Жестокий король

Глава шестая

Леви

Ты могла бы избежать боя, но вместо этог напросилась на кровопролитную войну.

Тренер распекает игроков передней линии, его крики разносятся над полем, будто он генерал на войне. Или, может быть, стратег.

Ярко-синяя бейсболка с золотой короной КЭШ прикрывает его лысую голову. Он сворачивает свои записи в подобие биты и без колебаний раздает ею удары по переводящим дух игрокам.

Мы только что провели первую тренировочную игру сезона. Основная команда проиграла команде второкурсников. Со счетом два – ноль.

Два, черт побери, – ноль.

Излучаемое тренером Ларсоном недовольство накрывает мое настроение черной пеленой.

Две команды стоят ровными рядами друг напротив друга, в то время как тренер расхаживает между ними.

Игроки команды соперников одеты в неоново-желтые майки поверх командной формы, моя же команда носит официальную форму: ярко-синие футболки и белые шорты.

– Дамы, – рявкает Ларсон, маленькие глазки и кустистые брови придают ему еще более злобный, суровый вид. – Значит, так мы начинаем сезон после прошлогоднего поражения?

– Нет, сэр! – кричим мы хором.

– Девочки, не слышу вас.

– Нет, сэр! – ревем мы.

Он кивает, продолжая расхаживать взад и вперед, заложив руки за спину. С каждым шагом бумажная бита ударяет его по позвоночнику.

– Школа, может, и возводит вас на пьедестал, но только потому, что вы носите имя Королевской Элиты. Как только вы перестанете быть полезны администрации, команду распустят.

Среди игроков пробегает тихий ропот, но никто не осмеливается перебивать тренера.

– А вы что думали? Ваши родители платят за образование, а не за спорт. Королевская Элита – это прежде всего учеба. Школа позволяет держать несколько спортивных команд лишь по одной причине – чтобы показать, что здесь учатся не только безмозглые заносчивые подростки. Мы сумеем доказать им, что живем и дышим футболом?

– Да!

– Мы сумеем победить в школьном чемпионате в этом году?

– Да!

– Я вас не слышу.

– Да!

– Капитан. – Тренер с мрачным лицом останавливается напротив меня.

Из-за нашего июльского поражения в финале он не очень доволен тем, как я руковожу командой, но при этом знает: лишь благодаря мне все под контролем. Может, он и стратег, но на поле боя войсками командую я. К тому же он уверен: я не допущу провала. Нам обоим важен этот чемпионат.

– Мне нужны результаты.

– Вы их получите, сэр.

Не отходя от меня, он указывает на Дэниела – одного из запасных.

– Хорошая игра, Стерлинг. Отлично держал оборону.

Тот отвечает дерзкой улыбкой, характерной для половины спортивных игроков.

Тренер переходит к стоящему рядом со мной Крису и награждает того строгим взглядом.

– Вэнс. В следующей игре ты исключен из стартового состава. – Он оборачивается к игроку противоположной команды. – А ты, Астор, в деле. Покажи мне все, на что способен, парень.

– Да, сэр! – Ронан лыбится как дурак.

После этого тренер Ларсон удаляется в раздевалку, его помощники и врач следуют за ним.

Крис бросается следом, явно намереваясь устроить скандал.

Но я быстро преграждаю ему путь. Он сейчас похож на разъяренного быка: глаза черные, челюсти сжаты. Я пихаю его плечом и качаю головой.

– Отвали, Кинг! – выпаливает он. – Я не отдам свое место какому-то второкурснику.

Ронан шевелит бровями.

– Может, стоило играть лучше, а?

Я встречаюсь глазами со скучающим взглядом своего двоюродного брата Эйдена и ровным голосом прошу:

– Уведи его.

– Ну уж нет. – Ронан прыгает на месте, уклоняясь от ударов. – Иди сюда, чувак.

– Ронан, – предупреждаю я. Для него все это забавная игра, но Крис сейчас на взводе.

Впрочем, как почти всегда.

Эйден хватает Ронана за руку, а Ксандер в это время толкает друга с другой стороны.

– Хотелось бы пояснить, – бросает перед уходом Ксандер, бомбардир команды и придурок. – Эта ситуация давно назревала, Крис. Уже с лета тебе было не место в команде.

Эйден одаривает меня многозначительным взглядом, после чего они с Ксандером, Ронаном и Коулом отправляются в раздевалку.

Их компанию прозвали четырьмя всадниками, поскольку они всякий раз, оказываясь на поле, несут с собой победу, войну, голод и в конце концов смерть.

Я же называю их четырьмя мудаками.

Эйден, Ксандер и Коул заработали свои позиции, сместив старшеклассников. Ронан присоединился к ним последним.

Остальные второкурсники уходят вслед за Эйденом и его бандой воров. Несмотря на то, что капитаном считаюсь я, они, скорее всего, предпочтут принять сторону младшего Кинга.

Крис, точно неуправляемый поезд, рвется вперед. Найл и Алекс, два старшеклассника, пытаются его удержать, но тот, судя по поведению, будто напился энергетика или накурился.

Я замахиваюсь и бью его кулаком в грудь. Он замирает. На его лице отражается изумление. Старшеклассники и новички неотрывно следят за моей реакцией.

– Какого хрена, за что? – рявкает Крис.

– За то, что потерял место.

– Это все тренер, он…

Я придвигаюсь к его лицу.

– Это тренер управлял твоими ногами? Тренер позволил Эйдену забить первый гол, а потом передал мяч Ксандеру, чтобы тот забил второй? Тренер бросил оборону, оставив после себя жалкую пустыню?

– Нет, но…

– Никаких но, Крис. – Я упираю палец в его грудь. – Весь четвертьфинал и потом во время летнего лагеря ты играл дерьмово. Если не вернешь себе место Ронана, ты свободен. Можешь. Катиться. Ко всем чертям. Мне не нужны в команде тюфяки.

Он открывает рот, собираясь возразить, но я уже не слушаю его. Игроки расступаются, когда я шагаю в сторону душевых.

Мы с Кристофером друзья. Точнее, не совсем друзья, а коллеги. Оба получаем кайф от алкоголя, сигарет и девушек.

Оба восстали против наших фамилий и семей.

Я ненавижу своего дядю, он – строгого отца, заместителя комиссара столичной полиции. Мы с Крисом познакомились во время задержания, еще будучи третьекурсниками, а потом сдружились.

Если где-то неприятности, мы обязательно в них ввязываемся. Мы живем ради того, чтобы видеть осуждение на лицах наших опекунов.

Мы даже поспорили, кто из них – мой дядя или его отец – заплатит школе больше за весь тот ущерб, который мы из года в год причиняем.

Но потом Крис стал выходить из-под контроля. Он настолько подсел на острые ощущения, что перестал нормально играть.

Для меня футбол не просто игра. Это не сиюминутный кайф и не выплеск адреналина. Не рев толпы и не скандирования.

Это состояние души.

Единственное, что у меня осталось в этой чертовой жизни, скованной дядюшкиными цепями.

Футбол – это то, чем я занимаюсь для себя, и никому его у меня не отнять.

А для этого мне необходимо уладить с принцессой один, уже затянувшийся на два месяца вопрос.

Я иду на парковку. Эйден и его придурочные друзья шагают рядом и болтают о предстоящей игре. Точнее, Ронан и Ксандер препираются, а Эйден и Коул, качая головами, смотрят на них.

Крис ушел, даже не зайдя в раздевалку. Он очень злопамятный – это одна из причин, почему я отчитал его при всех. Теперь будем надеяться, он выплеснет свою злость на поле, наконец-то образумится и вернет себе место в составе.

– Говорю вам, придурки, я хочу проституток на свой день рождения. – Ронан хлопает себя по груди. – Это меньшее, чем вы можете отплатить мне за все те вечеринки, которые я устраиваю для вас круглый год.

Ксандер пихает его в бок.

– И что, ты хочешь тех, которые выскакивают из торта?

– Черт побери, да! – В его глазах загораются огоньки. – Все в костюмах зайчиков, s’il te plait[4].

– Попахивает зоофилией, – замечает Коул с каменным лицом.

– Иди ты, Коул, – зыркает на него Ронан. – Не порть всю малину.

– Ладно, погоди. Давай проясним. Итак, мы заказываем проституток… члену Палаты лордов. Типа, алло, привет, это бордель? Вы не могли бы прислать стриптизерш в костюмах зайчиков в особняк Эрла Астора? – Ксан смеется. – Ты же понимаешь, что к нам могут отправить полицию или, я не знаю, каких-нибудь агентов МИ-6?

– Не ссы, кретин. Все пройдет в летнем домике. – Он поигрывает бровями. – Итак, проверка на дружбу. Моим лучшим другом будет тот, кто закажет проституток. Поднимайте руки, но, чур, не толкаться. Я знаю, что желающих – море.

С этими словами он оборачивается и встречается с нашими взглядами. За исключением Ксана и Коула, которые смеются.

– Да ладно вам. Никто? Выскакивающие из торта проститутки-зайчики – моя самая большая фантазия.

– И мы должны воплотить твои фантазии в реальность, потому что… – Эйден замолкает с непроницаемым лицом.

– Потому что в ответ я воплощу ваши! – Ронан задумывается. – Стойте, нет. Я не то хотел сказать. У меня в голове сразу появляются неприличные картинки.

Ксан шевелит бровями.

– Какие, например?

– Всякие извращения Коула или Эйдена. Я на такую хрень не согласен. – Помолчав, он говорит: – Вернемся к моей фантазии. Уверяю вас, все вполне реально. Ну так кто?

Эйден качает головой.

– Я – пас.

– Тем более, – добавляет Коул, оправившись от приступа смеха, – ты же понимаешь, что по возрасту никто из нас не может заказать проституток.

– Капитан может. – Ронан смотрит на меня щенячьими глазами.

– Хватит так на меня смотреть, иначе ты будешь единственным зайчиком на своем дне рождения, – отвечаю я.

Парни разражаются смехом. Ксандер и Коул подкалывают Ронана, который дуется на них и клянется больше никогда не устраивать для нас вечеринки.

Эйден сбавляет шаг, чтобы поравняться со мной, позволяя друзьям уйти немного вперед.

– Слышал, ты ударил Вэнса.

Всех остальных, кроме меня и своих друзей, Эйден называет по фамилии. Он даже не утруждается запоминать имена.

– И что теперь? Расскажешь обо всем своему папочке?

Эйден выгибает бровь.

– Ты правда думаешь, что мне есть необходимость рассказывать Джонатану о происходящем в школе?

Я фыркаю в ответ.

За нами наверняка следят его репортеры. Джонатан Кинг владеет этой школой и, возможно, каждым сотрудником в ней.

Бывало, мы с Эйденом частенько захаживали в одну кофейню. И как вы думаете, что Джонатан сделал с ней? Он ее купил, черт побери.

Только это была отнюдь не бездумная покупка, потому что он помешан на контроле и хочет окружить нас со всех сторон. Нет. Глава «Кинг Энтерпрайзес» действует не так.

Для начала он изучил предприятие от и до и приобрел его только тогда, когда был на сто процентов уверен в его рентабельности.

А еще натравил на владельцев целую команду юристов и пиарщиков, которые с помощью угроз вынудили их его продать.

– Ты играешь с огнем, Лев. – Слова Эйдена вырывают меня из раздумий.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему так, что мы стоим лицом к лицу. Я всего на несколько дюймов выше него.

– Да?

– Один промах. – Он поднимает указательный палец. – Будь то алкоголь, драка или еще какое происшествие – и мой папочка тебя прикончит. Шах и мат.

Я до боли стискиваю зубы. Мне хочется припечатать Эйдена к стене и стереть это самодовольное выражение с его лица.

Но я не успеваю поддаться импульсу и доставить дядюшке неприятности, поскольку резкий возглас Ронана разрушает повисшее между нами напряжение.

– Вот черт!

Коул, морщась, оглядывается на меня через плечо.

– Что такое? – Я обхожу Эйдена и резко останавливаюсь перед своим черным «Ягуаром».

На ветровом стекле красуется сделанная белой краской надпись:

«Проваливай, Кинг. Тебе даже не придется умолять».

Глава седьмая

Астрид

Обо мне не помнили, пока ты не произнес мое имя.

Все мое тело сковывает напряжение, когда я спускаюсь по широкой мраморной лестнице. Я живу здесь уже больше двух лет, но до сих пор не считаю это место своим домом.

В этой башне я в заточении.

Нет, не как в сказке про Рапунцель или в диснеевском мультфильме «Запутанная история». А по-настоящему.

После маминой смерти пресса окрестила меня Тайной принцессой Клиффорд. Потому что папа прятал меня целых пятнадцать лет, хотя они с мамой некоторое время были женаты и меня нельзя назвать незаконнорожденной.

С тех пор как о моем существовании стало известно общественности, я действительно стала считать себя тайной позабытой принцессой. Запертой в особняке.

Всего один год.

Я делаю глубокий вдох и с робким проблеском надежды пересекаю огромный холл с отделанными золотом мягкими диванами и высокими многоуровневыми потолками.

По дороге заглядываю в столовую, где завтракает моя «семья».

– Доброе утро, – выпаливаю я и уже направляюсь к выходу. – Я ухожу в школу.

– Астрид. – Спокойный, при этом не терпящий возражений папин голос останавливает меня. – Иди поешь.

– Я не голодна.

– Сядь и поешь.

Я вздрагиваю от его резкого приказного тона. Мои плечи сникают. Осторожно ступая по безупречному мраморному полу, прохожу в гигантскую столовую с каменным камином. Несколько работников кухни стоят в ожидании команды, как в одной из серий дурацкого «Аббатства Даунтон».

Я улыбаюсь шеф-повару Саре, но вместо улыбки у меня, судя по глубокой морщине между ее светлых бровей, выходит гримаса.

Во всяком случае, здесь есть одно дружелюбное лицо. Уже проще оттого, что женщина готовит для меня вкуснейшие шоколадные коктейли и чизкейки.

Я плюхаюсь на стул в конце стола – на самое дальнее от папы и его жены место. Стараясь не встречаться с ними взглядами, принимаюсь поглощать печенье с вареньем и чизкейк. Вкуса я почти не чувствую. Чем скорее я покончу с завтраком, тем быстрее выберусь отсюда.

– Милая, не торопись. – Притворная забота мачехи мешает моему прожорливому настроению. – Не волнуйся. Еда никуда от тебя не денется.

Я проглатываю большой кусок нежного чизкейка, наконец ощущая его сладость, и сердито гляжу на нее через весь стол.

От Виктории веет элегантностью. Она чувствуется во всем, что та носит и говорит. Даже интонации ее голоса напоминают старые фильмы. Светлые волосы собраны в аккуратный французский пучок. На ней сшитое на заказ платье от кутюр стоимостью, наверное, как бюджет какой-нибудь развивающейся страны. Изысканное ожерелье подчеркивает изящную линию шеи, дополняющие его серьги поблескивают в ушах. Она вечно хвастает, что мой папа подарил ей этот комплект на день рождения.

Фу, сейчас стошнит.

В ней есть все, чем должна обладать жена лорда. Такое ощущение, будто ее собирали строго по инструкции.

Благодаря подтяжкам лица и аристократическому имени Виктория выглядит на десять лет моложе своего возраста, но с мамой ей все равно не сравниться.

Моя мама гордилась своими татуировками и артистической жилкой. Она была свободной духом, рожденной летать, а не сидеть, как Виктория, взаперти в особняке. Хотя, возможно, именно по этой причине папа и предпочел ее маме.

С тех пор как я появилась здесь, Виктория не упускает возможности напомнить о моем происхождении. Если я ем быстро, то только потому, что мама морила меня голодом. Если я отказываюсь от дорогих платьев, то только потому, что привыкла носить обноски. Если меня узнают, то только благодаря громкому имени отца.

– Здесь все иначе, милая. – Губы Виктории растягиваются в сдержанной, как при общении с журналистами, улыбке. – Тебе не нужно беспокоиться о еде.

– Мне и раньше не приходилось беспокоиться о ней, – парирую я, проглатывая очередной кусок Сариного чизкейка.

Пусть идет к черту со своими намеками, якобы мама не заботилась обо мне. Она была для меня и матерью, и отцом одновременно.

Я восхищаюсь тем, что она вырастила меня в одиночку, обеспечивая всем необходимым.

Когда я впервые проявила интерес к рисованию, мама не спала всю ночь и позировала мне. Когда у меня выдавался плохой день, мы с ней отправлялись в дальние поездки – только я и она.

Мама была для меня всем, в то время как дорогой папочка жил со своей настоящей семьей.

– В нужде нет ничего страшного, – продолжает Виктория.

– Мы не нуждались. Мама, знаешь ли, зарабатывала на жизнь. А не сидела на шее у своего мужа-лорда.

Верхняя губа Виктории подергивается, и я улыбаюсь про себя. Маленькая победа.

– Астрид Элизабет Клиффорд.

От убийственно спокойного тона отца я вздрагиваю. Если он зовет меня полным именем, значит, недоволен.

Хотя он всегда недоволен мной.

Моя вилка звякает о тарелку, когда я приподнимаю голову и встречаюсь с суровым взглядом его зеленых глаз – явным доказательством того, что я его дочь. Его гены точно участвовали в моем создании.

Через несколько недель мне исполнится восемнадцать, но я до сих пор ощущаю себя той маленькой семилетней девочкой, которая умоляла его остаться. Глупым ребенком, который изобразил его на своем первом рисунке в детском саду.

Генри Клиффорд – крепкий, хорошо сложенный мужчина для своих сорока с лишним лет. Темные каштановые волосы – еще одно мое наследство – зачесаны назад и подчеркивают высокий лоб и прямой аристократичный нос.

Отглаженный темно-синий костюм облегает его тело, словно вторая кожа. Я и не припомню, чтобы видела его в чем-то другом.

Когда я была маленькой, то всегда при виде него прыгала от радости до потолка.

Сейчас же он просто меня пугает.

Даже не знаю, когда он перестал быть отцом и превратился лишь в титул.

Виктория накрывает папину ладонь своей с той тошнотворно-сладкой улыбочкой, от которой способен развиться диабет.

– Все хорошо, дорогой. Она образумится.

Убейте меня.

– Доброе утро! – До моего носа долетает насыщенный вишневый аромат – духи тоже наверняка стоят целое состояние.

Николь целует в щеку свою мать и моего отца, а после плюхается слева от него.

Она в такой же, как у меня, школьной форме, но выглядит в ней куда элегантнее: отглаженная синяя юбка, рукава рубашки закатаны поверх пиджака КЭШ. Светлые волосы волнами, как будто каждая прядь была уложена по отдельности, спускаются до середины спины.

И, разумеется, Николь, в отличие от меня, ест не как животное. Она неторопливо отрезает каждый кусочек и жует, одновременно обсуждая со взрослыми предстоящие экзамены и школьные мероприятия.

Я с опущенной головой ковыряю в тарелке остатки чизкейка и ничего не ем.

Сказать, что я чувствую себя здесь чужой, – ничего не сказать. Внимание папы всегда приковано к Виктории и Николь, в то время как я незаметной остаюсь в стороне.

Грудь щемит от боли, но я стараюсь не замечать ее, когда папа одаривает Николь улыбкой. Мне он так больше не улыбается. Теперь я получаю от него только нахмуренные брови и неодобрительные взгляды.

– Может, тебе стоит позаниматься с Астрид математикой? – предлагает Виктория своим чрезмерно жизнерадостным голосом, а после обращается ко мне: – Уверена, Николь поможет тебе улучшить оценки.

Нет уж, спасибо, я лучше удавлюсь.

– Если бы ты из-за своего упрямства не отказывалась от репетитора, твоя успеваемость не была бы столь ужасной. – Нотки сильного неодобрения в голосе отца ранят меня как ножом по сердцу. – Почему ты не можешь быть как Николь?

– Почему бы тебе в таком случае не удочерить ее и не избавить нас всех от страданий? – Я не хочу говорить этого вслух, но слова вырываются сами собой.

Звон посуды и столовых приборов смолкает, и в столовой повисает тишина. Даже работники кухни замирают.

Мои уши горят от стыда и злости.

Может, отцу стоит уже перестать сравнивать меня со своей идеальной падчерицей.

Может, ему вообще стоило бросить меня одну после маминой смерти.

Тогда бы я, по крайней мере, не чувствовала себя чужой в кругу его семьи.

Я хватаю рюкзак и, пока папа не продолжил отчитывать меня, вскакиваю с места.

За спиной у меня слышится голос Виктории:

– Астрид уже ничто не исправит.

Смахивая слезы с глаз, направляюсь к выходу.

Мамочка, я так по тебе скучаю.

Я стою у входа в парк и жду, когда Дэн заедет за мной. В руке у меня альбом для набросков.

В столь ранний час здесь тренируются только бегуны. Мне нравится наблюдать за ними, смотреть, с каким упорством они идут к своей цели.

Ловить такие мгновения – моя страсть.

Во всяком случае, была.

Линии от угольного карандаша размазываются и сливаются в нечто непонятное. После несчастного случая легкая дрожь в руке так и не утихла. На протяжении двух с половиной месяцев я вообще ничего толком не могла нарисовать.