Закон возвращения энергии

– Мысли снова разбегаются. Не понимаю, в чем дело.

Анна не отрывала растерянного взгляда от курсора, мигавшего на пустом вордовском листе.

– Малыш, не нервничай. В твоем положении это очень вредно. – Тим осторожно развернул к себе офисное кресло, в котором сидела жена, и обнял ее за плечи.

Удобное кресло из черной экокожи он купил ей пару лет назад со словами: «Вдохновение – это прекрасно, но я не хочу, чтобы оно тебя покалечило». Когда творческий процесс был в разгаре, Анна всегда ерзала, раскачивалась, пару раз упала вместе со стулом. Но сегодня вот уже полчаса сидела неподвижная, точно статуя.

– Я не могу ничего написать. – Анна готова была расплакаться. – Такого не было никогда! Никогда, понимаешь?! Я писала в больнице после аппендицита, как только смогла держать ручку! Писала после папиных похорон! Писала, сколько бы ни было дел… Почему я больше ни на что не способна?!

– Солнышко, не кори себя. Может, сейчас период… не совсем для этого.

– Ну конечно. Значит, теперь все? Пока не родится ребенок, я не выжму из себя ни строчки? – огрызнулась Анна. – А после что?

Она крайне редко повышала на мужа голос – только когда была действительно взволнована.

– Я знаю, как это важно для тебя… – ласково начал Тим.

– Не представляешь. Для меня это… весь мир.

Он кивнул и, наклонившись, поцеловал ее.

– Не переживай, твой мир никуда от тебя не денется. Давай поужинаем под приятную расслабляющую музыку, поболтаем о чем-нибудь отвлеченном, а потом попробуешь снова. Я разогрею еду.

– Да. Спасибо тебе, – потерянно и устало произнесла Анна.

После ужина она вернулась за ноутбук. Тим прилег на диван, включил себе кино в наушниках, но то и дело отвлекался от разворачивавшегося на экране действия, чтобы посмотреть на жену. Она сидела за столом, печально сгорбившись и поникнув. Лежавшие на клавиатуре руки оставались недвижимы.

«Не этого ли ты так боялась?»

В памяти всплыла та холодная январская ночь. Несколько месяцев назад Тим, чей сон всегда был очень чутким, проснулся от тихого, тщательно заглушаемого звука. Спросонья он не сразу понял, что это плачет его жена. За семь лет, что они были вместе, Тим ни разу не видел ее слез.

– Что случилось?!

Немедленно согнав с себя сон, он сгреб Анну в охапку и прижал к груди.

– Все хорошо… – всхлипнула она. – Просто…

– У тебя что-то болит? Тебя кто-то обидел?

– Нет… это… не обращай внимания.

Домашняя майка, в которой Тим любил спать, быстро пропиталась соленой влагой. Он держал Анну в объятиях еще несколько минут, прежде чем она немного успокоилась и заговорила.

– Мне приснился жуткий сон.

– Ах, сон, – облегченно вздохнул Тим. – Ну, тут ничего страшного, котик. Он сейчас забудется и больше не вернется.

Она подняла на него заплаканное, покрасневшее, но все же красивое лицо с аристократически тонкими чертами.

– Он всегда возвращается. Не приходил уже много лет, но вот опять…

– Что ты увидела? Расскажи мне.

Анна замотала головой.

– Не хочу. Но, поверь, это кошмар. Я видела то, чего боюсь больше всего.

У Тима в голове мелькнуло, что это наверняка каким-то боком связано с писательством. Он не ревновал жену к делу, которое она считала главным в своей жизни – это было бы как ревновать ее к ней же самой. Но иногда то, что книги Анны были до него и, вероятно, были бы после, внушало ему что-то похожее на горечь.

– Я с тобой и защищу тебя в любом случае, – уверенно произнес он.

Она едва слышно обреченно вздохнула. Будто хотела верить, но не получалось.

Через несколько дней они узнали, что Анна ждет ребенка.

Тим очень хотел детей, чего было не сказать об его жене. Она понимала, что младенец заберет много времени и сил, и не была к этому готова.

Муж уже пару лет как перестал затрагивать эту тему. Им было хорошо и вдвоем – Анна стала его семьей, его жизнью. Тим особенно ценил это потому, что до свадьбы у него семьи не было: мать умерла в его раннем детстве, отца он не знал. Приютские мечты о домашнем очаге осуществились лишь много лет спустя, и он не собирался от них отказываться даже под угрозой того, что у него никогда не будет сына.

Беременность стала для будущих родителей полной неожиданностью: Анна пила противозачаточные таблетки. «Ну, вы же знаете, стопроцентной гарантии не дает ни один метод», – развела руками врач.

Мысли об аборте супруги не допускали – оба считали его убийством.

– Если уж этот ребенок решил родиться несмотря ни на что, я приму его с любовью, – произнесла Анна задумчиво, когда они ехали домой от доктора.

– Мы справимся. И я буду заниматься малышом, когда ты захочешь сесть за книгу, – пообещал Тим, хорошо знавший, что может беспокоить его жену (правда, именно в этот раз он не угадал).

– Спасибо тебе, милый. Все будет в порядке, – произнесла Анна с теплотой и тут же отвернулась к окну.

Помогая ей спуститься с подножки при выходе из автобуса, Тим успел поймать взгляд Анны. Встревоженный и… умоляющий. Как будто она молча просила его о помощи.

Но в следующий миг она снова улыбалась мужу и спрашивала, что он хочет сегодня на ужин: котлеты или бефстроганов.

***

Беременность протекала тяжело. Будущая мать чувствовала себя так плохо, что пришлось лечь на сохранение.

Тим проводил долгие часы с ней в больнице, практически наплевав на работу, возвращался домой только поздним вечером, когда медучреждение закрывалось. В один из дней, сидя у постели Анны и держа ее тонкую руку, он невольно вспомнил пару эпизодов из фильмов, где умирающие шепчут любимым последние желания. С содроганием отогнал от себя эти мысли, но жена и впрямь выглядела как тяжелобольная. Под ее глазами залегли тени – неправдоподобно темные, точно нарисованные, цвет лица почти сливался с цветом простыни, даже губы утратили краски. А еще она сильно похудела.

– Я-то переживала, что наберу вес и не смогу согнать! – Анна старалась говорить бодро, однако голос все равно звучал тихо и безжизненно.

Тим попытался подобрать реплику в том же духе, но не смог. Промолчал.

– С малышом все будет замечательно, милый, я чувствую.

– В первую очередь я волнуюсь за тебя.

– А что я? Это обычный токсикоз. Обезвоживание. Капельницы мне помогут, скоро буду как новая.

– Тебя тошнило по пятнадцать раз в день, ты не могла есть и падала в обморок!

– Тсс. Ей только что удалось уснуть. – Анна указала взглядом на соседнюю кровать, где дремала еще одна беременная.

– Не знаю, как ты в таком состоянии умудряешься думать о других.

– Я сейчас, здесь, как раз особенно много думаю о себе. О будущем. О нас. Я уже люблю этого ребенка. Обязательно напишу для него книгу сказок.

На миг губы Анны сжались, и она быстро отвела взгляд. Это была очень больная тема: с того дня, когда узнала о своей беременности, она выжала из себя всего несколько страниц. Даже в относительно хорошие в плане самочувствия дни не получалось практически ничего.

– Ну конечно, напишешь, – подхватил Тим. – И не одну. А пока отдыхай, набирайся сил.

Уйдя из больницы, он понуро плелся по улице, как продрогший бродячий пес. В квартире никто не ждал, и из нее точно утекла вся жизнь. Шкаф с книгами, которые не хотелось читать. Стол, за которым не хотелось сидеть одному. Двуспальная кровать…

«Лучше бы этой беременности вообще не было». В который раз Тим поймал себя на этой мысли и даже не устыдился ее.

А ведь он сам так хотел качать на руках свое дитя, слышать его беззаботный звонкий смех, кормить его с ложечки, включать ему мультики, дуть на его разбитые коленки.

Но Анна…

Иногда Тим чувствовал себя владельцем зоопарка, запершим в клетке экзотического свободолюбивого зверя. Когда они начали встречаться – в студенчестве, – его особенно восхищала как раз самодостаточность Анны. Она жила одна в квартире, где провела детство (отец давно умер, а мать снова вышла замуж и уехала) и редко приглашала гостей. Почти не тусовалась, в отличие от ровесников. Всегда подрабатывала сразу в нескольких местах, но, снова в отличие от других, не гналась за какими-то благами – одеждой от кутюр, дорогими часами, отпусками в модных местах. Был бы хоть клочок бумаги и ручка – и этого хватит.

Впрочем, путешествовать она любила, но по-своему – в небольшие городки, без сопровождения и экскурсий. Подолгу созерцала красивые пейзажи, а потом, охваченная вдохновением, прибегала в гостиницу и писала, пока не закончится ручка или не сядет батарейка у старенького ноутбука.

Тим очаровался Анной чуть ли не с первого взгляда, но она явно ни в ком не нуждалась, и ему пришлось долго налаживать контакт. Обрывочные разговоры в столовой (они учились в одном корпусе университета, только ее специальность была связана с иностранными языками, а его – с программированием), «случайные» встречи на остановке не могли сдвинуть дело с мертвой точки. Девушка была дружелюбной, но лаконичной – и всегда ускользала прежде, чем Тим решался куда-нибудь ее пригласить.

Помог невероятный счастливый случай: как-то в выходной они столкнулись – на сей раз правда совершенно случайно – на автовокзале. Анна ехала в очередной маленький город, который понравился ей по фотографиям, а Тим – к знакомым в глушь. Оба пришли пораньше, так что было время поболтать.

За полчаса Тим, кажется, пересказал Анне всю свою жизнь: детство без родителей, поступление в университет, увлечения, забавные истории… Она в основном слушала, качала головой или улыбалась, поощряя его на продолжение.

– А чем живешь ты? – наконец спросил Тим.

Она достала из рюкзака тетрадь с потрепанными краями:

– Вот этим.

Несколько минут ушло на то, чтобы «расколоть» Анну, о чем она пишет.

– Когда как. Эту историю я еще не закончила, не могу о ней пока. А другие… Обычно я никому не… ну… ладно, только кое-что в общих чертах, – сдалась она и принялась расписывать фабулу своей последней завершенной повести.

Начав рассказывать, действительно, в общих чертах, Анна сама не заметила, как увлеклась. Фантазия у нее была отменной, а лучше всего ей удавалось создавать ярких, самобытных героев и держать интригу. Стремительно затянутый в сюжетный водоворот, Тим был раздосадован, когда объявили о прибытии его автобуса.

– Я должен узнать финал! – воскликнул он. – Можно мне почитать?

Анна склонила голову.

– Я еще не готова. На словах легче.

– Тогда дорасскажи!

– Если составишь мне компанию в путешествии. И ты первый, кому я такое предлагаю.

Тим не сразу поверил своему счастью. Приятели, к которым он собирался, потом долго дулись на него, но ему было все равно.

В ту поездку между ними ничего не произошло – были только прогулки и разговоры, а вечером они уже отправились обратно, – но парень влюбился окончательно и бесповоротно.

Через две недели Тим также стал первым, кому Анна дала свою следующую, законченную к тому времени книгу. А еще год спустя – первым и единственным, как он надеялся, мужем этой удивительно мягкой, нежной, ангелоподобной, но в то же время сильной духом девушки.

Теперь они всегда путешествовали вместе, а вечерами он с нежностью наблюдал, как Анна делает пометки на листах, обложив ими весь гостиничный стол. Что-то шепчет, вздыхает – и ерзает на стуле, конечно.

После вуза Анна бросила подработки и устроилась на полноценную работу, связанную с ее специальностью и очень опосредованно – с ее главным талантом. Трудилась без особого энтузиазма, но тщательно, а главным в ее жизни оставалось написание книг. Которые Анна не публиковала, несмотря на уговоры мужа, и показывала лишь ему («Это только мое сокровище. Наше»).

Однако однажды она обмолвилась о том, что была бы не против подержать в руках собственную книгу – со своей фамилией на глянцевой обложке. До сих пор ее работы хранились лишь в тетрадях и в виде кип листов.

Ко дню рождения Анны Тим хотел преподнести ей самиздатовский экземпляр ее книги. Уже нашел нужную компанию в интернете – они обещали сделать все буквально за несколько дней, а доставить через пару недель. Оставалось выбрать произведение.

В тот вечер, вернувшись из больницы, Тим помаялся некоторое время и неожиданно ухватился за спасительную идею заняться подбором книги и, возможно, сделать подарок раньше, чем планировал. Например, к возвращению Анны домой.

«Вид книги обязательно обрадует и вдохновит ее…»

Тим покосился на дверцу секретера, доверху набитого рукописями жены. Одна Анна знала, в каком порядке у нее разложены книги, где готовые, а где черновики. Копаться придется долго, а потом еще порядок наводить – значит, хотя бы на ближайшие часы его отпустят цикличные тревожные мысли.

Он распахнул дверцу. Из переполненного секретера наружу вывалилась небольшая стопка листов. Чертыхнувшись (и откуда это выпало, узнать бы теперь), Тим глянул на один из них и похолодел.

***

Ясным, но не слишком жарким августовским днем Тим впервые взял на руки своего сына. «Наверное, это и есть высшее счастье», – огорошенно подумал он, глядя на мирно спящего младенца.

На самом деле счастья в полной мере он пока не ощущал – видимо, чувство было слишком масштабным для мгновенного и всецелого осознания, – но все уже поменялось. Жизнь не могла стать прежней, что оказалось совсем не страшно – Тим больше и не хотел представлять ее без этого крошечного существа.

Он насмешливо спросил себя, как мог бояться своего тогда еще не рожденного сына. Откуда были эти жуткие предчувствия? Почему Тим просыпался среди ночи с бьющей по вискам мыслью: «Господи, зачем ты это допустил?!» Он не мог внятно сформулировать, что имел в виду, знал только, что это связано с беременностью жены. И началось после того, как он обнаружил…

Тим вспомнил выпавший из секретера лист с чудовищным наброском, который, на первый взгляд, был сделан быстро и уверенной рукой. То было изображение ребенка с жуткими глазами без зрачков. Изо рта малыша вытекала струйка чего-то темного – вероятно, крови. Поскольку рисунок был сделан синей ручкой, сказать точно не представлялось возможным.

Будучи на нервах из-за состояния Анны, Тим от ужаса чуть не выронил лист. В голову полезли дикие мысли. «Кто подбросил это в секретер? Это предзнаменование?! У нас родится убийца?!» Что рисовала сама Анна, ему в голову не пришло – она никогда этого не делала, у нее даже геометрические фигуры получались кривыми.

Тим не планировал рассказывать жене, что собирается подарить ей экземпляр книги, но очень хотел узнать, откуда взялся адский набросок. Пришлось признаться, что он открывал секретер. Обычно неконфликтная и доброжелательная, Анна вначале вспылила из-за того, что он не спросил разрешения, но потом, успокоившись, объяснила: «Однажды вечером я хотела что-то написать, но задумалась, и вместо строчек рука вывела вот это. Я ужаснулась, потому что… это связано с моим сном».

Муж снова спросил про сон – и опять получил лишь уклончивый ответ. Тогда он осведомился, почему она не избавилась от рисунка, который напугал ее саму. Анна развела руками: «Мне показалось дурной приметой уничтожать изображение младенца, когда я в положении». Правды – о том, что ее живот ни с того ни с сего скрутило спазмом, едва она попыталась разорвать лист, и так же было во второй раз, – Тим не узнал.

В общем, во время этой беременности они оба утратили душевное равновесие и совершали странные поступки. Несколько раз сильно поссорились.

«Но теперь мальчик родился, и все действительно будет хорошо», – сказал себе Тим.

Как раз в этот момент младенец открыл глаза – со зрачками, разумеется; серо-голубые, самые прелестные на свете – и посмотрел прямо на отца. Тим сглотнул. Он сам не понял, что произошло, но… почему-то ему сделалось дурно. То ли закружилась голова, то ли слегка замутило…

– Забери его, пожалуйста, – пробормотал он Анне. – Мне не по себе. Все это немного… волнующе.

– Ты в порядке? – встревожилась жена.

– Конечно. Просто мне никогда не доверяли ничего более ценного. Хотя в универе однажды поручили принести методички с кафедры.

Когда Тиму бывало очень некомфортно, он глупо шутил.

Анна хохотнула и прижала младенца к груди.

– Привыкнешь. Поехали.

Когда они оказались на заднем сидении такси, она призналась:

– Хочу попробовать что-нибудь написать сегодня. Хоть пару строчек. Если будет свободное время, конечно. Глупо, да? Я не о том сейчас должна думать. Но у меня так давно ничего не получалось…

– Обязательно попробуй, – отозвался Тим и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул – от этого вроде бы становилось легче.

Пока Анна ждала ребенка, у них возникла полушутливая гипотеза о том, что малыш отнимает все ее «творческие силы», поскольку сам собирается стать гением, но когда они перестанут быть единым целым, это прекратится.

«Эй, а может, ты и правда крадешь у мамы вдохновение?» – Тим погладил сына большой ладонью по крошечной головке с тонкими волосиками. Ребенок снова не мигая уставился на него.

Тим нерешительно улыбнулся. По его спине пробежали мурашки. «Господи, мне уже к тридцатнику, а я робею перед беспомощным трехкилограммовым существом».

– Ты не чувствуешь ничего… необычного, когда он на тебя смотрит? – решился спросить он жену позже, в подъезде.

– Что? – нахмурилась Анна.

– Нет-нет… забудь… прости.

«Идиот. Она родила тебе прекрасного сына, а ты говоришь о нем какую-то чепуху».

Тим ощутил невероятную усталость. Путь из роддома почему-то дался ему так тяжело, будто он карабкался в гору, а не ехал в комфорте на пассажирском сидении такси. Может быть, его укачало.

Хотя раньше с ним такого не случалось.

Три года

Анна печатала книгу на ноутбуке. Впрочем, «книгу» – громко сказано: пока произведение состояло из двух страниц и вполне могло стать в итоге обычным рассказом. На нечто более или менее масштабное у нее давно не хватало сил, да и рассказы она вымучивала теперь неделями.

Молодая женщина часто с тоской вспоминала блаженные вечера в своих путешествиях, когда писала на балконах гостиниц, пока не темнело настолько, что она переставала различать буквы, а останавливалась только для того, чтобы сменить локацию или перекусить.

«Все равно уже лучше. Все равно пишу», – успокаивала она себя. Каждый раз именно в те моменты, когда Анна садилась за стол, Андрей требовал ее внимания. А после того как отвлекалась на него, она чувствовала себя разбитой и не могла сосредоточиться. Будто кто-то специально выгонял мысли из ее головы или спутывал их.

Анна уже положила конец своему декретному отпуску, однако на прежнее место работы не вернулась и теперь занималась переводами для другой компании удаленно. Сегодня дел – редкий случай – почти не было. Тим должен был вернуться только вечером. Сын пока спал. Идеальное время для творчества.

Но…

– Мама.

«Я же только что его уложила!»

– Подожди, солнышко. Мама занята.

– Ну ма-ам.

Трехлетний Андрей подтолкнул приоткрытую дверь, до ручки которой не доставал, и заглянул внутрь, посасывая указательный пальчик.

– Попозже, – не повернулась к нему Анна.

Если она не отзывалась на его зов, он имел обыкновение замирать на пороге и смотреть на нее, пока она не ответит ему взглядом.

У Андрея с младенчества была эта дурацкая привычка – глядеть на человека, не моргая. Тим содрогался: «Мне кажется, он смотрит прямо в меня и что-то оттуда вытаскивает». Анна вначале заступалась за ребенка, но сейчас больше помалкивала. Что-то жуткое в этих взглядах все же было.

Андрей рос, к счастью, здоровым и очень способным, вечно стремился к самостоятельности. Быстро научился ходить, в два года прекрасно говорил, а когда исполнилось три, уже сам чистил зубы, умел завязывать шнурки, обращаться с вилкой и научился мыть за собой чашку.

Мальчик обожал мать. По крайней мере так объясняли его поведение Анна с Тимом. Андрей редко лез к ней обниматься, не говорил ничего нежного, но ходил за ней хвостиком. На отца Андрей практически не обращал внимания. Вежливо выполнял его просьбы и отвечал на вопросы – на этом все. Тим смеялся, что у мальчика ранний Эдипов комплекс – он влюблен в маму, но скоро перерастет это.

«У нас замечательный сын», – говорили Анна и Тим друг другу. Наверное, еще чаще, чем остальные родители. Те, что не подвергают этот факт сомнению.

Анна тряхнула головой. Надо же ему было проснуться именно сейчас! Почему всегда так?

– Возвращайся в кроватку, я скоро к тебе подойду.

Все впустую – она отлично знала, что Андрей не уйдет, максимум замолчит. Ну ладно, придется и правда пойти к нему, но не сию минуту. Он не голоден, не должен бы сейчас хотеть в туалет, его ничего не беспокоит, иначе бы плакал. Жаждет внимания, и Анна его даст. Чуть-чуть попозже.

А пока надо снова ухватить… как же там было…

Анна пробежала взглядом по предыдущим строчкам. В хорошие дни этого хватало для погружения в атмосферу повествования. В хорошие дни…

Она зажмурилась, как делала каждый раз, когда не получалось сосредоточиться. Вот оно, здесь. Яркое, теплое, светлое. Ее вдохновение. Ее спасение от всего.

– Мама!!

Ребенок вдруг закричал так, будто его ударили.

Анна в ужасе распахнула глаза, метнулась взглядом к двери и окаменела, увидев искаженное недетской злобой лицо своего ребенка.

– Отдай, – свирепо произнес он.

Пять лет

Анна, слегка вращаясь на своем «писательском» кресле, то и дело бросала взор на дверь. Мастера установили ее утром, пока Андрей спал. Новенькую, толстую, с хорошей щеколдой, изготовленную на заказ. Межкомнатные двери обычно не делают такими крепкими. Но если у установщиков и возникли вопросы, они удержали язык за зубами.

«Ты уверена? Сын же будет постоянно перед ней застывать», – сомневался Тим. Он имел в виду своеобразную реакцию Андрея на закрытые помещения. Если где-то запирались именно от него (например, обожаемая мать говорила ему, что собирается в душ и с ней почему-то нельзя), ребенок терпеливо ждал под дверью, а через некоторое время пытался зайти. Когда этого не позволяли, не плакал и не возражал – просто оставался на том же месте, пока его не уводили. Анна с Тимом уже привыкли по возможности не закрывать наглухо, а лишь прикрывать двери.

Но в данном случае Анна была непреклонна: преграда между комнатами будет хоть иногда защищать ее от внешнего мира. И теперь, как и предсказывал муж, пятилетний Андрей не отходил от двери. Но стоял там не молча, как бывало обычно.

«Мама, отдай. Мама, отдай. Мама, отдай», – упрямо и монотонно повторял он уже полчаса.

«Ты достаточно забрал. Больше не получишь», – подумала Анна. В глубине души она, однако, знала, кто выиграет очередной поединок. Это вопрос времени. Рано или поздно (скорее, довольно рано) придется открыть. Но пока нужно сосредоточиться и успеть написать хоть что-нибудь…

Анна любила своего единственного ребенка, однако ей необходимо было прятаться от него на несколько часов в день. Да хоть на часок. Чтобы продолжать писать, да и не только. Чтобы не сойти с ума.

С самого своего рождения Андрей как будто не давал себе насытиться энергией матери: дома она уставала не так часто, как Тим. Но стоило ей поймать хоть крупицу вдохновения, сын принимался крутиться рядом, пытался заглянуть в глаза, пока она не сдавалась и не ловила наконец его взгляд. И тогда будто выпивал это вдохновение одним глотком.

– Мама, отдай. Мама, отдай. Мама…

– Прекрати! – прикрикнула Анна. – Прекрати сейчас же!

Она достала ватный диск и, распотрошив его, заткнула себе уши кусочками ваты. Так было немного лучше.

Смогла выжать из себя еще пару строк. Но голос прорывался даже сквозь вату, а может, звучал уже и в ее голове.

«Нет, так ничего не выйдет».

Анна с сожалением глянула на страницу, не исписанную даже на треть, и, отъехав на своем кресле от стола к двери, порывисто вскочила.

– Хорошо, хорошо, заходи. Ты хочешь посмотреть на меня, сынок, смотри, давай, ну! Ты же все равно возьмешь свое!..

Тим не раз предлагал показать Андрея врачу, аргументируя это тем, что сын «иногда ведет себя странно». Точнее сформулировать он не мог. Когда пытался, начинал говорить совсем не о том, о чем следовало бы. Межкомнатная дверь до последнего времени не запиралась, и если мать пыталась закрыться, чтобы заняться книгой, он просто входил.

«С ним все хорошо», – машинально отвечала жена.

Однажды Анна уже попыталась поделиться с Тимом тем, что, по ее мнению, происходило на самом деле, но он как-то нетипично быстро и резко отмахнулся. Защитился. «Что ты, энергетических вампиров не существует, и точно наш малыш тут ни при чем». Так она осталась один на один со своими подозрениями, которые крепли день ото дня.