- -
- 100%
- +
ОКНО
Я проснулся очень недовольным в тот день. Не спал до трех часов ночи, было очень много работы. Из-за этого все мысли были в каких-то цифрах и формулах, вычисления не отпускали меня еще, наверное, час. После ложечки снотворного я все же сумел заснуть, но все равно не выспался.
Будильник был поставлен на 6:30, но разбудил меня не он, а ворчливые крики моего соседа. В нашей многоэтажке очень тонкие стены (район достаточно теплый). Проснувшись, я понял, что кричали уже давно и голоса исходили из коридора. Сосед с кем-то раздраженно спорил. Подходило уже пол седьмого, и я рассерженно встал с кровати, чтобы выключить будильник и пойти умываться. Но вдруг голоса споривших показались мне знакомыми. Один из них, судя по всему, староста дома, а другой – мой заурядный сосед напротив. Удивительно, но кричал именно второй. Я с любопытством прямо в домашней одежде вышел посмотреть на эту удивительную ссору (моя сердитость стала куда-то пропадать, но по правде говоря, желание упрекнуть их за скандал еще оставалось).
В коридоре можно было наблюдать удивительную картину. Мой сосед по стенке (которого прозвали «простаком») стоял с листом бумаге в руке и показывал старосте рисунок с какими-то квадратиками, похожими на клетки. Затем ручкой указывал на небольшое окно позади себя и непишущей стороной пытался будто продолжить на стене очертание окна. Выражение лица «простака» на тот момент выглядело как-то неестественно для его неопрятной морды, как-то слишком возвышенно и уверенно. Обычно он всегда был каким-то кривым и непропорциональным, я даже иногда подумывал что у него есть горб. А сейчас он стоял, выпрямившись и вытянув левую ногу вперед и казался весьма подтянутым. Рядом с ним находился староста дома. В его-то отличительных чертах как раз ничего не изменилось. «Домоначальник» был человек занятой, как и я. Правда, в отличие от меня, относился ко всем делам с педантичной ответственностью (во всяком случае к тем, которые получал от начальства). Такой же худой и высокий, он с непониманием и осуждением смотрел на «художества» противника.
На меня они сначала и внимания не обратили, но потом сам староста вдруг повернулся ко мне со словами.
– Л. К., вы только посмотрите на этого чудака! В шесть часов утра ловит нас на лестнице, естественно занятых по горло, и ведёт сюда под предлогом «срочного неразрешимого общественного вопроса». Мы, удивившись такой участности нашего «простака» в коллективной жизни дома, бежим ему бескорыстно помогать. На что он приводит нас к этому окну и говорит, что «нужно его продлить». Вы не ослышались! Продлить, так и говорит. Мол, все окна выше этого большие по длине и, мол, это докучает не только его, а всех жильцов многоэтажки. Согласитесь, Л.К., вздор все это! Вздор!
Такой вопрос меня просто ошарашил. Первое, что меня удивило это не сама история ссоры, а обращение старосты. Я с ним всегда был не в ладах, а тут он лично просит моей поддержки. Осмотрев окна вверху, я действительно заметил, что их длина одинакова, а вот величина окна, находившего перед моими глазами, меньше. Причем не на какие-то два-три сантиметра, а на внушительный пятнадцать, как мне показалось. Странно, что я раньше этого не замечал. Смотрится действительно ужасно. Во мне вдруг заиграло неизвестное до этого чувство – сильная жажда идеала. Возможно, я просто хотел насолить «домоначальнику».
– М. М , вы, конечно, правы, что просьба моего соседа звучит странно. Однако и в ней есть смысл. Мне кажется, что эта несоразмерность реально может не понравиться другим жильцам. Какая-то ошибка в проекте – это окно.
– Что? – сразу же хотел яростно продолжить староста, как вдруг его перебил Валентин Павлович («простак»).
– Л. К. – здравомыслящий человек. Как же вы не понимаете, староста, что окна – это глаза дома. Да! Совершенно верно, глаза дома. А наш дом, получается, урод какой-то. Один глаз больше, другой меньше. Будут проходить около него люди и смеяться, а может и сожалеть ему. «В районе не без урода», – скажут. Какой же вы начальник после этого, М.М., если уделяете такое малое внимание системе. А ведь это система! Точно, система – ряд окон! Вам дали, например, задание на два часа, а вы взяли и его на двадцать минут позже принесли. Какая разница? Среди других работ и не заметно будет! Да, Я это окно уже давно заметил, как только, приехал сюда сразу заметил. А это уже лет шесть назад. И терпел сначала, ух! как терпел. Каждый раз, когда около него проходил, пытался глаза прищурить или взгляд увести, чтобы только не видеть. Думаете Я от безделья такое говорю? Ничего подобного! Из жалости говорю это! Сроднился с этим окном Я, почувствовал в нем что-то притягивающее. А теперь не хочу! Не хочу больше! Один быть не хочу, слишком долго… А окно это как часть меня… Эх!
Тогда мне эта речь не показалась трагичной, более того, я даже посчитал ее смешной. На этом ссора закончилась. Сосед потерял интерес и ушел к себе в квартиру, а староста, весь на взводе, обругал меня и побежал выполнять житейскую работу. После такого начала дня мне стало получше. Развеселила меня эта ситуация. Рабочий день прошел, на удивление, крайне легко, и в положительном расположение духа я вернулся домой.
Поднимавшись на третий этаж к себе квартиру, еще издалека заметил толпу на месте утренней ссоры. С любопытством стал шагать быстрее, чтобы узнать, что там произошло. Тогда я не связывал спор с этой группой людей, даже хотел рассказать сожителям несуразную историю. Однако, как только я взошел на свой этаж, толпа сразу повернулась ко мне и посмотрела со скорбью. Я удивленно приблизился к ней и увидел разбитое окно. Удар был нанесен каким-то острым предметом, по-видимому топором. Ко мне подошел старый приятель и сказал.
– Карьерист, обаятельный и интереснейший юноша. Работал в Московском физическом университете, еще во времена Советского союза. В 2000-ых как-то все переменилось, а научные друзья его забыли. Остался один наш Валентин Павлович, между прочим, умнейший человек. Закрылся, горбиться стал, стареть. Бывают же такие люди! Все ему это окно мешало.
– Погоди, погоди! – перебил я, – что это ты мне все это рассказываешь? Для чего?
– А он его разбил, окно-то! – сказал какой-то незнакомец из толпы, – да, не рассчитал.
– Что не рассчитал? – запутался я.
– Ты вниз посмотри, Л.!
Я выглянул из разбитого окна и увидел топор, а рядом с ним тело.
ДРУГАЯ ЕДА
(Данный рассказ ничто не критикует и ни к чему не призывает; носит лишь художественный характер)
Я человек далеко не впечатлительный и потому удивить меня крайне сложно, а напугать – почти невозможно.
Тогда, летом тысяча девятьсот сорок третьего, наши войска освобождали Белоруссию. Повсюду висели оккупационные листовки «Иди работать на Германию. Помочь постройке Новой Европы» и эта дьявольская мина, изображенная на них, арийцеподобного славянина, так гнусно улыбающегося тебе с бумаги. Хотелось оплевать всю эту морду, разодрать листовку на части, воткнуть вилы в чертовы глаза. Отвращение, ярость – и только. Коренной перелом уже начался, и поэтому о заряженности наших войск нечего и говорить. Это был как шторм на озере, мощь из бессилия. Кинешь расплавленное железо в холодную воду и увидишь эти героические искры угасающего металла, его прыжки в воде, стоическое шипение, брызги. А затем затишье. Вытащишь и поймешь, как закалялась сталь. И мы всё брызгались и шипели.
Мне было передано командование одним небольшим партизанским отрядом. Некоторые свои полномочия я разделял с капитаном Базаренко, прославившимся как Кощей Бессмертный за свои блестящие боевые навыки и настоящую неуязвимость. Он служил еще с тридцать девятого, с польской кампании. Это был невероятный человек. Высокий, мужественный, целеустремленный мономан. Он считал, что война является гиперболизированной и романтизированной до невозможности проекцией мира и поэтому в ней всё слаще: пороки порочнее, а страсти страстнее. И жизнь здесь больше, чем жизнь, а смерть больше, чем смерти. В миру ему было скучно и ужасно, воздуху не хватало, действие не опережало мысль. Он говорил, что гниёт на гражданке и скоро все люди будут жить так – в атмосфере хаоса, где всегда есть повод для героизма. В жертвенности Женька Базаренко и видел смысл жизни. Правда, чтобы чем-то жертвовать, нужно для начало что-то иметь. Ничего по-настоящему родного и незаменимого у капитана никогда не было, но он искал. Он был отрицателем, истинным нигилистом до такой степени, что разрушение и уничтожение для него стали священными целями.
– К счастью, всегда будут слабые строящие люди, не понимающие, что сама природа стремится к беспорядку. Когда все разрушают – это тоже, что никто не разрушает, – говорил он часто.
Терминами Базаренко пользовался свободно, иногда даже путая один с другим. Начнет с социализма, продолжит анархизмом, от него переедет к нигилизму, потом вдруг качнётся в демократию и парламентаризм и закончит коммунизмом, а потом заново.
У Женьки было много учеников: своей беспокойностью и живостью капитан притягивал даже тех, кто смотрел на него косо и смеялся над его высказываниями. Я тоже учился в этой «школе» и слыл лучшим учеником. Часто он созывал «студентов» на идеологические испытания, за которые сходило всё, что имело хоть малейшую опасность для жизни или вызывало приступы рвоты. Мы наблюдали за расстрелами евреев, ходили на опасную разведку утром. Как только не смеялись в глаза смерти. Мы были свободны, не связаны узами брака, не особо привязанные ни к Родине, ни к семье, ни к друг другу. Но общая цель священной жертвенности и героизма соединяла нас во время боя, заставляла помогать товарищу и держаться вместе.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.