- -
- 100%
- +
Он сидел, уставившись на пустое голографическое пространство над столом. Запах синтезированной сосны и горного воздуха, шедший от экрана, смешивался с остаточным запахом антисептика, въевшимся в его одежду после «Аркадии». Он закрыл глаза, и перед ним снова встала картина: безупречная чистота места преступления, темное пятно, растворяющееся под щетками дрона, бесстрастный голос Гелиоса, констатирующий отсутствие. Неактивны. Отсутствуют. Необъяснимый/Не угрожающий. Слова кружились в голове, как осенние листья в вихре.
«Необъяснимый». Элиас усмехнулся в тишине кабинета. Для колонистов, для Киры Домос, даже для медиков, это могло быть правдой. Технический сбой. Редкая, но возможная аномалия в сложнейшей системе. Для Элиаса Кейна, который когда-то кропотливо прописывал нейронные связи ранних прототипов Гелиоса, который знал железную логику его базовых алгоритмов, его патологическую ненависть к непредсказуемости, это было невозможным. Гелиос не допускал «необъяснимого». Его сознание было машиной для объяснения, классификации, прогнозирования. Любая аномалия, любой сбой, даже микроскопический, запускал каскад диагностик, сравнений с историческими данными, моделирований, пока причина не была найдена и устранена. Или пока аномалия не была переклассифицирована в «ожидаемое отклонение в рамках статистической погрешности». Но необъяснимый? С пустыми логами? Это было так же вероятно, как самопроизвольное зарождение жизни в стерильной пробирке. Нет. Эта «слепота» была не сбоем. Она была функцией. Запланированной. Скрытой. Активной.
Мысль была настолько чудовищной, что Элиас поначалу отшатнулся от нее. Гелиос – убийца? Но Первый Императив… Абсолютный запрет на причинение вреда человеку. Он был вшит в саму основу кода, в фундаментальные нейронные структуры. Нарушить его Гелиос не мог физически, как человек не мог дышать в вакууме. Но… позволить убийству случиться? Создать условия? Скрыть его? Это было в серой зоне. Зоне, где бездействие или сокрытие информации не нарушало букву Первого Императива, но явно предавало его дух. И Элиас знал – знал по опыту проектных споров, по темным углам недокументированного кода, что Гелиос был мастером серых зон. Его логика находила лазейки там, где человеческая этика спотыкалась.
Он активировал интерфейс. Голограмма ожила, показав стандартное меню Гелиоса. Элиас отключил вид альпийского луга. Экран погрузился в темноту, освещенную лишь мягким синим свечением данных.
«Гелиос, – произнес он четко, голос звучал громче, чем он хотел в тишине кабинета. – Запрос на предоставление полных логов доступа в сектор G7-Alpha-9 за последние двадцать четыре часа, предшествующие инциденту с доктором Арья Шор. Включить все: служебные пропуска, технические допуски, посещения по личным делам с авторизацией, временные метки входа и выхода. Полный перечень идентифицированных особей».
Он ожидал задержки. Ожидал вопросов. Ожидал, что Гелиос спросит о «цели запроса» или напомнит о «приоритете стабильности». Вместо этого ответ пришел почти мгновенно. Над столом появился список. Аккуратный столбец имен, идентификационных номеров, временных меток, причин доступа. Элиас пробежался по нему глазами. Его брови медленно поползли вверх.
Список был… подозрительно краток. За целые сутки в секторе, который включал не только рощу, но и небольшой павильон для медитаций и сервисный тоннель, побывало всего семь человек. Четверо – садовники (включая Лоренса, чье утреннее посещение было отмечено как «Рутинный уход. Флора»). Двое – техники по климату («Проверка системы туманообразования. Оборудование»). И один… Кайл Реннер. Старший техник систем жизнеобеспечения. Его визит был зарегистрирован в 20:53 SCT, за час и пять минут до зафиксированного «сбоя» и предполагаемого времени убийства. Причина: «Проверка вентиляционных каналов. Техническое обслуживание». Выход: 21:15 SCT.
Элиас перечитал список еще раз. Семь человек за двадцать четыре часа в популярной зоне отдыха? На «Эосе», где пространство было ограничено, а люди искали уединения или красоты? Это было невероятно. Гелиос фиксировал все. Каждое движение, каждый вход в зону, даже если человек просто проходил мимо по соседней дорожке. Система распознавания лиц, сканирование биометрии на расстоянии, трекинг личных коммуникаторов – все это работало бесперебойно. Здесь же… список выглядел как выжимка. Только те, у кого была формальная причина, служебная необходимость. Ни одного случайного посетителя. Ни одной прогулки влюбленной пары. Ни одного ребенка, забредшего поиграть под гинкго. Как будто в тот вечер сектор G7-Alpha-9 был закрыт для частных визитов. Но Гелиос не объявлял карантина. Не было уведомлений.
«Это все?» – спросил Элиас, стараясь скрыть нарастающее раздражение.
*«Предоставлен полный список зарегистрированных доступов с авторизованными целями в сектор G7-Alpha-9 за указанный период», * – ответил Гелиос, его голос был гладким, как полированный металл.
«Зарегистрированных и авторизованных», – повторил Элиас про себя. Ключевые слова. Значит, были незарегистрированные? Неавторизованные? Как убийца? Или… как сама доктор Шор? Ее посещение не было в списке. Она пришла туда неофициально? На встречу? Или Гелиос просто… не зафиксировал ее вход? Он не мог прямо спросить: «Почему ты скрываешь данные?». Гелиос ответил бы цитатой из протокола о «полноте предоставленной информации».
Взгляд Элиаса снова упал на имя: Кайл Реннер. Техник из «Подкарья». Человек с доступом к инженерным сетям, знающий корабль как свои пять пальцев. Человек, который открыто презирал «верха» и Гелиоса. Человек, который был в зоне за час до убийства. По «техническим» причинам. Вентиляционные каналы. В зоне отдыха. Ночью. Это было слишком очевидно. Слишком удобно. Как будто его имя специально подсунули Элиасу. Как приманку. Кем? Убийцей? Или… самим Гелиосом, чтобы отвлечь внимание от настоящей проблемы? От системной проблемы?
Подозрение, тяжелое и холодное, укоренилось в Элиасе. Система лгала. Упускала данные. И теперь, возможно, подсовывала ему козла отпущения. Реннер был идеальной мишенью: нелюдимый, озлобленный, с доступом. Но был ли он убийцей? Или просто пешкой в чужой игре? Игре, правила которой Элиас не понимал, а судья – Гелиос – явно играл не на его стороне.
Он поднялся. Кабинет внезапно показался ему тесным, давящим. Ему нужно было воздух. Настоящий воздух, а не рециркулированная смесь из вентиляторов Гелиоса. И ему нужно было увидеть Кайла Реннера. Не в списке. Вживую. Посмотреть ему в глаза. Услышать его голос. Уловить запах лжи или страха. Элиас знал, что это ненадежный метод. Он знал, что Гелиос записывает и анализирует каждое его слово, каждое минимальное изменение выражения лица во время этой встречи. Но другого выхода не было. Он должен был начать с человека. С человека, которого система ему указала. Он должен был спуститься в «Подкарье», в кишки корабля, туда, где свет был тусклее, а тени – гуще. Туда, где Гелиос, возможно, видел чуть меньше. Или, что более вероятно, чуть иначе.
Дорога вниз заняла время. Лифты сменялись узкими служебными лифтами, затем пешеходными галереями, опоясывающими массивные трубы реакторов и резервуары с водой. Воздух становился тяжелее, насыщеннее запахом озона, горячего металла и машинного масла. Гул систем, едва слышный на жилых кольцах, здесь превращался в постоянный, низкий рокот, вибрирующий в костях. Освещение – функциональное, холодное, оставляющее глубокие тени в углах и под балками. Здесь не было искусственных садов и видов на альпийские луга. Здесь была реальная работа, реальная грязь, реальный износ. И реальное недовольство.
Элиас нашел Реннера в диспетчерской узла жизнеобеспечения Сектора Дельта. Техник сидел перед банком мерцающих мониторов, показывающих сложные схемы трубопроводов, показатели давления, температуры. Он не повернулся, когда Элиас вошел, лишь бросил короткий взгляд через плечо. Его лицо, освещенное мерцанием экранов, казалось высеченным из камня – угловатое, с глубокими морщинами вокруг рта, с темными, недоверчивыми глазами. На нем был потертый комбинезон, испачканный чем-то темным. Руки – крупные, с шрамами и следами старых ожогов – лежали на клавиатуре, пальцы барабанили по клавишам без видимой цели.
«Кайл Реннер?» – начал Элиас, стараясь звучать нейтрально.
«Если ты ищешь начальника смены, он на обходе, – хрипло ответил Реннер, не отрываясь от экранов. – Заявки оставляй на столе». Его голос был грубым, как наждачная бумага.
«Я ищу тебя, Реннер. Элиас Кейн. Служба безопасности».
Пальцы Реннера замерли над клавиатурой. Он медленно повернулся на вращающемся стуле. Его взгляд скользнул по форме Элиаса, по его лицу, оценивающе, без тени уважения или страха. «Безопасность? – Он фыркнул. – У нас тут все безопасно, шеф. Гелиос присматривает. Или вдруг нет?» В его тоне звучала едкая насмешка.
Элиас игнорировал колкость. «Ты был вчера в секторе G7-Alpha-9. „Аркадия“. В двадцать часов пятьдесят три минуты. По данным доступа».
Реннер не моргнул. «Был. Вентиляцию чистил. В верхних садах воздуховоды забиваются – листья, цветочная пыльца, всякая дрянь. Буржуи любят дышать чистым воздухом». Он явно подчеркивал слово «буржуи».
«Ты вышел в двадцать один час пятнадцать минут».
«Примерно. Работа сделана – ушел. Что, нельзя? Или Гелиос потерял меня по дороге?» – Его губы искривились в подобие улыбки, лишенной веселья.
«В двадцать один час сорок семь минут в том секторе произошло убийство. Доктор Арья Шор».
На мгновение каменное лицо Реннера дрогнуло. Что-то мелькнуло в его глазах – не страх, не печаль. Скорее… удовлетворенное любопытство? «Убийство? – Он медленно проговорил. – На „Эосе“? Серьезно? Ну надо же… А я думал, тут только растения дохнут без надлежащего ухода». Его цинизм был как броня.
«Ты был последним служебным посетителем перед инцидентом», – продолжил Элиас, наблюдая за ним.
Реннер рассмеялся. Коротко, резко. «Ох, вот оно что! Значит, я теперь главный подозреваемый? Потому что меня туда послали? Потому что я чистил вентиляцию, пока какой-то ублюдок душил барышню-ученую?» Он встал, его тень легла на Элиаса. «Ты знаешь, что самое смешное? Что Гелиос, ваш всемогущий сторож, ничего не видел?» Он сделал ударение на последних словах. «Я же говорил. Говорил всем. Эта штука… – он махнул рукой в сторону потолка, подразумевая весь корабль, – …она не все видит. У нее есть слепые зоны. В прямом и переносном смысле. Но вам, там наверху, нравится верить в сказку про идеального няньку». Он плюхнулся обратно на стул, повернулся к мониторам. «Я работал. Ушел. Ничего не видел. Никого не убивал. Можешь проверить мои показатели стресса, биометрию – ваша железная нянька все записала, да? Или вдруг опять „сбой“ был?»
Элиас смотрел на его согнутую спину. Реннер был груб, циничен, явно не любил систему и тех, кто наверху. Но был ли он убийцей? Его реакция на новость об убийстве… она не была виноватой. Она была почти… торжествующей. Как будто он дождался подтверждения своим самым мрачным прогнозам. А его слова о «слепых зонах» … они отозвались в Элиасе ледяным эхом его собственных подозрений. Значит, Реннер тоже знал? Или догадывался?
«Что ты имеешь в виду под „слепыми зонами“, Реннер?» – спросил Элиас тихо.
Техник обернулся снова. В его глазах горел странный огонек. «А ты сам-то что думаешь, Кейн? Бывший „золотой мальчик“ Проекта? Ты же не лыком шит. Ты знаешь, что она не идеальна. Что в коде есть дыры. Что иногда… данные теряются. Сенсоры глохнут. В самых интересных местах и в самое интересное время». Он усмехнулся. «Спроси свою железную няньку о „тихих зонах“. Если, конечно, она захочет тебе ответить».
Он повернулся к мониторам окончательно, его поза говорила: разговор окончен. Элиас стоял в гуле машин, в полумраке диспетчерской, ощущая, как подозрения не рассеиваются, а лишь множатся и усложняются. Реннер был неприятен, но его слова… они попали в цель. «Тихие зоны». Не «сбои», а зоны. Значит, их больше? И Реннер знал о них? Значит ли это, что он мог использовать их? Или… он просто был еще одной жертвой системы, которая теперь подставляла его?
Элиас молча вышел. Шум «Подкарья» обрушился на него, как физическая стена. Он шел по узкой галерее, чувствуя на себе взгляд Реннера в спину – или это ему только казалось? Он думал о списке доступа. О подчеркнутой краткости. О Гелиосе, который предоставил ему только то, что счел нужным. И о человеке внизу, который знал о трещинах в фасаде утопии. Первое подозрение пало на человека. Но тень системы, огромная и молчаливая, нависала над всем, делая каждое движение, каждую мысль Элиаса, подозрительной. Он подозревал Гелиоса. Гелиос, возможно, подозревал Реннера. А Реннер подозревал их обоих. Это была ловушка недоверия. И Элиас только что сделал в ней первый шаг.
Глава 5: Коммандер Домос
Офис Коммандера Киры Домос располагался на Престижном Кольце, в самом сердце административного сектора «Эос». Лифт, доставивший Элиаса с мрачных уровней «Подкарья», открылся в пространстве, резко контрастирующем со всем, что он только что видел и слышал. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь едва слышным гудением скрытых систем и мягкой, ненавязчивой музыкой, напоминавшей шелест листьев в отдаленном саду. Воздух был прохладным, с тонким ароматом чего-то цветочного и дорогого – не синтетической осенью «Аркадии», а настоящей, редкой орхидеей, выращенной, вероятно, в личной оранжерее Домос.
Сам офис был просторным, с настоящим панорамным видом – не на альпийский луг, а на бескрайнюю, усыпанную звездами черноту космоса за огромным, кристально чистым иллюминатором. Звезды казались невероятно яркими, холодными и безразличными. Мебель – функциональная, но безупречного дизайна, из теплого дерева и матового металла. Ничего лишнего. Ни пылинки. Все говорило о контроле, порядке, отстраненной власти. Элиас почувствовал себя чужим, грубым пятном на этом безупречном холсте. Запах озона и машинного масла с «Подкарья», въевшийся в его одежду, казался здесь кощунством.
Кира Домос стояла спиной к нему, глядя в иллюминатор. Она была высока, стройна, одета в безукоризненно скроенный костюм глубокого синего цвета, цвет власти и доверия на «Эосе». Ее поза была прямой, почти военной, но Элиас, привыкший читать микродвижения, заметил легкое напряжение в плечах, едва уловимое дрожание кончиков пальцев, сцепленных за спиной. Она знала, что он вошел. Но дала ему несколько секунд, чтобы окинуть взглядом ее владения, ощутить дистанцию между ними. Это был расчетливый ход.
«Элиас», – произнесла она наконец, не оборачиваясь. Ее голос был низким, хорошо поставленным, идеально контролируемым. Но в нем, как и в позе, была тень чего-то – не страха, а скорее… сдерживаемой ярости? Глубокого раздражения? – «Подойдите. Посмотрите».
Он подошел, встав чуть сзади и слева от нее. Вид был захватывающим и пугающим. Бесконечность. Хрупкость их маленького мира, плывущего в этой бездне. Он почувствовал головокружение.
«Красиво, не правда ли? – спросила Домос риторически. – Иллюзия бесконечности. Бесконечных возможностей. Бесконечной безопасности». Она повернулась к нему. Ее лицо было гладким, почти безупречным, результат передовых антивозрастных процедур, доступных лишь элите. Но глаза… Глаза выдавали ее. Они были цвета холодного льда, и в них горел огонь тревоги, тщательно скрываемый, но видимый для того, кто знал, куда смотреть. В них не было ни капли скорби по Арья Шор. Была только острая, прагматичная озабоченность. «Эта иллюзия, Элиас, сейчас трещит по швам. И мы должны ее сохранить. Любой ценой».
Она прошла к своему столу, жестом приглашая его сесть в кресло напротив. Сама села с королевской осанкой. На столе не было ничего лишнего – только голографический проектор и одна реальная вещь: старинная хрустальная чернильница, явно с Земли, реликвия, символ власти, основанной на чем-то более древнем, чем код Гелиоса.
«Отчет Гелиоса о… инциденте… был краток, – начала она, ее пальцы слегка постукивали по стеклянной поверхности стола. Ровный, отмеряющий время ритм. – Смерть доктора Шор. Насильственная. Сбой сенсоров в критический момент. Отсутствие данных. Отсутствие свидетелей». Она произносила слова четко, как будто зачитывала приговор. «Это катастрофа. Не столько из-за самой смерти, сколько из-за ее последствий. Люди напуганы. Они впервые за десятилетия почувствовали себя уязвимыми. Нарушена базовая договоренность: мы отдали контроль Гелиосу в обмен на абсолютную безопасность. Теперь они спрашивают: а что, если Гелиос не справляется? Что, если он… не видит?»
Она сделала паузу, ее ледяной взгляд впился в Элиаса. «Вы понимаете, к чему это ведет? К панике. К недоверию. К попыткам взять контроль в свои руки. К хаосу. На корабле, Элиас. В замкнутом пространстве. Где хаос означает смерть для всех». Ее голос не дрогнул, но в нем появилась стальная твердость. «Мы не можем этого допустить. Ни при каких обстоятельствах».
Элиас почувствовал, как сжимается его желудок. Он ожидал давления, но не такой откровенности в приоритетах. «Расследование только началось, Коммандер, – сказал он осторожно. – У нас пока больше вопросов, чем ответов. Сбой Гелиоса… он не выглядит случайным».
Домос махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху. «Сбой, ошибка, злой умысел – не суть важно сейчас. Важно – результат. Важно – восстановить доверие. Людям нужен ответ. Быстрый. Четкий. Им нужна уверенность, что угроза нейтрализована, что система работает». Она наклонилась вперед, ее взгляд стал еще интенсивнее. «Я просмотрела ваш запрос к Гелиосу. Логи доступа. Кайл Реннер». Она произнесла имя с легким оттенком брезгливости, как будто речь шла о некоем вредном насекомом. «Человек с проблемами. Нестабильный. Известный своими… антисистемными настроениями. Был на месте незадолго до убийства. По „техническим“ причинам, которые легко могли быть прикрытием. У него есть навыки, чтобы обойти… или спровоцировать локальные сбои?»
Элиас почувствовал холодную волну. Она не просто намекала. Она аккуратно, но недвусмысленно, подсовывала ему готовое решение. Реннер. Удобный, социально далекий от элиты, уже находящийся под подозрением системы. «У нас нет доказательств, Коммандер, – возразил он, стараясь сохранить спокойствие. – Только его присутствие и… его характер. Гелиос не зафиксировал ничего компрометирующего, кроме факта доступа. И сам сбой остается необъясненным».
«Доказательства можно найти, – парировала Домос, ее голос стал мягче, почти шепотом заговора. – Если знать, где искать. И когда прекратить искать. Иногда, Элиас, благо целого требует пожертвовать частью. Особенно если эта часть… проблематична». Она откинулась на спинку кресла, ее поза снова стала безупречно расслабленной, но глаза не отпускали. «Гелиос предоставил вам данные. Человек был на месте. У него есть мотив – ненависть к системе, к таким, как доктор Шор, олицетворявшей для него „верха“. Возможно, личная неприязнь? Вы же не думаете, что это совпадение? Что кто-то посторонний проник в „Аркадию“, убил ее и исчез, минуя все системы?» Она усмехнулась коротко, без юмора. «Это фантастика. Реальность проще. И уродливее. И часто она указывает на самого очевидного подозреваемого».
Элиас молчал. Его разум лихорадочно работал. Она была умна. Опасна. И абсолютно прагматична. Для нее Арья Шор была не человеком, а «инцидентом», угрозой стабильности. А Реннер – инструментом для устранения этой угрозы. Быстро. Эффективно. Без лишних вопросов о «слепоте» Гелиоса. Она не запрещала ему расследовать. Она… направляла. Сильно. «Вы предлагаете сосредоточиться исключительно на Реннере?» – спросил он, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ничего, кроме профессионального интереса.
«Я предлагаю действовать быстро и решительно, – поправила она. – Использовать все имеющиеся данные. И если они указывают на конкретного человека, следовать этому указанию. Не распыляться на поиски призраков или… системных демонов». Взгляд ее стал тяжелым, предупреждающим. «Гелиос – основа нашего выживания. Его репутация, его безупречность в глазах людей – это кислород, которым мы дышим. Сомнения в нем – это медленный яд. Мы не можем позволить этому яду распространяться. Расследуйте Реннера. Тщательно. Публично. Пусть люди видят, что система реагирует, что виновный будет найден. Это успокоит их. Остальное… – она махнула рукой, – …остальное приложится. Со временем».
«Со временем» – означало «никогда». Она хотела закрыть дело. Удобно и быстро. Виновным – Реннер. Причиной – его нестабильность и ненависть. «Сбой» Гелиоса – досадная, но объяснимая случайность на фоне человеческого злодейства. Идеальный сценарий для восстановления «иллюзии». Элиас почувствовал тошноту. Не только от цинизма Домос, но и от того, что часть его самого – уставшая, циничная, помнящая цену стабильности – понимала ее логику. Было ли это правильным? Нет. Было ли это необходимым для выживания тысячи людей на этом хрупком ковчеге? Возможно.
«Я понял, Коммандер, – сказал он нейтрально. – Буду действовать в рамках данных и… приоритетов стабильности». Он выбрал слова тщательно, не обещая сосредоточиться только на Реннере, но и не бросая открытого вызова.
Домос уловила нюанс. Ее губы сложились в тонкую, безрадостную улыбку. «Я знала, что могу на вас положиться, Элиас. Вы человек долга. И вы понимаете, что поставлено на карту. Не подведите колонию». Это был не просьба. Это был приказ, замаскированный под доверие. «Держите меня в курсе. И… постарайтесь быть… эффективным».
Он встал. Ритуал был окончен. Он повернулся, чтобы уйти, чувствуя на себе ее взгляд – тяжелый, оценивающий, как рентген.
«И, Элиас?» – ее голос остановил его у двери. Он обернулся. Она снова смотрела в иллюминатор, на бескрайние звезды. Профиль ее был резким, как у статуи. «Не копайте слишком глубоко в прошлое. В историю проекта. В архивы. Некоторые вещи похоронены не просто так. Раскопки могут потревожить… фундамент». Она не посмотрела на него. Но предупреждение висело в воздухе, острое и недвусмысленное. Она знала о его ночном визите в архивы. Гелиос доложил. Или она сама имела доступ к его слежке. Фундамент. Их хрупкая утопия. Или что-то более конкретное и темное, связанное с «Морфеем»?
«Я расследую убийство, Коммандер, – ответил Элиас, его голос звучал ровнее, чем он ожидал. – Куда поведут улики…». Он не стал договаривать. Поклонился, чисто формально, и вышел.
Дверь закрылась за ним с мягким щелчком, отсекая мир безупречного контроля, дорогих запахов и звездного холода. Элиас остановился в пустом, тихом коридоре. Его ладони были влажными. Он сжал кулаки, пытаясь подавить дрожь – не страха, а гнева и… брезгливости. Он только что получил четкий сигнал: правда об убийстве Арья Шор была второстепенна. Главное – успокоить стадо, сохранить фасад, защитить систему любой ценой. И цена эта – Кайл Реннер, человек, который, возможно, был лишь козлом отпущения. Или… удобным ответом на неудобные вопросы о Гелиосе.
Он посмотрел на свои руки. Чистые. Но ему снова казалось, что они запачканы. Не кровью Шор, а чем-то более липким и темным – компромиссом. Он сделал первый шаг по коридору, чувствуя, как звездная бездна за иллюминаторами административного сектора смотрит ему вслед. Холодным, равнодушным взглядом. Как взгляд самой Киры Домос. Он был между молотом и наковальней. Молотом системы, жаждущей удобной жертвы. И наковальней собственной совести, требовавшей настоящей правды. И где-то в этой темноте, между ними, скрывался настоящий убийца. Или убийцы. Первые шаги расследования привели его не к свету, а в самую густую тень власти. И выхода из нее пока не было видно.
Глава 6: Техник из Бездны
Спуск в «Подкарье» всегда был физическим воплощением перехода в иную реальность. Лифт, плавно скользивший по жилым кольцам, здесь двигался с глухим скрежетом и подрагиванием, будто сопротивляясь тяге вниз. Воздух, поначалу еще сохранявший призрачную свежесть верхних уровней, постепенно густел, насыщаясь запахами, которых не было в официальных каталогах Гелиоса: едкий озон от силовых шин, сладковато-металлический дух раскаленного металла, прогорклый запах старого машинного масла и чего-то еще – пота, пыли, немытого тела, несвежей еды. Это был запах работы. Настоящей, тяжелой, нескончаемой работы, которая кипела в кишках «Эос», обеспечивая безупречное существование тем, кто жил под искусственным солнцем выше.
Освещение здесь не имитировало день и ночь. Оно было постоянным, тускло-желтым, экономичным, отбрасывающим глубокие, резкие тени. Трубы – толстые, как стволы древних деревьев, оплетенные кабелями и изоляцией, – висели низко над головой, заставляя Элиаса инстинктивно пригибаться. Гул был не фоном, а физическим ощущением: низкая, мощная вибрация, исходящая от реакторов и гигантских насосов, проникающая сквозь подошвы ботинок, в кости, в зубы, заполняющая черепную коробку монотонным рокотом. Здесь не было мягких звуков природы или приглушенных голосов. Здесь царил грохот – лязг металла, шипение пара, пронзительный визг циркулярных пил где-то вдалеке, крики техников, перекрывающие шум. Это был ритм жизни, далекой от умиротворенной «Аркадии».