Лилии полевые. Серебряный крестик. Первые христиане

– О, неужели? Может ли это быть? – вскричал он голосом, полным самого глубокого негодования.

– Да, да, только за тридцать серебренников! – ответил Аминадав, не поняв истинного смысла этого восклицания.

Рувим быстро кинул взор на сестру. Та, пораженная этим известием не менее брата, сильно побледнела и, не желая выдать перед отцом своего смущения, взяла со стола тарелку и вышла из триклиниума, бросив довольно красноречивый взгляд на брата.

– Нет, ты представь, Рувим, всю глупость этого Иуды! – продолжал Аминадав. – Продать своего Учителя только за тридцать серебренников! Не тридцать, а триста мы охотно бы дали, если бы было нужно! Нет, – более! Мы не остановились бы и перед тремя тысячами, чтобы уничтожить Этого Человека, разрушителя нашего закона, Который осмеливается обличать нас перед всем народом!

– О, великий Иегова! – закатил он глаза. – Хвала Тебе, что Ты наконец-то отдаешь Его в наши руки! Я вижу в этом Твое к нам благоволение. Прими же от Своего верного раба искреннюю благодарность и хвалу!

Старый фарисей опустил голову на грудь и замолчал.

Трудно описать то чувство, какое охватило Рувима, когда отец закончил свой кощунственный монолог.

Гнев и досада по отношению к первосвященникам и старейшинам народным, крайнее негодование по адресу низкого предателя, который в погоне за наживой не остановился перед таким страшным преступлением; необыкновенная жалость в Великому Учителю, над Которым был произнесен смертный приговор, и приговор близился к исполнению, благодаря чудовищному поступку Иуды, – все это перепуталось и перемешалось в голове Рувима. Аминадав был весьма далек от того, чтобы угадать истинные мысли и чувства сына. Будучи занят собой, он не обращал на него никакого внимания. Да если бы и обратил, то на лице сына он ничего бы не прочитал, так как Рувим собрал над собой всю силу воли, чтобы быть, насколько возможно, спокойным и хладнокровным.

Прошло несколько минут в молчании.

– А хотелось бы знать, – спросил Рувим, придавая своему голосу тон простого интереса, – как Иуда может осуществить свой план? Ведь Этот Учитель, кажется, постоянно окружен Своими учениками и народом.

– Да, это правда! – согласился Аминадав. – Взять Его при народе очень опасно, может произойти возмущение. Но здесь явился Иуда с весьма громадной для нас услугой. Без него нужно было бы ждать подходящего случая, а теперь мы избавлены от этого. Дело в том, что Иуда, получив вчера деньги, уже сегодня намерен привести свой план в исполнение.

– Так скоро? – вырвалось у Рувима.

– Да, и это нам же на пользу, – продолжал Аминадав. – Впрочем, если взглянуть на этого Иуду, то, я думаю, он готов продать не только своего Учителя, но и родного отца. Иуда сообщил нам, что его Учитель сегодня ночью будет в Гефсимании, и мы, не теряя времени, пойдем туда из дворца Каиафы с воинами, чтобы взять Его. Иуда доведет нас до самого места. Следовательно, мы все сделаем без народа, тихо, среди ночи.

«О, как это низко и гадко!» – подумал Рувим.

В это время вошла Лия со служанкой, которая несла новое блюдо. Рувим, не желая при сестре продолжать подобный разговор, ловко переменил тему и заговорил об исполнении разных законных формальностей – предмет, весьма близкий к сердцу фарисеев.

Аминадав воодушевился, и остаток обеда прошел в толковании разных преданий старцев. После обеда старый фарисей ушел в свою комнату отдыхать.

Молодые люди остались одни.

– Рувим, неужели это правда? – обратилась к брату Лия с отчаянием в голосе. – Неужели этому замыслу суждено осуществиться?

– Увы, я предвидел это, Лия, – ответил Рувим с горечью в голосе. – Я знал, что наши старейшины не успокоятся до тех пор, пока свое намерение не приведут в исполнение. Я слишком хорошо знаю их!

– И этот несчастный Иуда польстился на тридцать серебренников? – вскричала Лия. – Продать за цену раба своего Учителя! Такого Великого Человека!

– Да, к сожалению наши отцы оказались достойны предателя Иуды, – тихо ответил Рувим.

– Лия, знаешь, какой план мне пришел в голову? – с живостью обратился он к сестре после минутного молчания. – План, с моей стороны, несколько рискованный, но, может быть, и не бесполезный.

– А что такое?

– Я пойду в Гефсиманию!

– С нами? – изумилась та.

– Вовсе нет! Или один, или с Завулоном. Как ты думаешь, если бы мне удалось предупредить Великого Равви о том, что Его хотят схватить сегодня ночью? Одобрила бы ты это?

И он вопросительно посмотрел на сестру.

– И ты еще об этом спрашиваешь! – всплеснула та руками. – Конечно, да! Но как сделать это? А отец? Что скажет он, когда узнает о твоем поступке?

– В данном случае я буду действовать только в силу своих личных убеждений, – твердо ответил Рувим. – Что же касается твоего опасения, то я думаю, что оно лишнее. Трудно допустить, чтобы отец каким-нибудь образом узнал об этом. Итак, без лишних колебаний решено: я иду! – решительно закончил Рувим.

– Ах, милый, славный брат! Если бы тебе удалось сделать это! Только, пожалуйста, возьми с собой нашего слугу Завулона. Я думаю, что на него можно положиться во всем. А идти одному за город ночью, особенно перед Пасхой, когда весь Иерусалим полон разным народом, это очень опасно.

– Хорошо, Лия, для твоего спокойствия пусть будет так! Мы выйдем после ухода отца, и этим я отвлеку от себя всякое с его стороны подозрение.

– Пусть сам Господь поможет тебе в этом деле! – торжественно проговорила Лия.

– А я сделаю все, что в моих силах! – с воодушевлением ответил Рувим и, поцеловав сестру, вышел из комнаты.

Глава III

Последние лучи заходящего солнца скользили по вершине Елеонской горы и ослепительно играли на вызолоченных крышах Иерусалимского храма.

Вот вспыхнул последний луч и погас.

В воздухе сразу потянуло холодом, который по мере приближения ночи все более и более усиливался.

Наступил желанный для книжников и фарисеев час.

А между тем тот, над Которым уже произнесен смертный приговор, мирно беседовал со Своими учениками в уютной Сионской комнате. Это была последняя прощальная беседа. Здесь лились великие слова, полные мира и любви, – той бескорыстной самоотверженной любви, которой должны быть всецело проникнуты истинные последователи Христа.

Иуды уже не было. Он ушел к первосвященникам и книжникам, чтобы предать в их руки своего Равви.

Скоро и Сионская комната была пуста. Никто не видел, как под покровом ночи из города спустилась небольшая группа людей, как она прошла через Кедронский поток и исчезла в густом Гефсиманском саду.

Аминадав едва дождался того момента, когда прибежал к нему один слуга Каиафы с известием, что для похода в Гефсиманию уже все готово. Старый фарисей быстро, насколько позволяли его лета и солидность, собрался и еще быстрее скрылся с пришедшим слугой. Рувим только этого и ждал. Все предыдущее время он провел в напряженном состоянии, беспокоясь за участь Великого Равви и волнуясь за исход задуманного дела. Он забежал на секунду к сестре.

– Ну, Лия, теперь и наша очередь!

– Буду молиться и за тебя, и за Него, – кратко проговорила девушка.

Рувим поцеловал сестру, взял с собой слугу Завулона, ровесника себе, и шепнул несколько слов привратнику. А через минуту юноши, закутанные в плащи и имея под ними на всякий случай по мечу, скользнули от калитки Аминадава и исчезли в холодной Иерусалимской ночи. Все мысли, все стремления Рувима сводились к одному: как можно скорее достичь Гефсимании и довести задуманное дело до благоприятного конца. Занятый всецело подобными соображениями, он шагал настолько быстро, что Завулону стоило некоторых усилий, чтобы не отстать от своего господина.

Вдруг недалеко от них где-то впереди раздался страшно-пронзительный и полный ужаса крик. Рувим мгновенно остановился и крепко схватил Завулона за руку.

– Кажется, на кого-то напали! – испуганно вскричал он. – Поспешим скорее! Быть может, наша помощь будет вовремя.

Юноши побежали вперед и, миновав одну извилину улицы, увидели как два человека, склонившись над кем-то лежащим, снимали с него верхнюю одежду.

– Прочь, негодяи! – вскричал Рувим, выхватывая из-под плаща свой меч.

Грабители, услышав шум шагов и громкий голос, быстро поднялись на ноги и скрылись в глухом переулке.

Рувим подбежал к лежащему, который находился в состоянии глубокого обморока.

– Да это ведь фарисей Наасон! – вскричал юноша, встав на колени и вглядевшись в распростертого человека, который лежал без движения, без стона.

Действительно, это был фарисей Наасон, который нередко посещал их дом, считаясь другом Аминадава.

– Ну что же делать? Что же делать? – с отчаянием произнес Рувим. – Оставить его здесь невозможно, а с другой стороны, мы, пожалуй, и опоздаем!

Рувим переживал ужасную минуту. Его доброе сердце не допускало мысли оставить уважаемого фарисея в таком положении, но через это мог рухнуть его план. Медлить же и раздумывать было некогда, нужно было на что-нибудь решиться.

– Завулон, – сказал наконец Рувим, – дом Наасона отсюда недалеко. Иди скорей туда и извести обо всем. Пусть слуги подберут господина. Скажи, что он лежит недалеко от дома саддукея Иерахмеила. Поспеши, каждая минута промедления может погубить все дело!

– Будь спокоен, господин, я сделаю все, как ты говоришь! – ответил Завулон и, повернувшись, быстро побежал по улице.

– Неужели мы опоздаем! – шептал Рувим. – Нет, да не будет этого! Я должен выполнить то, что задумал. Дом Каиафы, по счастью, не близко, к тому же они должны идти только по этому пути.

Рувим заметно волновался, и каждая минута ему казалась за целую вечность. Закутавшись в плащ, он напряженно смотрел в ту сторону, куда ушел Завулон.

Нетерпение и страх за исход задуманного им дела все более и более усиливались. Легко поэтому понять то чувство живейшего облегчения, когда из-за угла стремительно выскочил, запыхавшись, Завулон.

– Все… Все… Сказал, – прерывающимся голосом проговорил он, подбегая к Рувиму. – Сюда сейчас придут…

– Хорошо, теперь и мы… скорее, вперед! Поспешим! – вскрикнул Рувим, едва выслушав это, и быстро зашагал далее.

Наконец, они очутились за городом. Перед ними был глубокий овраг, на дне которого, по случаю весеннего времени, шумел и бурлил Кедронский поток.

Юноши быстро спустились по оврагу и перешли небольшой мостик, перекинутый через поток. До ворот Гефсимании теперь оставалось всего несколько шагов.

– Завулон! Будем действовать вот каким образом, слушай! – обратился Рувим к своему слуге. – Я пойду в эти главные ворота, а ты отправляйся сначала вдоль потока и зайди в сад с другой стороны. Постарайся найти Великого Равви, предупредить Его. Время очень дорого, иди скорее! Мы и так запоздали!

Завулон, выслушав это, быстро скрылся. Шум воды тотчас же заглушил его шаги.

«Слава Богу, мы предупредим все-таки Иисуса», – подумал Рувим, но, оглянувшись на город, сильно побледнел и с отчаянием схватил себя за голову. На вершине горы у ворот, из которых они вышли несколько минут назад, сверкнул факел, другой…

«Это они, они! – с ужасом пронеслось в голове юноши. – Неужели все погибло? Неужели?»

И Рувим стремглав кинулся в Гефсиманию.

Едва он переступил калитку, как весенняя сырость сразу охватила его со всех сторон. Перед ним стояли громадные маслины, которые от ночного ветерка чуть-чуть шевелили над его головой своими ветвями. «Боже, найду ли, найду ли я Его? – мучительно пронеслось в голове Рувима. – А там, позади, уже идут! Идут!» Он слышал, как в груди усиленно колотилось сердце.

Вдруг до его слуха раздался, донесся чей-то тихий разговор. Рувим на мгновение остановился и внимательно прислушался. Ему показалось, что разговаривали где-то недалеко в стороне. Рувим смело шагнул туда и, вглядевшись пристальнее, заметил несколько человеческих фигур, причем одни, завернувшись в верхний плащ, лежали на земле, а другие сидели, прислонившись к стволу оливкового дерева.

«Может, это Он», – мелькнуло у него в голове.

Присутствие Рувима было замечено. Но прежде, чем он успел подойти ближе и предложить вопрос, несколько из сидящих быстро встали с земли.

– Скажите мне, во имя Бога, – громко произнес юноша, – кто вы? Если вы не те, кого я ищу, то я сейчас же удалюсь от вас!

При звуках голоса все остальные поднялись на ноги.

– А кого ты ищешь? – в свою очередь спросил Рувима один голос, не желавший, видимо, сразу открывать незнакомцу, кто они такие.

– Я ищу Великого Равви Иисуса из Назарета, – ответил Рувим, – и если вы знаете, где Он, то во имя Бога, скажите мне скорее!

– А на что тебе нужно видеть Его в ночное время? – опять спросил его тот же голос. – Доверься нам. Мы Его ученики. Сам же наш Учитель и Господь теперь в глубине сада.

– Хвала Богу, что я нашел вас! – вскричал обрадованный Рувим. – Скорее, как можно скорее идите и известите своего Учителя, что жизнь Его находится в опасности! Иуда, один из ваших учеников, продал Его первосвященникам и идет сюда со слугами, чтобы взять Его! Их факелы я уже видел на горе. Скорей, скорей!

Это неожиданное роковое известие, что их любимому Равви угрожает смерть, произвело в учениках неописуемый переполох и вызвало страх. Все разом двинулись вглубь сада. Рувим слышал шум удаляющихся шагов, видел еще темные фигуры учеников, одна за другой исчезающих среди ночи и темной зелени сада.

Позади шумел по-прежнему Кедронский поток, и налетевший ветерок колыхал ветви маслин, среди которых остался теперь храбрый юноша. Он решил выждать окончания всего дела, потому и не думал оставлять сад.

– Если бы план Иуды разрушился – вот мое искренне пожелание! – прошептал Рувим.

Вздрагивая от ночного холода, он плотнее завернулся в плащ и побежал к выходу в сад, чтобы посмотреть, где идет предатель со своими сообщниками. Факелы дрожали, колебались и были уже недалеко от Кедронского потока. Они увеличивались и пылали яркими красными пятнами. Донесся уже сдержанный говор слуг.

Рувим снова кинулся в сад и спрятался за большим оливковым деревом. «Если бы не Наасон, то мы не потеряли бы столько времени! – с горечью думал Рувим. – Мы успели бы вовремя предупредить Великого Равви. А теперь удастся ли?»

Скоро толпа перешла мостик и, немного времени спустя, была уже в саду. Красноватый цвет факелов ударил в листву, заиграл в ней и погнал от себя густую тень деревьев. Рувим осторожно выглянул из-за своего убежища. Толпа приблизилась. Впереди ее шел высокий рыжеватый мужчина со зловещее сверкавшими глазами. В одной руке он высоко держал факел, и свет его ударял в лицо, делая весь внешний облик этого человека хмурым и отталкивающим.

Рувим узнал его. Это был Иуда.

– Презренный предатель, – сорвалось с его губ.

Следом за Иудой шли воины и слуги первосвященников, вооруженные чем попало: кто мечем, а кто и простой палкой.

– Так помните же мой знак, – донесся до Рувима голос. – Кого я поцелую, того и берите осторожно!

За слугами, несколько поодаль, шли книжники и фарисеи – та иудейская аристократия, которая была виновницей всего этого заговора. Среди них Рувим заметил и отца. Он невольно содрогнулся при виде этой высокой фигуры, которая шла с гордо поднятой головой.

Скоро толпа миновала то место, где прятался Рувим. «Боже! – подумал он. – На Этого Невиннейшего и Великого Человека, как на какого злодея идет эта толпа! Безумцы!»

Говор постепенно терялся в отдалении. Факелы красными точками мелькали среди деревьев. Рувим вышел из-за маслины и осторожно пошел за толпой, пристально наблюдая за светившимися факелами.

Вдруг Рувим остановился в крайнем недоумении. Ему показалось, что огни более не удаляются, а светят в одном и том же месте. Говор сначала затих, а через малый промежуток времени опять возобновился с большей силой. Светящиеся точки как-то странно запрыгали в воздухе, описывая круги.

У Рувима замерло сердце.

Рис. Маргариты Мальцевой

«Неужели Его взяли? Неужели ученики не сумели предупредить?» – молнией пронеслось у него в голове.

И он ринулся вперед, не отводя глаз от огней.

Пробежав некоторое расстояние, он свернул в сторону и стал судорожно пробираться к толпе. Чем далее он продвигался, тем более приходил к мысли, что преступный замысел иудейской аристократии был выполнен. Оттуда раздавались торжествующе-злобные возгласы.

Рувим опять притаился за стволом одной маслины. Ухватившись обеими руками за сучок, он с трепетом сердца ждал, когда вся эта толпа повернет обратно. Наконец, она расступилась, давая кому-то дорогу. Рувим впился глазами в эти освещенные дрожащим пламенем фигуры. Впереди шел теперь римский воин, который в левой руке высоко держал факел. Колеблющийся яркий свет его прямо падал на шедшего позади Человека, увидев Которого, Рувим весь похолодел, и, готовый вырваться из уст его крик негодования, соединенный с глубочайшей скорбью, замер на губах.

То шел связанный, охраняемый воинами и слугами, обожаемый им Великий Равви Иисус. Шел спокойно, без страха, как Агнец Божий, предназначенный на заклание за грехи всего мира. Рувим чуть не зарыдал, увидев эту процессию. Сердце его исполнилось необыкновенной жалостью к Этому кроткому Учителю.

И вдруг в это время он услышал голос, заставивший его встрепенуться всем телом, – тот голос, который успел покорить его и ум, и сердце, и волю.

– Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня! Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы.

Скоро вся толпа миновала Рувима, направляясь к выходу. А Рувим, под влиянием этого голоса, долго еще стоял у маслины, не двигаясь с места. В ночном воздухе так и царил этот спокойный, исполненный достоинства голос, не лишенный, в то же время, упрека по адресу всей иудейской знати.

По лицу юноши скатилось несколько крупных жгучих слез.

– Да, это правда, – прошептал он. – Теперь – ваше дело, лицемеры! Ваше дело, сыны тьмы! Теперь вы не отпустите из своих когтей Эту Невинную Жертву. Он в вашей власти.

И с поникшей головой Рувим двинулся к выходу. Конец же этого предательства был для него совершенно ясен и понятен.

Глава IV

Было далеко за полночь.

По пустынным, уснувшим улицам Иерусалима быстро пробиралась фигура человека, поминутно ежась от холода. То был Рувим. Он шел удрученный всеми предыдущими ночными событиями, с тяжестью на сердце, с больной душой. Ему, как сыну уважаемого фарисея Аминадава, ничего не стоило проникнуть во дворы первосвященников Анны и Каиафы.

И он видел и слышал все.

Видел эти позорные ночные суды, слышал все возводимые на Невинного Страдальца клеветы.

Но когда дело дошло до оскорблений, издевательств и побоев, кои посыпались на голову Иисуса, Рувим не выдержал и оставил двор первосвященника. Его душили слезы при виде этой беззащитной Жертвы, над Которой всячески глумились грубые и наглые слуги.

И Рувим пошел домой, унося в сердце, с одной стороны, необыкновенную жалость к невинно Осужденному, а с другой – крайнее негодование на несправедливых, коварных, преступных судей.

Скоро он подошел к калитке своего дома. Привратник, услышав голос молодого господина, быстро распахнул дверь.

– Отец еще не вернулся? – спросил Рувим.

– Нет.

– А Завулон?

– И Завулона тоже нет.

«Вероятно, он где-нибудь стоит у костра и греется вместе со слугами», – подумал Рувим.

В комнате сестры он заметил едва мерцающий свет. Очевидно, она не спала, томясь ожиданием. Рувим, сбросив с себя плащ и меч, через минуту входил уже в комнату сестры.

– Наконец-то ты вернулся! – вскричала Лия, бросаясь навстречу брату. – Я измучилась без тебя! Где же ты был так долго? Ну что? Как?..

Но вид брата красноречивее всяких слов говорил о результате дела.

– Рувим! – вскричала Лия. – Его взяли, да? Я вижу это по твоему лицу. Это правда?

– Да, Лия, Он во власти наших начальников! – ответил Рувим, опускаясь с видом крайне усталого человека на первый табурет. – Увы… Я сделал все, что мог сделать. Слушай!

И он подробно описал сестре все: события в Гефсимании, взятие под стражу Великого Равви, ночной суд над Ним у Анны и Каиафы, оскорбления, насмешки, побои… И закончил рассказ осуждением Его на смерть.

Лия выслушала рассказ брата, сидя на своей софе и в глубокой горести опустив свою изящную голову. По ее смуглому личику медленно текли слезы и терялись в складках белоснежной одежды.

– Но как это жестоко и бесчеловечно, – вскричала она, выслушав печальную весть, – издеваться над беззащитным Человеком! Я теперь глубоко презираю пустого, негодного Каиафу! Пусть кровь Этого Страдальца падает на его голову! Ты говоришь, что завтра еще будет суд у Пилата?

– Да, Лия. Ведь ты знаешь, что мы находимся под властью Рима и без утверждения прокурора смертная казнь случиться не может.

– А не освободит ли его Пилат, когда убедится в Его невинности? Как ты думаешь? – спросила Лия.

Рувим отрицательно покачал головой.

– Нет, Лия, я почти убежден, что Пилат произнесет смертный приговор. Наши первосвященники и книжники настоят на этом, а он не пойдет против нашей аристократии, не пойдет даже и тогда, если бы и сам убедился в совершеннейшей правоте Осужденного. Я хорошо знаю Пилата. Помнишь, когда он выставил на башне Антония римские знамена, то что из этого вышло? Как ему не хотелось убирать их обратно, как он сопротивлялся, но под давлением толпы, под угрозами все-таки принужден был уступить. Хотя он человек и коварный, и жестокий, но в то же самое время он и трус. Он уступит и завтра, ты сама это увидишь. Как это ни печально, но увы, это, по всей вероятности, будет именно так!

– О, Боже! – простонала Лия, закрыв бледное от переживаний лицо руками.

Вдруг в это время тихо отворилась дверь и перед изумленными молодыми людьми предстал нахмуренный Аминадав, который только что вернулся домой и, увидев, что так поздно в комнате дочери горят свечи, пошел узнать, в чем дело, боясь, не захворала ли его любимая дочь.

– Что это значит? – с удивлением заговорил он, видя плачущую девушку. – О чем ты плачешь, Лия? Рувим, почему ты у сестры в такой час?

Внезапное появление отца в первый момент смутило Рувима, но он быстро овладел собой.

– Я говорил, отец, об осужденном Учителе из Назарета, Иисусе, – прямо ответил он.

– О Нем? – искренне изумился Аминадав. – Да откуда ты это знаешь?

– Я видел все сам. Я только что пришел от Каиафы.

– От Каиафы? А что тебя привело туда?

Старый фарисей даже отступил шаг назад и вперил свой проницательный взор на сына, как бы желая заглянуть в самую его душу.

Но Рувим был спокоен, и по его лицу Аминадав ровно ничего не прочитал.

– Отец! – твердо и просто ответил Рувим. – Мне очень хотелось проследить судьбу Этого Учителя из Галилеи. Это меня и привело во двор Каиафы.

– Удивляюсь, Рувим, откуда у тебя взялся интерес к Этому Человеку? – насмешливо проговорил Аминадав, пожав плечами. – Мало того, ты своим рассказом о Нем довел сестру до слез! Стыдись, сын мой, своего опрометчивого поступка. Лия, дитя мое, не волнуйся напрасно! Я понимаю, можно плакать о человеке, действительно достойном сожаления, но не об Этом. Он, выдающий себя за Сына Божия, подлежит смерти! Этот человек осмелился выдать Себя за Мессию! Вы, дети мои, конечно понимаете этот чудовищный обман! Вы ведь знаете, какой у нас должен быть Мессия? Это будет Царь, Который возвеличит Израиль и покорит все народы под наши ноги. А что может сделать Этот Иисус? Ничего. И вы увидите, как Он завтра же будет распят на кресте. Успокойся, дитя мое, и не плачь! Мир да пошлет вам Иегова!

С этими словами Аминадав вышел. Он был весьма далек от истинного положения дела. В его голове никоим образом не могла явиться мысль, чтобы его образованный, хорошо воспитанный в фарисейском учении сын мог быть учеником столь ненавистного ему и всем фарисеям назаретского Учителя Иисуса. Слезы Лии он приписал к присущему женскому сердцу чувству жалости и сострадания.

Скоро старый фарисей с осознанием исполненного долга безмятежно заснул. Заснула и Лия.

В беспокойном сне ей чудился Великий Равви, униженный, поруганный окружавшими Его грубыми воинами. Иисус, казалось, не обращал внимания на их оскорбления, а на кротком лице Его запечатлелась тихая покорность Высшей Воле.

Сквозь тревожный сон к изголовью юной девушки катились из ее прекрасных глаз горячие слезинки.

Чуткая душа ее страдала вместе с Иисусом…

Глава V