Графини Вишенки

«Происхождение Александрии»

«Запалил» их родной дед. Он вообще редко появлялся на третьем этаже, но всех восьмиклассников в тот день забрали на диспансеризацию, и у преподавателя математики старших классов Павла Степановича Санчеса (Донкихота) образовалось окно. Галантным кавалером он выгуливал также оставшуюся без учеников Капитошку (глобусоподобную географичку и завуча Капитолину Евгеньевну Веденееву), делясь планами по взращиванию грунтовых помидор.

– В этом сезоне, Капитолина Евгеньевна, – почти шепотом говорил Донкихот куда-то в область Полярного круга, – к уже проверенным сортам «Грибовский» и «Талалихин» я решил добавить экзотики: «Тигровый» и «Черный принц».

– Да что вы! – всплескивала полными руками Капитошка, отчего подол ее платья поддергивался, оголяя «неистовые», как сказали бы моряки, сороковые широты. – «Тигровый» – он же такой капризный! У меня в теплице ничего не вышло, а вы в грунт собираетесь…

– Ерунда! – отмахивался Павел Степанович. – Во-первых, я подниму уровень грядок. Во-вторых, присыплю торфом. Он даст дополнительное тепло. Затем засыплю торф слоем плодородного грунта и застелю его черной пле…

Математик оборвал слово «пленкой» на первом слоге – из туалета, ничего не подозревая, высунулись две довольные физиономии, и у Павла Степановича в мгновение все встало на свои места. «Ах, паршивки! – мелькнуло в голове у деда. – Вот, значит, в чем дело! Они там переодевались! Ну что ж ты с ними будешь делать!»

– Что я хочу вам сказать, Капитолина Евгеньевна, – обратился Донкихот к еще размышляющей о помидорах Капитошке, – у вас есть повод собрать педсовет и устроить разбор полетов. Вот ведь негодницы! Ух, сейчас я вам задам! Вика, Ника, Вишневы! Ну ка! Обе! Ж-живо сюда!

Две пары абсолютно одинаковых уникальных фиолетовых глаз, предмет вожделения назойливых генетиков, уставились на него не мигая.

– Ладно-ладно, дедушка, – произнесла с неким вызовом Вика, понимая, что их снова вывели на чистую воду. – Мы тебе это еще припомним.

– Все равно что-нибудь придумаем, – добавила Ника, предчувствуя очередной педсовет и неизбежные превентивные меры.

В том, что внучки изобретут что-то новое, Павел Степанович даже не сомневался.

Переодевание – далеко не первый маскировочный трюк, что проделывали близняшки, обманывая учителей. Внешне девочки были совершенно неразличимы (в младенчестве им даже повязывали на ручки разные ленточки). Более того, несмотря на совершенно разные характеры, сестры с легкостью мимикрировали: серьезная Вика при необходимости «поднимала ирокез» и, издавая совершенно неприличные звуки, вприпрыжку преодолевала рекреацию, а ветреная Ника надувалась от важности и с умным видом утыкалась носом в книжку, в которой ничего, кроме букв, не понимала. Походка, локомоторика и манеры девочек также не способствовали идентификации близнецов. Даже неправильный прикус с дефектом правого верхнего резца вполне мог являться частью хвоста той загадочной кометы по имени «Происхождение Александрии» – генетической мутации, что окрасила глаза девчонок в необычный фиолетовый цвет. Природа с самой первой минуты зарождения их во чреве матери намертво стояла на стороне близняшек, а вот неживая материя – сдавала. Сестер Вишневых отличали только по личным вещам и увлечениям.

Вика много читала и любила собирать коллекции. Не важно чего: фантиков, календариков, вкладышей и даже кактусов. Ника увлекалась тем же, но быстро перегорала, сдавая трофеи сестре. Нельзя сказать, что она не любила читать. Не будь Вички, может, и открыла бы пару-другую книг, но к чему тратить время? Каждый день перед сном девочки обменивались впечатлениями о прошедшем дне и Викусик рассказывала о прочитанном. Очень удобно.

Другое дело одежда. В карманах Ники чего только не водилось: болты, гайки, сломанные точилки, истрепанные резинки для волос, фантики от одних конфет и лишенные оберток другие сладости, половинки ластиков, кнопки, монетки, гнутые пивные пробки. Список стремился к бесконечности. У Вики все с точностью до наоборот, только с существенной особенностью: любой обитатель кармана имел пару для сестры: аккуратно сложенные носовые платки, детский кошелечек с небольшой суммой денег (на булочки и компоты в школьной столовой), завернутые в салфетку конфеты. Содержимое портфелей имело ту же структуру, что и карманы. Пуговичный ряд Никиных кофточек, курточек и пальто часто недосчитывался одного-двух членов, воротничок с манжетами школьной формы лежали как попало, фартук давно просил утюга, а общую картину «украшали» заплатки, различного вида кляксы и следы самостоятельных попыток вывести то или иное пятно. А вот обувь они стаптывали одинаково безобразно: сбивали мыски, протирали подошвы, что объяснимо для сорвиголовы Ники, но не укладывалось в образ уравновешенной Вики. Состояние обуви наводило на мысль, что девочки ею просто меняются, что не совсем отвечало действительности – на самом деле они не обращали внимания, что надевают на ноги. До поры до времени.

Первый «мухляж» сестры Вишневы замыслили в начале второго класса, когда Ника решила, что учиться ей совершенно не обязательно. Зачем тратить время на какие-то там чтения и математики, когда есть Вика? Она все прочтет и выучит, а в мире столько интересных вещей, которые ждать не будут! Так начались пятерочные диктанты и отличные контрольные у посредственной в течение четверти Ники. Русский Ника просто списывала у сидящей рядом сестры, а контрольные способная в математике Вика быстро считала на два варианта. Обман раскрыли, и девочек рассадили. Нике пришлось скрепя сердце засесть за учебу. Шли дни, за окном кипела жизнь, да все мимо… И тогда в голову Ники, просто созданную для афер, пришла мысль употребить свой рано обнаружившийся талант к подделыванию подписей в более широком диапазоне: выучиться аккуратному, чуть с наклоном почерку сестры. Вика, в свою очередь, освоила прыгучие каракули близняшки, и произошел первый случай подмены одежды: в день контрольной девочки пришли переодетые. Затем дело поставили на поток: Ника получала за диктанты и контрольные пятерки, а умница отличница Вика получала… то, что получала. Таким образом, общие оценки у девочек в четверти выравнивались. Это снова навело на некие мысли… Вызвали деда…

К концу четвертого года обучения их разделили по разным классам. На какое-то время чудеса происходить перестали, и Ника вроде бы снова взялась за ум… пока Донкихот не застукал переодевавшихся уже пятиклашек Вишневых в туалете. Схема оказалась простой и изящной: если Нике грозил вызов к доске или в классе случались контрольные и самостоятельные, близняшки в заранее оговоренное время просились в туалет.

– Я все понимаю, – удивлялась молоденькая русичка. Она не проработала года и многого из происходящего в школе еще не знала, – но почерки?

– Почерки для них не проблема, – хором отвечали «опытные» педагоги.

– Кто бы мог подумать? – произнесла учительница математики младших классов. – Как, оказывается, от перемены слагаемых может измениться сумма…

На следующий день Капитошка попросила Павла Степановича зайти к ней в кабинет.

– Павел Степанович, – завуч тяжело вздохнула, и по Евразии прошлась волна землетрясений, – я вчера не стала вам говорить. Не хотела расстраивать… но снова звонили генетики. Просят разрешения поработать с девочками. Сами же видите – случай уникальный.

– Нет! – Донкихот вскочил со своего места. – Нет! Нет! Нет! И еще раз НЕТ! Никаких врачей! Никаких генетиков! – И рассек ладонью воздух. – Исследовать они их собрались! Близнецы мои что? Подопытные кролики?! Лучше бы у матери их в свое время болезнь выявили! Тогда Светочка моя была бы жива!

– Да, да, конечно, – ответила Капитолина Евгеньевна и опустила глаза. – Да, да…

…Да уж, – произнесла она уже самой себе, закрывая за Санчесом дверь. Свету Санчес Капитолина знала очень хорошо – была ее классной руководительницей в свое время. Умная, одаренная, разносторонне развитая девочка отличалась своенравием и граничащим с безрассудством упрямством – если Света принимала решение, то никакая в мире сила не могла его отменить. Даже собственная смерть.

Теория графов

«Трудно быть богом, а гением легко!» – шутил Михаил Вишнев, и еще вопрос, к кому из двух названных категорий он себя причислял. Одно не вызывало сомнений – везунчик. Именно так называли таких, как Миша. Если бы не выдающиеся способности в математике, с такой внешностью прямая дорога в артисты. Его действительно останавливали на улице, приходили в школу, но мать, в прошлом актриса, быстро объяснила сыну все исподнее Мельпомены1, и мальчик быстро сообразил, что с цифрами оно надежнее.

Родственники в Москве, пожилая бездетная пара, обнаружились года три спустя после войны, и Маргарита Андреевна с сыном начиная с пятьдесят третьего регулярно проводили на их даче в Долгопрудном месяц школьных каникул, делая время от времени набеги в столицу. С переездом не торопились, но, когда встал вопрос, в каком вузе приложить Мишенькин ум, решение однозначно сложилось в пользу Москвы. Таким образом, за два года до окончания Мишей школы Вишневы покинули родную Юрмалу и переселились в Первопрестольную.

Его сверстники пыжились и торопились: зацепиться за столицу, сделать карьеру, что-то достать, куда-то попасть, обзавестись женой, детьми, полезными знакомствами, любовницами в конце концов, но Михаила вся эта суета совершенно не касалась. У него все имелось. Карьера в кармане чуть ли не со второго курса института – только успевай работы писать, защищать их да речи для симпозиумов референтам передавать. Хорошая зарплата, машина, дачный участок и прочие блага соцреализма: спецзаказы, путевки на юга, билеты на концерты – то, о чем другие только мечтают. Однако и в его бочке меда не обошлось без ложки дегтя – работы Михаила регулярно переводились на иностранные языки, его желали видеть на зарубежных симпозиумах, но на Вишневе стоял штамп «невыездной». За «черную метку» молодой ученый регулярно говорил особое, выразительное «спасибо» папеньке, некоему Нилу Алексеевичу Вишневу, которого в глаза не видел. Миша родился в августе сорок первого года в небольшом частном особнячке Рижского взморья (так тогда называлась Юрмала). Стоило немцам появиться в Латвии – Нил вместе с прежними убеждениями, позволившими ему прекрасно устроиться при советской власти, предал жену и новорожденного сына. К политике и карательным операциям Вишнев-старший отношения не имел. Его стезей, как и при прежних властях, так и при новых господах, была радиосвязь. Из чего угодно мог собрать передатчик, легко ловил волну, пальцы у него считались «счастливыми»… имел кое-какие знания в дешифровке. Папашка, скорее всего, что-то такое расслышал или правильно интерпретировал – иначе зачем бежать из Риги под покровом ночи в конце июля 1944-го? Дальше его след терялся, но самого наличия Нила вполне хватало, чтобы отравить жизнь сыну.

Ну да леший с ними: с отцом и его заграницей, в которой он ведь где-то обретается, старый хрыч… В жизни столько прекрасного и интересного! Например, женщины. Нет, в категорию бабников Миша не попадал – просто пользовался время от времени тем, что само шло в руки, совершенно не растрачивая себя на ненужные переживания. Впрочем, на романтизм времени и так не оставалось – львиную часть съедала научная работа, а еще преподавательская деятельность, плавание и парусный спорт, вывезенный с Рижского взморья в новую гавань клязьминских берегов. Так что о женитьбе Михаил не помышлял.

Идею отметить Мишкин тридцать шестой день рождения в родном яхт-клубе «Спартак» подкинул Стас Говорко. Подхваченная на ура, что та яхта волнами, она на манер лодки сразу начала обрастать водорослями в виде различных «если»: а если не будет ветра, а если будет дождь, а если кого укачает, а если… но сама мысль – пожарить шашлыки и немного выпить во здравие юбиляра на берегах Клязьминского водохранилища пришлась всем по вкусу. А вот если не будет погоды, тогда можно собраться у Мишки на даче – она недалеко.

Погода не подвела, и гулянье шло полным ходом. Дождавшись удобного момента, когда именинник останется один, к нему как бы невзначай, проходя мимо, присела на раскинутый плед жена Стаса Лариса. В одной руке слегка подвыпившая женщина держала стакан, в другой яблоко.

– Ну что, Вишнев-Черешнев, отдыхаешь? – спросила Лара и с такой силой вонзилась зубами в яблоко, что Миша вздрогнул – как его укусила.

Их недолгий роман закончился несколько лет назад, а Лара до сих пор не могла принять отставки и отпустить Мишку. Сама виновата – возомнила о себе, в оборот решила взять, на святая святых – на свободу задумала покуситься и дружбу мужскую сломать. Наивная. Променять Стаса на какую-то бабу? Да ни за что! Подумаешь, спал с его женой. Мало ли кто с кем спит? А вот друзья – это другое дело.

– Отдыхаю, Ларусик, отдыхаю, дорогая. – Михаил снисходительно улыбнулся и отложил в сторону семиструнную гитару, на которой наигрывал любимого Высоцкого.

– А знаешь, Мишка, у меня для тебя созрел тост! – И Лара потянулась за стоявшей на Мишиной половине бутылкой красного.

Чтобы не давать жене друга лишний повод заявить на него свои права, коснувшись всем, чем только можно, его тела, Михаил остановил женщину, достал бутылку и наполнил стаканы: себе и Ларисе.

– Я слушаю тебя. Очень внимательно.

– А хочу я, Мишка, выпить за то, чтобы ты все-таки обернулся вокруг, увидел ЕЕ и потерял наконец свою красивую голову!

Лариса до сих пор имела на него виды. Это читалось в глазах, в поведении, и даже тост этот говорил о том, что, мол, хватит уже… ты же видишь, вот она я. Ну, сколько можно? Михаил не хотел обижать жену друга, он вообще не связывался с женщинами, а с пьяными тем более, поэтому решил обратить все в шутку:

– Прекрасно, Ларчик! Изящно и со вкусом! С удовольствием присоединюсь к твоему тосту. Итак, за Эйнштейна и его теорию вероятности!

– При чем здесь Эйнштейн? – икнула Лара. – Нет, ты скажи – при чем здесь Эйнштейн? Вишнев! Я за тебя пью!

– А при том, что, согласно его теории, вероятность потерять голову от женщины в моем случае стремится к нулю! – И чокнулся с неподвижным Лариным стаканом.

Да, он действительно был такой.

На первые занятия слушатели подготовительных курсов часто опаздывали – не могли разобраться с нумерацией аудиторий. Но и сам Вишнев припозднился – он не читал у абитуры, просто Стас Говорко попросил подменить.

Она влетела в аудиторию через десять минут после предполагаемого начала занятий. Растрепанная, возбужденная, уверенная в себе.

– Уфф! Еле вас нашла!

– Да я только вас и ждал. Боялся начать, – с сарказмом ответил Михаил, копаясь в чужих бумагах, ища ведомости со списком абитуриентов. О! Вот она! Вишнев вытащил типографский бланк и повернулся к вошедшей…

– Вы правда меня ждали? – серьезно спросила веснушчатая девушка, глядя ему… в самое сердце!

«Я ждал тебя всю жизнь», – чуть не вырвалось у закоренелого холостяка.

– Садитесь, – почти шепотом ответил он, испугавшись собственной мысли, и начал перекличку: – Абанина Анна Васильевна.

– Я!

– Аверченко Игорь Константинович.

– Я!

– Агранат Александр Матвеевич.

– Я!

Михаил еще не дошел до буквы «К», а в голове само собой сложилось:

Ах, эта форма бытия, где нет тебя,

Несовершенна,

Слепа, убога и пуста,

Как я до этого момента.

И тут же красным пунктиром корректора в розовый туман любовной лирики вторглась грубая проза: «Совсем с ума сошел, старый козел? Она же несовершеннолетняя!»

– Савватеев Иван Леонидович

– Я!

– Санчес Светлана Павловна.

– Я!

«Я люблю тебя».

Михаил старался не смотреть на Санчес, но постоянно чувствовал на себе ее взгляд. Это одновременно и пугало, и наполняло радостью. Постепенно он совладал с собой, включился в рабочий ритм и, почувствовав отдачу со стороны аудитории, вошел в раж, уходя все дальше от предписанной программой темы. Абитуриентам такой подход пришелся по вкусу: за партами сидели не простые школьники, а физико-математические ребята, занимающиеся с репетиторами по программам первого курса института. Они задавали каверзные вопросы, и Вишнев мастерски отражал атаки. К концу лекции Михаил окончательно расправил крылья и решил уложить группу на лопатки, а заодно произвести эффект на сидевшую в конце аудитории Свету.

– Итак, – Вишнев нарисовал подобие созвездия, – как вы думаете, что перед вами и чем это можно описать?

– Я думаю, здесь применима теория графов, – ответила Светлана, не вставая с места.

Часть ребят обернулись, а преподаватель в изумлении уставился на девушку.

– А я и не знал, что дискретную математику сейчас преподают в средней школе, – на выдохе прокомментировал Михаил, а сердце колотилось, едва не выскакивая из рубашки.

– Не преподают, – ответила абитуриентка, глядя на него зелеными, как отмель перед штормом, глазами, – но мне теория графов здесь кажется наиболее уместной.

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!»

Светлане Санчес могла светить серебряная медаль, если бы не тройка по пению, проистекающая из-за неуда по поведению, но идти на поклон к учительнице музыки Светка не собиралась. Упрямая, шальная, своенравная. Зато побеждала на всех математических олимпиадах, что ее вполне устраивало. Для средней полосы ее внешность считалась экзотической: черные волосы, зеленые глаза, россыпь солнечных веснушек на неожиданно бледном лице. Света вполне вписывалась в каноны красавицы, но поклонники не спешили выстраиваться в шеренги: Санчес считалась девицей странной, а с такими не связываются. Другая бы на ее месте переживала: все девчонки крутят романы, одна она с книжкой, в секциях да с подружками-дурнушками. Только Светка и не думала расстраиваться. Из-за чего? Ровесники ее совершенно не интересовали, а в мужчинах она в первую очередь ценила ум.

Внезапное увлечение дочери парусным спортом родители Светы восприняли почти спокойно. После фехтования, скандального эсперанто, спортивного ориентирования и грузинских народных танцев переход в парусный спорт казался даже и логичным.

– А как же институт? – на всякий случай спросила мать, хотя прекрасно отдавала себе отчет в том, что, если дочь что решила, так тому и быть. И точка.

– Так это ж секция в институте, – отвечала Светка, натягивая свитер. – Какая разница, где теорию проходить? А на базу «Спартака», это ж от него секция, выезжаем только по субботам.

Парадокс их ситуации заключался в том, что ни Светлана, ни Михаил не могли поделиться с близкими охватившим их счастьем. Что Света скажет подругам? Не дай бог до родителей дойдет. А уж про Вишнева даже думать страшно – вся карьера коту под хвост. Выходило, что о самом главном в их жизни они могли говорить только друг с другом. Вопрос – где? Ранней осенью еще можно пройтись за руку по шуршащей листве, а в конце ноября… Не по подъездам же обжиматься приличным людям? Тогда Светка придумала «яхт-клуб», а то, что Мишкина дача рядом… Да кто про это знает?

Она летела в этот «клуб» на всех парусах, едва успев кинуть после звонка учебники в портфель и застегнуть на нем пряжку. Порой в школьной форме, без обеда… И он бежал на встречу со своей русалкой, чтобы утонуть в ее морских глазах, чтобы вдохнуть ее аромат, благоговейно пойти ко дну и умереть, сладостно приняв глухие удары ее сердца, а затем воскреснуть, обязательно воскреснуть, когда, сделав упор на букву «В», она вдохнет в него шепотом жизнь: «В-вишнеффф» – и пройдется правой рукой по шее. Господи! Как же это было счастье!

– Светка, – сказал Вишнев в тот день, когда они едва не расстались, – делай что хочешь, но только тебе исполняется восемнадцать лет – идем в ЗАГС.

Морская отмель колыхнулась, блеснув лежащими на ее дне драгоценными каменьями.

Сотрудница ЗАГСа, обладательница приторно-пьянящего имени Изабелла, перезрелая старая дева сильно за тридцать, вяло и с одолжением принимала заявления. «Куда им жениться? – думала она, разглядывая студенческие пары. – Молоко на губах не обсохло, а женилки-то уже поотрастали! Через два года прискачете ко мне как миленькие на развод». Немолодые брачующиеся также не оставались без внимания: «И вот нужно оно, на старости лет? Жили бы себе и жили! Второй год как в кредит дышат, а все туда же». Изабеллу одинаково раздражали как хорошенькие, так и невзрачные невесты (потаскушки и мли в обмороке), девушки стройные и в теле (селедки со свиноматками), и вообще работа сама по себе ей тоже не нравилась – ходят тут… Роскошного широкоплечего мужика, почти ровесника, она сразу же «срисовала» в дверном проеме. «Хотела бы я знать, кому такое счастье подвалило. – напряглась регистраторша и тут же вспыхнула: – Ах ты, дрянь малолетняя! Не могла себе студентика какого подыскать? Ну ладно, давайте документы, поглядим, кто тут к нам пожаловал».

«Та-ак, – размышляла Изабелла, – жених. Гражданин Михаил Нилович Вишнев, сорок первого года рождения, русский, место рождения: город Юрмала. Вот ведь попадаются кому-то такие роскошные холостяки… Теперь невеста… Что?! Только сегодня исполнилось восемнадцать? – Регистраторша непроизвольно подняла глаза на заявителей, но те ее не замечали – держались за руки и улыбались друг другу. – Понятно, старый кобель и молоденькая сучка. А хороша ведь, стерва. Ладно, и такие, как ты, стареют. Санчес Светлана Павловна, шестидесятого года рождения, испанка… Вот тебе и раз… Теперь понятно, как ты Вишнева своего окрутила. Ох, берегись, мужик, ранний инфаркт с такой кобылкой тебе обеспечен. Нет чтобы на нормальной жениться…»

– Молодые, – прокашлялась Изабелла, – я вообще-то к вам обращаюсь. На какую дату регистрацию брака ставить?

– На любую. Главное, чтобы побыстрее, – ответила невеста.

«Ты посмотри, какая дерзкая! Ой, Вишнев, Вишнев, нахлебаешься ты еще с этой красоткой. Ну сейчас я тебя, девонька, на место-то поставлю».

– А вы, жених, какую бы дату предпочли?

– Любую, – снова ответила Санчес, не мигая уставившись на Изабеллу. И было в том взгляде столько силы, власти и решительности, что у сотрудницы ЗАГСа сразу же сошло на нет желание кого-либо ставить на место.

«Огонь девка, – думала им вслед регистраторша, – упаси господи пойти ей наперекор».

Поначалу Маргарита Андреевна к невестке относилась настороженно. И дело не в разнице в возрасте: сама, помнится, в двадцать лет первым браком выскочила замуж за немолодого графа. И, кстати, не так чтобы уж сильно по расчету: приятный мужчина был, обходительный, умел за женщинами ухаживать, себя преподать. Нынешний контингент пошел уже совсем не тот, а графы так и вовсе вывелись… В Свете свекровь тревожило иное – уж больно резкая девочка, прямолинейная, неженственная, но в то же время искренняя и совершенно бесхитростная. Не старается понравиться, втереться в доверие. А может, Мише именно такая и нужна? Пока бывшая графиня размышляла о женственности и ее ценности в семейных отношениях, невестка принялась «строить» ее сына. Жестко и в то же время завуалированно. Ни криков, ни упреков – на немытую тарелку положит записку «Миша, потри мне спинку», разбросанные вещи поднимет и… повесит на люстру. Смешно, но работает! Это раньше у Мишки куда рубашка упала, там она и висит, а со Светой все на своих местах, и чистюля она, аккуратистка: каплю со стола промокнет салфеткой, отпечаток пальца на стекле – сотрет, в комнате, в шкафах идеальный порядок!

Светка свекровь уважала. На людей у нее было чутье, и оно подсказывало, что Марго тетка хорошая, правильная. Многое чего в жизни повидала и даже кое-что скрывает… Значит, есть чему у нее поучиться. Это только дураки на своих ошибках, а она, Светка, лучше спросит совета старшей подруги. И не важно, рецепт ли борща или пропорции нашатыря для мытья стекол, в каждом разговоре есть и второе, и третье дно.

Ученица из Светки вышла выше всяких похвал – через полгода Маргарита относилась к жене сына как к собственной дочери, даже норов невестки она рассматривала как сгусток побудительной солнечной энергии. Не ее выражение, Мишкино, но очень меткое и многое объясняющее.

Санчесы к Светкиному выбору отнеслись резко отрицательно и даже пытались воспрепятствовать подаче заявления в ЗАГС. Не тут-то было! Что может остановить активный солнечный протуберанец? В конце концов через некоторое время и родители невесты смирились с «возрастным» зятем – не худший, знаете ли, вариант: не пьянь, не голытьба какая, а доктор наук, спортсмен и действительно любит их девочку. Окончательно их сердце растаяло, когда Вишнев влетел в квартиру тестя с охапкой цветов и ошеломляющей новостью – у них со Светой будет малыш! Как же долго они этого ждали! Целый год! Даже к врачам обращались! Но сейчас все позади и осталось подождать совсем немного! Жаль только, будущая мама попала на сохранение, ну ничего – такое случается. Какие-то проблемы с обменом веществ – так они у всех беременных!