Завязывай
Красные от полопавшихся капилляров глаза вперят в яркосветящийся монитор. Половина четвертого утра. Откуда-то из колонок звучит охрипший полусонный мужской голос.
– Подруга, завязывай…
В ответ лишь тихое хмыканье и фирменный, фыркающий смех.
Стены комнаты в старенькой, московской квартире освещаются синим.
Её любимый цвет.
Ночами её окно на фоне прочих словно битый пиксель. Каждый знал, от близкого до очередного заказчика: днём она видит десятый сон, пока все живут эту жизнь, а ночью пашет как конвейер на заводе. Каждый прохожий, не стесняясь заглядывает в окна синей тюрьмы.
Почему тюрьмы? А что вам приходит первое в голову, когда вы видите на окнах решетки? По крайней мере она сама так считала.
Ей нравилось приукрашивать, в особенности – усугублять.
Компьютерное кресло громко трещит и катается по полу. Каждый скрип напоминает о том, кто обеспечил её всеми благами, но бесследно ушел, со словами: «Я больше не могу».
Ну а кому сейчас легко?
Пальчики нервно разрывают совместные фотографии, которые она специально распечатала для этого действия. Может показаться, что это обыденная сцена, где девушка переживает тяжелое расставание и в будущем, за все свои страдания получит принца на белом коне, ухаживания и долгую счастливую жизнь, но…
«Не сегодня» – ответила бы в шуточной форме девушка. А может даже «потом» что всегда означает на её языке «никогда».
Она просто хочет сполна окунуться в состояние брошенной и одинокой, хотя те двое, что с ней на проводе, отлично знают свою подругу, и понимают, что она рассталась со своей пассией еще задолго до его ухода, а значит ни о каком принце в награду речи быть не может.
По паркету раскиданы кисти, мусор, крафтовая бумага, бычки, которые вывалились из пепельницы и пупырчатая плёнка. Очередная мелкая выставка в другой стране. Пыль наросла таким слоем, что больше походит на ковер. Сожительница каждый раз осмелившись зайти в комнату к девушке, напоминает ей об уборке, на что «страдалица» в нос бубнит «да-да, щас», и с треском захлопывает дверь, заведомо зная, что разговор не закончится только на этом.
6 лет совместной жизни. Все материальное, что сейчас имеет Элина – нажито совокупно с бывшим партнером. Он всегда снимал с неё ответственность, был мужчиной. Каждая вторая исходилась слюной, когда разговор заходил о нём.
Симпатичный, бегает как счастливый пёс вокруг неё и приносит палку. Под палкой всегда подразумевались мелкие прихоти или жизненно необходимые вещи: еда из ресторанов и доставок, новая техника и деньги. Хочешь не хочешь, к такому быстро привыкаешь.
Забота? Нет, слепое прислуживание, без пылких от неё благодарностей, а позже и вовсе без них.
Из колонок снова звучит знакомый голос.
– Приезжай давай, быстро на ноги поставим.
Но она никогда не приезжала. Даже находясь в отношениях, она пряталась в себе, выискивая хотя бы несколько часов одиночества. По этой причине у неё всегда сбит режим, ведь только ночью она могла найти время для себя, своего дела.
Художник—интроспективист…
Последние несколько лет были посвящены глубокому изучению себя, своих эмоций и ощущений, а затем воплощении своих мыслей на холсте. Она считала, что спасает души. Чужие и в первую очередь – свою.
Великая цель, «оставить после себя след», которую ей навязывали подвыпившие родители, не добившиеся в своей жизни ничего. Толком без образования, без финансовой подушки безопасности, но зато с претензиями к дочери, которая обязана была прыгнуть выше головы и прославить семью.
Элина не часто упрекала их за это, срывалась на истошный крик и слезы, когда по своей воле приезжала на очередную попойку. Но в ответ всегда слышала убийственное: «Мы родили тебя – это наше главное достижение». Как безответственно. Переложить все заботы на хрупкие девичьи плечики, не дать никакой почвы для самореализации и просто тихо наблюдать за страданиями, редкими взлетами, но громкими падениями своей милой дочурки.
Она презирала свою семью, грозилась никогда не завести свою, пока не встанет на ноги.
Но с каждым месяцем, когда дела шли в гору – она всё меньше и меньше хотела связывать себя узами брака, и боже упаси, рожать.
Какие дети? Она не может нажать на кнопку и запустить робот-пылесос.
Какая семья? Последний раз она что-то готовила полгода назад, когда к ней заявились в гости подруги, и нужно было хоть как-то показать своё гостеприимство, а не просто поставить на стол бутылку вина. Хотя нарезать фрукты и выложить тарелку с закусками – это не готовка.
Белый свет монитора раздражает. Противная красная точка так и просит на себя нажать.
Электронное письмо.
Возможно, это был очередной спам или рекламная весточка от ресурсов, с которыми она косвенно была связана. Элина не посещала свои зарубежные выставки. Только отсылала оцифрованные копии или холсты в место проведения. У девушки не было загранпаспорта, хотя сделать его сейчас – плёвое дело.
Наверное ленивая…
Вполне вероятно.
Отсутствие мотивации и надобности всегда шли с ней рука об руку. Она не умела ничего, но могла сделать всё, если ситуация того требовала. Но в чем точно она была мастерицей, так это в том, как выглядеть хорошо и шоркать стилусом по планшету, или кистью по холсту.
Хотя нет, поправочка.
Она прекрасно делала вид, что всё всегда шикарно, даже когда тревога накрывала волной и её выдавали трясущиеся конечности.
«Это последствия гиперсомнии» – лучшая отмазка для друзей и знакомых, которым небезразлична судьба их «звездочки».
Друзья уже отключились от звонка. Нога девушки нервно отбивала ритм песни, а пальчики продолжали мять плотную полароидную бумагу. Почему-то захотелось уехать. Но не к друзьям или в отпуск.
По правде говоря, она ненавидела покидать постель и свою комнату. Это единственное место, где девушка чувствовала себя безопасно. Спустя полчаса бездумного влипания в плашку письма, она удосужилась его открыть.
Приглашение.
«Какое по счету за месяц?»
Но если раньше, подобные письма летели в корзину незамедлительно, то в этот раз, оно словно светилось.
Как вызов, как повод.
Нет.
Как причина.
Вредные привычки
Дистрофичное тело нервно передвигается по квартире, задевая каждый косяк и угол. В животе уже неистово крутит из-за очередного приступа тревоги.
Не удивительно, почему она такая худая.
Просто представьте, как тяжело жить с вечно потеющим телом, холодными руками, ногами и частотой испражнения, будто ты утка.
Элина не ходила по врачам и лечилась привычными ей препаратами: закрепляющими и обезболивающими.
Друзья уже бросили попытку достучаться до подруги, и просто с осуждением смотрели на то, как она уничтожает молодое тело своей безалаберностью, придумывая новые жёсткие шутки, над которыми они все вместе посмеются на созвоне.
Элина всегда шла за ручку с самоиронией.
Пожалуй, это единственное, что спасало положение и заставляло всех думать, что она действительно в порядке, и не собирается разрабатывать дизайн для своей погребальной урны.
Сейчас ей приходилось учиться жить заново после разрыва.
Не всю ведь жизнь сидеть в одиночестве, в старой квартире, обстановка и энергетика которой даже самого позитивного и счастливого свалит с ног.
Думаете это её мысли? Нет.
Она бы с превеликим удовольствием заперлась в комнатушке с мониторами, наушниками, плотными шторами и ни за что бы не вышла.
Письмо, что пришло глубокой ночью, привлекло внимание. Но дело не столько в самом содержании, сколько в той сумме, которую ей перевели на зарубежный счет в качестве подмасленного взноса.
Это было необычно, даже удивительно, и весьма заманчиво, ведь раньше она платила за место в зале, или же все происходило на безвозмездной основе с обеих сторон.
Впервые за долгие годы она начала ощущать себя значимой и независимой. Её картины пользовались спросом, и имя мелькало во всемирной паутине уже чаще. Однако в России она все еще оставалась простой, унылой девчонкой, которая выходит на улицу разве что за сигаретами.
Все её социальные сети уже украшала новость о предстоящем отъезде. К счастью, за пределами экранов никто не мог видеть её безразличное выражение лица, хотя по вдохновляющему тексту каждый читатель мог ощутить, что их кумир достиг новых высот, и возможно, невероятно счастлив. Сотни реакций и восторженные комментарии сыпались, как снег в середине января. Элина бездумно лайкала каждый из них, даже не вникая в содержание.
Как бестактно.
Она не испытывала радости от похвалы. Скорее, это было связано не с высокомерием, а с тем, что она просто не привыкла к такому вниманию. Последствия жесткого постсоветского воспитания. К этому добавлялось отсутствие признания и неподъемные ожидания, которые девушка никогда сполна не оправдывала, даже не пыталась, потому что слишком рано поняла, что ей в любом случае не будут довольны в полной мере.
Рана слишком глубокая, чтобы к двадцати четырём годам девушка смогла реабилитироваться. Даже когда сияла ярче всех, даже когда софиты подсвечивали на сцене только её.
Второй слой тонального крема не в силах перекрыть синяки под глазами. Повезло знать теорию цвета, так что даже с такой задачей как отвратительное лицо – она справится на ура, и выйдет из подъезда с гордо поднятой головой, заставляя всех мужчин свернуть шею, когда она пройдет рядом.
Она упивалась мужским вниманием, ведь получала его так редко. Возможно, если бы она покидала квартиру чуть чаще, она бы уже давно наладила личную жизнь. Но мужчины – это последнее, что волновало художницу.
Только карьера, только само-рефлексия, только романтизация саморазрушения – только интроспекция.
Аддикции замораживают в том возрасте, в котором начал…
Горящая сигарета в очередной раз мажет по новым мешковатым штанам, оставляя грязно-серую полоску. Плевать. Она не красуется.
Есть правило – что-то в образе должно быть несовершенным. И пускай в этот раз, идеальную картину испортят испачканные пеплом штаны.
Её широкий и стремительный шаг направлен к цели.
В руках – документы, необходимые для осуществления задуманного, а в ушах – музыка, которая на ближайшие полчаса помогает ей представить себя в роли лучшей версии себя, живущей лучшей жизнью. Выражение лица, такое же холодное, как и её синие глаза, которые смотрят только вперёд.
Лишь губы слегка подрагивают, когда девушка проговаривает слова песни, но она сразу же себя одергивает, ведь на улице люди могут смотреть косо.
Движения словно на автопилоте, не замечая ничего вокруг.
Она всегда такая – потерянная, рассеянная, живущая в своём эфемерном мире, где нет ничего, но одновременно всё.
Фото-будка в отделении многофункционального центра. Кабинка занята уже долго. Художница из кожи вон лезет чтобы сделать идеальное фото. Люди в очереди начинают нервничать и дёргать шторку, но девушка не собирается уходить, пока не получит кадр, который удовлетворит её. Дотошность. Ей невозможно угодить. Всё бы ничего, но это досаждает всем вокруг.
Дорога до дома казалась бесконечной из-за ноющей боли в боку, которую она всегда чувствовала, когда быстро шла. Однажды она вычитала что это связано с нетренированной диафрагмой, которая не привыкла к нагрузкам. Говорят, что регулярные пробежки быстро помогают избавиться от таких болей.
«Да что вы?!»
Каждый выход из дома становится своего рода пробежкой. В этом городе нельзя идти медленно. Здесь вообще не стоит зевать и оглядываться по сторонам. Вся жизнь в столице похожа на марафон, и Элина не замечает, как город поглощает её, даже когда она находится в своей неоново-синей комнате с решётками.
До конца лета она занималась оформлением документов и покупкой всего необходимого к поездке. Путешествие обещало быть долгим. Целый месяц в Англии, в одиночестве, без поддержки. Ночами Элина бралась за словари и приложения для изучения языка. Хоть и знала английский неплохо, ей все равно хотелось чувствовать себя более уверенно в чужой стране, и языковой барьер мог добавить тревоги.
Последний месяц прошел в переписках и созвонах с организаторами её выставки. Холсты уже отправлены, отель забронирован.
Никто раньше так настойчиво не интересовался её искусством. Неужели это знак всемирного признания? Так внезапно и не вовремя? Девушку выдергивали из состояния апатии, заставляя работать. Люди не догадывались, что отвлекать её не стоит. Это лишает вдохновения.
Что, если она продолжит «умирать» в своей комнате и переживать «болезненное» расставание? Возможно, тогда появились бы шедевры, которые прославили бы её ещё больше. Но для окружающих она уже сделала достаточно, чтобы стать признанной и известной.
Друзья продолжали названивать вечерами, напоминая о важности предстоящей поездки.
– Пиши главное и… – звучало заторможенно из колонок. —Выходи хоть иногда, траву потрогать.
Опять эти шуточки, в которых шутки нет вовсе.
Чемоданы постепенно наполнялись новыми предметами гардероба, косметическими средствами и медикаментами. Ритм жизни постепенно налаживался, но тревога не исчезала, наоборот, накрывала с удвоенной силой.
Выход из зоны комфорта всегда ощущался как выбитый из-под ног стул. Чем ближе был день отлёта, тем сильнее ей хотелось укрыться одеялом, отключить телефон или даже инсценировать свою кончину. Лишь бы не нести ответственность за свои решения, лишь бы не менять привычный уклад жизни.
Аэропорт, зал ожидания. В среднем время полёта из Москвы до Лондона прямым рейсом составляет четыре часа.
«Успею покурить или не успею? Пойти сейчас…?», – но посадка уже через двадцать минут, а она думает слишком долго.
Элина уже прикидывает, как в армейском темпе скурит папироску за три затяжки в туалете самолета, пулей возвращаясь на своё место и умывая руки в антисептике, как будто она школьница и прячет от родителей тот факт, что начала курить слишком рано.
«Рисковать не буду…» – промелькнула мысль, и в воображении разыгрались десятки сцен, где её ловят, штрафуют, отчитывают, возможно, вносят в чёрный список авиакомпании. Она не была осведомлена о правилах, ведь последний её полёт был лет десять назад.
Сонные глаза смотрели в экран телефона, а пальцы нежно держали ножку бокала с вином, который она заказала в знакомой сети ресторанов, последовав примеру близ сидящей парочки. Не для кого не секрет, что многие пьют, чтобы снизить страх перед полётом. Но она не боялась высоты. Её не пугала мысль разбиться. Её вообще мало что пугало, кроме старости и возможности не реализоваться.
Глаза оценивали сотню селфи и фото чемодана с билетом. Она так редко появлялась в сети, из-за того, что почти никуда не выходила. Поездка стала весомым поводом оживить свои социальные сети и наполнить их фото, а не просто текстовыми абстрактными посланиями.
В голову закрадывались сомнения. С чего бы вдруг ей присутствовать на открытии выставки лично? Несколько лет этим пренебрегала, довольствуясь просто видео и фотографиями своих работ, но сейчас вдруг сорвалась, забыв из-за этого о спокойствии на пару месяцев. Лондон вообще казался не для неё. Она современная девушка, выросла на научной фантастике. Ей ближе Сингапур, Нью-Йорк, Токио, но никак не Лондон.
Девушка ещё не знала, что столица Англии является крупнейшим технологическим кластером Европы. Да она в целом ничего не знала о Лондоне, кроме как о безумных кусающихся ценах на бронь отелей.
Десять минут. По громкой связи объявляют посадку. Элина показывает паспорт и посадочный талон. Переживает, сильно переживает. «Не тупим и не зеваем!» По привычке она оборачивается в разные стороны, ведь привыкла, что за спиной всегда стоит партнёр, который в случае чего разберётся и подскажет. Но в этот раз она одна. И теперь всегда одна.
Белые кроссовки шаркают по асфальту до автобуса. Через несколько мгновений девушку встречают бортпроводники, указывая в ту сторону, где находится её посадочное место. Она без ручной клади. Всё, что ей нужно, это наушники и телефон. В последний момент всплывает уведомление. Несколько сообщений от тех самых, с кем она общается почти каждый день, слушая их искаженный голос из-за старых колонок и медленного интернета. Могли бы и проводить… но она не жалуется.
«Интересно, через авиарежим дозвонятся?»
На экране дружеские пожелания, которые начинают медленно расплываться перед глазами в то время, как самолет набирает высоту.
Сердце колотится сильнее, в голове мелькают обрывки воспоминаний о том, как они с бывшим преодолевали меньшие расстояния на поездах или машине, беззаботно смеясь и планируя очередное приключение на следующий год. Теперь же – тихо.
Кабина самолёта наполняется мягким светом, и закрылки с треском принимают нужное положение. Самолёт уже взмыл над городом. Девушка ощущает приступ тревоги, от которого она старается быстро откреститься. Она находит успокоение в дыхании, зная, что это всего лишь начало нового этапа, возможность стать мудрее и закаленнее, опытнее.
Прикрыв глаза и прислушиваясь к шуму двигателей, Элина чувствует, что там, куда она летит, нет ожидающих её людей, нет тех, кому она могла бы доверить себя и свою душу. Сомнения и страх переплетаются внутри, но она готова принять этот вызов. С каждым километром, пролетевшим под белыми крыльями, уходит часть старой Элины, возможно, рождается новая, та самая лучшая версия. Она не даст себя сломить, никому. Нацепит маску, спрячет наивность, мягкость и ранимость. К чёрту страхи, и не такое переживали.
«Нет… я покурю» – кабинка туалета захлопывается и огонек поджигает сигарету.
Искусство для пострадавших
Хитроу.
Какой же всё-таки стрёмный аэропорт.
Раздражает всё неидеальное, особенно когда родился и живешь в Москве.
Уставшая, изнеможденная девушка проходит таможенный контроль и в зале ожидания видит табличку с надписью:
«Welcome, the face of introspection».
Приятно, когда признают и считаются с идеями автора.
Не сложно было догадаться, кому она адресована. Лёгкая улыбка отразилась на лице, и ноги сами понесли её к встречающему.
Ну что за прекрасный сервис, даже такси не придётся заказывать! Ассистент галериста отвезёт её до отеля, проведёт маленькую экскурсию по городу и расскажет о некоторых достопримечательностях Лондона, чтобы девушка быстрее адаптировалась к новым условиям.
Художница была в курсе дел, но сопровождающий всё же рассказал ей, как будет проходить выставка, что требуется от художницы и на какую дату назначена презентация. Для данного мероприятия уже была подготовлена обширная рекламная кампания.
Сколько денег потребовалось устроить подобное? Баннеры? Билборды?! Как простая девчонка из бедной семьи могла прыгнуть настолько высоко, просто сидя в своих четырёх стенах? Ей слабо верилось в происходящее. Голова гудела из-за перелёта и акклиматизации, которая настигла девушку так скоро.
Иностранная речь была непривычной, ей постоянно приходилось переспрашивать. Вот он, экзамен на знание языка, который в этот момент она с позором завалила.
Паренёк сразу понял, в чём дело, поэтому не стал беспокоить и без того нервную леди, молча передал ей на заднее сидение скреплённые скобами документы, чтобы она смогла изучить всё сама, в спокойной обстановке.
Взгляд был устремлён в окно. Глаза наблюдали за размытыми огнями, машинами и вывесками. Красивый город, ничего не скажешь. Но чужой и совершенно не подходящий художнице.
Организаторы выставки позаботились о своей подопечной и устроили её в отеле, с видом на Темзу и парки. Приятно, когда такие вопросы не нужно решать самостоятельно.
Спокойствие потихоньку накрывало, заставляя девушку бесконтрольно зевать, и зевать своего сопровождающего. Неловкая молчаливая пауза. «Смолток» казался ей чем-то несуразным. Лучше промолчать, чем обсуждать погоду или выяснять, как у девушки дела. На лице ведь написано.
Элина вообще не любит разговаривать с малознакомыми людьми последние полгода. Как будто навык напрочь атрофировался. Инстаграмные девчонки устраивают себе ретриты, уезжают в центры випассаны, а Элине достаточно выключить телефон и запереться дома, чтобы не общаться с людьми неделю, а то и целый месяц.
Кстати говоря, так себе практика. Разве это крайне эффективный способ развития собственных личностных качеств и навыков? Да черта с два! Лишь мешает нормально контактировать с людьми впоследствии. А юная художница знала об этом больше, чем кто-либо. Хоть её мнение было, возможно, ошибочным, но никакие медитации, аскезы и прочее не приносили облегчения. Никогда. Только сильнее травмировали.
Лондон, этот загадочный город, окутанный мраком, казался полным возможностей, но она ощущала, как тьма её внутреннего мира снова затмевает яркие огни. Стоило ли ей сейчас тратить силы на выставку, если всё, чего она хотела, – это просто побыть в одиночестве? Чего она вообще хотела? Признания? Тишины? Стабильности? Может наоборот, потрясений?
Ей выпал шанс на миллион: вписать свое имя в историю современного искусства, а она воротит нос. Если бы рядом был её бывший, он бы отвесил ей звонкий щелбан, после которого ещё час болела бы голова, а потом читал бы ей нотации, стараясь быть как можно убедительнее. Он всегда верил в неё. Отчасти это его заслуга в том, что сейчас она сияет и движется вверх по карьерной лестнице. Именно он успокаивал её ночами, утешал и гладил по головке, приговаривая: «Просто подожди немного, всё обязательно будет». Неважно, что это было – выставка, продажа картин. Он всегда просил ждать и не унывать. И как назло, всё случалось так, как он и прогнозировал. Иногда даже слишком быстро. Стоило ей только заикнуться или пожаловаться, как тут же всё происходило.
Он часто спонсировал её творческие попытки реализоваться. Захотела сделать партию своей одежды на продажу? Да пожалуйста, держи деньги. Плевать, что после этого они будут питаться одной гречкой несколько недель – лишь бы она смогла состояться и добиться успеха. Хочет провести самостоятельную выставку? «Бога ради, солнышко», он вместе с ней будет резать и клеить таблички с названиями картин. Ни в чём ей не отказывал, никогда. Может быть, это впоследствии и стало причиной фразы от неё: «я не люблю…». Хоть раз бы ударил кулаком по столу и поставил чертовку на место. Но нет, только смирение, покорность и бесконечные попытки угодить, вызвать улыбку на уставшем лице.
У девушки была хорошая интуиция и развито предчувствие, но пользовалась она этим совершенно не так, как стоило бы. Элина ранимая, впечатлительная, нестабильная, плаксивая. И она презирала себя за эти качества. Всегда стремилась быть холоднее, чем она есть. Отец с детства внушал ей: «Ты кремень», «Нельзя плакать!», а она как маленькая девочка закатывала истерики даже по малейшему поводу, только без свидетелей.
Кто-то был рядом, когда она в этом нуждалась?
Нет.
Только тот, кто ушёл, не выдержав давления и стержня художницы. Обида на отца отражалась на всех мужчинах, кто носил статус «партнёр».
Она всегда искала замену папе, потому что того видела крайне редко, и получала лишь негативный опыт взаимодействия с ним. Только эмоциональные качели, ничего более.
Безусловно, её пресытила монотонная и безмятежная жизнь с молодым человеком. Как она вообще смогла выдержать столько лет? Лишь суровые потрясения извне и испытания, которые приходилось преодолевать обоим, удерживали их вместе.
Возможно, сами отношения были пресными и скучными, но весь ужас, с которым они столкнулись, можно было бы преобразовать в литературное произведение, от которого у читателей кровь стыла бы в жилах. Однако Элина не писатель, она художник, поэтому она просто создала несколько картин, которые и помогли ей заявить о себе в индустрии.
Каждый раз, когда она вспоминала те события, её неслабо фриссонило. Многие знают её как целеустремлённую, весёлую особу, которая всегда рассказывает о своём опыте в шутливой форме, заставляя глаза окружающих раскрываться, словно от векорасширителя. Её это только забавляло, нравилось скрывать слабость таким очевидным способом.
Она обожала производить ложное впечатление о себе, казаться сильнее, чем она есть на самом деле, развязнее. Несмотря на то, что сердце бешено колотилось в горле, она продолжала рассказывать о своей непростой жизни с широкой улыбкой на лице, отмахиваясь от предположений, что ей давно пора обратиться к специалисту и пройти психотерапевтическое лечение. Эта боль была её топливом, причиной по которой она творила и единственный способ выговориться честно, без напускной веселости и привычной иронии.
Что есть художник? Мастер создания образов, даже если он сам не осознаёт этого и утверждает, что не создаёт художественные образы вовсе. Назвавшись художником, он берёт на себя ответственность за свои творения, и эта ответственность становится его пожизненным бременем.
Творец по своей природе каторжник, как бы ни была хороша и беззаботна его жизнь. Муки, связанные с созданием художественных образов, не имеют себе равных. Это не просто профессия, это диагноз. Художник творит не потому, что не может заниматься ничем другим, а потому, что просто не хочет. Это и наказание, и высшее счастье.
Патетично?
Элина часто задумывалась о том, каково это – быть настоящим художником. Потому что искренне не была готова примерить этот статус на себя, несмотря на успехи и заслуги. В её глазах эта роль была одновременно привлекательной и пугающей. Она всегда мечтала о волнении аудитории, о том, как её искусство меняет чьи-то жизни, но страх быть понятой неправильно, и жесткая критика от лица мастеров, сдерживали девушку долгие годы.
Сложно назвать себя тем, кто прошёл путь длиною во всю жизнь, стремясь к этому призванию. Ведь оно лишь слегка коснулось её, оставив базовые знания, полученные благодаря самообразованию и краткосрочным курсам.
Никакой учёбы в академии или высших учебных заведениях, никаких бессонных ночей в мастерской, никакого членства в союзе. Сама по себе, с открытым вопросом: «художник или творец?»
В начале пути она искала утешение в словах таких же, как и она коллег. Каждый раз, когда она принимала кисть в руку, внутри разгоралась противоречивая борьба – стремление выразить себя и желание скрыться. Её картины, полные темных красок и обезличенных форм, были лишь попыткой заглушить внутренний голос, который шептал о неуверенности. Она оставляла свои страхи на холсте, но сама не осмеливалась взглянуть им в лицо. Проще сумбурно произвести чем осознать, верно?
Она знала, что исцеление может прийти только через признание себя. Приняв это, она могла бы углубиться в свой процесс, превратив недостатки в катализатор, а не в удавку. Этот шаг требовал смелости, и без него её творчество так и оставалось бы всего лишь трюком, маской, за которой пряталась истинная сущность.
Возможно, именно интроспекция помогла ей достичь успеха. Но успех ли это?
Арт-терапия для «пострадавших», искусство для таких же сломленных и потерянных. Элина шла сквозь темноту бесконечного пространства, пропуская между пальцев тонкую, полупрозрачную нить, которая символизировала ложную осознанность и проработанность. За неё цеплялись сторонники эстетизма и шли за ней, слепо веря, что их любимый автор знает путь. Но она не знала. Она умело изображала свою боль, но не понимала как с ней работать.
Искусство давно перестало лечить и отвлекать, оно помогало только зрителям увидеть в мазках и цветах свою собственную боль и страдания. Мало кому было важно, кто стоял за произведениями искусства. Да и Элине это было не нужно. Она хотела прославить свои творения, а не своё странно-красивое лицо.
Временами она ловила себя на мысли, что ей недостаёт уверенности в своём предназначении, которую ей давал бывший партнер. Теперь этот статус стал для неё непосильным бременем. Но, пожалуй, Лондон может дать ей повод освободиться, иначе мечта рассыплется, подобно иллюзии.
Сопровождающий, заметив, что девушка погрузилась в раздумья, попытался разрядить обстановку, начав негромко рассказывать о том, как менялся облик Лондона на протяжении последних десятилетий. Однако слова продолжали ускользать от неё.
Сложно распутать клубок запутанных нитей – тех самых полупрозрачных, которые она отпускала своим поклонникам.
Вдалеке виднелся фасад отеля. Темнело достаточно рано несмотря на то, что была только середина сентября. Стоило ей выбраться из машины, как тут же закапал моросящий дождик, превращая остаток дня в унылое зрелище.
Очевидно, она запрётся в номере, опустошит мини-бар, наденет наушники и уткнётся носом в подушку до следующего дня, желая забыться и отогнать всю ту чернь, что крутится в голове не переставая. Возможно, через время она найдёт в себе силы выбраться из своего кокона и открыться новому городу, но… «Не сегодня».