Проклятый Рай. Здесь есть всё, о чем ты мечтал, но нет того, без чего не можешь жить

© Артём Кайнов, 2021

ISBN 978-5-0050-6604-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

В XXI веке слово «писатель» звучит как некий анахронизм или в лучшем случае просторечие. Всякий, кто хоть как-то работает со словом, скорей назовет себя фрилансером, smm-щиком, сценаристом или копирайтером. Людям нравится, с одной стороны, ощущать себя в этом маркетинговом, театральном флере или гриме, если хотите; с другой стороны, называя себя так, они избавляются от ответственности, которая с давних пор идет об руку с призванием «писатель». Поэтому если ты себя называешь им или хочешь показаться таким, люди вполне справедливо требуют от тебя доказательств. «Вот ты, копирайтер, что стоят все твои поделки без грандиозного труда? Что толку, что ты напишешь блестящий рекламный текст, описание, аннотацию, отзыв или комментарий, который закрепят в топе тысячью лайками? Все мы, как известно, немного лошади, а лошади не пьют мутную воду. Либо дай нам действительно произведение искусства, либо не смей себе присваивать то, что тебе не принадлежит». Что ж, да будет так.

Я начал думать над текстом и продумал только около года. Я понимал, что написать книгу не трудно; надо написать именно хорошую книгу, книгу, которая может быть близка широкому кругу лиц. Поэтому мой выбор пал на художественную литературу. Разнообразный набор инструментов уже маячил у меня в глазах. Осталось только разобраться с материалом – выбрать глыбу, которую можно скрупулезно обтесывать, или взять стену и превратить ее в скалодром. Таким материалом стало популярное в нашем городе видео, на котором парня напичкали наркотиками и накормили кошачьим кормом. Я задумался и стал мысленно набрасывать картину. Но чем больше я размышлял, тем сильней погружался в глубь нашей эпохи, пересказ которой вот-вот начнется.

1

Первое, что почувствовал Гуес, проснувшись в своем старинном просевшем кресле, – это нестерпимый холод. В общежитии отопление включили в конце осени – тогда его вполне хватало. Впрочем, и спустя месяцы хватало многим, но Гуес был не из их числа: не столько из-за отсутствия хоть какого-нибудь обогревателя, сколько из-за подгнившей негодной оконной рамы. К тому же комната Гуеса находилась на девятом этаже, откуда можно было не щурясь разглядеть полгорода: сразу пробивает дрожь от лихорадочных ветров, нескончаемо шмякающихся о скорлупу стекла и шумно стачивающих угол парапета. Эти обстоятельства в совокупности только подпитывали друг друга, словно объединившись против общего врага. Второе, что ощутил проснувшийся, – это подсохшую струю слюны, берущую исток из уголка рта, след от которой также остался на подушке в виде мокрого пятна, какие нам обычно показывают на ассоциативных карточках в психологии. Он нехотя отер щеку рукавом и перевернулся на другой бок, лицом к тюлю, за которым смутно отражалась комната, подсвеченная включенным телевизором.

Пришла пора вернуться в реальность, козявочка. Уже стало привычным просыпаться в вялом обморочном состоянии, точно после наркоза. Чувство жертвы незаконного или случайного эксперимента, как те персонажи из комиксов. Комиксы1… Казалось бы, бесполезный суррогат литературы, характеризующий, однако, действительность гораздо правдивее и убедительней, чем большинство художественной литературы, несмотря на все фоновые сверхъестественные побрякушки и суперспособности. Это общежитие – один сплошной комикс, верней, недокомикс, потому что в нем нет героя. Зато злодеев хоть отбавляй. Будто существуешь в отвратительной заброшке на самом краю мира, где скапливаются одни отбросы, готовые размозжить друг другу башки за метр личного пространства. Голое бетонное строение для врожденных социопатов и преступников, где зароком безопасности служит лишь власть. Черт, какая все-таки холодина.

Гуес стащил коричневое покрывало к ногам, встал и пошел в другой конец комнаты, воткнув ноги в свои любимые ременные тапочки. Подойдя к шкафу, что стоял у выхода в секцию, Гуес вытащил плотную и ворсистую изнутри толстовку с капюшоном и тут же занырнул в нее. Затем он дернул дверь и, убедившись, что ни у кого не получится к нему вломиться, пошел обратно, глядя на поблекшую от времени лакированную тумбочку, стоявшую в ногах кресла. Надо было по осени заставить Говнюка затыкать раму ватой и заклеивать скотчем, как это безуспешно принуждали делать в техникуме его самого. А этому-то, наверное, сейчас тепло: за него все папаша сделал. Карло. Карлос. Вообще если хочешь убедиться в порядочности и адекватности человека, нужно спросить у него, кто такие Мурилу Бенисиу, Джованна Антонелли, Вера Фишер. Всякий уважающий себя человек держит в памяти этих людей2.

Тем временем экран оживлял комнату радужными всполохами, но хозяин почти никогда не обращал на него внимание. Этот телевизор, как и многие другие, работал не по назначение; главная его функция заключалась в том, чтобы создавать иллюзию течения жизни и участвующего в ней зрителя. Проще говоря, его неуемное навязчивое бормотание и красочное мерцание оберегали Гуеса от погружения в себя и страха разрастающегося одиночества, крадущегося тенью по темнейшим участкам комнаты.

Гуес сел с краю кресла, потянул за ручку ящика, тряхнув тумбочку, и погрузил в него руку по плечо. Надо сказать, что тумбочка была излюбленным предметом его интерьера. Он уж и не мог вспомнить тех дней, когда существование этого комнатного деревянного куба его ничуть не интересовало. Безыскусное изделие, хранилище барахлишка, слежавшегося в виде сора прошлого, которое заставляет зло любить себя; смотри украдкой и день за днем тяни к нему руки, как тонущий к человеку со спасательным кругом, не желающему помочь. Вытащив наружу пакетик с марихуаной, Гуес просунул руку во внутренний карман толстовки и достал оттуда курительное приспособление – пипетку, черную от гари. Затем, обхватив пластмассовый наконечник губами, макнул стеклянную трубочку в зеленое крошево и глубоко вдохнул. Рот разъедал тошнотворный привкус. После нескольких таких всасываний трубочка закупорилась и надобность в пакетике пропала. Гуес положил его обратно, а сам сложился в бирманскую позу, как Будда, посередине кресла. Осталось дело за малым – добыть огонь. Может, во время оно, то есть трута и огнива, достать его и считалась трудоемким занятием, но только не в двадцать первом веке. В окне тускло отразилась вспышка от крохотного язычка пламени, смешавшись с другими радужными тонами, и там же померкла в калейдоскопическом отсвечивании. Затем в сверкающей тьме поползла дымная тучка, за ней вторая и наконец третья. Поначалу они были так густы, что казалось: они никогда не рассеются. Но через несколько мгновение их аморфные тела начали редеть, в итоге исчезнув в противоположной стороне комнаты.

Закалка бывалого курильщика позволяла Гуесу стойко переносить наркотическую эйфорию во всех ее проявлениях, что, однако, его не особо радовало. Раз за разом эффект от употребления марихуаны сглаживается и, как следствие, мытарство наслаждения постепенно скрашивается легким возбуждением. В таких случаях многие наркоманы переходят на сильнодействующие препараты вроде всяких порошков и жидкостей в шприцах, но Гуес пока обходился тем, что есть. В крайнем случае добывал курево покруче.

Положив пипетку на тумбу, он накинул на лодыжки покрывало и, облокотившись, полулежа смотрел перед собой. Примерно через минуту его тело впитало дух довольствия и умиротворения. Он стал чувствовать себя неотъемлемой частью огромного гармоничного мира, наклевывающимся открытием человечества. Захотелось пошевелить ногами, чтобы убедиться, ему ли они принадлежат. По той же причине вздумалось положить руки на подлокотники. Бедняжке казалось, что собой он объял весь мир, а мир поглотил его, и они стали неразрывным целым. Захотелось подняться осмотреть все, словно он был в новом месте.

Встав с кресла, он побродил босым. Присел на корточки посередине комнаты. Взглянул на кресло. Хм, довольно занятная манипуляция. А что если посмотреть с кресла туда, где он только что сидел? Он попробовал. Вот поди ж ты! Нечто экстраординарное. Затем его взгляд набрел на телеэкран и он окаменел на десять минут, словно узрел медузу Горгону. Неутомимый говор и гипнотическое вспышки казались крайне интересными и непонятными… Далее впечатлительный исследователь бросил взгляд на дверь. Кажется, в нее кто-то постучался? Нет, он никого не ждет. Кто это может быть? Соседка пришла попросить соли или недруг насолить? Ему пришли насолить! Но он ни у кого соли не просил, она ему и даром не нужна. Снова постучали. Нет, с таким упорством соли не выпрашивают! Гуес подпер дверь плечом, но тут же охладел из-за нахлынувшей депрессии.

Бедняжка внезапно почувствовал себя не частью совершенного мира, а одним из тысячи блоков в кладке общежития, совсем недавно именовавшегося им в мыслях «недокомиксом» с кучкой злодеев, которым никто не противостоит. Каменно свело скулы, появился металлический привкус. Разве мир может быть совершенным, если где-нибудь, пусть даже в его паршивом городке, высится леденящее душу здание, полное порочной нечисти? Как же так? Либо ему это чудится, либо окружающие этого нарочно не замечают.

Он вернулся на кресло. Он был задумчив. Он подпирал кулаком висок, но ничего не мог придумать, как бы ни силился. Но вдруг в его голову проникла блестящая идея – Гуес будет противостоять всему мерзкому и пошлому, что за долгие годы скопилось на девяти этажах! Он обрадовался. Он запрыгнул на подоконник, ловко проскочив под тюлем и нацепив его плащом на плечи. Перед ним в окне простерлась белая бездна с множеством домов-коробок, разделенных жирными линиями дорог, а также штрихи черных стволов с ежовыми кронами и расплывчатое озерцо света на парковке с десятком полузаснеженных машин. Стекла он перед собой не ощущал, даром что оно и было покрыто виньеткой инея и кое-где испачкано. Словно не существовало никакой комнаты, а была только аскетическая пещера в высоких отвесных скалах, где нечем дышать из-за свирепых вьюг и разреженной атмосферы, – единственный приют для изгнанника и инакомыслящего. Да, сейчас он чувствовал себя покорителем Эвереста, эмоции лавиной просились наружу, но никак не облекались в форму. Это сродни детскому лепету. Однако вдруг, сам того не ожидая, он перевоплотился в одного из популярных героев комиксов – Роршаха – и с хрипотцой возвестил один его монолог, который знал наизусть. Перекинув край тюля через голову и заткнув его за уши (таким образом, синтетическое забрало и капюшон сращивались в полноценную маску), Роршах сел на корточки и замер.

Собачья туша в переулке поутру, след шин на разорванном брюхе. Этот город боится меня. Я видел его истинное лицо. Улицы – продолжение сточных канав, а канавы заполнены кровью, и, когда стоки будут окончательно забиты, вся эта мразь начнёт тонуть. Когда скопившаяся грязь похоти и убийств вспенится до пояса, все шлюхи и политиканы посмотрят наверх и возопят: «Спаси нас!». Ну а я прошепчу: «Нет». Теперь весь мир стоит на краю, глядя вниз, в чёртово пекло. Все эти либералы, интеллектуалы – сладкоголосые болтуны, и отчего-то вдруг никто не знает, что сказать. Подо мной этот ужасный город. Он вопит, как скотобойня, полная умственно отсталых детей, а ночь воняет блудом и нечистой совестью.

Примерно через пятнадцать минут к нему полностью вернулся рассудок. На экране озорничала реклама: показывали колбасу, шоколадные батончики и прочую пищу. «Однако нехило меня накрыло», – подумал он, игнорируя урчание в животе. Разнородный пласт тканей с покрывалом сверху все никак не мог его согреть, заставляя думать о начале простуды. Можно представить, какой будет морозильник, оставь он комнату проветриваться. А проветривать было нужно, иначе чего доброго кто в секции учует, хоть это и маловероятно. Н-да, давно с ним такого не было. Что-что, а здравую дурь Минога доставать умеет. Роршах… Благо еще в окно не вывалился. Ни тебе подвигов, ни славы, и кайф обломался. Резкие заголовки интернет-новостей: очередной торчок сгинул в водовороте реальности, нахлебавшись гадости похоронного быта. Черт возьми, сколько можно ловить себя на мысли, что в здравом уме невозможно находиться в собственной комнате? Достаточно взглянуть на этот засаленный тюль, и сразу чувствуешь себя овощем, насмерть лечащимся в какой-то психушке, в одиночной палате. Или что там у них? Карцеры, вип-комнаты таблеточного отпевания? Ах, дорогуша, как на тебе хорошо сидит смирительная рубашка, так и хочется с ложечки покормить!

Он встал и прошелся по комнате, чтобы как-то раскачаться и наметить план действий. В голову ничего не приходило – может быть, из-за того, что намечающийся писк мысли заглушало нескончаемое урчание? Итак, на повестке дня (он достал из джинсов айфон, чтобы посмотреть время), верней, вечера стоит, точней, лежит этакая запеченная туша, фаршированная яблоками, посыпанная петрушкой-лаврушкой и прочей зеленью. Прямо чтобы как на картинках в рецептах: свинина с золотистой корочкой и наливным яблоком в пасти. Ммм. Смеагол3 хочет кушанькать. Да только, увы, ничего подобного он в жизни не увидит, хоть и не перестанет ежедневно заглядывать в холодильник в надежде выявить в нем способности Скатерти-самобранки или Мельницы-вертельницы. Н-да, помнится-помнится, как они уссывались накуренные, когда дед со всей своей лесной братвой нудил эту песенку. Мельница-мельница-мельница-вертельница, опля!

Надев свои кожаные ременные тапочки, он прошаркал по комнате, выглянул в секцию и тут же скрючился под увесистым снопом света, точно вампир. Тому виной служил неестественный распорядок дня: днем Гуес либо спал, либо истерически блаженствовал, запершись и занавесившись, а ночью уже бодрствовал. Немудрено, что от света как такового он отвык. Если бы, допустим, засвечена была лишь часть кругозора, третья или четвертая, как при фонарном освещении ночью, – это было бы еще терпимо. Однако с таким солнечным цунами даже самый что ни на есть нормальный человек, только что отошедший ото сна, не встретился бы без колебаний. Холодильник «Днепр» тихонько скрипнул, прогремев, и застенчиво продемонстрировал проголодавшемуся всю скудность своего внутреннего мира. Пластмассовые полочки, треснутые и грязные, были почти пусты – кое-где валялись непонятные заскорузлые объедки и крошки – чем тебе не еда? Но рядок аптечных пузырьков в дверце, старых и тайных, брякнувших при открывании, слегка отбили аппетит у Гуеса, тем самым выручив бедняжку на мгновение. Кстати, может быть, именно поэтому он до сих пор не выбросил их в помойку.

Н-да, дело дрянь. Впрочем, на что он надеялся? Где-где, а в этом общежитии точно чудес не сыскать. Хотя всяких матерых фокусников тут хоть отбавляй.

И тут, по своему обыкновению, он уставился в дверь напротив с забавным рифовым ковриком и пушистыми тапками-рыбами. Хозяйка этих глубоководных вещиц – студентка филфака с рыжеватыми волосами, тонкими линиями лица и лисьими глазами – звалась Эллой. Писала стихи, которые выкладывала в социальные сети, экспериментировала с макияжем, носила трилби, позиционировала себя альтруисткой с бисексуальными наклонностями, а также яро защищала гомосексуалистов. «Где есть любовь, там нет ничего противоестественного и уж тем более противоправного», – говорила она. На однажды заданный Гуесом вопрос, почему она не поселилась в студенческом общежитии, Элла ответила, подмигнув, что с ней трудно ужиться. Вообще, несмотря на то что Элла поселилась рядом совсем недавно, они как-то сразу нашли общий язык, хоть и не гнушались порой в раже пререканий едких издевок друг над другом. Что касается морских атрибутов у ее порога, то это была всего лишь безобидная причуда. В момент депрессии, выраженной катастрофической нехваткой моря и осознанием, что в ближайшее время по множеству причин бризом все равно не повеет, Элла попросту утешилась подобным способом, регулярно обмакивая ножки в махрово-лазурные мини-ванночки.

Ременные тапочки Гуеса зашлепали, словно некто защелкал пальцами, и грациозно смолкли возле безмятежных рыбок, смяв аккуратный газон ворсинок-водорослей. Затем раздался стук и, не дождавшись отклика, Гуес попытался заглянуть внутрь. Заперто.

– Эй, Элла?

Отклика не последовало. Тогда гость схитрил.

– Слушай, твои рыбки от тебя слиняли, кажется. И, походу, кто-то заглянул в твой холодильник и стащил оттуда пачку йогуртов.

– Офигел? – эхом отозвался голосок. – Блин, уйди, я занята. И не смей ничего трогать.

– Ах, что-то подобное я уже слышал, – шепнул он в замочную скважину. – Впусти меня, и я заставлю тебя расщедриться.

– Ха-ха, – прозвучало совсем близко, и Гуес ощутил встречное дыхание. – То есть если я тебя впущу, ты обязуешься беспрекословно исполнять все мои пожелания?

– О да. Ты исполнена жгучим желанием и хочешь беспрекословности. Впусти меня, и я буду няшным кексиком, поддающимся на все капризы, податливый, точно капитошка.

– Прости, капитошка, этот мир слишком непримирим с податливыми. Так что бай-бай. Может быть, ближе к полночи договрим.

Последняя фраза ее прозвучала так мягко и сладко, что Гуес чуть не съехал на колени в блаженстве, словно учуяв аромат манны небесной. Он перевернулся и смиренно сел на бризовый коврик. «Бум-бай-бум-диги-бай-бай. Чертовка», – на выдохе сорвалось с его уст.

– В таком случае хотя бы один йогурт. Пожа-алуйста. Ты же прекрасно знаешь, как я умею благодарить. Ужасно голоден. Если ты и в этой мизерной просьбе мне откажешь, тогда я прогрызу дыру в этой дряхлой двери и съем тебя.

– Боюсь, у тебя заноз будет полон рот. Так и быть, бери один и отвяжись.

Гуес незамедлительно поднялся, хлопнул холодильником Эллы, что, конечно, был поновей предыдущего, но современным назваться отнюдь не мог, и пошлепал восвояси, распечатывая выклянченное лакомство. Это простушка еще не знает, что живет бок о бок с супергероем. Вечно так. Как же она завопит, когда он прикроет ее своей грудью от выстрела. Или что там они делают? Он всегда больше обращал внимание на злодеев: они более изобретательны и утонченны. Впрочем, Роршаха правильным парнем не назовешь. Роршах, ах! Никак не пойму: то ли у тебя голова забинтована, то ли маска такая, то ли обычный трехрублевый пакет. Извини, Гуес, на этот раз ролевые игры не удались. Занавес.

Он остановился у своего стола, чтобы найти чайную ложечку. В первом ящике, застеленном газетой, кроме пары-тройки луковиц в слое шелухи и нескольких черных катушек ниток, ничего путного не было. Во втором пылились ножи да батарейки, опутанные разными проводками вроде зарядок и наушников. На полках ниже красовались горки фаянсовой посуды – такой округлой и крупной, что в ней чувствовалось усердие древнего гончара. Пришла очередь навесного шкафа – там покоились только пара подносов и десяток кружек над ними. Ясно. Двадцать три года отдал этой пещере, а она ему и чайной ложкой отплатить не может. Окей гугл, как съесть йогурт без ложки? Благо оставался последний день обещанного платежа. На экране сразу высветилось нужное видео, где некто полторы минуты скручивал бумажную ложечку из этикетки. Между прочим, находка имела около шести тысяч пятисот просмотров и ста лайков. Отсюда Гуес с радостью заключил, что он не единственный, кто попадал в такое безвыходное положение, и не так уж бездарен. Кое-как смастерив требуемое, он пожалел, что не сделал это накуренным (так бы было гораздо увлекательней и быстрей), проследовал в комнату и принялся ужинать.

Теперь его мысли, жужжа, кружились мошкарой над падалью – бедностью и бессилием. В свои двадцать три года он настолько беден и бессилен, что вымаливает продукты у своей соседки. Счастье что она почти его сверстница и снисходительно ко всему относится. И он ужаснулся тому, что не испытывает при этом ни капельки стыда. Бедность и нужда заставляет позабыть о совести и гордости, обостряя инстинкты и притупляя рефлексию. Становится интересно, чем живет сытый и беззаботный человек? Видимо, тем, что сопереживает бедным, с превеликой заботой спешит их всех взять в охапку, точно малютка коллекцию свои плюшевых мишек, шаря по карманам, а на ушко колыбельные напевая. Забавно смотреть, когда все эти выскочки, распиаренные звездочки, лощеные нувориши снисходят до благотворительности. Смотрите: он считает подвигом то, что вернул вам им же сворованное. Спасибо вам, благодетель, спасибо, можете нас повторно обчистить, чтобы вновь триумфально вернуться. А если вы вдруг задержитесь, то ничего – пост всегда на благо. Главное – дорогу назад не забудьте.

Разумеется, одного йогурта никак не могло хватить, чтобы хоть на чуточку забыть о еде. Вернуться к Элле – значило бы повести себя крайне низко и неправильно, а между тем красочная реклама, хрустящая и шелестящая, подтрунивала над незавидным положением Гуеса. Сколько радостных цветов и волшебных вспышек по всем каналам. Такое впечатление, что он наблюдает за идиллически-пасторальным развитием параллельного мира. Почему ни один канал не хочет вещать о подноготной всего этого блеска? Взяли бы да привезли сюда команду репортеров – они бы столько чернухи наснимали, что хватило бы на несколько передач, а материала – на год вперед. Впрочем, кому интересно копошиться в посторонних проблемах? Упадачничество никогда не станет достоянием страны. Суетитесь да пищите в своем девятиэтажном логове, пока в конце концов не вымрете, поубивав друг друга, а мы, так и быть, подотрем за вами и заманим, приукрашивая, очередных несчастных на убой. Самый эффективный и выгодный способ решить проблему. Взорвать к чертовой матери этот вонючий «13 район», и дело с концом. На хрен сюсюкаться со всяким отребьем, тошнотворным социальным дном?

Гуес вытащил айфон и ткнул на контакт «Минога». Примечательно, что носитель данного прозвища понятие не имел, откуда оно взялось и по какой причине. Тем не менее словечко в здешних краях было редкое и потому привлекало мистической необычностью и неким коварством. Можно только догадываться, в связи с чем к нему пристала данная кличка: из-за страшного рыла, вредительского поведения, гнилых зубов? Кстати о зубах. С течением времени, крепчая и наглея, он все-таки не уберег их, потеряв в каком-то проулке в зверской схватке и окропив землю кровью. Однако прозвище уже цепко впилось в его сущность, ни за что не давая себя вытравить чем бы то ни было, несмотря на буйно выбитое подспорье, о чем Миноге, в сущности, и жалеть-то не доводилось. Также ему не довелось обзавестись новыми зубами, хоть некоторые поползновения в данном направлении и были: однажды его очень воодушевляла идея поблескивать золотой коронкой – дешевым аналогом ныне популярных гриллз. Но ни руки, ни ноги, в конечном счете, так и не дошли до кабинете стоматолога.

Через шесть гудков динамик айфона воспроизвел визгливую голосину:

– Алло?

В трубке слышался многоголосый шум: то ли музыка, то ли телевизор. Также были отчетливо слышны распирающие смешки Миноги.

– Вичка, дай Миногу, – проговорил Гес.

– А повежливей? – деланно возмутилась она.

– Пожалуйста, дай Миногу. Мне позарез надо.

– Оу, позарез. А ты знаешь, что Миногу повязали. Менты сказали, что его сдал ты. Что ты на это скажешь, бесеныш?

В трубке раздался треск и сдавленный хохот. Гуес уже представлял картину в общих красках. Худосочный Минога навалился на расплывшуюся Вичку, и они на пару смешно откашливаются в сторонку.

– Что за бред? Если бы его повязали, ты бы вряд ли рассказала мне об этом по его же телефону.

– Ты что, сопляк, понять отказываешься? Хочешь сказать, ты не ввалишь нас при первом же случае? У тебя на лбу написано, что ты фуфло слабохарктерный.

– Рот закрой. По крайней мере, я побольше тебя в деле и пока что никаких нареканий со стороны его величества общества.

В ответ визгливая голосина уже собралась было брызнуть матом, как трубку перехватили.

– Вы, две пташки-несушки, не выставляйте напоказ свои яйца. Вы же знаете, как в нашей стране любят наушничать. Ча-ча-чайники.

«Борзая тварь, грошевая подружка. Два сапога пара. Разъярила диванного орка. Накрылись все мои планы медным тазом и обернулись истощением».

– Слушай, братан. Третий день толком ничего не ем. На мели. Может, подкинешь деньжат на майонез и булку? А я твой старый должок забуду.

Интуитивно Гуес понял, что последняя фраза была лишней. Но Минога никогда не делил куш поровну, а осыпал крохам своих подельников, словно рисом на свадьбе молодоженов. Этот человек силился подстроить мир под себя. Вообще фраза «под себя» характеризовала его целиком и полностью.

– Какой должок, а? Какой должок, м? Ты мне по гроб должен. Я тебя поднял вместо твоего папаши, забыл?

К вкрадчивому голосу подмешалось визгливое вяканье.

– Я тоже весь день не жравши, братан, – продолжал Минога. – Если ты прямо сильно хочешь хавать, да, сгоняй мне в магаз за пельмешками, а на сдачу тяпни себе мороженку. Как тебе вариант, а?