Минуту назад

Минуту назад

 Айрин Кей

Внимание!

История является художественным вымыслом. В книге содержатся сцены насилия и употребления табака. Автор осуждает любые насильственные действия, а также употребление запрещенных веществ. Это не призыв к действию.

Курение вредит вашему здоровью.

Моя слабость в том, что я, в конечном итоге, не смог переподличать человека. Все рекорды за ним!

Фазиль Искандер, из книги «Сон о Боге и Дьяволе», Дьявол

13 июля, 13:50

Стараюсь игнорировать мерзкое жужжание. Но сердце предательски подпрыгивает в груди, заставляя дрожать от страха. В тридцать девять думаешь, что уже ничего не боишься, все знаешь и со всем справишься. Однако это не так. У каждого есть персональный страх – мыши, пауки, огонь или клоуны. И я боюсь.

Три ярких глаза уставились на меня и наблюдают. Смотрю на них, даже когда появляются белые пятна и выступают слезы. Надо мной склоняется высокий коренастый мужчина с кустистыми бровями. И только сейчас я заглядываю ему в глаза. Мужчина сосредоточен. Хотя под маской не видно лица, но взгляд добрый. Странно. Считается же, что они все злые? Как только противный зудящий звук приближается вплотную ко мне, я сжимаюсь.

– Спокойно, – здоровяк замечает мою тревогу, – я не сделаю вам больно. Только не двигайтесь.

Хватаюсь за что-то твердое, борясь со страхом. Вот-вот он сделает мне больно. Чувствую, как капельки пота текут по спине, щекоча кожу, и начинаю елозить, чтобы остановить ощущение зудящего раздражения кожи. Мужчине это не нравится, и он хмурится, но молчит. Что ж, отомстит позже, ведь в его ловких руках моя жизнь.

Успокаиваю себя, по крайней мере, стараюсь, глубоко вдыхая специфические нотки, витающие в воздухе. Можно даже дать более точное описание – «гнилой запах детского страха». Если зажмурюсь, станет еще страшнее, а мне этого не надо. Уж лучше видеть все манипуляции, чтобы знать, чего ждать. Контролировать ситуацию. Контролировать ситуацию.

– Подайте ретрактор, – обращается здоровяк ко второму в этой жуткой комнате.

Когда непонятная штука оказывается у меня во рту, я замираю. Весь мир замирает. Кругом словно накрывает тишина. В ушах отдается лишь стук моего сердца. Вот и все. Мне конец.

– Готовы? – сквозь маску вижу его улыбку.

Не могу ответить, лишь мотаю головой.

Сосредоточенный взгляд здоровяка вновь устремляется куда-то влево, а затем он берет прибор с турбиной и подносит к лицу, постоянно дергая и поправляя толстенный металлический шланг, отходящий от него.

– Не бойтесь. Будет не больно.

Легко говорить, это же не ты сидишь в кресле дантиста, освещенный лампами. Не в твоем рту роется страшный доктор, препарирующий зуб. Это не ты подопытный кролик, которого разглядывают под микроскопом. Руки уже немеют, ноги ватные. Боже, я упаду в обморок. Остановитесь, доктор!

В воздухе появляются тысячи крошечных частиц зубной пыли, наполняя его запахом горящей бумаги. Сердце набирает скорость. Еще немного и выпрыгнет. Ассистент, молодой прыщавый парнишка, держит слюноотсос, но кажется, вовсе не справляется со своей работой. Слюна копится и перекрывает дыхание, меня сейчас стошнит. И хуже того, я захлебнусь собственной рвотой.

Стоматологическая установка возвышается надо мной, словно металлический монстр. Провода, трубки и рукава, по которым бегут воздух, вода и непонятные жидкости, как кишки, свисают вниз.

К моему большому облегчению, не ощущаю никакой боли. Укол подействовал. И чувство легкости оседает на плечах. Вытягиваю ноги и отпускаю ручки кресла. Мне ничего не угрожает. Наверное. Все же доверять стоматологам до конца нельзя. Особенно молодому парнишке.

Как же зовут мужчину, ковыряющегося у меня во рту? То ли доктор Брукс, то ли Крукс? Из головы вылетело. Когда страшно, разве можно думать рационально и хоть что-то запомнить? В общем, доктор знает свое дело. Водит бормашиной внутри, только куски зуба только так и отлетают. Еще бы мальчишка не отвлекался и держал нормально аспиратор. Доктор меняет инструмент, и я вздрагиваю, когда рот наполняется прохладной водой. Затем прихлебывающий звук издает аспиратор, забирая всю жидкость, и снова включается бормашина.

Стараюсь отвлечься. Рассматриваю, как могу, скосив глаза, стены. Они окрашены в зеленые цвета разных оттенков. А местами краски переходят в глубокий синий. В углу висит телевизор, идет какой-то боевик, что ли. На полной мощности работает кондиционер. На улице сегодня невыносимая жара. Такой зной стоит, как за всю историю человечества в нашем городе не знавали. Машинально поворачиваю голову, но доктор тут как тут, возвращает на место, и лишь взглядом дает мне понять, что шевелиться запрещено.

Раздаются хлопки. И еще два. Что это? Барахлит установка? Сейчас прорежет щеку насквозь турбинной насадкой? Хлопки продолжаются. Кажется, слышу чьи-то крики. Люди кричат? Сигналы автомобилей просачиваются сквозь пластиковые окна. Доктор и ассистент переглядываются.

– Подождите в кресле, – спокойным тоном говорит врач.

Где-то глубоко внутри зарождается ком тревоги, натягивая ниточки нервов.

Бормашина перестает жужжать. Доктор выключает звук на телевизоре и подходит к окну.

«Бабочка» во рту мешает говорить, а меня так и подмывает спросить, что происходит.

– Ты это видишь? – шепчет стоматолог парнишке. Тот лишь кивает.

Ну уж нет, не собираюсь сидеть в кресле, когда что-то странное происходит за окном. Снова раздаются хлопки. Доктор нажимает на ручку и распахивает раму. В кабинет врывается горячий воздух вместе с истошными криками людей.

Я подскакиваю и в два шага оказываюсь рядом с доктором. Выглядываю наружу. Люди разбегаются в панике, кричат и толкаются. Кругом поднимается пыль. Беспорядки на улицах?

– Лучше нам…, – доктор не договаривает. Раздается резкий хлопок. Крепкий мужчина, рывшийся у меня во рту минуту назад, падает ничком на стерильный кафельный пол. Во лбу образуется темная дыра. Кровь сочится, заливая плитку вокруг.

Ассистент одним движением садится и забивается в угол. Что …п-п-происходит? Свинцовый привкус страха появляется во рту. Еще хлопок. Что-то отзывается болью в голове, в ушах звенит, в глазах темнеет. Лишь кратковременная ломота сковывает меня, когда падаю и ударяюсь о тот же кафель, на котором лежит бездыханное тело врача. Мир исчезает.

13 июля, 01:14 ночи

Рейчел

– Вы уверены, ребятки, что вам сюда? – поджарый небритый таксист озабоченно смотрит на безлюдный темный проулок, где не горит ни один фонарь. Лишь в свете фар можно разглядеть старинное здание, обветшалое и поросшее плющом.

– Именно сюда, – уверяет Кэвин, суя двадцатку баксов водителю. Тот довольно кивает и выбирается наружу, чтобы достать наши чемоданы.

На улице душно, даже несмотря на ночь. Прогноз погоды на ближайшую неделю предсказывает пекло без единой капли дождя. Прохлады нам не видать. Ветки кустов и невысоких деревьев тянутся к дороге, образуя маленькую аллею, но кажется, будто их тонкие пальцы вот-вот схватят нас за шиворот и уволокут в темноту. Не то чтобы я боюсь… Ладно, боюсь, и еще как.

Лиза и Камал воодушевлены поездкой. Это их первое путешествие с момента поступления в колледж. Камал из Индии. Его стремление покинуть родную касту и стать свободным привело к тому, что теперь он не общается с родителями. Лишь изредка посылает сообщение брату, чтобы узнать, как мать. Отец Камала, Ранджит, настаивал на обучении в стране, желал скорее женить его и передать семейный бизнес. Но у парня оказались собственные амбиции, за которыми он в конечном счете и последовал.

Лиза из Швеции. Она из консервативной семьи, где не разрешаются даже открытые рукава. Сама она не понимает, что это за прикол такой у родителей, но прожив с ними так долго, привыкла к правилам. И только здесь она чувствует себя счастливой и постепенно избавляется от груза ответственности и стыда перед родней.

Мы с Кэвином – брат и сестра. И мы сироты. Наши родители погибли при кровавых обстоятельствах. Но об этом не очень хочется говорить. Наконец мы приехали в Калифорнию, чтобы как следует поджариться на солнце, получить витамин Д и отдохнуть после первого курса. Всех нас объединяет любовь к компьютерам, поэтому учимся на разработчиков компьютерных игр и виртуальных приложений. Самый умный из нас – Камал, он кладезь информации. Любой бы позавидовал его памяти, особенно в цифрах. Мы советовали пойти на математический, так как он отлично считает в уме, умножает и делит. И все без помощи калькулятора, но Камал хочет следовать за мечтой, ради которой потерял связь с родными. Я и Кэвин – двойняшки. Я старше на несколько минут, и это очень сильно сказывается на его восприятии мира. Злится, что является младшим братом, и не он за мной присматривает, а я за ним. Но ведь какая разница? Мы единственные, кто кто есть друг у друга.

– Жутко, однако, – говорит Камал. Его акцент так смешно звучит, будто моторчик.

– Спасибо, – кричу водителю, который уже занял свое рабочее место. Он доброжелательно машет рукой и отправляется дальше, оставляя нас посреди пугающей черноты.

– И куда теперь? – Лиза оглядывается, достает сигареты и подкуривает одну. Вот она – свобода от родаков.

Кэвин смотрит в навигатор в телефоне, его лицо заливает тусклый свет экрана.

– Нужно пройти вот здесь, как и сказал хозяин. Обойти отель и зайти сзади. В главном вестибюле ремонт.

Камал фонарем от смартфона освещает темное бездорожье, усеянное камнями и песком. Лиза ковыляет на высоких каблуках, то и дело, подворачивает ноги, чертыхается, тащит за собой компактный чемодан на колесах и курит. Впереди появляется мутная точка света. Кто-то идет нам навстречу с фонарем, освещая кусты и деревья. Я начинаю волноваться от всей ситуации – темнота, ухабистая дорога, незнакомец впереди. Вспышки прошлого накрывают с головой.

«Иди сюда, детка».

Начинаю прерывисто дышать и останавливаюсь. Спазмы в легких сдавливают грудную клетку, и воздух с тяжелым свистом выходит. Следующий вдох дается с большим трудом, будто на нос навалили ватное одеяло.

– Держи, – брат вталкивает мне в рот ингалятор. – Дыши, Рейч, дыши.

Спустя минуту приступ прекращается. Я успокаиваюсь. Мы даже не замечаем, что незнакомец с фонарем уже стоит позади нас.

– О, Небесный бог, вы нас изрядно напугали, – Камал прищуривается и разглядывает того, кто слепит нас ярким светом.

Невысокая худощавая женщина стоит в метре от нас. У нее короткие обесцвеченные волосы, торчат клочками, словно их поел лишай. Рваные трико и майка, перепачканная чем-то красным. Кровью? В голове снова проносятся воспоминания. Кровавое пятно на полу. Чмяканье под ногой.

«Иди сюда, детка».

Трясу головой, прогоняя надвигающуюся бурю эмоций, и возвращаюсь в реальность, где снова стоит жуткая женщина. Ее вид отталкивает, и я непроизвольно морщусь. Надеюсь, она не заметила.

– За мной, – хриплый прокуренный голос зовет нас. Женщина разворачивается и направляется в ту же сторону, откуда явилась.

– Будешь столько курить, закончишь, как эта причудливая, – Кэвин кивком указывает на женщину впереди.

Лиза отмахивается и шепчет: «Придурок».

Мы неспешно отправляемся вслед. От этого места кожу покрывают мурашки. Как же мне все это не нравится.

На пороге высокого старинного здания, которого достигли лишь через минут десять, горит одинокая лампочка. Мы миновали тот дом, что был виден с дороги, когда нас привез таксист. Оказалось, что шлепать до нужного пункта около ста фута. Территория отеля большая. Странно, что ночью здесь нет освещения. Все такое мрачное и ужасающее.

Женщина открывает дверь холл. И нас озаряет висящая в центре люстра. Ура! Свет. Уже не так волнительно. Нас притащили не в подвал.

– Здесь, – она показывает на двери лифта. – Восьмой этаж. Комната восемьсот шестьдесят шесть.

– Стойте, одна комната? Мы бронировали две! – Кэвин выходит вперед и возмущенно размахивает телефоном, пытаясь отыскать договор.

– Ничего не знаю. Вся информация утром. Мое дело – встретить вас и доставить в номер. Завтра спросите на ресепшене.

Женщина удаляется и закрывается в дальней комнате с табличкой «Для персонала».

– Ладно тебе, разберемся завтра. Я так устала и хочу спать, пофиг где.

Ободряюще стучу брата по плечу. Он любит планировать и следовать четко каждому пункту. А здесь такое. Знаю, как ему сейчас неприятно, но стоять в холле посреди ночи тоже не вариант. И тревожить соседей не хочется.

В тесном лифте мы едва помещаемся. Он гудит и дергается, пока поднимает на нужный этаж. Когда двери разъезжаются, я победно выдыхаю.

– Не застряли, уже хорошо. – Лиза выскакивает вперед.

– Говорят, этому зданию столько лет, сколько в сумме лет десятерым последним президентам Соединенных Штатов.

Я же говорила, Камал – ходячая энциклопедия.

В длинном коридоре десятки дверей. На полу темно-красный ковролин, съедающий звуки шагов. Темно-бордовые безвкусные обои с бордюрами из лепнины добавляют кошмара.

– Будто попала в «Сияние»1, – шепчет Лиза. – Не хватает двух стремных девочек в конце коридора.

– Вот наш номер, – Камал останавливается напротив открытой двери около запыленного окна. Ключ торчит в замке.

– Никаких магнитных карт? Кэвин, лучше отеля не было? Или ты любишь старину?

Брат косится на Лизу, но не отвечает. Парни входят в темный номер. Кэвин шарит рукой и включает свет. Узкая невзрачная комната встречает нас. Две односпальные кровати стоят напротив друг друга, узенький шкаф вплотную подпирает одну из кроватей. Покрывала в тон стен в коридоре. В углу – потертый торшер. В номере довольно душно, несмотря на открытые окна.

– И как это понимать? – Даже меня раздражает несоответствие реальности и фотографий на сайте.

– Черт! Ну и дыра, – Камал садится на кровать. И облачка пыли поднимаются в воздух.

Я начинаю заливаться кашлем, достаю ингалятор, который болтался в кармане с момента последнего приступа, и делаю вдох.

– Прости, – Камал подскакивает и начинает суетиться. Как ребенок, размахивает руками, будто сможет прогнать пыль.

Кэвин рассказал, что Камал желает приударить за мной. Я давно ему нравлюсь. Тем более Лиза и мой брат иногда отрываются вместе, и тогда Камалу особенно одиноко. Но он мне не нравится. Мы просто друзья.

– Ладно вам, богачи. Я спал в местах и похуже, – проводит пальцами по воздуху около рта, растягивая губы в улыбке и призывая нас сделать тоже самое.

– Мы на этой кровати, – Лиза хватает меня за руку. – Девочки с девочками. С Камалом я явно ютиться не буду, а Кэвин идет к черту, потому что Рейчел не будет с Камалом. Все честно. Так?

Я улыбаюсь. Лиза только что решила проблему.

– Ну уж нет! – Заявляет Кэвин. – Я не буду прижиматься к Камалу. Я не какой-нибудь там гомик. Мы мужики. Прижиматься к заднице друга не комильфо.

– Спите валетом, – подсказываю я. – До рассвета осталось немного. Все решим утром. И в следующий раз, Кэвин, – подергиваю играючи бровями, – будешь выбирать отель – зови меня. «В центре города – да за такую цену!» – твои слова. Вот тебе и центр.

– Ребят, тут еще и воды нет, кажется, – Лиза кричит из ванной.

Я заглядываю в маленькую комнатушку, которую и ванной комнатой не назовешь. Квадратный железный поддон со шторкой и очень близко размещенный унитаз, на котором явно не однократно кто-то помирал от инфаркта.

– Ужас, – «типа» сую два пальца в рот и изображаю тошноту.

– Давайте уже ложиться, – Камал возникает внезапно позади меня так близко, что я ощущаю его дыхание на своей шее.

– Не терпится попасть в объятия Кэвина? – шутит Лиза.

– Иди ты!

Камал запускает в нее вязаным браслетом, который носит постоянно. На веселой ноте все устраиваются на кроватях. Кэвин и Камал ложатся валетом, как я и посоветовала.

– Только не суй свои вонючие ноги мне в лицо, – Кэвин пинает друга и поворачивается на бок.

Никто не раздевается. В таком грязном номере страшно даже шевелиться. Я тянусь ручке двери и, на всякий случай, выглядываю из номера. На другом конце коридора кто-то стоит. Лица не разглядеть, свет падает так, что человек тонет в тени. Мое сердце подпрыгивает, и я спешно захлопываю дверь, поворачиваю ключ в замке и проверяю, чтобы все было закрыто. Гашу свет и осторожно ложусь на кровать к Лизе.

– Там какой-то стремный чувак в коридоре.

– Напугал? – в голосе брата слышится тревога.

– Немного. Думаю, это постоялец. Возможно, услышал нас и вышел. Я заперла дверь.

– Спи, подруга. Ты не в каком-нибудь дурацком слэшере2.

13 июля 01:30 ночи

Марта

Сбрасываю одеяло с ног. Слишком душно в спальне. Просила же Ази отремонтировать кондиционер перед отъездом, но он был слишком занят, чтобы подумать о жене. Перекатываюсь на правый бок, и малыш толкает куда-то под ребра. Морщусь от резкого движения внутри. На спине становится трудно спать. Если ложусь, ребенок бушует, и матка становится каменной. Приходится переваливаться с боку на бок, меняя положение. Мочевой уже полный, надо сходить в туалет. Эти походы по пять раз за ночь уже слегка поднадоели. Ставлю ноги на пол, но сама еще лежу, собираясь с силами. В мозгу стучит желание скорее добраться до унитаза. Все же заставляю себя подняться и отправиться в туалет. Живот не такой большой, но уже непривычно трудно дышать. Еще слабые отеки пугают моего врача. Заставил соблюдать диету.

Линолеум прохладный. Приятно ощущать в такой духоте хоть что-то не обжигающее. Гляжу на полку с книгами. Маленькое электронное табло показывает полвторого ночи. Мочевой пузырь будит как по часам. Где-то слева в пояснице возникает ноющая боль. Я растираю кулаком это место, но она не отпускает. Устраиваюсь на унитазе и от удовольствия, что мой организм немного опустошен, смываю воду из бачка и умываюсь, чтобы убрать пот с лица. Протираю подмышки и шею. Боль в пояснице усиливается, и я тороплюсь улечься в кровать. Простынь скомкалась, приходится поправлять. Ребенок снова пинается, и боль усиливается.

– Что, черт возьми, так может болеть?

Ложусь на правый бок, но спазм не стихает, тогда поворачиваюсь на левый и принимаю позу эмбриона. Становится легче. Малыш продолжает бултыхаться внутри, бьет в одно и то же местечко. Кладу ладонь на живот.

– Тише, малыш! Завтра увидимся на скрининге. Я, наконец, узнаю, кто ты. И твой папочка скоро вернется.

Ребенок стучит туда, где располагается моя ладонь и затихает.

– Вот так-то лучше. Спи.

Не знаю, сколько проходит времени, но заснуть так и не удается, поэтому хватаю с тумбочки телефон и набираю в поисковике: «Почему болит поясница на тридцатой неделе беременности», нажимаю поиск и жду. Рука автоматически поглаживает живот, словно убаюкивает малыша. Хотя эти движения больше успокаивают меня. На двадцать первой неделе ребенок никак не собирался поворачиваться. Я ворочалась несколько раз, лежала то на левом боку, то на правом, то на спине. Но ребенок так и не показал то, что у него между ножек. Врач сказала, что обычно прячутся девочки, но мое сердце подсказывает другое. Надеюсь, в этот раз что-то станет известно.

Многие говорят, что материнство – прекрасное время для женщины. Что она расцветает и молодеет. Что нужно наслаждаться этим прекрасным периодом. Но никто не говорит, как бывает сложно. Что каждый раз ты вздрагиваешь и волнуешься, если возникает хотя бы малейший намек на тревогу.

В первых источниках поиска возникают форумы, где беременные задаются вопросом, схожим с моим. Кликаю на ссылку и жду загрузки. Что-то интернет вот уже три дня барахлит. Пролистываю диалоги с докторами. Вижу что-то похожее, что я ищу, разворачиваю комментарии. Ничего конкретного не говорят, но советуют обязательно проконсультироваться с врачом. Уточню на приеме. Волнение усиливается. А что, если это патология? Кто-то пишет, что это может быть даже грыжа. Отбрасываю мысли, так я только себя накручиваю. Доктор предупреждал, чтобы я прекратила гуглить информацию. Сворачиваю поисковик и снова переворачиваюсь на бок. Пишу мужу, что мне не спится. Скорее бы он вернулся из командировки. Тяжело одной через все это проходить.

Ази обещал, что его отпустят уже через месяц. А прошло почти два. Он сейчас во Франции. Ази переехал в США восемь лет назад. И с тех пор работает военным переводчиком. Постоянно в разъездах. Муж не хочет уходить с должности, ему нравится то, чем он занимается. Но я не хочу воспитывать ребенка в одиночестве, будто у меня никогда и не было мужа. Он нужен мне здесь и сейчас. На курсах по родам парочки всегда приходят вместе. А я каждый раз одна. Чувствую себя черной овечкой среди белых овец. И завидую. Завидую тому, как мужчина поддерживает свою жену, принимает участие в практиках дыхания, волочится на все занятия и просто находится рядом. Даже партнерские роды выбирают. Завидую. И сильно.

Еще одиночество съедает изнутри. Конечно, я встречаюсь с подругами, езжу к родителям иногда, но в большинстве случаев всегда одна. А когда родится ребенок, подруги отвалятся. Они бездетные. Вряд ли захотят слушать о пеленках и подгузниках. Хотя девочки поддерживают меня и говорят, что я могу на них положиться, но сомневаюсь. Столько историй в интернете, где женщины рассказывают, как потеряли привычное окружение после рождения ребенка.

Малыш словно чувствует, что я думаю о нем, и пинается. Приятные бульки расходятся в животе, и снова возникает тянущая боль в пояснице. Надеюсь, это нормальный физиологический процесс.

Завтра я узнаю пол малыша. С этой мыслью внутри просыпается страх. Жуткое чувство расплывается по телу, то тут, то там, вонзая иглы отвращения. Противна сама себе. Прошлое возникает перед глазами, напоминая о самой страшной лжи. А что если…

Жаль, что нельзя заранее узнать, кто отец.

13 июля, 02:46 ночи

Шон

Смена давно закончилась. На тяжелых ногах добрался домой, принял душ. Вот, сижу и слушаю отдаленный слабый отголосок воя собак в подворотне, доносящийся откуда-то снизу. Не спится. Оранжевый свет лампочки от вытяжки освещает старую кухню. Эта квартира досталась от государства. Такая же убогая, как моя жизнь. Сминаю пустую пачку сигарет. Смотрю на чистую пепельницу и печалюсь. Выкурить бы хоть одну. Всего разок. Кофе-машина перестает шуметь. Хватаю любимую кружку с отколотым куском около ручки, ее мне подарил Сэм, и наливаю свежий кофе. Не хочу засыпать. Хочу насладиться последней ночью.

Но усталость берет верх. На мгновение закрываю глаза. Сразу возникает его образ. Худой, грязный, беспомощный…

Сигнал автомобильного гудка вырывает из сна. Хватаю чашку и делаю глоток, обжигаю язык и горло.

– Черт! – Часть кофе проливается на штаны.

Полотенцем, что находилось под рукой, промачиваю брюки. Пятно останется. Расстраиваюсь, но вспоминаю, что они мне уже не понадобятся, и тогда смягчаюсь.

Подхожу к окну и облокачиваюсь о край стены. Отхлебываю из чашки и наблюдаю за спящим городом. Здесь, на восемнадцатом этаже мир словно застывает. Будто нет человеческих проблем, ссор, бед и горя. Здесь даже воздух чище и свежее. Пекло третьи сутки раздражает людей, затягивая их в стресс и перепалки на улицах. Словно четыре всадника апокалипсиса распыляют гнев и хаос. Только за сегодняшний вечер на дорогах города в автомобильных авариях пострадали сорок три человека. Из них – десять подрались. Новостные сводки авторадио для таксистов вещают о проблемах непрерывно.

Я встаю спозаранку, прекращаю работать за полночь. Чаще всего хороший улов утром, когда кто-то опаздывает, и вечером, если нужно ехать в какие-нибудь дебри или ближе к центру. Последний заказ, куда я отвез четверых молодых ребят, принес мне крупные чаевые. Но этого недостаточно. Всегда недостаточно. Я бесполезен. Никчемный ненужный папаша. Делаю недостаточно, чтобы содержать семью. Двух детей нужно поднимать и пахать в два раза больше. В такси не заработаешь столько. Поэтому я давно все продумал. Последний день. Это мой последний день в такси.

Отпиваю еще кофе. Вот бы сигаретку.

В доме напротив горит всего одно окно. Там живет молодой парень. У него темная кожа, бородка и короткие волосы. Он редко спит по ночам. Вот уже четыре месяца. Квартира пустовала долго, а потом заехал этот парнишка. И всякий раз, когда я возвращаюсь со смены, он не спит. Что он делает ночью, непонятно. Иногда стелет какой-то коврик и вытягивает руки. Спортсмен, видимо. Как я тебя понимаю, парень. Ночь дает жизнь. Днем возвращаются все проблемы и плохие мысли. А ночь словно очищает и забирает боль.