– Ты можешь мне сказать, – мягко проговорила я. – Я помогу, чем смогу.

– Вы не сможете, леди, – всхлипнула она. – Мой парень не пришел на свидание. Поигрался, значит, и бросил. А мне казалось, у нас с ним все чудесно!

«Мне тоже казалось…» – подумала я и даже ногой топнула. Бедняжка Амелия – такая же дурочка, как и леди Эвелинн Абигайл Торч, урожденная Кевинс!

– Забудь о нем, – жестко сказала я. – Ты умница и красавица – найдешь куда лучше!

Горничная шмыгнула носом, ну совсем, как Бреннон, когда был чем-то обескуражен, и посмотрела на меня:

– Вы считаете – я красивая? Но эти веснушки…

– Делают тебя чрезвычайно милой, – улыбнулась я. – В Валентайне у тебя бы отбоя от кавалеров не было.

Она робко улыбнулась в ответ и всю оставшуюся дорогу задумчиво молчала.

Вернувшись в замок, я навестила бабушку, сообщила, что не очень хорошо себя чувствую, собираюсь полежать и на обед не приду. После чего заперла изнутри двери своих покоев. Будь мы в Валентайне, я нашла бы, чем занять пустоту, возникшую в сердце после слов Дарча: сходила бы на могилы к Валери и отцу, навестила бы кошек моей дорогой Пенелопы и сообщила Оскару о скором переезде, наблюдая, как на его лице недоверие сменяется сначала удивлением, а затем – радостью. Но здесь было совершенно нечего делать, в Крааль меня сейчас никто бы не отпустил, а общаться с кем бы то ни было не хотелось.

Я выпила лекарство Кворча, умылась и легла, накрывшись одной из шкур. Попробую заснуть, ведь у меня было так мало времени на сон в последние дни!

Вдали раздались глухие рыдания. Лили. Надо поскорее найти блокнот, иначе она так и будет страдать! А ведь есть еще Роза. Роза Шальс…

Сев в кровати и опершись спиной о подушки, я уставилась в стену напротив. Вот кому я хотела бы помочь от всего сердца, избавить от тоскливого небытия, невзирая ни на что. Но как это сделать? Разве что… спросить у нее самой.

Пламя в камине дернулось и залегло, укрывшись под одеялом золы. В спальне сразу стало так холодно, будто окна распахнулись, впуская кусачую северную свежесть.

Повернув голову, я увидела, как разворачивается от окна кресло, в котором полюбил сидеть дед, как проявляется в нем призрачная фигура с водопадом непослушных волос и черными дырами вместо глаз.

– Я уже спрашивала, но спрошу еще, – сказала я, кутаясь в шкуру, – как я могу помочь тебе упокоиться? После всего, что с тобой случилось, ты не заслуживаешь подобного существования!

– Это он тебе рассказал, Бенедикт? – усмехнулась она. – Та боль – лишь миг по сравнению с вечностью. Но мое сердце до сих пор болит за них, хотя давно уже превратилось в прах. Они ведь теперь мне как дети. Большие, вспыльчивые, иногда неразумные…

– Они – это драконы? – тихо проговорила я, и она опустила голову, соглашаясь.

Свисающие локоны закрыли лицо женщины, в которой величия духа было больше, чем обычной человеческой души. Даже после смерти она пыталась исправить ошибки своего народа и спасти тех, кого, возможно, нельзя было спасти. Она оставалась с ними. Она оставалась… из-за них!

– Постой, так тебе не нужно упокоение? Ты можешь уйти в горний мир в любой момент? – я смотрела на нее с изумлением.

Она подняла голову. На ее губах впервые играла улыбка – печальная и нежная.

– Ну как я могу их бросить? – произнесла она. – Долгое время мне удавалось сдерживать их, но их сила растет, а приложения ей нет.

– Есть! – воскликнула я. – Я предложила им выход, и они обещали подумать. Если они согласятся, ты сможешь уйти?

Поднявшись, она подошла к зеркалу и посмотрелась в него, не отразившись. Под ее взглядом в глубине амальгамы закружились разноцветные кольца. Такие бывают, когда долго смотришь на солнце. Одно за другим, они вставали на ребро, образуя коридор, стремящийся прочь, в мягкий рассеянный свет.

– Они давно зовут меня… – прошептал призрак.

Я смотрела сквозь нее и, казалось, видела чуточку четче, чем раньше. Свет истончался, за ним двигались неясные силуэты, в их мерном движении было нечто завораживающее, как в движении Млечного пути по небосклону в полуночный час. Отзываясь на безмолвный зов, сердце забилось медленнее, а затем и вовсе затихло. Один из силуэтов вдруг остановился напротив. Привиделось горбоносое лицо, пронзительный взгляд серых глаз, полный любви…

С грохотом упал стоящий на столике несессер. Сердце ожило с неохотой и болью, и воздуха ему не хватало, поэтому какое-то время я лежала, дыша, как выброшенная из воды рыба, и потолок кружился тем самым звездным небом в полуночный час. А затем приподнялась и огляделась. Не было ни Розы, ни манящего коридора, ни теплого света вдали, ни силуэтов. В кресле у окна сидел дед и смотрел на меня, сурово сдвинув густые брови.

– Больше так не делай, Эвелинн! – рявкнул он. – Тебе туда еще рано!

– Зачем ты его уронил? – пробормотала я, спуская ноги с кровати. – Посмотри, все рассыпалось!

– Я хотел дать тебе пощечину, чтобы ты пришла в себя, но решил не портить твой цвет лица, – не без ехидства сообщил он.

– В последнее время мне кажется, что любой призрак может уйти в горний мир, когда пожелает, кроме тебя, дедушка, – мстительно ответила я, поднимаясь и осторожно наклоняясь за рассыпавшимися вещами – голова все еще кружилась.

Я ожидала, что после этих слов он исчезнет, однако он и не подумал. Беззвучно постучал пальцами по ручке кресла и признал:

– В некотором роде ты права, малышка. Каждый из нас может покинуть этот мир, но для этого должен измениться – принять то, что случилось, простить – себя или того, кто виновен в гибели, раскаяться, наконец. Как в реальной жизни, так и в существовании после нее есть нерушимое правило – финал наступает тогда, когда должен наступить.

Ссыпав щетку для волос, флаконы, помаду и еще какие-то мелочи на столик, я повернулась к деду:

– Ты не можешь раскаяться в том, что сделал?

Как при нашей первой встрече, его лицо смазалось. Вот, вроде бы, нос и губы, злющие бельма, но нет общей картины, лишь туманный облик, которому нельзя доверять. А затем туман исчез, и Бенедикт посмотрел мне в глаза:

– Не могу, – твердо сказал он. – Став привидением, я долгое время пребывал в ярости, не понимая, что при жизни делал не так. Ведь я забывал о себе и близких ради величия нашей страны! Постепенно мне начало казаться, что я не прав, но в чем – я не мог разобраться. И тогда наступило уныние. День за днем, прячась в кладовых и подвале нашего дома, я воскрешал в памяти все, что совершил. И постепенно будто начинал видеть себя со стороны. А со стороны, знаешь, все по-другому. Чуточку четче…

Я вздрогнула.

Кресло опустело. Огонь в камине робко поднимал голову, потрескивал дровами.

Я поняла, что снова замерзла. Легла, накрывшись теперь уже двумя шкурами, и сама не заметила, как уснула.

***

Я проснулась от настойчивого стука в дверь. Вскинулась, не сразу поняв, где нахожусь – пламя в камине почти погасло, в комнате было темно.

– Леди Торч, у вас все хорошо? – услышала голос Амелии. – Вы пойдете на ужин?

Встав, я обнаружила, что вся мокрая как мышь. Должно быть, это подействовало зелье целителя, изгоняя простуду из тела.

Открыв дверь, впустила горничную, которая взволнованно оглядела меня.

– На ужин не пойду, – ответила я на ее вопросительный взгляд. – Принеси хлеба и горячего молока, и помоги уложить волосы – Его Сиятельство ждет меня к восьми.

– Вы, похоже, опять простыли, – укоризненно покачала головой она. – В столице вы болеете так же часто?

– Слава богу, нет, – улыбнулась я.

– А… – она замялась, и я посмотрела на нее внимательнее. – Простите мой вопрос, леди, но вам, случайно, не нужна горничная?

– Ты о себе говоришь?

Она покраснела и кивнула, уставившись в пол.

Я размышляла всего мгновение – теперь у меня есть целый дом, а значит, работы для Вель прибавится! Помощница не помешает.

– С удовольствием приму тебя на службу, если граф отпустит, – улыбнулась я. – Но ты уверена, что хочешь уехать? Твой парень…

– Он – прохвост и обманщик! – она сжала маленькие кулаки. – Между нами все кончено! Я раздумывала о том, что вы говорили про Валентайн, и решила, что вы правы. Хочу увидеть нашу столицу!

– Нашу прекрасную столицу, – подражая доктору Карверу сказала я и рассмеялась – ну просто прелесть, как все складывается!

Амелия сходила на кухню, а я умылась и переоделась. И пока пила молоко, она соорудила мне не сложную, но опрятную прическу. Получилось даже лучше, чем у Вельмины. Да у девушки талант!

Без десяти восемь пришла бабушка. Оглядела меня с ног до головы, покачала головой, на мгновение становясь похожей на маму, и сообщила:

– Ты опять бледненькая, не заболела ли?

– Все-таки здесь слишком холодно, – улыбнулась я, кутаясь в шаль, которую предусмотрительно привезла из Валентайна, и беря бабушку под руку.

– Если нужна помощь, я готов ее оказать, леди Эвелинн, – послышался голос доктора, ожидавшего нас в коридоре. – Только скажите!

– Благодарю, – ответила я, выходя вместе с бабушкой. – Мне уже лучше.

Путь к кабинету графа уже был нам знаком, поэтому мы дошли быстро. Доктор постучал, услышал короткое: «Входите!» и открыл перед нами дверь.

Первым, кого я увидела, был Демьен Дарч. Старший дознаватель сидел в углу – с этой точки обзора кабинет прекрасно просматривался, но сам дознаватель оставался в тени.

Когда мы вошли, Дарч поднялся. На холодном лице не отразилось никаких эмоций, и на миг мне снова стало больно от его равнодушия. Однако я вовремя напомнила себе, что решила исцелиться от любовных грез навсегда, а кроме того, пришла по важному делу.

Мы расположились там, куда указал граф – на кушетке у левой стены, нам как раз хватило места на троих. Для остальных приглашенных были расставлены стулья, в два ряда перед столом Его Сиятельства.

Едва мы сели, двери распахнулись, и в комнату вошла графиня. Точнее, влетела, будто шхуна на всех парусах, берущая высоченную волну.

– Что все это значит? – спросила она, раздувая ноздри. – Для чего вы позвали меня, муж мой?

Она старательно не замечала уже присутствующих, из чего я сделала вывод, что приглашение графа застало ее врасплох, и она пока не понимает, как себя вести и чего ждать.

– Присядь, Клементина, – поморщился граф. – Скоро все узнаешь.

Графиня поджала губы и устроилась напротив мужа, сверля его возмущенным взглядом.

Следом пришло несколько человек: слуги, которых я уже видела несколько незнакомых мне пожилых людей, как я поняла, ранее работавших в замке, но вышедших на пенсию, а также целитель Кворч, дворецкий Рауч, гувернантка Альда и Рэндальф. Младший сын графа не присутствовал – в день памятного ужина он был совсем ребенком и сотворить столь изощренное злодейство не мог.

Едва войдя, Рэнди присвистнул и, упав на стул рядом со мной, поинтересовался:

– Отец, что происходит? Cобираешься лишить меня наследства, как и обещал?

– Речь пойдет не о тебе, – усмехнулся старый граф, прикрывая ладонью лежащий перед ним конверт. – Имей терпение.

– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! – шутливо ответил Рэндальф, однако в его голосе звучало жгучее любопытство.

Альда, помешкав, села позади него и робко посмотрела на меня. Я ободряюще улыбнулась. То, что милая девушка сейчас услышит, станет для нее откровением, но это будет откровение света, а не тьмы. Хотя для кого-то из присутствующих все может закончиться не так радостно… Интересно, здесь ли человек, подвергший виконта Теобальда Рича, урожденного Рослинса, жуткому испытанию? Сидит ли спокойно или, как Клементина, мечтает оказаться отсюда подальше?

Наблюдая за гостями, я столкнулась взглядами с Дарчем. Он поднял брови, будто безмолвно задавал вопрос, однако граф заговорил, и я с облегчением отвернулась.

– Я собрал вас по делу, не терпящему отлагательства, – произнес Рослинс, поднимая конверт. – Накануне я получил письмо. С его содержанием я сейчас вас ознакомлю…

Граф вытащил лист бумаги, развернул и прочитал: «Дорогой отец…».

– Что?! – Рэндальф вскочил на ноги. – Я не писал тебе никаких писем!

– Ты не единственный мой сын, – проворчал граф и продолжил чтение: – «Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии, несмотря на прошедшие годы. Также надеюсь, что все разногласия, которые были между нами, возможно разрешить. И в самом скором времени я собираюсь этим заняться. Некоторые обстоятельства мешали мне вернуться, но я разобрался с ними, и направляюсь домой…».

– Боже мой… – прошептала Альда.

Я заметила, что от острого взгляда Дарча ее порыв не укрылся.

– Кто написал это? – воскликнула графиня.

Поднялась, быстро обошла стол, заглянула в бумагу и, не сдержав изумленного возгласа, потянула руку к письму, но Рослинс перехватил ее, приказав:

– Клементина, сядь!

Мгновение она смотрела на него, кусая губы, а затем вернулась на место и опустилась на стул с такой прямой спиной, что ей позавидовала бы и моя мать.

– «Со дня на день я буду в Рослинсберге», – дочитал граф, поднял взгляд от письма и добавил: – «Твой сын, Теобальд Рич, урожденный Рослинс».

Несколько мгновений царила тишина. А затем ее разметали возгласы: удивления, изумления, радости. Дворецкий смеялся и утирал слезы одновременно, гувернантка рыдала, закрывая лицо руками, слуги шумно обсуждали услышанную новость, целитель улыбался и качал головой, как заведенный, словно не верил услышанному, Рэнди повторял: «Не может быть… Не может быть!» Молчала лишь графиня, и от взгляда на нее становилось не по себе.

– Здесь есть приписка, – заметил Его Сиятельство, дождавшись, пока шум немного стихнет.

В этот момент я увидела еще одного вошедшего в кабинет. Увидела его только я, потому что это был призрак моего деда.

– Решил сообщить тебе лично, – склоняясь ко мне, сказал он. – Я нашел блокнот!

Оказавшийся рядом Рэндальф, ощутив исходящий от Бенедикта холод, машинально потер затылок, встал и отошел к столу. Протянул руку отцу, желая забрать письмо. Тот замешкался, но бумагу все же отдал.

– Где он? – одними губами спросила я.

– Идем, покажу.

– Я не могу сейчас! – возмутилась я.

– Ты что-то сказала, Эвелинн? – повернулась ко мне бабушка.

Качнув головой, сердито посмотрела на Бенедикта, но… он уже торчал из двери, призывно махая рукой. Вот ведь!..

– Почерк Тео! – воскликнул Рэндальф и, нахмурившись, дочитал: – «Я попросил отца собрать всех, кого видел в свой последний день перед отъездом. Один из вас – его причина!»

– Это что – какое-то обвинение? – Клементина вскочила. – Муж мой, прости, может быть я не слишком умна, но не понимаю, ради чего ты затеял этот спектакль? Письмо, наверняка, поддельное!

– Почерк Тео! – упрямо повторил Рэнди. – Конечно, вы не рады его возвращению, дорогая мачеха, ведь вы спите и видите Гальфи правителем Рослинсберга после кончины отца.

– Как ты смеешь так разговаривать со мной? – прошипела она.

– Ваше Сиятельство, прошу меня простить, но письмо, действительно, написано вашим сыном? – подал голос целитель. – На нем нет никаких чар? Если виконт возвращается – это замечательно! Но вдруг кто-то желает обмануть вашу доверчивость? Нынче столько мошенников…

– Чар нет, я проверил, – подал голос из своего угла Дарч.