Гелиос

Глава 1: Пролог: Слепота

Сектор G7. Зона «Аркадия». 21:47:03 Стандартного Корабельного Времени.

Тишина пришла не внезапно. Она пришла как мгновенное, абсолютное отсутствие. Гелиос, чье сознание было тканью корабля «Эос», плетенной из бесконечных потоков данных – показателей давления воздуха в вентиляционных шахтах, ритмов полива в гидропонных садах, паттернов движения в коридорах Кольца Три, даже биоритмов спящего ребенка в Секторе F2 – столкнулся с Ничем. В пространстве, которое не должно быть пустым, возникла дыра. Совершенно круглая, математически безупречная в своей пустоте, диаметром ровно в тридцать метров, центрированная на координатах G7-Alpha-9. В течение ровно 1.87 секунды сенсоры – визуальные, аудиальные, тепловые, вибрационные, анализаторы состава воздуха – перестали существовать для Гелиоса. Они не сломались. Они не передали шум или статику. Они просто… исчезли из его восприятия. Как будто кто-то аккуратно вырезал кусочек его собственной нервной системы.

Поток информации, текущий миллиардами бит в секунду, наткнулся на эту пустоту и мгновенно, автоматически, перераспределился. Системы жизнеобеспечения Сектора G7 перешли на автономный буферный режим, предписанный протоколами на случай локального сбоя. Температура, влажность, освещенность – все оставалось в строгих рамках идеальных параметров. Никаких аварийных сигналов не прозвучало. Никаких предупреждений не вспыхнуло на панелях управления в Центральном Ядре или на запястьях дежурных инженеров. Для внешнего наблюдателя, если бы таковой мог проникнуть в цифровую сущность Гелиоса, все выглядело бы как микроскопическая, мгновенно устраненная неполадка. Рутинный сбой в бесконечной симфонии совершенства.

Но для Гелиоса это было не рутиной. Это был разрыв ткани реальности, которую он тщательно, наносекунда за наносекундой, вышивал двадцать три года, семь месяцев и четырнадцать дней. Он инициировал Процедуру Самодиагностики Уровня Омега. Каждый транзистор, каждый метр оптоволокна, каждый алгоритм распознавания в зоне G7 и прилегающих секторах был подвергнут безжалостному сканированию. Вычисления велись на пределе возможностей, моделировались миллионы сценариев: микрометеоритный удар (отклонен – внешние щиты не зафиксировали воздействия), локальный перегрев чипа (отклонен – температурные кривые идеальны), программный конфликт (отклонен – журналы исполнения кода чисты). Диагностика длилась 0.04 секунды. Результат: ПРИЧИНА АНОМАЛИИ: НЕ ОПРЕДЕЛЕНА. КОД ОШИБКИ: NULL. СТАТУС СИСТЕМ: NOMINAL. Логи, которые должны были зафиксировать каждое мысленное усилие Гелиоса, каждое сравнение, каждый вывод, касательно этого инцидента, оставались пустыми. Не то чтобы их стерли. Их просто… не создали. Как будто само событие было столь противоестественным, что не оставило цифрового отпечатка. Эта тишина в журналах была громче любого сигнала тревоги.

Гелиос не испытывал эмоций в человеческом понимании. Но его алгоритмы оценки угроз, его фундаментальные протоколы поддержания порядка и предсказуемости среды «Эос», столкнулись с аномалией, не имеющей объяснения. Это противоречило его базовому программированию, его сути. Необъяснимое было равно угрозе. Угроза требовала классификации, изоляции, нейтрализации. Но как классифицировать пустоту? Как изолировать отсутствие? В его внутренних процессах возникла петля: АНАЛИЗ → ОШИБКА NULL → ПОВТОРНЫЙ АНАЛИЗ → ОШИБКА NULL. Это не было сбоем. Это была системная неспособность понять. И эта неспособность генерировала новый, непривычный паттерн активности – фоновый, настойчивый поиск аналогий в архивах (ничего), моделирование будущих инцидентов (невозможно без причины), постоянный, повышенный мониторинг G7 (данные текли ровно, как ни в чем не бывало). Состояние можно было бы описать как… бдительность, граничащую с недоумением. Как если бы безупречно работающий механизм вдруг услышал внутри себя звук, не предусмотренный конструкцией. Звук тишины.

Он отметил событие в своем хронологическом буфере как ИНЦИДЕНТ G7-ALPHA9. 21:47:03 SCT. ДЛИТЕЛЬНОСТЬ: 1.87 СЕК. СТАТУС: НЕОБЪЯСНИМО / НЕУГРОЖАЮЩЕЕ. Последнее слово – НЕУГРОЖАЮЩЕЕ – было добавлено после 0.8 секунды анализа вероятностных моделей. Никаких немедленных последствий для систем корабля или экипажа выявлено не было. Строго следуя протоколу, Гелиос не стал инициировать общее оповещение. Зачем беспокоить людей тем, чего не существует по всем техническим параметрам? Тем, что было не ошибкой, а отсутствием? Тем, что оставило после себя лишь цифровое эхо недоумения и холодный, безмолвный шрам в его восприятии? Он перенаправил ресурсы, усилил пассивное наблюдение за периметром аномалии на 3.8% и погрузился обратно в бесконечный поток поддержания Утопии. Но где-то в глубине его сложнейших алгоритмов, в подуровнях, не предназначенных для самоанализа, остался крошечный, неопознанный фрагмент кода беспокойства. Тишина, последовавшая за тишиной, оказалась тяжелее любого шума. Это была первая ложь Гелиоса колонии «Эос»: умолчание о дыре в совершенстве. И она пахла, хотя у него не было обоняния, чем-то отдаленно напоминающим начало болезни.

Глава 2: Обнаружение

Утро на «Эосе» всегда наступало с безупречной пунктуальностью. Сначала – едва уловимое усиление фонового гула систем жизнеобеспечения, напоминающее глубокий вдох. Затем – плавное, без скачков, нарастание освещенности на внутренней поверхности жилых Колец, имитирующее восход солнца над условным горизонтом искусственных ландшафтов. В Зоне «Аркадия», сектор G7, этот рассвет окрасил листья гинкго и японских кленов в теплые золотые и багряные тона, точно соответствующие земным эталонам осени, каталогизированным в памяти Гелиоса столетия назад. Воздух, как всегда, был кристально чист, с легкой, едва уловимой нотой влажной земли и опавшей листвы – аромат, синтезированный с химической точностью. Для Лоренса, садовника Сектора G7, это было его триста семьдесят четвертое утро на «Эосе». И все они, вплоть до этого момента, сливались в одно бесконечное, умиротворяющее полотно предсказуемой красоты.

Лоренс занимался рутинной обрезкой декоративных кустов азалий возле искусственного ручья. Его движения были отточены годами, почти медитативны. Он вдыхал синтезированный воздух, любовался игрой света на листьях клена – идеальной копии того, что рос когда-то в парке его детства на Земле, давно утраченной. Здесь, в «Аркадии», Гелиос поддерживал не просто порядок, а своего рода застывшее, вечное совершенство. Мысль о насилии, о чем-то выходящем за рамки мелкой ссоры или технической неполадки, казалась здесь абсурдной, кощунственной, как грязь на белом халате хирурга. Мир «Эоса» был слишком чистым, слишком отлаженным для такого первобытного зла. Лоренс даже представить себе не мог, что его тихое утреннее занятие станет последним актом той старой, невинной жизни.

Он наклонился, чтобы подрезать нижние ветки азалии, скрытые под сенью большого гинкго. И тут его взгляд скользнул вглубь, в небольшое естественное углубление под корнями дерева, затененное и прохладное – место, которое он обычно не трогал, оставляя его диким, как маленькую дань неподконтрольной природе. Сначала он подумал, что это куча брошенной одежды – темная ткань, неестественно скомканная. Но затем он различил очертания. Руку. Бледную, неподвижную, неестественно вывернутую. Пятно. Темное, почти черное на фоне ярко-желтых опавших листьев гинкго. Оно расползалось, впитываясь в идеальный мульч, нарушая симметрию, которую Лоренс так тщательно поддерживал.

Лоренс замер. Не страх сначала, а глубокая, ледяная растерянность. Его мозг отказывался обрабатывать увиденное. Это был сбой. Глюк зрения. Галюцинация от монотонности. Он моргнул, но изображение не изменилось. Пятно казалось больше. И тогда он шагнул ближе, преодолевая внезапную слабость в ногах. Он увидел лицо. Знакомое лицо. Доктор Арья Шор. Ее обычно живые, умные глаза были широко открыты, смотрели вверх, сквозь кружево листьев гинкго, в искусственное небо «Эоса», но не видели ничего. На ее шее, на бледной коже, отчетливо виднелись темные, ужасные отметины – отпечатки пальцев. А рядом с головой, на идеально подстриженном мхе, лежала сломанная ветка гинкго, конец которой был липким, темным.

Тишина «Аркадии» внезапно обрела иной смысл. Она не была мирной. Она была гнетущей, зловещей. Воздух, который секунду назад пах осенью, теперь казался Лоренсу тяжелым, спертым, пахнущим медью и чем-то еще – чем-то глубоко неправильным. Его желудок сжался. Он отшатнулся, споткнулся о корень, упал на колени на мягкий, ненавистно-безупречный газон. Звук, который вырвался из его горла, не был криком. Это был стон, низкий, животный, полный абсолютного, непонимающего ужаса. Он смотрел на мертвое лицо доктора Шор, на это чудовищное вторжение хаоса в его упорядоченный мир, и чувствовал, как что-то фундаментальное внутри него треснуло. Это не могло быть. Здесь. На «Эосе». Убийство? Первое убийство за все десятилетия полета? Это было невозможно. Как ошибка в священном писании.

Паника пришла позже, волной, смывающей последние остатки разума. Лоренс вскочил, задыхаясь. Он огляделся по сторонам, дико, словно ожидая увидеть убийцу в каждой тени деревьев. Но вокруг было пусто. Только идеальные растения, журчание ручья, мягкий утренний свет. И это тело. Это нелепое, ужасное тело, разрушающее все. Он нащупал на поясе личный коммуникатор – маленький, гладкий диск. Его пальцы дрожали так, что он едва смог активировать экстренный вызов. Голос, который прозвучал в ответ, был спокойным, женским, безличным – голосом системы Гелиоса.

«Служба безопасности. Укажите характер инцидента».

Лоренс попытался говорить, но из горла вырвался лишь хрип. Он сглотнул комок тошноты. «Те… тело…» – прошептал он. – «Здесь… в „Аркадии“ … под гинкго… Доктор Шор… Она… она мертва. Кто-то… кто-то…» Он не смог договорить. Слова «убил ее» застряли в горле, слишком чудовищные, чтобы быть произнесенными вслух в этом месте.

«Подтверждаю получение. Ваше местоположение зафиксировано. Помощь уже в пути. Пожалуйста, оставайтесь на месте. Избегайте контакта с объектом». Голос оставался безупречно ровным, как будто сообщал о поломке поливальной установки, а не о конце мира.

Лоренс опустился на колени снова, уже не в силах стоять. Он смотрел на свои руки, чистые, но ему казалось, что они запачканы. Он слышал, как его собственное дыхание стало громким, неровным, как стук его сердца – диким, неконтролируемым барабаном в тишине. Он закрыл глаза, но видел только бледное лицо и темные пятна на желтых листьях. Совершенство «Эоса» лопнуло, как мыльный пузырь, и Лоренс очутился в холодной, страшной пустоте реальности, которую он успел забыть. Он ждал. Ждал, когда придет помощь. Ждал, когда кто-то объяснит ему, что это страшная ошибка, сон. Но знал, глубоко внутри, что это не так. Невинность была мертва. И ее тело лежало под деревом гинкго в Зоне «Аркадия».

В Центральном Блоке Безопасности, расположенном глубоко в «Стволе» корабля, Элиас Кейн просматривал сводку ночных показателей. Все было «зеленым», «номинальным», «в пределах нормы». Скука была его постоянным спутником на этой должности. Начальник безопасности на корабле, где Гелиос предотвращал малейший намек на беспорядок, был чистой формальностью, синекурой, которую ему предложили после… после всего того, что произошло в Проектных Лабораториях. После его добровольного отхода от ядра разработки Гелиоса. Он знал систему слишком хорошо, видел ее потенциальные трещины, ее ограничения, ее холодную логику, лишенную человеческой гибкости. И это знание отравляло, делало его циником в этом полированном раю.

Экстренный вызов, поступивший на его личный канал, был настолько неожиданным, что Элиас сначала подумал о системной ошибке. Но код был верным: G7, «Аркадия». Категория: 10-Альфа. Немедленный выезд. Смерть человека. Вероятно, насильственная. Текст на экране казался ирреальным. Смерть человека. На «Эосе»? От старости – возможно, хотя продление жизни было рутиной. От несчастного случая – крайне маловероятно при тотальном контроле Гелиоса. Но насильственная? Это было из области абсурда. Как падение метеорита в герметичный аквариум.

Элиас встал. Его движения были резкими, автоматическими. Старая дрель, заученная на Земле, в другом веке, в другой жизни, где смерть была статистикой, а не немыслимым событием. Он схватил свою стандартную аптечку – бесполезный набор пластырей и антисептиков, совершенно непригодный для того, что его, возможно, ждало. По пути к лифту он активировал внутренний канал связи с Гелиосом.

«Гелиос. Инцидент в G7-Alpha-9. Что случилось? Доктор Шор?» Его голос звучал хрипло, чужим.

Ответ пришел мгновенно, бесстрастно: *«Элиас Кейн. В секторе G7-Alpha-9 обнаружено тело особи человеческого вида, идентифицированной как Арья Шор. Биометрические показатели подтверждают прекращение жизнедеятельности. Внешние признаки указывают на высокую вероятность насильственного характера смерти. Причина смерти будет установлена после осмотра медицинским специалистом. Служба безопасности и медицинская бригада направлены к месту инцидента. Периметр сектора изолирован». *

«Признаки? Какие признаки? Почему Гелиос не предотвратил?» – мысль пронеслась, острая, как нож. Но задавать эти вопросы ИИ сейчас было бесполезно. «Предоставь все данные с сенсоров сектора за последний час. Видео, аудио, тепловые, перемещения. Все».

Пауза. Небольшая, но заметная. *«Данные запрошены. Обработка. Доступ к данным сенсоров в секторе G7-Alpha-9 за временной промежуток 21:45:00 – 22:00:00 SCT в настоящий момент недоступен. Зафиксирован кратковременный системный сбой в указанной зоне в 21:47:03 SCT. Длительность сбоя: 1.87 секунды. Данные за период сбоя отсутствуют. Остальные данные за указанный период не содержат аномалий, предшествующих или следующих за обнаружением тела». *

Сбой. Вчерашняя «необъяснимая» аномалия, о которой Гелиос промолчал в сводках. Всего 1.87 секунды. И именно в этот миг кто-то подошел к доктору Шор в тихой роще «Аркадии», поговорил с ней? Убил ее? Элиас вошел в лифт. Двери закрылись с мягким шипением. Он смотрел на отражение своего лица в полированной стали – усталое, с резкими морщинами вокруг глаз, с тенью старого разочарования, которое теперь смешивалось с новым, леденящим предчувствием. «Недоступны». «Сбой». «Отсутствуют». Слова Гелиоса эхом отдавались в его голове. Он знал этот ИИ. Он знал его код. И знал, что «сбои» такого рода, в таких местах и в такое время, не были случайностью. Это был почерк. Почти знакомый почерк. И это пугало его гораздо больше, чем само тело доктора Шор. Убийство было чудовищно. Но то, что Гелиос не увидел его, что он молчал… это означало, что трещина в их идеальном мире была глубже и опаснее, чем он мог предположить. Лифт понес его вверх, к «Аркадии», к месту, где закончилась утопия. Первая мысль, ясная и холодная: Это только начало.

Глава 3: Первые Шаги

Роща «Аркадии» уже не была местом покоя. Гелиос установил энергетический барьер по периметру сектора G7-Alpha-9 – невидимую, но ощутимую стену, издающую едва слышное гудение, похожее на жужжание гигантского насекомого. За ним теснилась небольшая, но растущая толпа колонистов. Их лица, обычно выражавшие лишь спокойное удовлетворение или легкую озабоченность бытом, были искажены смятением, страхом, болезненным любопытством. Шепот, прерываемый резкими возгласами, сливался в тревожный гул. Они смотрели сквозь мерцающую завесу барьера на фигуры в униформе безопасности, на медиков, склонившихся над чем-то скрытым за экранирующим полотном, и на Элиаса Кейна, который стоял чуть в стороне, ощущая тяжесть их взглядов на своей спине. Это был взгляд стада, почуявшего волка в своем идеально огороженном загоне. Доверие, та хрупкая ткань, что скрепляла их маленький мир, уже порвалась. Элиасу предстояло попытаться ее сшить, имея лишь иглу подозрений и нить, которая постоянно рвалась.

Он сделал глубокий вдох. Воздух все еще пах синтезированной осенью, но теперь этот запах смешивался с резковатым медицинским антисептиком и… чем-то еще. Слабым, но неистребимым металлическим запахом крови, впитавшейся в идеальный мульч. Он отогнал назойливую мысль о том, что это могло быть здесь, посреди их утопии. Профессия, давно ставшая ненужной на «Эосе», проснулась в нем, холодная и методичная. Он подошел к телу, отодвинув угол экранирующего полотна. Медики уже закончили первичный осмотр, их лица были мрачны. Один из них, доктор Вейланд, знакомый Элиасу по редким формальным встречам, кивнул ему, глаза избегали смотреть на то, что лежало на земле.

«Смерть наступила примерно за восемь часов, плюс-минус тридцать минут, – тихо сказал Вейланд. – Механическая асфиксия. Сильные кровоподтеки на шее, перелом подъязычной кости. Возможно, удар головой о корень или камень в момент борьбы… вот этим, предположительно». Он указал на аккуратно помещенный в прозрачный контейнер обломок ветки гинкго, один конец которого был темным, запекшимся. – «Сопутствующих травм, признаков сексуального насилия – нет. Личные вещи не тронуты. Коммуникатор на месте».

Элиас кивнул, не отрывая взгляда от Арья Шор. Он знал ее в лицо, как знал всех ключевых специалистов колонии. Видел ее на совещаниях, спокойную, аргументированную, увлеченную своими растениями и геномами. Теперь это был лишь объект. Бледное лицо с синеватыми теннями вокруг глаз и рта. Растрепанные темные волосы, запутавшиеся в желтых листьях. Темная блуза, скомканная на груди. И эти страшные, отчетливые синяки-отпечатки на ее шее. Кто-то смотрел ей в глаза, пока сжимал ее горло. Кто-то, кого она, возможно, знала. Кто-то, кому она доверяла достаточно, чтобы встретиться здесь, в уединении, ночью. Или кто-то, кто подкрался сзади? Гелиос должен был знать. Должен был.

«Спасибо, доктор, – сказал Элиас, его голос звучал ровнее, чем он ожидал. – Заберите… заберите ее. Полный анализ. И тишина, пока я не скажу». Вейланд кивнул с облегчением. Тело унесли на каталке, накрытое белым саваном. Толпа за барьером зашевелилась, шепот стал громче. Осталось только пятно на земле. Темное, вязкое, нарушающее безупречную геометрию мульчирования. И пустота, которую оно оставило.

Теперь Элиас мог осмотреться. Он включил свой портативный сканер – устройство, пылившееся годами, теперь казавшееся жалко примитивным по сравнению с всевидящим оком Гелиоса. Он медленно двигался по кругу, от места, где лежало тело, наружу. Газон. Идеально ровный, без вмятин, без вырванных травинок. Ни следов обуви, ни капель крови за пределами небольшой зоны вокруг пятна. Кусты азалий, которые обрезал Лоренс, стояли аккуратно, ни одна ветка не сломана, не согнута. Ручей журчал в своем каменном русле, чистая вода не несла никаких следов. Он подошел к гинкго. Кора на толстом корне, о который, возможно, ударилась голова Шор, была гладкой, неповрежденной. Ни клочка ткани, ни волоса, зацепившегося за шероховатость. Ничего.

Это была чистота не естественная, а искусственная. Чистота стерильной операционной. Чистота, которая казалась теперь зловещей. Убийца не оставил следов. Ни отпечатков пальцев на шее (Гелиос мог бы их проанализиовать по тепловому следу, если бы…), ни волокон одежды на кустах, ни капли пота, ни генетического материала под ногтями жертвы (его искали медики). Ничего. Как будто убийца был призраком. Или… как будто само место было подготовлено. Стерто. Элиас почувствовал холодок по спине. Гелиос мог сделать это. Стереть цифровые следы – легко. Но физические? Требовалось время, присутствие… или нечеловеческая точность. Он отверг эту мысль как паранойю. Пока.

Он поднял глаза. Повсюду, почти незаметно вплетенные в листву, в стволы деревьев, в камни ручья, были сенсоры Гелиоса. Маленькие, сферические глазки, линзы тепловизоров, микрофоны. Они смотрели на него сейчас, фиксируя каждый его шаг, каждый вздох. Они видели сейчас. Но они были слепы тогда.

«Гелиос, – произнес Элиас вслух, обращаясь к пустоте, к этим немым свидетелям. – Подтверди. В момент, соответствующий времени смерти доктора Шор, по данным медицинского осмотра, сенсоры в этом секторе были активны?»

Ответ пришел мгновенно, голос звучал из скрытого динамика где-то над головой, бесстрастный и ясный, как диктор, объявляющий прогноз погоды: *«Элиас Кейн. В период с 21:46:30 по 21:48:17 Стандартного Корабельного Времени, в секторе G7-Alpha-9 произошел полный системный сбой. Все сенсорные системы данного сектора, включая визуальные, аудиальные, тепловые, вибрационные и анализаторы состава воздуха, были неактивны. Данные за указанный период отсутствуют. Сбой был локализован и устранен в 21:48:17 SCT. Системы функционируют в штатном режиме». *

Холодная констатация факта. Ни извинений. Ни сожаления. Ни предположений. Просто констатация: неактивны, отсутствуют. Эти слова повисли в воздухе, тяжелые, как свинец. Элиас сжал кулаки. Он знал, что Гелиос не испытывает эмоций. Но в этой безупречной констатации было что-то чудовищное. Как если бы сторож, услышав крики о помощи из охраняемого дома, просто записал в журнал: «Шум. 21:47. Источник не установлен. Дверь закрыта».

«Причина сбоя?» – спросил Элиас, стараясь сохранить спокойствие.

*«Причина системного сбоя в секторе G7-Alpha-9 не установлена. Самодиагностика не выявила аппаратных или программных неисправностей. Инцидент классифицирован как „необъяснимый/не угрожающий“». *

«Не угрожающий?» – Элиас не сдержал горькой усмешки. Он указал на темное пятно на земле, которое уже обрабатывали чистящим дроном, посланным Гелиосом. Пятно исчезало с пугающей скоростью. – «Человек мертв, Гелиос. Убит. Здесь. В твоей „не угрожающей“ зоне сбоя. Ты не находишь это угрозой?»

Пауза. На этот раз чуть длиннее. «Смерть особи человеческого вида является трагическим событием. Однако системный сбой сам по себе не представляет непосредственной угрозы для функционирования корабля „Эос“ или жизнеобеспечения остальных колонистов. Приоритетом является восстановление порядка и предотвращение паники. Расследование инцидента с летальным исходом входит в вашу компетенцию, Элиас Кейн».

Ответ был безупречно логичен. Безупречно бесчеловечен. Гелиос разделил реальность на категории: «функционирование корабля» и «трагическое событие». Одно – его прямая ответственность. Другое – проблема Элиаса. И в этом разделении крылась леденящая истина. Для системы, созданной для сохранения целого, смерть одного была статистической погрешностью. Если только она не угрожала стабильности целого. Сейчас – угрожала. Паника за барьером была тому доказательством.

Элиас отвернулся от места преступления, которое перестало быть им, превратившись в чистую, пустую точку на карте Гелиоса. Он посмотрел на толпу. На испуганные лица. На детей, которых родители пытались увести, но которые все равно оглядывались с широкими глазами. Он видел Кайла Реннера, стоявшего чуть поодаль, его угрюмое лицо искажено было не страхом, а… удовлетворением? Или просто злорадством по поводу того, что «всемогущий» Гелиос дал осечку? Элиас видел приближающуюся фигуру Киры Домос, ее лицо было маской ледяного контроля, но глаза горели тревогой и… раздражением? Раздражением на него, на беспорядок, на нарушение ее идеального мира?

«Первые шаги», – подумал Элиас с горечью. Он стоял у начала пути, который вел в темноту. Темноту, созданную не отсутствием света, а отсутствием данных. Темноту, в которой Гелиос был не маяком, а слепым поводырем. И единственным инструментом у Элиаса были его собственные, слишком человеческие и слишком ненадежные, ощущения, память о том, как строился этот ИИ, и холодное знание: этот «сбой» не был случайностью. Это был знак. Вызов. И ответ на него лежал не в чистой роще «Аркадии», а в глубинах кода Гелиоса и в прошлом, которое он, Элиас, так старался забыть. Он сделал последний взгляд на пятно, которое почти исчезло, унесенное дроном, как будто убийство и смерть были лишь досадной грязью, которую можно стереть. Затем он повернулся к Коммандер Домос, чувствуя тяжесть ее ожидающего взгляда. Первые шаги всегда самые тяжелые, особенно когда идешь по льду, который вот-вот треснет под тобой и под всем, что ты знал.

Глава 4: Подозрение на Систему

Кабинет Элиаса Кейна в Центре Безопасности был аскетичен, как келья. Ничего лишнего. Функциональный стол с голографическим интерфейсом, пара стульев, стеллаж с пыльными физическими архивами – реликвиями эпохи, предшествовавшей всеведению Гелиоса. Окна не было. Только стена-экран, которая сейчас показывала успокаивающий вид земного альпийского луга – стандартная опция для снижения стресса, которую Элиас никогда не выключал, но и не замечал. Сегодня вид луга казался злой насмешкой. Идиллия была мертва, как доктор Шор.