Название книги:

После заката

Автор:
Стивен Кинг
После заката

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Stephen King

JUST AFTER SUNSET

© Stephen King, 2008

Школа перевода В. Баканова, 2025

© Издание на русском языке AST Publishers, 2025

* * *

Посвящается Хайди Питлор



Могу представить, что ты там разглядел. Да, все это, конечно, страшно, но в конце-то концов это лишь старая сказка, древняя мистерия… Такие силы нельзя назвать, о них невозможно говорить, их даже нельзя вообразить. Можно лишь пощупать покров, лежащий на них, – символ, понимаемый большинством просто как поэтическая прихоть, а то и глупая сказка. Во всяком случае, мы с тобой уже кое-что знаем о том кошмаре, который обитает в тайных закоулках жизни, скрывшись под человеческой плотью. Он, бесформенный, присвоил чужую форму. Как такое могло случиться, Остин? Нет, как такое может быть? И почему тогда солнце не померкнет, почему не расплавится и не закипит под такой ношей земля?

Артур Мейчен. Великий бог Пан[1]

Предисловие[2]

Как-то раз в 1972 году я пришел домой с работы и застал жену за кухонным столом с садовыми ножницами в руках. Она улыбнулась, из чего я сделал вывод, что не все так страшно, а потом потребовала у меня бумажник. Тут я, конечно, насторожился. Жена порылась в бумажнике, нашла топливную карту компании «Тексако», позволявшую заправляться в кредит (их тогда рассылали по почте всем молодым семьям), и разрезала ее на три равные части. В ответ на мои возражения – карточка, мол, удобная, и на минимальный платеж в конце месяца нам всегда хватает, а иногда и больше удается закрыть, – она лишь покачала головой и сказала, что таких процентов наш хрупкий семейный бюджет выдержать не может. «Лучше убрать все соблазны, – добавила она. – Свою я уже разрезала».

И действительно, следующие два года мы обходились без кредиток.

Это оказалось очень правильным, мудрым решением с ее стороны, ведь нам было по двадцать с небольшим лет, а мы уже успели обзавестись двумя детьми и едва сводили концы с концами. Я преподавал английский в старших классах, летом же подрабатывал в прачечной: стирал постельное белье из мотелей и время от времени развозил его по адресам на служебном грузовике. Тэбби днем занималась детьми, писала стихи, пока они спали, а вечером, когда я приходил домой, отрабатывала полную смену в «Данкин донатс». Нашего совместного дохода было достаточно на оплату жилья, продуктов, подгузников для младшего, а вот на телефон уже не хватало, и мы отказались от него точно так же, как от топливных карточек. Слишком велик был соблазн подольше поболтать с кем-нибудь по межгороду. Иногда оставалось немного денег на книги – мы оба не могли без них жить, – и на мои дурные привычки (пиво и сигареты), но не более того. И уж точно мы не могли позволить себе платить втридорога за привилегию носить в кармане очень удобный, но в конечном счете опасный кусок пластика.

Когда удавалось заработать чуть больше обычного, деньги уходили на ремонт машины, врачей и еще на то, что мы с Тэбби называли «детской лабудой»: игрушки, подержанный манеж, кошмарные детские книжицы Ричарда Скарри. Тут как нельзя кстати приходились мои рассказы, которые я иногда пристраивал в мужские журналы вроде «Cavalier», «Dude» и «Adam». В те дни я и не помышлял о серьезной литературе и любые разговоры о «художественной ценности» моего творчества были для меня такой же роскошью, как топливная карточка «Тексако». Рассказы были просто дополнительным источником дохода (да и то не всегда), нежданной радостью. Каждый из них представлялся мне эдакой пиньятой, только для получения сладкого приза требовалась не палка, а сила воображения. Порой я действительно срывал куш, и тогда мне на голову сыпались доллары. А порой оставался ни с чем.

Мне страшно повезло (по правде говоря, мне вообще всю жизнь везет, и не только в этом): работа была в радость. На тех рассказах я отводил душу, оттягивался по полной. Они сыпались из меня, точно из рога изобилия, сменяя друг друга, как рок-хиты по радио, что непрерывно играло в стиральном цеху, заменившем мне кабинет.

Я работал быстро, на износ и после второй правки редко возвращался к написанному. Я не задумывался о том, откуда берутся идеи или чем структура хорошего рассказа отличается от структуры романа, не забивал себе голову мыслями о временных рамках, о развитии персонажа, его происхождении и прошлом. Я писал по наитию, полагаясь исключительно на свое чутье и юношескую самоуверенность. Главное, что поток не пересыхал, а остальное неважно. Мне было невдомек, что умение писать рассказы – очень хрупкий навык, который без постоянной практики быстро утрачивается. Я этой хрупкости не чувствовал, мои рассказы шли напролом, как бульдозеры.

Известно, что именитые американские романисты почти не пишут рассказов. Думаю, финансовый вопрос тут ни при чем; успешным авторам можно не беспокоиться о деньгах. Скорее, когда романисту надо запихнуть целый мир в семьдесят тысяч слов, у него начинается что-то вроде творческой клаустрофобии. А может, со временем навык миниатюризации утрачивается сам собой. Да, разучиться ездить на велосипеде невозможно, и таких навыков немало, однако умение писать рассказы к ним не относится. Разучиться легко. В конце 1980-х и в 1990-е я все реже садился за малую прозу, а если и садился, то рассказы получались все длиннее и длиннее (парочка таких попала в этот сборник). Это еще ладно. Были и такие истории, которые я просто не успевал записать, поскольку заканчивал очередной роман или принимался за следующий. Идеи теснились у меня в голове, просились на бумагу. Некоторые я в конце концов записал, остальные так и пропали, разлетелись, как пыль по ветру.

Хуже всего, что были и другие – те, к которым я просто не знал, как подступиться. Меня это тревожило. Я понимал, что тогда, сидя за маленькой Тэббиной машинкой «Оливетти портабл» в стиральном цеху, я запросто их записал бы, но теперь, хотя я стал старше, матерее, отточил навыки и работаю на куда более дорогостоящем оборудовании – вроде «мака», за которым сейчас сижу, – эти истории от меня ускользают. Помню, как запорол одну, и у меня в голове возникла картинка: стареющий кузнец растерянно вертит в руках превосходный толедский клинок и думает: «А ведь когда-то и я так умел…»

И вот однажды, года три-четыре назад, мне пришло письмо от Катрины Кенисон – редактора антологии «Лучшие американские рассказы» (позднее ее сменила на этом посту Хайди Питлор, которой посвящена данная книга). Мисс Кенисон спрашивала, не желаю ли я выступить редактором готовящегося выпуска 2006 года. Я немедленно согласился, не взяв ни дня, ни даже пары часов на размышления. Мотивы у меня были самые разные, в том числе альтруистические, но я буду последним лгуном, если не признаюсь, что корыстные все же преобладали. Стоит начитаться добротной малой прозы, рассуждал я, – лучшей из того, что могут предложить современные литературные журналы, – как я, глядишь, воспряну и верну себе ускользающую легкость пера. Деньги меня не волновали. Это в юности на скромный гонорар от удачно пристроенного рассказа можно было купить новый глушитель для подержанного авто или подарок жене на день рождения, а теперь я не променял бы свое мастерство даже на пухлый бумажник, доверху набитый кредитками.

За тот год в роли приглашенного редактора я прочел несколько сотен рассказов, но распространяться о них не буду; если вам интересно, купите сборник и изучите предисловие (заодно порадуете себя двадцатью отменными рассказами, а это, поверьте, дорогого стоит). Самое главное, что ко мне вернулся юношеский кураж, и я опять начал писать по-старому. Да, на то и был расчет, однако я не смел надеяться, что это действительно произойдет. Первой появилась на свет «Уилла», которая и открывает данный сборник.

Хороши ли мои «новые» рассказы? Надеюсь. Помогут ли они скоротать вам время в самолете (если вы читаете бумажную версию) или за рулем (если слушаете аудиокнигу)? Очень надеюсь, ведь, когда такое происходит, это и есть настоящая магия.

Мне очень понравилось их писать, это факт. И надеюсь, вам понравится их читать. Надеюсь, они вас захватят. А я обязуюсь и дальше сочинять рассказы, пока еще помню, как это делается.

Ах да, чуть не забыл. Знаю, некоторым читателям интересно узнать, откуда берутся те или иные мои идеи. Если вы из таких читателей, в конце книги вас ждет «бонус-трек». Но если вы прочтете эти заметки раньше, чем сами рассказы, стыд вам и позор.

Что ж, не буду вас больше задерживать. Только позвольте поблагодарить за то, что пришли. Стал бы я писать, если бы вас не было? Да, определенно. Уж очень мне нравится смотреть, как из слов получается картинка, а потом картинка оживает и выдуманные люди совершают удивительные дела. Но с тобой гораздо лучше, Постоянный Читатель.

С тобой всегда лучше.

Сарасота, Флорида.
25 февраля 2008 года.

Уилла[3]

Ты дальше своего носа ничего не видишь, сказала она. Может, отчасти он и заслужил ее насмешки, но не такой уж он был и слепой. Например, сейчас, когда последние закатные всполохи угасли и небо над хребтом Уинд-Ривер затянула рыжеватая мгла, Дэвид окинул взглядом станцию и заметил, что Уиллы нигде нет. Он твердо сказал себе, что такого не может быть, но то был голос разума, а сердце уже давно ушло в пятки.

 

Дэвид отправился на поиски Лэндера, которому Уилла вроде пришлась по душе. По крайней мере, он назвал ее «боевой девкой», когда та обозвала железнодорожную компанию «Амтрак», по чьей милости они тут застряли, теми еще сволочами. Остальным Уилла не нравилась вовсе, что бы они там ни думали об «Амтраке».

– Воняет черствыми крекерами! – заорала Хелен Палмер, когда Дэвид проходил мимо нее.

Она опять оккупировала свою излюбленную скамейку в углу. Ее муж отошел ненадолго, и за миссис Палмер сейчас присматривала женщина по фамилии Райнхарт. Она улыбнулась Дэвиду.

– Вы не видели Уиллу? – спросил Дэвид.

Райнхарт помотала головой.

– А на ужин опять рыба! – истошно завопила миссис Палмер; на ее виске вздулось сплетение синих вен. – Не понос, так золотуха!

Несколько человек обернулись на ее крик.

– Тише, тише, Хелен, – принялась успокаивать ее Райнхарт.

Возможно, ее звали Салли, но Дэвид запомнил бы такое имя. В наше время его нечасто услышишь. Миром теперь правят имена Эмбер, Эшли и Тифани. Уилла – тоже вымирающий вид. От этой мысли сердце у него опять ушло в пятки.

– Крекерами! – выплюнула Хелен. – Мерзкими черствыми крекерами несет!

Генри Лэндер сидел на скамейке под часами, обняв за плечи жену. Не успел Дэвид к нему обратиться, как он покачал головой.

– Ее здесь нет. Сожалею. Если в город пошла, считай, тебе повезло. А то ведь и вовсе сбежать могла. – Он оттопырил большой палец, изображая автостопщика на дороге.

Дэвид не верил, что его невеста могла в одиночку рвануть автостопом на запад – ну, бред же! – однако здесь ее действительно не было. Он это понял еще до того, как пересчитал всех пассажиров по головам. Вспомнилась строчка из старого стихотворения о зиме: «Вой пустоты, и в сердце пустота…»[4]

Станция представляла собой узкий дощатый тоннель. По всей ее длине люди либо бесцельно слонялись туда-сюда, либо сидели на лавках под флуоресцентными лампами. Плечи сидевших были по-особому ссутулены – как у тех, кто уже очень давно ждет, когда все неисправное исправят и можно будет продолжить прерванное путешествие. Мало кто оказывался в таком захолустье, как Кроухарт-Спрингс, штат Вайоминг, по собственной воле.

– Только не вздумай бежать за ней, Дэвид, – сказала Рут Лэндер. – Уже темно, а вокруг станции кто только ни бродит. Ладно бы койоты! Тот колченогий коммивояжер сказал, что видел у склада, возле путей, двух волков.

– Биггерс его фамилия, – вставил Генри.

– Да хоть Джек-потрошитель, мне-то что! – воскликнула Рут. – Я хочу сказать, что места тут опасные. Мы уже не в Канзасе, Дэвид.

– Но если…

– Она ушла еще днем, когда было светло, – перебил его Генри Лэндер.

Будто дневной свет помешал бы волку (или медведю) напасть на одинокую беззащитную женщину. Хотя, может, и помешал бы. Дэвид не считал себя большим знатоком дикой природы. Он специалист инвестиционного отдела в банке, притом молодой специалист.

– Если за нами пришлют другой поезд, а ее тут не будет, она на него не попадет!

Никак не удавалось донести до них эту простую мысль. Стариканы «не въезжали», по модному выражению его коллег из чикагского офиса.

Генри приподнял брови.

– Хочешь сказать, если вы оба его пропустите, будет лучше?

Если они оба не попадут на поезд, то вместе дождутся следующего или найдут междугородний автобус. Генри и Рут должны это понимать! А может, не должны… Глядя на них – да, определенно глядя дальше своего носа, – он видел главным образом усталость, ту особую усталость, что одолевает людей, временно застрявших между мирами. В конце концов, здесь никому нет дела до Уиллы. Никому, кроме Дэвида Сандерсона. Многие успели ее невзлюбить. Урсула Дэвис, редкая стерва, даже сказала, что если бы мать Уиллы убрала из ее имени букву «а» в конце, «оно бы идеально ей подошло».

– Я иду в город, – решил Дэвид.

Генри вздохнул.

– Сынок, это очень глупо.

– Мы не поженимся в Сан-Франциско, если моя невеста останется в Кроухарт-Спрингс, – попытался отшутиться он.

Мимо проходил Дадли. Дэвид не знал, имя это или фамилия, знал только, что Дадли – начальник отдела закупок в сети «Стейплс» и едет в Мизулу на какой-то слет региональных менеджеров. Обычно он вел себя тихо, поэтому исторгнутый им в сгущающуюся тьму ослиный вопль даже не удивил, а напугал окружающих.

– Если поезд уйдет без вас, – вскричал он, – можете разыскать местного мирового судью и пожениться прямо тут. Когда вернетесь на восток, будете рассказывать друзьям, что у вас была настоящая ковбойская свадьба. И-и-и-ха-а, дружище!

– Не уходи, Дэвид, – сказал Генри. – Ждать осталось недолго.

– Предлагаете ее бросить? Да вы не в своем уме!

Не дожидаясь ответа от Лэндеров, он зашагал прочь. На соседней скамейке сидела Джорджия Эндрисон. Она наблюдала, как ее дочь в красном дорожном платьице скачет по грязному кафельному полу. Пэмми Эндрисон не знала усталости. Дэвид попытался вспомнить, спала ли она хоть раз с тех пор, как их поезд сошел с рельс неподалеку от станции Уинд-Ривер и они застряли здесь, как потерявшаяся посылка в заброшенном почтовом отделении. Может, один раз девочка положила голову маме на колени. А может, это было ложное воспоминание, вызванное его уверенностью, что пятилетние дети должны много спать. Проказница Пэмми скакала с плитки на плитку, превратив пол станции в гигантские «классики». Подол платьица то и дело задирался, открывая пухлые коленки.

– Жил-был мальчик по имени Бад, – выпевала она монотонным высоким голоском, от которого сводило скулы. – Он упал и отшиб себе зад. Жил-был мальчик по имени Дэвид. Он упал и отшиб себе бэвид. – Она захихикала и показала пальцем на Дэвида.

– Пэмми! – осадила ее Джорджия Эндрисон.

Она улыбнулась, убирая за ухо прядь волос; в этом жесте сквозила неизъяснимая усталость. Бедной женщине предстоит очень долгая дорога в компании неутомимой Пэмми, подумал Дэвид, особенно если учесть, что мистера Эндрисона явно не существует в природе.

– Вы не видели Уиллу? – спросил он.

– Ушла, – ответила Джорджия, указав ему на дверь с табличкой «К ОСТАНОВКЕ МАРШРУТНОГО ТРАНСПОРТА И ТАКСИ. О СВОБОДНЫХ НОМЕРАХ В ГОСТИНИЦЕ МОЖНО УЗНАТЬ ПО БЕСПЛАТНОМУ ТЕЛЕФОНУ».

К Дэвиду приковылял Биггерс.

– На вашем месте я без хорошей винтовки отсюда не выходил бы. Там волки. Своими глазами их видел.

– Жила-была девочка по имени Уилла, – запела Пэмми, – она разозлилась и всех придушила… – Девочка с хохотом повалилась на пол.

Биггерс, коммивояжер, не стал дожидаться ответа и похромал обратно в дальний угол; его тень то удлинялась, то становилась короче под светом флуоресцентных ламп.

В дверях стоял, прислонившись к косяку спиной, Фил Палмер, страховой агент на пенсии. Они с женой ехали в Портленд, к старшему сыну и его жене – якобы на недельку, но Палмер по секрету признался Уилле и Дэвиду, что Хелен на восток уже не вернется. У нее не только болезнь Альцгеймера, но и рак. «Супер-комбо», – сказала Уилла. Когда Дэвид заметил, что это жестоко, та лишь взглянула на него, хотела что-то ответить, но в итоге молча покачала головой.

Палмер, как водится, спросил:

– Эй, очкарик, есть хабарик?

На что Дэвид привычно ответил:

– Я не курю, мистер Палмер.

И услышал в ответ привычное:

– Да это я так, малец, шутки шуткую.

Когда Дэвид шагнул на бетонную платформу, где пассажиры дожидались маршрутки до Кроухарт-Спрингс, Палмер нахмурился.

– Я бы на твоем месте туда не ходил, юноша.

С другой стороны станции, где полынь и дрок росли привольно и вот-вот залезли бы на пути, донесся громкий вой – может, большой собаки, а может, и нет. Затем в унисон с первым голосом зазвучал второй. Наконец оба утихли.

– Смекнул, о чем я, малец? – Палмер самодовольно усмехнулся, словно волки завыли по его приказу.

Дэвид повернулся и зашагал вниз по ступенькам; ветер трепал его легкую куртку. Он шел быстро, чтобы не было соблазна передумать. Тяжело дался только первый шаг, дальше все мысли заняла Уилла.

– Дэвид, – окликнул его Палмер изменившимся, очень серьезным голосом. – Не надо!

– Почему? Она же ушла. Да и волки с той стороны. – Он показал большим пальцем себе за спину. – Если это они.

– Они самые. Положим, они на тебя не нападут – в это время года им есть чем кормиться. Но незачем вам обоим торчать еще бог знает сколько в этой глуши лишь потому, что кое-кто заскучал по городским огням.

– Да как вы не понимаете? Она – моя девушка!

– Пора взглянуть правде в глаза, друг: если б она и впрямь считала себя твоей девушкой, то вряд ли сбежала бы. Как думаешь?

Сперва Дэвид промолчал, потому что и сам не знал, что думать. Может, он в самом деле дальше своего носа не видит… Уилла так говорила. Наконец он посмотрел на стоявшего в дверях Фила Палмера и твердо произнес:

– Я думаю, что нельзя бросать свою невесту одну в эдакой дыре. Вот что я думаю.

Палмер вздохнул.

– Может, оно и хорошо, если один из этих помоечников цапнет тебя за зад. Поумнеешь маленько. Уилла Стюарт плевать хотела на всех, кроме самой себя, это любому ясно.

– Если по дороге попадется круглосуточный, взять вам пачку сигарет?

– Почему бы и нет, черт возьми?

Когда Дэвид зашагал по пустой улице без намека на тротуар или обочину, где прямо на асфальте было намалевано краской: «ПАРКОВКИ НЕТ. СТОЯНКА ТАКСИ», старик все же окликнул его еще раз:

– Дэвид!

Он обернулся.

– Маршрутки уже не ходят. До города шагать добрых три мили, вон на той информационной будке написано. Шесть миль пешим ходом, если туда-обратно. Только на дорогу уйдет часа два и еще сколько-то на поиски.

Дэвид поднял руку в знак того, что все услышал, и отправился дальше. С гор дул ветер, причем холодный, но Дэвиду нравилось, как он откидывал назад его волосы и трепал расстегнутую куртку. Первые минуты он еще глядел по сторонам – не покажутся ли волки, – но потом его мысли опять целиком заняла Уилла. Впрочем, она всегда их занимала, примерно со второго или третьего их свидания.

«Заскучала по городским огням»; да, пожалуй, в этих словах Палмера есть доля правды, думал Дэвид. Но Уилле точно не плевать на всех. Просто ей надоело торчать на станции с горсткой стариканов и слушать их бесконечное нытье о том, как они всюду опоздали и никуда не успели. Вряд ли ближайший городишко представлял собой что-то интересное, но в глазах Уиллы вероятность найти там хоть какое-то развлечение была выше, чем вероятность опоздать на поезд. Еще не факт, что «Амтрак» вообще его пустит.

И где же она будет искать эти развлечения?

Дэвид был совершенно уверен, что никаких ночных клубов в Кроухарт-Спрингс нет и в помине: об этом можно было судить хотя бы по станции – длинному зеленому сараю с надписями «ВАЙОМИНГ» и «ШТАТ РАВНОПРАВИЯ» красной, белой и синей краской на стенах. Ни ночных клубов, ни дискотек. Зато почти наверняка есть бары. Вот в один из них Уилла, скорее всего, и забредет. Не спляшет – так хоть пивка глотнет.

Наступила ночь, и по небу с востока до запада простерся черный ковер, переливающийся мириадами блесток. Между двух горных пиков поднялся и завис полумесяц, заливая голубоватым больничным светом шоссе и окрестные поля. Ветер выл под свесами крыш, а здесь, на дороге, странно гудел – при этом вибрации не чувствовалось. Звук отчего-то напомнил Дэвиду монотонное пение Пэмми Эндрисон.

Он шел и все ждал, не послышится ли вдали стук колес приближающегося поезда. Нет, этого он не услышал, зато сквозь гул ветра его уши уловили отчетливое «цок-цок-цок». Дэвид обернулся и увидел на дороге волка. Тот стоял шагах в двадцати от него на прерывистой разделительной линии шоссе номер 26 – огромный, почти с теленка, с лохматой шкурой, похожей на мех шапки-ушанки. В свете звезд шкура казалась почти черной, глаза были желтыми – цвета темной мочи. Волк поглядел на Дэвида и замер. Его морда растянулась в оскале, и он часто задышал. Звук напоминал пыхтение маленького локомотива.

На страх времени не оставалось. Дэвид шагнул вперед, хлопнул в ладоши и заорал:

– А ну кыш отсюда! Кыш!

 

Волк поджал хвост и дал деру, оставив на асфальте дымящуюся кучку. Дэвид улыбнулся, но смех все же подавил, решив, что не стоит испытывать терпение богов. Вперемешку со страхом он ощутил удивительное спокойствие. Хоть бери себе прозвище Гроза Волков, подумал он. Подходящее имечко для специалиста по инвестициям!

Тут у него все-таки вырвался смешок, и он зашагал дальше в сторону Кроухарт-Спрингс. Теперь он то и дело оборачивался и всматривался в темноту, но волк не возвращался. Зато пришла уверенность, что с минуты на минуту раздастся гудок поезда; наверняка к этому времени оставшиеся на путях вагоны уже убрали, и пассажиры – Палмеры, Лэндеры, хромой Биггерс, резвушка Пэмми и остальные – вот-вот отправятся дальше.

Допустим. И что с того? По крайней мере с багажом «Амтрак» точно ничего не сделает, вещи преспокойно дождутся их с Уиллой в Сан-Франциско. Надо просто отыскать местный автовокзал.

«Грейхаунды»-то в Вайоминге уже изобрели.

Дэвид наткнулся на пустую банку из-под «Будвайзера» и принялся пинать ее перед собой. После неудачного пинка она улетела в бурьян. Тут-то до него донеслась едва различимая музыка: гудение басов и плач педальной слайд-гитары, при звуках которой Дэвиду всегда, даже в самых веселых песнях, представлялись тягучие слезы из жидкого хрома.

Она сейчас там, сидит и слушает музыку. Не потому, что других заведений с музыкой ей не попалось, нет. Просто это правильное место, Дэвид сразу понял. Он бросил банку и пошел на звуки слайд-гитары. Дорожную пыль, которую взметали его кеды, сразу уносил ветер. Послышались ударные, и впереди замаячила красная неоновая стрела под вывеской с числом «26». Одни цифры, никаких слов. Что ж, вполне подходящее название для кабака, недаром же он стоит на федеральном шоссе номер 26.

У бара было две стоянки. Спереди асфальтированная, заставленная пикапами и легковушками. Машины были по большей части американские и очень старые. На дальней, гравийной стоянке в ослепительном голубовато-белом свете натриевых ламп выстроились в ряд грузовые фуры.

Дэвид слышал теперь и ритм-, и сологитару. Вывеска над дверью гласила: «ТОЛЬКО СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ – СОШЕДШИЕ С РЕЛЬСОВ! ВХОД 5$ ИЗВИНИТЕ».

«Сошедшие с рельсов», мысленно подивился Дэвид совпадению. Надо же, какую группу нашла!..

Пятерка у него в бумажнике имелась, однако за стойкой у входа никого не было. Большой зал с дощатым полом оказался забит покачивающимися в такт музыке парочками. Почти все они были в джинсах и ковбойских сапогах и мяли друг другу ягодицы под песню «Дни и ночи без тебя». Музыка была громкой, душещипательной и – насколько Дэвид Сандерсон мог судить – безупречной с точки зрения исполнения. В нос ударили запахи пота, пива, лосьона «Брут» и уолмартовской туалетной воды. Смех и болтовня – а иногда даже ковбойское «И-и-ха-а!» с дальнего конца зала – были подобны звукам из снов, что мучают нас по ночам перед важными событиями в жизни. Нам может снится, как мы пришли на экзамен неподготовленными, как вышли из дому голыми, как падали с большой высоты или бежали по улице странного города в полной уверенности, что за углом встретим свою судьбу.

Дэвид хотел было спрятать пятерку обратно в бумажник, но потом все же перегнулся через стойку и бросил деньги на стол – почти пустой, если не считать пачки сигарет «Лаки страйк» и книжицы Даниэлы Стил в бумажной обложке. Затем он прошел в многолюдный зал.

«Сошедшие с рельсов» заиграли что-то бодрое, и танцующие помоложе запрыгали, как подростки на концерте панк-группы. Слева от Дэвида парочки постарше начали строиться в два ряда друг против друга. Потом он присмотрелся и увидел, что ряд всего один, а дальнюю стену целиком занимает зеркало, из-за которого танцпол кажется вдвое больше, чем был на самом деле.

Где-то разбился стакан.

– Придется заплатить, дружище! – успел сказать в микрофон вокалист, прежде чем начался проигрыш.

Люди разразились смехом и одобрительными аплодисментами, словно в жизни не слыхали ничего искрометнее – впрочем, когда у тебя вместо крови текила, подумал Дэвид, ты готов смеяться над чем угодно.

Над барной стойкой в форме подковы висела неоновая картинка с очертаниями гор Уинд-Ривер – красно-бело-синяя. В Вайоминге явно любили это сочетание. Неоновая надпись в тех же цветах гласила: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КРАЙ ГОСПОДЕНЬ, ДРУЖИЩЕ». Слева от нее красовалась реклама пива «Будвайзер», справа – «Корз». Перед стойкой толпились в четыре ряда желающие заказать напиток. Трио барменов в белых рубашках и красных жилетах лихо размахивали шейкерами, точно шестизарядными револьверами.

Зал был размером с амбар, и набилось в него человек пятьсот, не меньше, но Дэвид знал, что легко отыщет здесь Уиллу. Чутье не подведет, думал он, лавируя между пляшущими ковбоями и ковбойками и едва не пританцовывая вместе с ними.

Он срезал танцпол по диагонали и, миновав барную стойку, оказался в темном и тесном зале. Вдоль стены тянулись столики и диваны с высокими спинками, образующие кабинки. Почти в каждую такую кабинку набилось по четыре человека, а из-за зеркал казалось, что их вдвое больше. Все они пили пиво из здоровенных кувшинов. Только один столик пустовал, точнее, за ним сидела Уилла: одна, без еды, без выпивки. Ее закрытое платье в цветочек смотрелось диковато среди «ливайсов», джинсовых юбок и рубашек с перламутровыми пуговицами. Щеки у нее алели, а в уголках губ наметились ямочки. Уилла внимательно наблюдала за танцующими и не сразу увидела Дэвида. Казалось, она попала сюда с другой планеты, но Дэвид ею залюбовался. Уилла, чьи губы вот-вот тронет улыбка, была прекрасна.

– Привет! – сказала она, когда он подсел к ней за столик. – Я надеялась, что ты придешь. Вернее, знала. Группа что надо, правда? Так громко играют!

Ей приходилось перекрикивать музыку, но Дэвид видел, что и это ей по душе. Бросив всего один взгляд на Дэвида, она опять стала наблюдать за танцующими.

– Да, лабают отлично, – кивнул он.

Это действительно было так. Дэвид прямо чувствовал, как все у него внутри отзывается на эту музыку – несмотря на вернувшуюся тревогу. Теперь, когда он нашел Уиллу, ему опять стало страшно, что они пропустят треклятый поезд.

– Голос у вокалиста точь-в-точь как у Бака Оуэнса.

– Правда? – Она с улыбкой посмотрела на Дэвида. – А кто такой Бак Оуэнс?

– Неважно. Нам пора возвращаться на станцию. Если не хочешь проторчать тут лишние сутки.

– Знаешь, вообще-то я не против. Это место мне даже нра… О-го-го!

Через весь танцпол полетел стакан. Вспыхнув на миг зеленым и золотым в лучах цветных софитов, он разлетелся вдребезги где-то в толпе. Танцующие закричали и зааплодировали, и Уилла тоже захлопала в ладоши. Дэвид увидел, что к тому месту, откуда был запущен снаряд, уже продвигаются амбалы в черных футболках с надписями «ОХРАНА» и «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ».

– В таких притонах только на парковке насчитаешь четыре драки за вечер, – сказал Дэвид. – А под конец и прямо на танцполе свалку устроят.

Она засмеялась и наставила на него «пистолеты» из указательных пальцев.

– Супер! Хочу на это посмотреть.

– А я хочу вернуться на станцию, – повторил Дэвид. – В Сан-Франциско пойдем с тобой по кабакам, обещаю.

Она выпятила нижнюю губу и тряхнула волосами соломенного цвета.

– Там все будет по-другому, ты же знаешь! Спорим, в Сан-Франциско пьют… Не знаю… Макробиотическое пиво!

Дэвид засмеялся. Как и тогда, на дороге, когда его насмешила собственная идея назваться Грозой Волков, мысль о макробиотическом пиве показалась ему уморительной. Но тревога никуда не делась – может, и смех был вызван именно ею?

– Мы ненадолго прервемся, друзья, – сказал вокалист, отирая лоб. – А вы пока пейте, пейте и помните: с вами сегодня я, Тони Вильянуэва, и группа «Сошедшие с рельсов».

– Это знак, – сказал Дэвид. – Пора надевать хрустальные туфельки и валить отсюда.

Он взял ее за руку и встал из-за стола, но Уилла не сдвинулась с места. Впрочем, его руку она тоже не отпустила, и тогда Дэвид сел обратно. Подступила паника. Кажется, теперь он знал, каково приходится рыбе, когда та понимает, что не может избавиться от крючка, что крючок засел накрепко и мистера Окушка неумолимо тянет из воды, и уже маячит на горизонте берег и последний предсмертный плюх… Опять этот убийственный взгляд прекрасных голубых глаз и ямочки на щеках: Уилла, чьи губы вот-вот тронет улыбка, его будущая жена, что по утрам читает прозу, а перед сном стихи, и называет новости по телевизору… Какими? Ах да… «слишком эфемерными».

– Взгляни на нас, – сказала она, поворачиваясь к зеркалу.

Он бросил взгляд на их отражение в зеркальной стене и увидел там милую юную пару с Восточного побережья, застрявшую в вайомингской глуши. В своем цветочном платье Уилла выглядела куда лучше него, но к этому, пожалуй, придется привыкнуть. Он перевел взгляд с отражения на настоящую Уиллу.

– Нет, посмотри еще раз, – попросила она; ямочки на щеках не исчезли, однако лицо у нее стало серьезным – насколько это было возможно в таком веселом и шумном месте. – Вспомни, что я тебе говорила.

С губ Дэвида едва не сорвалось: «Ты много чего говорила, и я помню каждое слово!», но это был бы ответ влюбленного юнца, красивый и бессмысленный. Он прекрасно понял, что она имеет в виду, и молча перевел взгляд на зеркало. Только на сей раз он посмотрел внимательно. И никого не увидел. Последняя кабинка бара «26» была пуста. Он перевел ошалелый взгляд на Уиллу… Впрочем, нет, он не слишком удивился.

1Перевод А. Егазарова.
2© Перевод. Е. Романова, 2025.
3© Перевод. Е. Романова, 2025.
4Дж. К. Рэнсом «Воспоминания о зиме».